Лариса Кольцова
Чужбина с ангельским ликом
– Жалкая простонародная подделка под подлинный высокий стиль!
– Я?!
– Тряпьё ваше, вот эти безвкусные платья! До облика прислуги мне и дела нет! Будь ты хоть в плетённом из соломы мешке. Тебя-то кто рассматривает?
– Вы больны, что ли? – спросила женщина, вдруг осознав, что утончённая и холёная девушка откровенно хулиганит, – или вас любовник бросил? Так это пройдёт. Кто этого не переживал?
Ола толкнула стоячую вешалку с платьями, опрокинув её, перегруженную чрезмерно. В просторном, прекрасном салоне «Мечты» ещё не прекратились работы по устроению интерьеров и прочих мелочей. Витрины для готовой одежды и образцов не были пока готовы. Огромная нелепая вешалка с грохотом свалилась на отполированный пол, и женщина – администратор с криком бросилась подбирать тряпичные, но дорогие сокровища. Ола же, паникуя и ожидая заслуженного удара в спину, гордо и спокойно по виду удалилась под вопли выбежавшей откуда-то сбоку ещё одной служащей – визгливой толстухи.
– Ненормальная! Не ходи сюда больше, а то стукну тебя по больной голове этой самой посудиной!
– Замолчи, нельзя так с клиентами, дура, – услышала она спокойный голос женщины, убирающей платья. – Услышала бы Нэя твои вопли, не задержалась бы ты тут и лишнего дня. Клиенты имеют право на капризы, а ты не имеешь его ни на что. Девчонка психанула, мало ли, денег нет на красоту, или парень бросил…
Больше Ола не приближалась к дому моды, стыдясь своего безобразного поведения. И если встречала ту особу с ярко окрашенными кудрявыми волосами, милую, но банальную в сравнении с неординарной во всех смыслах её начальницей, то проходила мимо, задрав голову ещё выше, полыхая от стыда и скрывая это. Но девица не узнавала её, ведь к ним в салон ходили толпы женщин и девушек, живущих и населяющих новый город ЦЭССЭИ. Или же она делала вид, что не узнаёт. А сама хозяйка никогда ей не встречалась, чтобы лицо в лицо.
– Та женщина из нового дома «Мечта», она всегда гуляет утром по дорожке параллельной Главной Аллее. А сегодня я видела её с твоим младшим сотрудником. С тем Антоном. Вот тебе и любовь! Он всё забыл. Смеялся с этой модельершей так, как будто она и есть его новая жена. И ты меня забудешь на другой же день. Будешь так же веселиться с какой-нибудь девчонкой на пару…
Он отстранился и спихнул её с себя, – Одевайся! Мне некогда! – И резко встал, хотя она и понимала, что он её хотел.
– Я следила, я видела. Она охотится за каждым мужчиной, кто не прочь заглянуть ей туда, что она и выпячивает из своих платьев, открывая свою грудь всем на обозрение. Она только делает вид, что ей никто не нужен. Она хищница, ловец. Она падшая! – Ола уткнула лицо в ладони. Но слёз не было, хотя боль души была невыносима.
– Тебе не надо с ней конкурировать. Она женщина того самого человека, которого ты и путала прежде со мной.
– Я тебе не верю. И я не уйду! – крикнула она, – Даже если твой волшебник вернёт мне то, что ты похитил, я найду того, кому всучу это сокровище повторно. Тут же в ЦЭССЭИ. Здесь полно гуляк. Да и тот мальчишка из секретной части «Лабиринта», хоть и обзывал меня на непотребном жаргоне, глазел так, что я сразу поняла, в чём состоит его главная потребность. А я очень ему понравилась. Он, едва меня схватил в свои ручищи, чтобы вытолкнуть, так и замер, не в силах оторвать меня от своей груди. Вот я и подкараулю его… Я всё равно падшая!
– Лучше уходи сейчас! Иди к своим гулякам. Может, это и есть наилучший выход для всех, – сделав вид, что уходит, он вернулся. Схватил её в охапку и вместо того, чтобы вытолкать вон, как сделал тот неряшливый грубиян с прекрасным юным лицом из засекреченного объекта, свалился вместе с нею на диван. Она ойкнула. И, позор! Даже в такой ситуации осталась только устремлением вперёд, покорной и активной, счастливой и несчастной. И не понимала, как ей жить, открыть ли всё матери или не стоит? Подруг не было. И одиночество делало её ещё беспомощней, ещё более зависимой от человека, который её прогонял от себя прочь безо всяких понятных причин, хотя на причины эти и намекал. Только не было ей ничего понятно из его невнятной бормотни, кроме того, что рано или поздно он вернётся. А прежде непременно должен её покинуть. И не мог он, не умел освободить её от всего этого сумбура, кромсающего как ножницы её душу на бесформенную бахрому.
