Лариса Кольцова
Чужбина с ангельским ликом
– Да перебирайся ко мне и живи, – говорила Ксения, – хоть завтра. Чего в них, в ритуалах? Тебе зачем?
– Я хочу, чтобы никто не посмел даже в мыслях думать о тебе как о шлюхе, – так он ей ответил. Но возможно, сам он думал привязать её к себе более надёжно, дав официальный титул жены. Заякорить ничейный кораблик, который давно-давно торчал без движения у берега житейского моря и ржавел без надобности. Всё было выброшенному давней уже бурей кораблику-Ксении безразлично, но и одной надоело. В конце концов, не подойдёт и не надо. Его привязанность к ней имела глубокие корни, проросшие ещё со времен её балетной юности. Это трогало, это было несовременно.
Он обижался, когда его дразнили, так он это воспринимал, Ксенофонтом, поправляя и вежливо объясняя, что имя его Ксенофан. Велика ли разница? Он считал, что да. Ксенофан – философ из непроглядных времён, и Ксен излагал невнятно и туманно его теории о бесконечных «горизонтах». Понятие «горизонт» включало в себя много чего. Земное и космическое вещество, пространство и идеи, верования и сны, – жизнь в её таинственной совокупности. Что у каждого народа, да и самого малого племени, большой ли страны или малого островка даже в пределах одной Земли свои небеса, своё Солнце и звёзды, свои Боги – создатели, отличные от чужаков. Что планет много не только в удалённых Галактиках, но и на Земле много разных планет – у каждого народа своя родная Земля. Тёзка архаичного мыслителя Ксенофана, Ксенофан современный, обладал изящными и чувствительными пальцами, любящими руками. А сам по себе кто он был? Непризнанный гений в сфере биологического синтеза растительных форм жизни. Не только в земной, но и в инопланетных средах. Безнадёжный ботаник. Во всём. Он забавлял, и она часто думала о нём с жалостью, но не унижающей, а почти родной, имея желание приголубить, утешить, что и делала временами. Сейчас был момент её жаления и его счастья.
Встреча двух уже неактуальных соперниц
– Привет! – произнесла она бодро, приклеив улыбку беспамятства, увидев Лору рядом за соседним столиком. В Лоре наблюдалась перемена к лучшему. Она утратила былую припухлость и подростковую неопределённость черт лица, глаза серьёзные, вдумчивые. Если бы не те «горячие» их взаимоотношения, что травмировали обоюдно и незабываемо больно, была бы и нужда её узнавать. Ксения отметила вдруг благородную тонкость её лица, чего не замечала прежде. Гордясь своей высокой и узко-стремительной фигурой, Лора в те времена, на взгляд Ксении, не обладала изысканной лепкой лица, будучи румяной круглолицей матрёшкой. И цветастые платья только подчеркивали её яркую, но забавную внешность. Теперь было не так. Но всегда ли внешняя перемена к лучшему есть следствие внутренней трансформации, несомненной и качественной уже эволюции, а уж точно не деградации? Маркер усложнения внутренней организации? Или женщина всего лишь обрела свой индивидуальный стиль, более продуманную и удачную декоративную оболочку?
На Лоре болталось то самое платье в кружевных бабочках, но то лишь принтер такой, – под кружево, как разглядела Ксения вблизи. В общем-то, очаровательное платье, но Ксения едко и мстительно подумала: «Первобытно-селянский стиль никуда не делся»! Не поспешила ли она со своим умозаключением по поводу внутреннего усложнения бывшей шальной соперницы, и все ли у Лоры нейроны в голове вернулись в работоспособное состояние? Или часть их как ушла в свободное от прочих индивидуальное времяпрепровождение в те юные её годы, так оттуда и не возвернулась? Ксения помнила, не забыла позорно-разгульную жизнь нимфетки Лоры, о которой была осведомлена, не в пример одураченному мужу. Утратив на тот момент благородство изысканно воспитанной души, – и непонятно, вернулось ли оно впоследствии? – Ксения выдала ему такой компромат на жёнушку, приклеившуюся к нему по его же дурости, что этот незадачливый муженёк, стоя на своих стройных и уверенных ногах, вдруг зримо пошатнулся, лицом заметно полинял и хрипло выдал, – Ты всё врёшь! Какой ещё другой ребёнок?
