Мария Берестова
В поисках солнца
Однако, встретив беспомощный и растерянный взгляд друга, одномоментно сдулся.
Сложил руки на груди и смерил Дерека взглядом самым мрачным, но промолчал.
– Анодар, – просуфлировал вставший в дверях рядом с Олив Илмарт, – мозгов у тебя всё-таки нет.
Дерек судорожно вздохнул, изо всех сил стараясь не разреветься.
Потом попытался что-то сказать; но его остановил холодный, помертвевший голос Райтэна:
– Скажи, Дер… я действительно настолько дерьмовый друг?
Лицо Дерека отразило всю степень его недоумения; он хотел было возразить, но Райтэн, подходя к нему, медленно продолжил:
– Ты правда думал, что я могу тебя бросить? Одного, в беде? В ситуации, где ты зависишь от одного паршивого и опасного человека? Из интриг которого ты выдернул меня ценой своею шкуры? – с каждым новым вопросом в его тоне сквозило всё больше горечи, обиды и отчаяния.
– Да нет же! – наконец, ворвался в этот поток вопросов Дерек, жалко взмахивая руками. – Я так не думал!.. – и добавил тише: – Просто у тебя теперь жена, и ребёнок, и ты…
Райтэн с недоумением потряс головой, не понимая, причём тут это.
– Олив могла не захотеть уезжать! – наконец, выразил свою мысль прямо Дерек.
Вот тут Райтэна, кажется, проняло; до этой минуты он ни разу не задумывался о том, что однажды он может оказаться в ситуации, где ему придётся выбирать между интересами жены и интересами Дерека. Мысль о том, что такая ситуация однажды может произойти, заставила его похолодеть, потому что он совершенно точно не знал, как делать выбор такого рода, в каком, что ни выбери – убьёшь часть самого себя.
Олив, впрочем, тут же осознала, в чём суть проблемы.
– Тьфу ты! – возмутилась она и совершенно райтэновским тоном добавила: – В каком это месте я похожа на женщину, которая заставит мужа предать своего брата?!
Вышло настолько узнаваемо, что, несмотря на драматичность момента, у всех вырвались непроизвольные смешки.
– Вроде из нас четверых, – вдруг вмешался в дело Илмарт, мечтательно разглядывая люстру в гостиной, – беременна только Олливи. А драматизировать на ровном месте что-то все начали. Это точно не передаётся по воздуху? – он подозрительно посмотрел на подругу и демонстративно понюхал её волосы.
Все рассмеялись.
Накопившееся было в гостиной напряжение спало, лица расслабились, на них появились улыбки.
Растеряно оглядывая друзей, Дерек не мог понять и принять, что всё решилось так просто – как будто и не могло быть по-другому.
Неожиданно ухватив Райтэна за руку, он подтащил его к стоящей в дверях парочке и внезапно сильным жестом увлёк в объятия всех троих.
– Спасибо, – пробормотал он, утыкаясь лицом куда-то между волосами Олив и плечом Райтэна. – Спасибо.
– Живот не придави! – заливисто рассмеялась в ответ Олив, прикрывая сокровенное место рукой.
– Ребят, – вдруг неожиданно севшим голосом отметил откуда-то сверху Илмарт – он был самим высоким из них. – А ведь мелкий Тогнар впервые с нами всеми обнимается!
Они снова рассмеялись, неожиданно осознав, что здесь и сейчас их было уже пятеро.
5. Как рождаются Тогнары?
Когда всё началось, тётушка велела им не мельтешить и уйти на первый этаж.
– Я позову, когда надо! – строго заявила она и закрыла дверь в большую хозяйскую спальню, где повитуха уже суетилась вокруг кровати, на которую Олив, впрочем, пока отказалась ложиться, уверяя, что ей «легче постоять».
Все трое, конечно, никуда не пошли, упрямо оставшись в коридоре.
Однако вскоре оказалось, что ждать придётся долго, а делать тут было решительно нечего.
Не придумав ничего лучше, они молча расселись по подоконникам.
Говорить о пустяках не хотелось.