Она вцепилась зубами ему в плечо, но он будто и не почувствовал.
– Я обо всём расскажу своему отцу, – сказала она ему, когда он развернулся к ней голой и мускулистой спиной, натягивая майку.
– В следующий раз я заклею тебе рот, чтобы ты не кусалась и не болтала ерунды. Больно же! – И встал, напяливая штаны. Ола испытала к нему ненависть, она бросила ему в лицо своё платье, но он схватил его на лету и бросил уже в неё, – Одевайся же! Ещё притащится кто-нибудь. Будет в двери ломиться.
– Чего ломиться, если закрыто.
– Я на работе.
– Ты был на мне, а не на работе. А отцу я сознаюсь. Мне надоело. Он убьёт тебя, даже если ты сегодня же пойдёшь со мной в Храм Надмирного Света.
– Что!? – он оскалился в усмешке, от чего ненависть Олы удвоилась.
– Я ненавижу тебя! Пусть он наймёт тайных убийц. Они достанут тебя всюду. Мне ты не нужен! Я и сама не хочу с тобой зажигать священный огонь. Ты кощунник, ты только осквернишь священный обряд своим презрением. Я ненавижу тебя! Ты вовсе не беден, а только прикидываешься передо мною. Ты преступник, который просто разбогател на воровских сделках, не было никогда таких родов Рахман, ты самозванец, ты простолюдин, вообразивший о себе, что равен аристократу! Как и та швея! Она дочь предателя, она порочная! Я узнала о ней много. Где она пропадала столько лет? О, я много могу узнать о человеке. Мой отец много лет был главный в Департаменте Безопасности, и я ещё выведу тебя на ясный свет. Кто ты, и как ты здесь? Куда ты всегда исчезаешь? Какими делами ты тут занимаешься с целой бандой, тебе подобных, за спиной учёного сообщества? Я наблюдательная, я всё расскажу отцу, и он устроит следствие от имени Коллегии Управителей. Ты – шпион из Архипелага! – закричала она, – я больше не буду удовлетворять твою нужду!
– Я и сам не нуждаюсь в тебе. Та девушка, которую я встретил в лесу в тот день, была совсем другой. Я думал, что она полюбила меня. Только я всегда был глупым в отношении девушек, и никто не любил меня никогда. А твой отец не всемогущ, если дело касается интересов такой структуры как ЦЭССЭИ. Это слишком мощная корпорация, и твои угрозы оставь для мальчиков студентов.
Ола не умела плакать, как иные изливаются по любому поводу, но что значили бы её слёзы для этого непрошибаемого истукана?
– Я сама пойду к той женщине и скажу, какой ты. Чтобы она всё знала о тебе!
– Какая женщина? Забудь ты о ней! Ей никто тут не нужен, кроме того человека, о котором ты и говорила мне. Она прибыла сюда только ради него. А ты просто обязана покинуть эти стены как можно быстрее. Иначе я не смогу тебя защитить.
– Зачем ты пригласил меня к себе на работу? Зачем?
– А ты зачем дала согласие?
– Я хотела любви, хочу, – Ола прижала картину, вышитую чудесными нитями к своему лицу. Она так и не надела тунику. Он сел рядом, обнял её, гладя волосы с необычным оттенком, что многие считали за умышленную подкраску её волос.
– Я тоже хотел твоей любви. И хочу её только от тебя. Какая ещё женщина? Когда мы встретимся после разлуки, у нас будет столько любви, что ты устанешь от её избытка.
– Как это? – она провалилась в глаза, в которых уже не было ненавистного ей смятения.
– Почему та женщина любит того непонятного человека Руда-Ольфа? Это невозможно. Он какой-то … Я не умею подобрать определения. Его не назовёшь жутким, поскольку он очень красив, но он всё равно кажется мне опасным именно в том смысле, что несёт в себе некую угрозу именно мне. Ты говорил вначале, что он меня и не знает, но он таращился так, что знает меня. Он похож на…
– На кого?