– Ага! А ты у мамы своей, провидицы тёмных недр чужой души, спроси. Она знает, о чём речь. Но тебя жалеет и травмировать не желает. Спроси, кто та девочка, чья маленькая голография в хрустальном кубике среди цветов и с котятами, стоит на столике возле вашего супружеского ложа?
– Дюймовочка? – пролепетал он, – Разве не игрушка это?
– Уж какая там игрушка! Живая и уже говорящая девочка обитает в детском городке, поскольку мамочку лишили родительских прав за то, что родив в подростковом возрасте, матерью стать не сумела. Родители оформили над деточкой опеку, но сами слоняются по всему континенту, вдоль географических широт и длиннот, в постоянных разъездах, не всегда и могут крошку приголубить.
– Лора с ней как-то гуляла, – всё также бесцветно бормотал он, – «Только я не приглядывался к её лицу. Ребёнок и ребёнок. Она к тому же вся чумазая была от поедания ягод, а я как раз спешил, Лора сказала, что это её сестрёнка»…
– Зачатая в пятнадцатилетнем возрасте, выношенная «сестричкой» и рождённая в шестнадцать лет!
– От кого?
– От такого же будущего странника Вселенной, как и ты сам!
– В наших структурах невозможны педофилы!
– Так он и сам от неё недалеко ушёл по своему инфантилизму. Курсант, едва достигший совершеннолетия, да и то не социального, а биологического. Они убежали в какую-то заброшенную деревушку и там нагулялись вволю. Как гуляет обычно дедушкина кошка Пуська, принося с неизбежностью свой приплод, при том никогда не объявляя, кто тот кот, что стал счастливым папой. Дедушка вынужден раздавать котят своим знакомцам, а это затратно, как ты понимаешь, и по времени, и по душевным причинам. Живые всё же существа, трогательные, к ним привыкаешь, пока с ними возишься. Но то мой дедушка, отшельник-человеколюбец и защитник всякого зверья, а тот, кто не кот, а славный курсант и будущий космодесантник, он сбежал. Она уже после рождения девочки, будучи и сама по развитию девочкой-малолеткой, вскоре попала в систему «Сапфир» – в ювенальный сектор восстановления психического и физического равновесия. Она самоотверженно скрыла имя любимого, ничуть не осчастливленного своим отцовством. Его всё равно вычислили и сослали в какую-то штрафную космостоянку. Ей позволили начать жизнь с чистовика, освободив её душу от следов пережитого потрясения…
Всё это доносительство, низкое мщение произошло настолько уже давно, но вина перед Лорой так и не выветрилась. Вина пришла с запозданием, после подлого ликования от мысли, что он унёс с собой к звёздам во внутреннем рюкзаке памяти не светлый образ любящей жены, а её облитый информационным дёгтем лживый лик. То, что выбрасывают без сожаления как ненужный груз, как выбрасывают прочь мусор из того же рюкзака…
И не шевельнись эта вина, заваленная многолетним ворохом прошедших будней, как пожухлой листвой, не потрудилась бы и узнать Ксения Лору, а и узнав, не подошла бы. Потому-то Ксения долго стояла навытяжку перед Лорой, переживая раскаяние, одновременное с очнувшейся ревностью, изучая бывшую соперницу во все глаза. «Лыжная палка» вовсе и не думала меркнуть с годами, застряв в вечно зелёном облике, как южная пальма. Материнство и заслуженное страдание ничуть не изменили её внешне. Но ведь так было и в Академии, где она возникла беспечной и улыбчивой девушкой – любительницей обряжаться в причудливые платьица из натуральных тканей с цветочным принтером.