Изнутри спальни иногда доносились какие-то звуки – шуршания, стуки, шаги, тихие женские голоса.
«Это не столько страшно, сколько скучно», – резюмировал сам в себе Райтэн, который о родах раньше только слышал от других.
Дерек и Илмарт были настроены не столь оптимистично, поскольку оба родились и выросли в деревнях, и несколько раз оказывались неподалёку от места основных событий или даже помогали роды принимать – в виду отсутствия других свободных рук.
Минуты шли за минутами, складываясь в часы, а ничего выдающегося не происходило.
Спустя часа четыре, коротко переговорившись, мужчины сходили поужинать – впрочем, ели они спешно, и почти сразу вернулись, словно был какой-то особый сакральный смысл в том, чтобы торчать именно под дверью.
Они прождали в тишине ещё часа два – за окнами уже стало темно, и Дерек молча сходил в кабинет, чтобы зажечь и принести свечу, – как из-за двери стали раздаваться сперва не очень различимые стоны.
Они звучали так, словно Олив старается не вскрикнуть, но у неё не получается вполне контролировать себя, и поэтому какие-то сдавленные, болезненные звуки всё-таки вырываются наружу.
Дерек, сложив руки на груди и облокотившись спиной на косяк окна, прикрыл глаза и тоже время от времени тяжело, но беззвучно вздыхал, – видимо, неосознанно пытался «помочь» Олив с выдохом и даже не замечал за собой этого.
Илмарт сполз с подоконника куда-то на пол и устроился там, поджав под себя ноги. В свете свечи глаза его слегка блестели, сосредоточенно и хмуро, как будто бы он то ли анализировал доносящиеся к ним звуки, то ли пытался по ним достроить полную картину происходящего.
Райтэн, чем дальше, тем больше беспокойства проявлял. Не выдержав, он начал расхаживать по коридору, впрочем, постоянно сбиваясь с шага, когда до него доносился очередной стон.
Через час то ли Олив выдохлась, то ли боль, которую она испытывала, усилилась, но теперь к стонам добавился постоянный жалобный плач и тихие вскрики. Время от времени доносились какие-то спокойные мягкие фразы, которые говорила тётушка, и после этого Олив вроде как набиралась мужества и переставала плакать, но вскоре снова срывалась.
Её жалобный, мучительный плач надрывал сердце всем троим – похуже любых стонов и криков. Она, очевидно, плакала от того, что устала от боли, что не могла больше терпеть боль, и хотела только, чтобы это скорее прекратилось – и никто из них не мог ничего сделать для того, чтобы ей стало легче.
Всеми ими владело вязкое, отвратительное чувство тотальной беспомощности. Каждый из них не задумываясь, с радостью предпочёл бы сам пережить ту боль, которую сейчас испытывала она, – но это было совершенно невозможно.
Им оставалось только ждать.
– Да сколько ещё!.. – не выдержав, сквозь зубы прошипел Райтэн.
– Я бы поставил часа на два, – тихо отозвался от окна Дерек.
Райтэн издал какой-то возмущённый булькающий звук и по примеру Илмарта уселся прямо на пол.
Олив мучительно вскрикнула; что-то суетливо принялась выговаривать тётушка.
Райтэн вздрогнул, подскочил и снова зарасхаживал взад и вперёд по коридору.
Плач вроде бы прекратился; но потом опять раздался вскрик.
На Райтэна было страшно смотреть; даже в зыбком свечном свете было видно, как мучительно он посерел.
Со вздохом встав, Илмарт остановил его мельтешения и веско сказал:
– Она тоже хотела этого ребёнка, Тогнар. И она знала, что так будет. Не наивная, видела, как бывает. Это было и её решение тоже.
Отмахнувшись, Райтэн сел на пол.
Олив снова заплакала и залепетала что-то жалобное и мучительное – слов дверь не пропускала – тётушка что-то отвечала.
Олив разрыдалась, громко, с надрывом; голос тётушки стал строгим и суровым, и Олив тут же замолчала, дыша хрипло и громко.
Райтэн вскочил, сжимая кулаки.
Илмарт уронил лицо в ладони и что-то пробурчал.