– На Чёрного Владыку, вылезшего из своей глубины.
– Он работает в «Зеркальном Лабиринте». И все прекрасно знают это.
– Как и то, что твой служащий Ан-Тон её новый любовник. А ты просто с ходу придумал, что этот, с пронзительными глазищами, её тайный поклонник. Ты просто обманываешь меня. Ты несёшь какой-то бред, лишь бы меня выкинуть поскорее и подальше отсюда. Зачем тебе менять меня на неё? Я больше не буду так. Прости меня. – Ола тыкалась носом в его грудь, – Я аристократка, а она? Кто она? Дочь предателя, а её бабка была взята из ремесленного сословия, а это был такой скандал, но…
– И что аристократы из другого мяса, иной фактуры что ли?
– Я не мясо. – Ола не умела ничего объяснить, донести свою исключительность и тонкость натуры, если сравнивать её с той, на которой она маниакально зациклилась, не понимая в своём помрачении ничего из того, что происходит. – Я всё равно никуда не уеду. Но и к тебе больше не приду никогда!
– Как захочешь, – отозвался он спокойно.
– Кто будет твоим секретарём?
– Мне всё равно, кто это будет.
Ола таращила свои глаза, пытаясь увидеть ими свет, ведь её день стал теменью только что. Он сам стал её одевать, как маленькую. Она подчинялась. – Я больше не приду, я никогда не встречала такое ничтожество как ты. Это моя порочная наследственность… Мама предупреждала, что я дочь особой девы, – бормотала она, направляясь к выходу.
Предательство
Больше она к нему не ходила. И прошёл почти месяц, прежде чем она опять пришла. И это была их последняя встреча.
В холле с ним находился самый человек Руд-Ольф. Он показался ей ожившим кошмарным сновидением, хотя ничего странного в его появлении и не было, поскольку он также работал в «Зеркальном Лабиринте», где занимал целый этаж со своим немаленьким коллективом, который и возглавлял. Ола никогда там не была. И не интересовалась ни им, ни его отделом.
– Я, к сожалению, не могу изменить существующих порядков и установлений, – сказал Руд-Ольф Ар-Сену фразу, являющуюся продолжением предшествующего разговора.
– И ты не сможешь сделать это никак иначе?
– Как же это? Отменю все высшие предписания? Я и так погряз в такой отсебятине за последние годы, что того и гляди, придётся сворачиваться в глубинах окончательно, запечатав все входы и выходы. Да уйти-то не проблема, а как же весь проект? Разве это мы с тобой его создавали столько десятилетий, чтобы иметь право что-то там решать по своему произволу? – и он замолчал
– Ты, если ты стоящий человек, должен придумать что-то другое…
– Должен? Кому и что? Надмирному Свету или тебе?
Ар-Сен даже не обратил внимания на вошедшую Олу, настолько был поглощён беседой. Лицо его было не просто неподвижным, а окоченевшим. Он стоял у стола, в то время как гость по-хозяйски восседал на месте Олы, да при этом бесцеремонно рычал на хозяина холла.
– Немедленно встаньте с моего места! – произнесла она, бессознательно копируя интонацию мамы, когда та обращалась к нерадивой прислуге. – Разве вы не видите, что для посетителей вдоль стены стоят кресла?
– А мне и тут удобно, – ответил он нагло, – а ты займись своей прямой обязанностью и приготовь нам напитки, да и закуску нехитрую тащи, если есть чего у Арсения в его холодильной камере. Я с самого утра на ногах, а вот поесть было как-то недосуг. – И чтобы позлить её, развалился на её месте с ещё большим комфортом. Кресло скрипело под его далеко не хрупким корпусом, и явно оно не было рассчитано на подобные габариты. Ола, вроде бы, и ушла со службы, а кресло продолжала считать своим.
– Я не слуга в доме яств, чтобы вам подносить напитки! Я никогда этим не занималась. Посетители никогда не приходили сюда есть и пить! Только Ар-Сен имеет право перекусить в своём кабинете, если нет времени зайти в дом яств в «Зеркальном Лабиринте». Да и тот напоминает закусочную для сброда, где вечно толкутся прожорливые простолюдины…
– Ну и скандалистка. Артур прав. Она даже его умудрилась побить. А тебя, случайно, не колотит? – обратился посетитель к смущённому Ар-Сену, игнорируя выпады Олы.