Как знала Ксения, Лора забрала брошенного вначале сына у Ростислава – отца Рудольфа и воспитывала его сама, когда мальчик возвращался к ней на выходные и на каникулы из особого космического городка, куда его и всунули, следуя уже традиции по отцовской линии. Лора любила сына настолько сильно, – вина усиливала любовь, – что не разлучалась с ним даже тогда, когда у неё вдруг возникал очередной поклонник, возможный кандидат в отцы, явно не нужный её «принцу Артуру». Мальчик упрямо отвергал чужаков, ссылаясь на родного отца – «звёздного короля-оленя», как обзывала того про себя Ксения. Из-за символических рогов ли, из-за его ли редчайшей породистой красоты и величавой осанки, из-за того ли, что стал он личной её легендой, украшением внутреннего убранства её души, – из-за не уходящей любви к нему, короче, который где-то там, как в древней песне; «Там за облаками, там за облаками, там – тара- там, тара-там», любит её одну и ожидает неизбежной встречи. Из болтливых уст прежней и общей им с Лорой подруги по учёбе, всезнающей Вики, Ксения узнала, что Лора всё же нашла себе мужа и друга своему сыну. Это известие оставило Ксению равнодушной. Лоре – «принц Артур», Ксении – свободный от Лоры «Король-олень» – по справедливости разрешила их конфликт милосердная Судьба.
Мама Карин как-то сказала Ксении, что «принц Артур» сыночек родной по крови Рудольфу, а ей, бабушке, родной внук и продолжатель их блистательной линии. Он с бабушкой не общается по вине негодной Лоры, но сама бабушка в душе держит его всегда при себе. Наблюдает за ним по возможности, благодаря очень уж значимой в ГРОЗ подруге Рите Бете, имея у себя записи о мальчике во всех его возрастных трансформациях. И Карин предъявила доказательство Ксении. Ксения застыла как соляной столб, ухватив очевидное, – мальчик, слишком сильно наделённый характерными родовыми чертами Вендов, оставил от её прежней убеждённости, что он есть сын шлюхи и отца потому не имеет, лишь горстку пепла, горючего от слёз. Поскольку она втайне поплакала потом, укорив ту же Судьбу в отсутствии милосердия. Космомыслу родиться не дала, а с детства распутной Лоре сына от «Короля Оленя» подарила? Судьба не отозвалась, как и водится. И что было в такой ситуации делать? Ждать любимого наперекор Судьбе или идти замуж за Ксена?
Мама Карин шептала, – Жди! Он будет отцом твоих детей. Я это даже не чую, а знаю! Я вижу пророческие сны о твоём с ним совместном будущем.
Длинные волосы, собранные в причудливую причёску, открывали шею Лоры, но сами струились по спине вольно и приглядно, если для мужского заинтересованного взгляда. Ожерелье из зелёных и розовато-золотистых самоцветов матово светилось на ней, меняя оттенки, когда Лора вертела своей шеей жирафы, оглядывая пространство вокруг. Она искала признаки постороннего восхищения собою, впитывала взгляды сидящих, уходящих и приходящих мужчин. Лора осталась прежней в этом смысле. Но с мужчинами тут имелась проблема. Всё кафе заполнили мальчишки с девчонками. А также редкие заезжие учёные мужи с не выспавшимися лицами, вроде Ксена, столь мало похожие на обожаемых Лорой космических десантников. Она положила ногу на ногу, демонстрируя их спортивную отшлифованную красоту и болтая в воздухе изящной, наполовину сброшенной босоножкой, украшенной стразами. Они также мерцали и привлекали к себе внимание. Лору рассматривали и явно, и исподтишка. Всё же ревность застилала Ксении глаза.
«Надо же! – так подумала она. – У соломенной вдовы так ничего и не поменялось в её жизненных установках, она по-прежнему неудержимо похотлива». Это её качество считывалось на расстоянии теми, кто и озабочен тем же. Длительных отношений такой вот «природный дар» ей не обеспечивал даже в юности, когда все переполнены ожиданием будущих побед и достижений, самообольщений и легкомыслия, увы, часто в серьёзном. К тому же безвкусие при ней также осталось. «Платье – ужас! Детсад».