Дерек тяжело вздохнул и вполголоса затянул какой-то псалом.
Почти тут же его подхватил и Илмарт тоже.
Сжимая и кулаки, и челюсти, Райтэн впервые пожалел, что не знает слов.
Спустя десять минут их услыхала тётушка. Выскочив наружу, она сурово вопросила:
– Это ещё что такое!..
Райтэн мгновенно рванул к открытой двери, порываясь прорваться внутрь.
– Ещё чего! – возмутилась тётушка, оттесняя его плечом. – Нечего мужикам тут делать!
Олив вскрикнула; из-за того, что дверь больше не приглушала звуки, всем троим показалось, что этот крик был особенно громким.
– Там моя жена, и она страдает! – сдавленно произнёс Райтэн и всё-таки просочился внутрь, тут же бросившись к кровати, на которой лежала измученная Олив.
Тётушка, покачав головой, хотела было прикрыть дверь.
– Постойте, госпожа Тогнар, – встал с подоконника Дерек. – Оставьте, мы помолимся, может, её это поддержит?
– Что ещё за идеи!.. – возмутилась тётушка, которая полагала, что и того хватит, что непутёвый племянник нарушил положенный порядок вещей.
– Оставьте!.. – неожиданно вмешалась сама роженица, и тётушка, смерив напоследок нарушителей порядка строгим взглядом, оглянулась на кровать, убедилась, что из коридора ничего непотребного не видно, и отошла обратно, оставив дверь открытой.
Илмарт и Дерек, переглянувшись, набрали в грудь воздуха и запели с новой силой.
Неожиданно Олив присоединились к ним – впрочем, зачастую срываясь и переживая очередную схватку в молчании, вцепившись в руку Райтэна. Однако, так или иначе, пение её, однозначно, отвлекло, и плакать она почти перестала – а может, её ободряло присутствие мужа, и она черпала мужество в тех тихих словах, которые он ей говорил.
Так роды и шли вперёд своим чередом – и определённо, и Олив стало легче от того, что она чувствовала поддержку, и им стало легче от того, что они хоть как-то смогли ей помочь.
Тот период, когда она тихо жалобно плакала от боли, а они стояли за дверью, так и остался для всех четверых самым страшным – хотя потом Олив и кричала, и с трудом справлялась с потугами, и даже гнала Райтэна наружу – мол, чтобы он не видел её такой. Райтэн, впрочем, не ушёл, потому что не мог теперь представить себе ничего страшнее, чем оставить её справляться со всем этим одной.
В конце концов, глубоко ночью, Олив родила здорового мальчика, который тут же закричал, не то испугавшись, не то удивившись впервые увиденному свету.
Когда все положенные процедуры были проведены, и роженицу привели в порядок, тётушка разрешила Дереку и Илмарту тоже войти.
Все они столпились вокруг кровати, с удивлением рассматривая младенца на руках у Олив – бурого, сморщенного и совсем не красивого. Но им всем четверым он казался самым красивым ребёнком на свете.
– Май, пойдёшь в крёстные? – тихо спросила Олив, изо всех сил стараясь не заснуть прямо посреди реплики.
– Конечно, – незамедлительно согласился Илмарт, мягко поглаживая её руку и не решаясь коснуться малыша.
Райтэн возвёл глаза к потолку, но ничего не сказал.
Дерек хмыкнул.
– А ты на следующего, – незамедлительно отреагировал Райтэн, подумав вдруг, что тот обиделся, что не его.
– Следующего сам рожать будешь, Тогнар! – возмутилась Олив, которой пережитого хватило с головой.
Впрочем, возмущение её было смазано глубоким зевком, после которого она тут же и провалилась в сон.
– Ну, разошлись, разошлись! – тихо цыкнула на них тётушка, уверенно поправляя ребёнка и одеяльце и с самым важным видом усаживаясь рядом с кроватью.
Они, совершенно опрокинутые и ошеломлённые, вышли.
– Тэн, – чуть позже попросил у друга Дерек, – ты только не говори, пожалуйста, Олив и Илмарту, что я даркиец.
– Почему это? – слабо удивился засыпающий на ходу Райтэн, который, так-то, и не собирался болтать, но не понял, почему просьба высказана именно сейчас.
– Ну, – застенчиво повёл плечом Дерек, – с точки зрения их веры, я еретик. Им со мной молиться нельзя [1].
– Почему? – тупо переспросил Райтэн, пытаясь понять, есть ли хоть в какой-то религии хоть что-то, отдалённо напоминающее логику.
– Ну, – пожал плечами Дерек. – Нельзя. Грех. Они расстроятся, если узнают.
– А! – глубокомысленно согласился Райтэн, долго моргнул, чуть не заснув стоя, широко зевнул и вопросил: – Я уже говорил, что все верующие – идиоты без мозгов, да?
– Неоднократно, – улыбнулся Дерек.
Похлопав его по плечу, Райтэн заверил:
– Не скажу. – Подумав, неожиданно добавил: – На следующий раз раздобудь мне книжку с текстом, хорошо?
– Конечно, – закивал Дерек.
– А что, – испытующе посмотрел на него Райтэн, – с атеистом, выходит, молиться не грех, а с даркийцем – нельзя?
Честно задумавшись, Дерек почесал в голове и признал, что знать не знает.
Закатив глаза и пробормотав что-то о том, с какими идиотами его свела судьба, Райтэн таки побрёл, наконец, спать.
1. Религия Илмарта и Олив соотносится с религией Дерека так же, как православие соотносится с протестантизмом.
6. Как понять, кем для тебя является человек?
Следующие несколько дней прошли мирно и радостно. Олив ещё было больно вставать, поэтому в основном все проводили время в их с Райтэном спальне – сперва выходя, когда нужно было покормить ребёнка, но почти сразу Райтэн приволок с чердака подходящую ширму, поэтому в нужный момент все просто отходили в другую часть комнаты.
У них у всех накопилось за последний год море новостей и впечатлений, так что темы для обсуждения не переводились, не говоря уж о том, что маленький ребёнок был для всех в диковинку. Только Илмарт когда-то давным-давно имел дело с только что родившимися племянниками – остальные младенцев видели эпизодически и слабо себе представляли, каковы они.
Малыш им казался хрупким до того, что боязно и в руки взять. Олив, впрочем, первой приноровилась – всё же ей так или иначе нужно было его кормить – а вот мужчины, если ребёнок оказывался у них на руках, тревожно и настороженно замирали и даже дышать начинали тише, как будто движения их грудной клетки могли поломать младенцу рёбра. Со стороны это выглядело весьма забавно, и Олив искренне потешалась над ними, постоянно подшучивая над их ошарашенными лицами.
Илмарт на это степенно отвечал, что лучше перебдеть, чем напортачить. Райтэн, стискивая зубы, требовал детально показать и объяснить, как брать, как держать, как отдавать, чего делать категорически не стоит, и, несколько раз повторив набор действий под приглядом жены и тётушки, стал действовать с такой внешней уверенностью, как будто всю жизнь провёл, вынянчивая младенцев. Дерек же лишь солнечно посмеивался и продолжал взаимодействовать с малышом с такой трепетной осторожностью, как если бы это было священнодействием.
В общем, все были так заняты и так увлечены ребёнком, что только спустя несколько дней Дерек вспомнил, что его ожидает письмо с карьера, и полез разбираться, что там случилось.
С Войтэном они были сперва весьма дружны, но после истории с Лэнь рассорились насмерть, и даже теперь всё сообщение Дерека с нынешними управленцами карьера шло через Ирданию, поэтому сам факт личного письма вызывал некоторые опасения и тревоги. Впрочем, вместо того, чтобы гадать и воображать себе всякие страшилки, Дерек поспешил письмо открыть и прочесть.
Причиной, побудившей Войтэна написать его, стала забота о сестре.