Лора её сразу узнала, да не захотела ей ответить. Помнила старую распрю. Ксения тоже ничего не забывала и, хмыкнув вслух, произнесла, – Кажется, я обозналась. Попутала вас со своей бывшей сокурсницей…
Она заметила Лору опять после обеда. Лора бродила в обнимку с мальчиком-красавцем по пляжу. Иногда они сидели рядом в шезлонгах и о чём-то болтали. Мальчик не страдал комплексами и всё норовил Лору приласкать. Был он до того пригож, что Ксения им залюбовалась. Они прилегли на лежак, оставшийся от пляжного сезона. Парень по-юношески несдержанно хватал Лорку за ляжки. Лорка смеялась, но позволяла. Ксения стояла на вершине дюны, заросшей соснами, и всё видела. Подол, задираемый то ветром, то требовательными руками избыточно развитого юнца, трепетал искрами крылатых нимфалид, словно они хотели улететь, куда подальше от творимого белым днём бесчинства. Ксению вдруг заинтересовало: произойдёт оно или нет? Он оглаживал пойманную, отнюдь не юную нимфалиду, и движения были исполнены мужской настойчивости, но сама Лора отстранённо вглядывалась в бледное балтийское небо и не поддерживала его игру. Ксении надоело ждать, и она ушла.
И вот, стоило лишь раз увидеть, как Лора стала возникать на её пути постоянно! В тот же день, но позже, у входа в здание многопрофильного назначения. В здании располагались не только конференц-залы и аудитории для прибывших студентов, но и много всякого пространственного добра, о назначении которого Ксении знать было незачем. Сами студенты жили где-то поодаль от такой великолепной архитектурной роскоши, но в силу прибытия для необходимого обучения галдели и мельтешили повсюду в неисчислимом количестве. И только ночью наступала блаженная тишина, а их жизнеутверждающие вопли доносились уже откуда-то издалека.
«Произошло всё дальнейшее или нет?» – опять подумалось Ксении, но лениво. Тот красавец с пляжа, пребывающий в переходной фазе от мальчика к мужчине, захватил внимание Ксении лишь зрительно, эстетически. Если и не идеален, то необыкновенно хорош. В отличие от Лоры, Ксения не стала бы никогда выступать в подобной роли «секс» учительницы.
Лора, похоже, и умственно увязла в предосенней этой влюблённости, как увязала босыми ногами в песке пляжа. Она и теперь продолжала пребывать босиком, с распущенными длинными волосами даже там, где собрались довольно солидные люди, как-никак преподавательский состав того самого молодняка, что тут и гомонил повсюду. Собрание разновозрастных тётей и дядей что-то оживлённо обсуждало по ходу движения, а всё же иные косились на босоногую коллегу и растрёпу, поскольку вышли они все из здания, где и происходило их некое сугубо научное общение. В отличие от Лоры одеты все были, что называется, для официоза. В качестве кого затесалась Лора в эту среду, явно остепенённую научными званиями, – знать о том Ксении ничуть не хотелось. Может, младшим заместителем младшего помощника младшего научного консультанта по теме полевых бабочек и прочих вредительниц ценных полевых культур…
Развеселив себя, Ксения выискивала глазами Ксена, а он где-то застрял в самом помещении. Там и состоялась недавно встреча с неким отнюдь не третьестепенным светилом, связанным с теми же самыми разработками, во что был погружён и Ксен. Он детишкам не преподавал, а тут оказался лишь затем, чтобы обсудить свои мысли и прозрения с коллегами по исследовательскому цеху. И поскольку пришлось ожидать того, кого и видеть-то порой было скучновато, Ксения опять занялась изучением Лоры, благо та её так и не выделила из окружающего фона.
Лицо Лоры, не знай её Ксения, выглядело значимо-важным, когда она тоже что-то там обсуждала с солидным дяденькой, но похоже, дачная небрежность её облика сбивала того со значимой мысли. В голове Лоры, в строю её нейронов точно царил бессрочный отгул. Время шло, а Лора? Не старела, это да! Она и к взрослению ещё не приступала. Ясное чело выражало девическую безмятежность сознания, а если грубее, то Лора казалась тою, кем всегда и была – озабоченной самкой. Привлекательной, раскованной, пёстрой дурой. Первое впечатление у всякого, кто её замечал, никогда не оказывалось обманным.