Лэнь не обладала ни изобретательной смекалкой Райтэна, ни аналитическими способностями Дерека, ни инженерным талантом самого Войтэна – но для управления карьером всего этого, собственно, и не было нужно. Дело уже было организовано и поднято, требовались лишь время и энергия, чтобы следить за исправной работой всей системы – и умение поставить себя авторитетно перед персоналом, конечно. А как раз с этой задачей у Лэнь проблем не было. Будучи дочерью главы жандармерии, она с детства усваивала приёмы и манеры отца, умело вертела его подчинёнными и даже наловчилась решать конфликтные ситуации. Собственно, именно поэтому старшему Тогнару и удалось устроить всю интригу: Лэнь действительно могла справиться, тем более, что в её распоряжении всегда были поддержка брата, опыт Ирдании и авторитет отца.
Основная проблема заключалась скорее в том, что карьеру требовалось расширение – Дерек и Райтэн не сидели на месте и находили всё новых клиентов – а первоначальные постройки этого расширения не предполагали. Требовалось копать карьер, нанимать новый персонал, возводить здания и инфраструктуры, закупать инструменты и материалы… В чём-то Лэнь мог помочь сам Войтэн, в чём-то они обращались к Ирдании, пару разу привлекали даже правителя Брейлина – в общем, рабочая текучка.
Но, конечно, как и в любой работе, не всё и не всегда шло гладко, не всё получалось с первого раза, порою допускались критические ошибки, а Лэнь… как оказалось, Лэнь не очень-то умеет справляться с такими вещами.
Каждую неудачу она принимала близко к сердцу, за любой промах считала ответственной в первую очередь себя – ведь это именно она всем управляет! – и любые свои неудачные решения полагала непростительными.
Недовольство самой собой копилось и подкреплялось недовольством отца и матери – которые считали, что девочке стоит перестать маяться дурью и уйти уже замуж, – и конфликтом с Ирданией, которая, очевидно, рассчитывала сама прибрать к рукам и управление, и долю в деле, если выжить конкурентку и не оставить, таким образом, партнёрам других альтернатив.
Войтэн писал, что пытается, конечно, помочь сестре и вселить в неё веру в свои силы, но она больше отмахивается от него – мол, разумеется, старший брат просто хочет утешить, а сам-то наверняка тоже считает, что она ни на что не годится! В итоге всё шло к тому, что Лэнь окончательно утвердится в мысли, что ни на что не способна, и это поставит крест на её амбициозных мечтах чего-то добиться и проявить себя в деле.
Высказав обстоятельства, которые привели его в тревогу, и свою оценки ситуации и перспектив её развития, Войтэн закончил предупреждением, что, вероятно, Лэнь однажды просто сорвётся и оставит карьер вообще без управления – если только его не перехватит Ирди – а также выразил надежду, что, возможно, Деркэн, который неплохо знает Лэнь, сможет что-то посоветовать или написать ободряющее письмо.
Почесав бороду, Дерек пришёл к мысли, что ободряющее письмо тут явно не поможет, и просто ляжет туда же, куда и «утешения старшего брата».
Дело, с какой стороны на него ни посмотри, вырисовывалось скверно.
Все они теперь уезжали в столицу – а это получалось на другом конце страны от Брейлина, добираться больше месяца, и то при благоприятных условиях. Найти кого-то в короткие сроки – тоже задачка запредельная, они с Райтэном и раньше её решить не смогли. Оставалась Ирди, конечно, но Ирди – значило переписывать контракт, делить доли, терять значительную часть прибыли. Потому что Ирди, как человек зубастый и матёрый, своего не упустит, и меньше, чем на треть, не согласится – и хорошо ещё, если на треть, а не на половину!
Пожевав губами, Дерек пришёл к логичному выводу, что нужно как-то попытаться сохранить Лэнь – раз уж, вопреки его опасениям, справлялась она вполне сносно.
Прикинув внутри себя так и сяк, и решив, что переписка едва ли будет хорошим способом чему-то тут помочь, Дерек пришёл к выводу, что нужно ехать самому, покуда Михар ещё не вытащил его к себе.
Отказавшись от идеи дождаться райтэновский корабль – он прибывал только через неделю – Дерек, оставив счастливых родителей постигать азы своего нового статуса, отправился в Брейлин сам.