Уходящее лето измучило всех избыточным зноем, чрезмерной сухостью, и никто уже не сожалел о его уходе, устав от жёсткого излучения солнца даже в северных широтах. Все радовались пасмурному прохладному дню и не спешили расходиться. Светлая чёлка Лоры задиралась вверх от ветра, ровные гладкие ноги пылили по дорожной плитке, так знакомо и чуть-чуть косолапя ступнями. Сколько издевательств заглазно от своих завистниц-соперниц получала Лора за свой еле-еле заметный изъян. А у несомненной, иконописной по виду и грешной по сути красоты её были и завистницы, как и соперницы. И только раненное самолюбие Ксении отрицало за Лорой её достоинства, а теперь всё отболело, и взор прояснился. Рудольфу было за что зацепиться. Лора всегда ходила под высоким внутренним напряжением, искрила и обжигала собою с первого взгляда.
Дядя всё никак не мог оторваться от стройной коллеги, маскируя своё удовольствие от общения с нею тем, что делал вид глубокой заинтересованности её столь значимыми замечаниями, бывшими, конечно же, никчемными и ничтожными, о чём бы они ни были. Никакая значимость, а уж тем более интеллектуальная глубина и рядом не стояли с Лорой. Ксения щурила глаза от поднятой налетевшим вихрем мелкодисперсной пыли, морщила нос, желая вычихнуть из себя такую же поднятую в душе пыль былых обид. А ветер, – он, казалось, примчался сюда из тех самых древних степных пространств, из того самого дня прощания с Рудольфом… И ей стало нестерпимо больно. Белая пыль, горькая соль, казалось, подняты были со дна иссушенной души. Зашелестели горькие полынные травы, заголосили неведомые птицы, словно бы прилетевшие из недобрых инопланетных далей…
– Мерзавка! – шелестела она сухими губами себе же под нос, хватая воспоминания за хвост, как птицу, чтобы придушить немедленно. – Не простила я тебя и не прощу! И где он там в тебе остался, весь такой супер ценный и незаменимый? Не помнишь ты ничего! Ни единой молекулы памяти о нём нет в тебе, мадонна «секстинская» …
Тут и юный красавец, лёгок на помине, подлетел к Лоре. Видимо, отслеживал, ждал. Играли, переливались бабочки на тонком и трепещущем подоле женщины, перешагнувшей тридцатилетний рубеж, за которым обычно оставляют детские мотыльковые порхания, но у неуёмной Лоры не было возраста. Если бы Ксения не знала доподлинно о дальнейшей судьбе Лоры всего, или почти всего, то она решила бы, что младшая сестра Лоры гуляет с однокашником.
– Ой, – вскрикнула вдруг Лора, – босоножки-то я оставила на пляже!
И мальчик как крылатый бог Гермес помчался на пляж. Крыльев у него, понятно, не наблюдалось. Длинные и стройные ноги смотрелись, как у идеального, лёгкого и скользящего куда-то Гермеса. Он был в шортах.
Ксения долго смотрела вслед уходящей Лоре, когда опять встретила её возле учебных корпусов. Нейроны встали опять в боевой строй, босоножки оказались на месте, на девически стройных ногах «соломенной вдовы». Хотя почему и вдовы? Если она по донесениям Вики опять мужнина жена. А это была её кодовая кличка в базе данных Ксении. Повторяющиеся раз за разом встречи означали, что линии их жизней опять схлестнулись. Желалось бы, чтобы на краткий лишь миг. Чтобы без узлов обошлось. Чтобы на всю оставшуюся жизнь она сгинула бы, – в блаженстве ли найденного счастья, в горестях ли очередных потерь, не имело значения. Лишь бы уже не всплывала никогда. Как и для того, чтобы изжить из сердца несчастную любовь, не хватает порой и всей жизни, так и для ненависти так. Эта длинноволосая тварь заставила её проглотить когда-то камень, и он так и остался в ней, провалился на дно души, не переваренный никакими живыми ферментами, не унесённый потоками времени куда-либо вовне, не растворимый, Он опять заворочался, причиняя боль, вызывая желание мести. Месть как хирургическая операция лишь и избавляет душу от впихнутых туда камней.
На ловца и зверь бежит
В один из дней Лора сама подсела к ней за столик, – Тут отличный кофе.
Ксения пренебрежительно надула губы, как бы давая понять, что не хочет делить столик ни с кем, но злорадно приготовилась к акту мести, – Холодно тут. И сыростью осенней всё пропитано.
– Зато кофе всегда горячий и натуральный.
Ксения осмотрелась вокруг, говоря без слов, – свободных мест достаточно, чего тебе надо здесь? А на самом деле скрывая готовность напасть на не прощаемого врага. Ведь искусать можно и словами.
Лора помешала ложечкой взбитую пенку, пролив кофе в бирюзовое блюдечко, – Погода великолепная, даже море не остыло, – произнесла она таким тоном, словно они вместе вкушают кофе в том самом студенческом кафетерии, куда иногда забредал и Венд. Будто на этот раз он не пришёл, а они зашли, как и привыкли сюда приходить изо дня в день, в свободные промежутки между лекциями, и теперь, и вчера…
Поэтому Лора и сказала без радости, но и без того, чтобы напрягать память, – Блюдечки и чашечки такие же бирюзовые, как и у нас были, да? – выходит, они думали об одном и том же. – Только тут рисунок белой чайки сбоку, а те без всякого рисунка были… – и она вдруг в непостижимом забытьи обернулась назад, где и находился вход в помещение. Точно также, как и в те времена, когда она ожидала его, не таясь Ксении. Ведь Ксения сама же всё и скрывала от всех. Он подходил ради Ксении, а Лора вообразила, что ради неё…
– Он не придёт. Не волнуйся так, – сказала Ксения.
– Кто? – спросила Лора, – Ты кого-то ждёшь?
– Жду. Как говорится, жду-пожду с утра до ночи…
– Ты изменилась, – сказала Лора, не глядя на Ксению, а мимо, в панорамное окно.
Ксения сидела спиной к окну и обернулась невольно, что именно рассматривает там Лора? Но небо было обычным, скучноватым, ни серым, не голубым, похожим на мутноватый лунный камень. – Весточку, что ли, с небесных высей ждёшь?
– Не от кого, вроде бы…
– А я знаешь, тут кофе на днях пила, так мне знак был свыше…
– Какой же? – Лора несколько рассеянно посмотрела ей в глаза. Она была из тех, которые не любят пристально смотреть в глаза другому, поэтому быстро отвела взгляд, погрузившись в смакование кофе.
– Как тебе сказать… Вроде как, небесное художество, но с намёком. Тот, кто ждёт по-настоящему, тот дождётся…
– А чего ждёшь? Реализации личных талантов или профессионального взлёта?
Ксения поймала её взгляд, не отпускала, пытаясь достичь дна её души, удивляясь тому, что в серых с прозеленью глазах Лоры не просматривалось неприязни. Скорее, ситуативное любопытство.
– В каком же смысле я изменилась? Хуже стала или лучше? – серьёзно спросила Ксения.
– Ни то, ни сё. Просто изменилась. Была девчонка – хулиганка, а сейчас выглядишь утончённой дамой. Строгой.
– Я подумала о тебе то же самое, – нагло солгала Ксения. – Такая я и есть теперь, строгая и поумневшая, – она важно закивала. – Время дурости, время и поумнеть. «Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдёт как с белых яблонь дым», – сорвав бледно-жёлтую ягодку с деревца рядом, Ксения сунула её в рот и скривилась от незрелости.
– Что за белые стихи? – спросила Лора.
Ксения выплюнула разжёванную гадость в блюдечко и вздохнула вздохом доброй учительницы, немо укоряющей нерадивую ученицу. Для современных людей, что Есенин, что Овидий – люди из одной эпохи. Лора неотрывно и долго смотрела на опустевшую чашку.
– Не погадать ли нам на кофейной гуще? – поддела её Ксения.
– Время гаданий для нас с тобой ушло, – сказала Лора.
– А чего так? Я по-прежнему невеста.
– Надеюсь, жених тебя достоин.
– Ещё как! Он, кстати, наш общий знакомец.
– Кто же? – спросила Лора заинтересованно.
– Король Олень.
– Король? В каком же смысле олень?
– Король потому, что ему равных нет. Олень потому, что рогов ему навешала одна особа, а может, и ещё кто постаралась при случае. Так бывает, знаешь, мужчина по облику реальное воплощение доблестного персонажа из легенд, а с женщинами ему везения нет.