Поездка эта оказалась для него опытом совершенно новым, поскольку он ни разу в жизни ни отправлялся в длительный конный путь в одиночку. На самом деле, он и в целом-то до этого путешествовал в одиночку лишь однажды – когда налаживал контакты по продажам угля в северных портах Анджелии – но путь кораблём всегда уже немного не «в одиночку». Учитывая уровень общительности Дерека – не «в одиночку» вообще.
Можно было, конечно, поискать попутчиков, и, скорее всего, в обычной ситуации Дерек бы выбрал именно это; но в последнее время он чувствовал себя слишком измотанным и усталым, поэтому с удивлением обнаружил, что именно одинокая неспешная дорога доставляет ему глубокое и незнакомое раньше удовольствие.
Совершенно отрешившись от всех своих рабочих забот, он думал о том, о чём было приятно думать.
В первую очередь это был ребёнок – Дерек был очень рад и самому факту его рождения, и тому, что будет иметь возможность быть с ним рядом и помогать родителям воспитывать его.
Положа руку на сердце, Дерек ужасно хотел собственных детей – но Магрэнь не только не стремилась замуж, она ещё и категорически отказывалась рожать, мотивируя тем, что роль матери её не манит совершенно, а испорченные фигуру и здоровье потом ничто не вернёт.
Ко всему, находясь в столь дурном положении, когда Михар может раздобыть на него компромат и инициировать новый виток конфликта с Грэхардом, Дерек полагал и вовсе неразумным обзаводиться сейчас семьёй. Михар мог использовать его жену и детей как способ давления, а даже если и нет – при обострении конфликта получалось, что Дерек не сумел бы их уберечь или вовсе оказался бы принуждён их покинуть.
Мысли о Михаре напомнили Дереку о Джее, и он переключился на соображения о том, что, если бы судьба его не совершила в пятнадцать лет столь крутого поворота, то сейчас у него бы уже были дети, и старший, наверно, как раз в возрасте Джея, и, пожалуй, чем-то даже был бы на него похож – ему ужасно хотелось верить, что его собственный сын был бы похож на Джея, потому что Джей ему нравился. Дерек повспоминал девушку, в которую был влюблён в юности, и повоображал в голове, как сложилась бы их жизнь там, если бы не тот пиратский набег.
Мысли о первой возлюбленной заставили его вспомнить и Эсну, и тут фантазия его и вообще пошла вразнос, то предлагая варианты судьбы, в которой Грэхард Эсной не заинтересовался, а вот Дерек какими-то интригами сумел бы стать её мужем, то изображая пути, по которым могли бы пойти их отношения, если бы она сбежала тогда с ним, то попросту вырывая Эсну из всякого контекста и рисуя совершенно невозможную ситуацию «а если бы она сейчас была здесь, и совсем даже не замужем».
Собственно, фантазии о последнем – в высшей степени невозможном варианте – так его заворожили, что их хватило аж до самого Брейлина. Эсна, как оказалось, прекрасно вписывалась что в Кармидерский университет, что в мечты о тихом домике и детях, что в такие вот совместные конные прогулки по Анджелии, что…
Ну да, особое удовольствие Дереку доставили фантазии о тех спорах, которые неизбежно происходили бы между Эсной и Райтэном, о тех безумных проектах, которые наверняка на две головы придумывали бы Эсна и Олив, и о тех прекрасных резных деревянных картах, которые получались бы при соавторстве Эсны и Илмарта.
На самом деле, всё это представилось ему вдруг столь желанным и соблазнительным, что на подъезде к Брейлину он даже всерьёз стал обдумывать вариант, не попытаться ли выкрасть Эсну из Цитадели.
Впрочем, здравый смысл подсказывал, что едва ли бы ей пришлось по душе такое самоуправство – она и тогда-то, восемь лет назад, не хотела покидать Ньон, а уж теперь-то, когда у них с Грэхардом дети родились, и её просветительские проекты стали потихоньку претворяться в жизнь… дались ей их карты и дороги, как же!..
Выдвигаясь к руднику, Дерек поскучал немного по дочке Грэхарда от первого брака и посетовал внутри себя, что никогда не увидит их с Эсной детей, а про девочек даже и не узнает ничего. В настоящий момент вообще единственным, что он знал на эту тему, был тот факт, что ньонскому принцу ныне семь лет.
В общем, за своими фантазиями он совершенно забыл, куда и зачем едет, поэтому не успел ни подготовиться морально, ни придумать заготовки для разговоров. Дверь в кабинет, за которым, по сведениям от рабочих, скрывалась Лэнь, возникла перед ним внезапно и неумолимо.
Делать, впрочем, было нечего – не ехать же обратно из-за такой ерунды, как сосущий под ложечкой страх! – и он, вздохнув, постучал.
– Да-да? – тут же отозвался приветливый женский голос.
Вздохнув ещё раз, он открыл дверь и зашёл.
Лэнь подняла глаза от документов, с которыми занималась. Удивление, которое отразилось на её лице, очень к ней шло, и особенно шло к её короткой стрижке, благодаря которой пряди спускались на круглое личико, делая его на взгляд более узким.
– Дер? – выразила она своё недоумение.
Он не стал слать письмо о своём приезде, потому что оно опередило бы его лишь на пару дней, так что его здесь не ждали.
– Уезжаю надолго в столицу, – беззаботно пожал плечами Дерек, объясняя своё появление, – решил заехать перед отъездом, помочь с делами!
Лэнь приподняла в удивлении бровки, но тут же подключилась к деловому настрою, пригласила сесть и принялась рассказывать. По мере рассказа неловкость совсем сошла с неё, сменившись радостным оживлением – и Дерек вдруг с удивлением понял, что ей действительно интересно заниматься карьером. Он сам не заметил, как втянулся в разговор – потому что и ему это дело было важно и дорого – и спустя полчаса уже и думать забыл о своих страхах и тревогах.
Весь день они носились по всему карьеру, до хрипоты спорили о каких-то мелочах, ругались над бумагами, махали руками во время обсуждения планов и поднимая неистовый шухер везде, где появлялись. Ни он, ни она в этот момент не помнили, что не так уж давно между ними имела место весьма некрасивая история – они оба были полностью захвачены проектами, которые обсуждали, и замечали только то, что обрели в этот момент друг в друге единомышленников, которые понимают и разделяют чаяния друг друга.
Радостное их оживление, впрочем, одномоментно оставило их вечером, когда на карьер вернулся Войтэн – он разъезжал по промышленникам в поисках какого-то хитрого сплава, который нужен был ему для нового инструмента.
– Деркэн? – удивлённо прервал он яркую беседу, посвящённую спору о лучших способах укрепления песчаных частей карьера.
Дерек и Лэнь перевели взгляд на вновьприбывшего и совершенно одинаково покраснели.
– Заехал помочь, – запустил руку в волосы Дерек с таким видом, будто жил неподалёку, ну вот буквально сразу за городом.
– А-а! – не стал спорить Войтэн, кивнул и отметил: – Тогда не планируй ничего на завтра, тут есть вопрос с возможными поставщиками, съездим! – и, дождавшись кивка, отправился дальше по своим делам.
Переглянувшись, Дерек и Лэнь рассмеялись.
– Ладно, уже вечереет, и я собираюсь домой, – наконец, заключила Лэнь.
– Я провожу, – вызвался Дерек.
Поскольку Лэнь всё ещё жила в доме отца – в центре Брейлина – добираться пришлось верхом.
Некоторое время они молчали. Деловая тема была временно исчерпана, и ими снова овладела неловкость. Однако в этот раз оттенок этой неловкости был другой – сегодняшняя оживлённая беседа напомнила им обоим то, что они ценили друг в друге, и показала, что они вполне способны работать вместе. Теперь поговорить казалось уже не так стыдно и страшно, как раньше, и Дерек, первым набравшись мужества, начал:
– Лэнь… – она не повернула к нему голову, по тону догадавшись, что это начинается личный разговор, которого оба они боялись и который всё же нужно было проговорить. – Я… слушай, я вёл себя… – у него никак не получалось подобрать слова, и он обозлился сам на себя и высказался прямо: – Я подло пользовался твоим расположением и не хотел от него отказываться, прикрываясь неопределённостью. Не представляешь, – он остановил коня и повернулся к ней, – как мне стыдно.