– Значит, есть в нём тайный изъян.
– У кого ж таковых нет?
– Рада за твоё обретённое счастье взаимности… – кисло произнесла Лора. Ничуть не желала она Ксении добра.
– В том-то и дело, что у меня два жениха. Один рядом, но как бы тебе сказать? Друг-приятель надёжный и ласковый, а душа-то другого ждёт.
– А второй где же?
– Я же тебе говорю, он далеко, но моя душа его ждёт.
Лора проявила, наконец, увлечённость разговором, выйдя из своей туманно-расплывчатой задумчивости, – Выходит, он не знает о том, что ты устала ждать его возвращения? Где же тут любовь?
– Если бы была уверенность, что он сам меня не забыл, я бы второго жениха не завела.
– Я уже запуталась. Первый жених тот, кто далеко от тебя находится, и он тот самый король – олень? И ты изменила ему с другим?
– Приблизительно угадала.
– Тогда выходи замуж за того, кто рядом. Если он друг и надёжный к тому же. Ведь твой олень может и не вернуться со своих далёких и загадочных пастбищ. Не так разве?
– Он вернётся. Задача в том, когда это произойдёт.
– Тогда жди, если любишь. А то не простишь себе потом никогда, что не дождалась. Друзей-то полно, а вот настоящая любовь редко к кому наведывается. Упустишь, а потом и за всю жизнь уже не обретёшь.
– Теперь я понимаю, почему дружила с тобой в юности, – сказала Ксения, – Ты умная и, вроде бы, добрая, но вот назвать тебя хорошим человеком я бы не смогла, – она имела в виду ту давнюю историю с первым ребёнком Лоры, но пока не хотела это озвучить. Чтобы не спугнуть.
– Ты тоже очень умная, Ксения, но ты плохая, – не осталась в долгу Лора. – Не думаю, что ты сильно поменялась. Да ведь ты и сама знаешь, плохим женщинам часто везёт в любви не в пример хорошим. Любовь это вообще не про то, плохой человек или хороший.
– Ты всё про любовь. И это после стольких-то разочарований… Кстати, как там поживает твоя младшая сестрёнка?
– Отлично поживает.
– Венду очень нравилась твоя сестрёнка. Он её Дюймовочкой называл. А вот мама Карина считала, что у этой девочки не заладится с личной будущей жизнью по причине… тебе это не интересно?
Лора сорвала ягодку с того же деревца, съела без всякой брезгливости и грустно улыбнулась чему-то, некоему всполоху внутри себя.
Ксения в ответ заулыбалась во весь свой рот, – Не любит никто эту малышку, так Карина говорила. Лишняя она в этой семье. И это настолько фатально для её становления, для её будущего, что она ни к кому не будет иметь подлинной привязанности.
– Мы все любим нашу Нелечку. Не свисти о том, чего не знаешь. И твоя Карина ни разу Нелечку не видела. Чего она могла сказать?
– Она хотела её удочерить. Она навещала её в детском городке и говорила, что подружилась с малышкой. А твоя мама не позволила. Из мести, я думаю. И как зря! Карина дала бы малышке совсем другую будущность, в отличие от твоих родителей, занятых лишь своими экспериментальными полевыми культурами и их приспособлением к разным географическим широтам.
– Как же ты себе такое представляешь, отдать ребёнка, когда у него есть родители?
– Но ведь твои родители для девочки являются приёмными, ситуативными. Обещали отдать в подходящую семью, но не отдали… И чего теперь-то? Она уж почти взрослая. Кое-как сформировали, выпекли в стандартной печи и ладно. А Карина дала бы ей блестящее воспитание, приучила бы к чтению и постижению серьёзных вещей с детства, развила бы эстетический вкус. Опять же уникальная методика обучения другим языкам, унаследованная Кариной от своего отца, выдающегося человека. Само собой и отличное образование было бы обеспечено этой девочке, как и уют роскошного дома в Альпах, наследственного, подчеркну это, – Ксения перевела дух.
– Карина? Приёмная мать? Это ужас ужасный, а не женщина… – Лора была сбита с толка, ошеломлена потоком пролившихся словес. Такого она уж точно не ожидала.