Она тоже остановилась и кивнула, всё ещё не глядя на него. Он сказал именно то, что она сама в сердцах и обиде говорила себе о нём; и, хотя она всё это время фантазировала, как однажды такой вот разговор сбудется – и он придёт, весь такой всё осознавший и пристыженный, – а она, уж она-то тут выговорит ему всё, что о нём думает!.. места живого на нём не оставит, ядом зальёт и самым злыми словами нашпигует, как иголками!.. хотя она не раз и не два составляла внутри себя самые жестокие и острые обличительные монологи, теперь, когда фантазия её сбылась, и было самое время излить все эти выношенные в глубине её раненого сердца слова… Теперь ей этого делать совсем не хотелось.
– Я оказался трусом, – продолжал, между тем, Дерек, и голос его ощутимо дрожал от стыда, – знал, что должен честно поговорить, а вместо этого делал вид, что ничего не замечаю.
Он говорил те слова, которые она сама хотела сказать ему, но никакого торжества она в этот момент не чувствовала; и ей даже почему-то мучительно захотелось плакать.
– Я тоже трусила, – вдруг посмотрела она на него остро. – Не хотела замечать, что ты не отвечаешь на мои чувства. Это было очевидно, – голос её дрогнул, – но я думала… – и вдруг призналась в том, в чём, совершенно точно, признаваться не собиралась никогда и никому: – Я думала, что если буду настойчиво вести себя так, словно мы уже пара, у тебя… – она отвернулась и закончила совсем тихо: – У тебя и не останется другого выбора, как жениться на мне.
Дерек растерянно и потрясённо моргнул. Она тоже вдруг взяла и сказала то, в чём он мысленно с гневом обвинял её, рисуя себе её образ как вероломный и лживый – видимо, чтобы на фоне такого образа чувствовать не столь преступным самого себя.
– Лэнь, – вдруг севшим голосом ответил он, – серьёзно, если хочешь – женюсь!
Он сказал это под влиянием эмоций; им было так радостно сегодня днём, и они вдруг так обнажились друг перед другом во взаимных признаниях в самом дурном в себе, и всё это ещё почему-то наложилось на фантазии и мечты об Эсне – и просто о семье и любви – что им овладело ощущение глубокой предопределённости происходящего. Ему подумалось, что, верно, сам Бог желает этого союза, и сам Бог к этому союзу их вёл, и им следует довериться Его воле и отбросить все старые обиды – потому что у них, наверняка, получится.
Лэнь, однако, этого чувства предопределённости явно не разделяла. Справившись с первым удивлением, она только спросила:
– Дер, ты хоть сам-то слышишь, как оскорбительно это звучит?
Он покраснел так мучительно, что аж закашлялся.
Она необидно рассмеялась над его смущением.
– Нет уж, господин Анодар, – с лукавой улыбкой перевела она тему в шутку, – вы поздновато спохватились, сударь, и счастье своё уже упустили.
– Справедливо, – признал он, с большим удивлением прислушиваясь к собственной глубокой досаде и даже разочарованию – словно брак с Лэнь был чем-то по-настоящему желанным, и только ради этого он сюда и приехал.
– Но давай будем друзьями, если можно! – с просительными нотками в голосе продолжила она.
– Конечно, – пылко заверил он.
Она лучезарно улыбнулась и тронула лошадь вперёд.
Он тронулся следом, не понимая, почему ему теперь сделалось горько.
…пробыв в Брейлине ещё неделю, Дерек помог разгрести кучу дел, походя выправя Лэнь самооценку и вселив в неё веру в себя – он просто вспомнил, что и сам был именно таким, когда только начинал это дело, и пытался сделать для неё то же, что для него в своё время делал Тэн, – и даже серьёзно поговорить с Ирданией.
Та, впрочем, выговором была недовольна, и с ярко выражаемой обидой открещивалась от любых обвинений.
– Дался мне ваш карьер, Анодар! – басила она, распаляясь. – Своих будто дел нет!