– Как свекровь, возможно, ибо одержима жаждой совершенства и требует, чтоб ни сучка, ни задоринки, как говорится. Но как мать, – о такой матери лишь и мечтать. Ведь её сыну в подмётки никто из окружающих не годился, настолько она его отшлифовала во всех смыслах. Но она о дочке мечтала! Всё причитала: Ах! Кому я отдам свою уникальную коллекцию камней и драгоценностей?
Фея-рысь
Лицо Лоры выражало несколько чувств одновременно, – желание уйти, желание остаться, разрешить разговор таким образом, чтобы вернуть себе утраченное равновесие. Она критически оглядела утянутую в сиреневый спортивный комбинезон фигуру бывшей соперницы, ища, к чему бы придраться. Ксения ухмылялась, ловя её примитивные мысли и считая, что она-то как прежде, так и теперь, что называется, «не лыком шита».
– Ты чего такая лохматая? – спросила Лора, удовлетворённая тем, что нашла изъян.
– А ты сама?
Лора горделиво повела головой, – Вроде, я причёсана.
– А я тебя видела лохматую в гуще научного прилизанного сообщества и ещё подумала, что за русалка мельтешит среди их важной толкотни? Ты ещё с дядькой пожилого и разумного облика беседовала на темы вашей астрономической – агрономической науки.
– На ветру разлохматилась, – ответила Лора.
– Вот и я о том же. Для кого тут? Народ вокруг собран резко контрастный по своим возрастным признакам. Или юный, или чрезмерно уж утомлён накопленными познаниями. Для молодняка или старичья наводить красоту?
– Просто из уважения к себе и к людям.
– Что же я совсем и помело? – и Ксения пригладила волосы руками. С ней не было ни щётки для волос, ни косметички.
– У тебя роскошные волосы. Сходила бы в салон красоты, – Лора беспомощно вредничала, сильно затронутая темой про «сестрёнку – дочку».
– Сама что ли туда ходила? Никак переживаешь новое цветение своих душевных садов? Жалко, что соловьи уже не поют. И какое же оно у тебя по счёту?
– Не считала никогда. Я из породы вечно цветущих растений.
– А я на такую регенерацию юных и давно обломанных чувств не запрограммирована отчего-то. Так что на фиг мне прихорашиваться? Я и так лучше всех.
– Ну уж, не всех! Самомнение у вас, женщина, как у богини.
– Да. Богиня красоты и гармонии. Такое мнение имеют окружающие меня поклонники, только я в таком титуле ничуть не нуждаюсь. Я умственно и ценностно выше этих розово-душистых ярлычков, что так необходимы лишь девочкам, толпящимся на подступах к витринам жизненного и зачастую мнимого успеха. Я другим воспитанием сформирована. Другую программу в меня вложили мои реально необыкновенные родители. Я выросла, как пушкинская Татьяна, в тени русских дубрав, в уединённом отрадном доме, в светлой атмосфере любви и чистоты. И если в юности я рвалась оттуда на губительный солнцепёк, не понимая ничего в окружающем мире, то теперь я уже по собственной воле осознанно живу в прохладном укрытии и тишине. И мне там комфортно!
– Как старушка рассуждаешь, – недоверчиво усмехнулась Лора. – А ведь ты невеста, лишь чуточку неприбранная только. Видимо, день такой выдался, что тебе лень себя украсить. У меня тоже такие дни не редкость. А! думаю, да идите вы все, а я сны буду на ходу досматривать. Я помню, на моей свадьбе у тебя была потрясающая причёска. Вся в камнях и цветах. Тебя какие-то левые гости и принимали за невесту. Там столько народу набилось, в тот «Лесной Терем», что я только удивлялась, кто такие? Мать с отцом весь агропромышленный комплекс, где работали, туда и притащили. Жених глухо рычал от злости, ненавидя моих родственников и всю мою семью с их архаичными замашками. С его-то стороны и не было никого, кроме отца. А те гости приставали к вам с Рамоном, ну горько же нам! Ну! Целуйтесь же, чтобы пир подсластить! А вы с Рамоном всё танцевали и танцевали… а мы, новобрачные, сидели в углу, и все забыли о нас…