– Пожалуйста, Олечка, – так Ар-Сен иногда видоизменял её имя, и Ола позволяла ему, – принеси напитки и холодные закуски из того, что там есть. Я сам всё организую прямо тут на столе в холле. Тарелочки и столовые приборы не забудь.
Ар-Сену она противиться не стала. Принесла еду и ёмкости с готовым напитком, для чего пришлось ходить туда и сюда несколько раз. Всё это время Ар-Сен и тот наглец о чём-то тихо бубнили наедине.
– Будешь есть с нами? – заискивающе отчего-то обратился к ней Ар-Сен. Ола отказалась, и чтобы не видеть невыносимого посетителя, ушла в кабинет Ар-Сена, где и легла на диван, размышляя о том, смогла бы она или нет полюбить этого самого посетителя, не случись в её жизни Ар-Сена? Ведь любит же его та хорошенькая и нарядная как кукла модельерша, как убеждает её в этом Ар-Сен. Человек был красив и высок, а рост в её мнении –это было одним из главнейших качеством для мужчины. Собственный высокий рост с подросткового возраста лишал её некоторой доли уверенности в себе. Её отец тоже был высок и силён, и женщины любили его всегда, даже вынося его невыносимый характер в нагрузку. Правда, сейчас отец был немолод, болен и грузен. Никогда, решила она, невозможно полюбить никого, кто не Ар-Сен. Диван был очень удобный, и она уснула.
Она увидела себя в лодке, точно такой же, в какой они с Ар-Сеном катались по огромному озеру, один из берегов которого смутно и размыто лиловел теми самыми рощами, где находился и один из их домов, только принадлежащий маме, а не отцу. Это же было то самое озеро «Лучезарное», где она чуть не утонула в детстве. Ар-Сен стоял на ближайшем берегу, прекрасный и полуголый до пояса, и Ола в страхе и одиночестве звала его к себе. Ярко-оранжевый закат освещал странную гору словно бы усыпанную битым стеклом, так ослепительно сверкала её белая ледяная вершина. Она видела не раз горы Паралеи, куда брал её отец, только никогда не видела, чтобы они сверкали. Казалось, что сама Ихэ-Ола расплавилась в небе и стекает вниз по горе огненными потоками в озеро, и вода у берегов яростно закипает, окрашиваясь в алый цвет. Ар-Сен уже брёл по воде в её сторону, только Ола из сна понимала, что это бесполезно, что пучина неодолима. Их разделяла даже не вода и не расстояние, а что-то, чему она не знала названия, но ясно чувствовала, как бывает это только во сне, что видит далёкое будущее, видит мир, лежащий за пределами Паралеи, где они живут с Ар-Сеном в настоящем.
А в измерении, куда и закинула её внезапно та сила, что есть сверх сознание, их жизни соединиться не могли. Его устремление к ней было напрасным, о чём он тоже знал, а всё равно брёл к ней, пока не провалился в глубокий и отверзшийся под его ногами провал. И тут с задавленным криком она тоже бросилась в воду, чтобы не дать ему захлебнуться в подсвеченной упавшим светилом массе озера, похожего на плавящееся стекло. Ей стало холодно, очень холодно. Огромная гора с белой вершиной нависала над свинцовой, как-то мгновенно погасшей, пучиной воды. Как ни была гора велика, как не обманывала своей близостью, доплыть до неё было невозможно. Да и берега не было в наличии, поскольку вода отвесной стеной скрывала его.
Ола, как когда-то в детстве, давилась её плотной текучей субстанцией, дрожа при этом от холода и просыпаясь. Твёрдые незримые руки, протянувшиеся откуда-то со дна снизу, из уходящего сна схватили её и сдавили живот. Ола вскочила. Уснув глубоко, не прикрыв себя сверху пледом, она действительно замёрзла, поскольку окна в холле были открыты и оттуда сильно дуло через приоткрытую дверь. Внезапно она ощутила сильную тошноту и еле успела добежать до санблока. Стоя на коленях на холодном полу, покрытая ледяной испариной после внезапного приступа, она никак не могла сообразить, что это с нею? Вошёл Ар-Сен. Он услышал её возню и услышал подозрительные звуки, так как двери в кабинет и в санузел оставались открытыми. Встревоженный, он поднял её и подвёл к раковине, чтобы она смогла умыться.
– Что ты сегодня ела? – спросил он.
– Как обычно, – ей стало уже легче, и она повисла на нём, чувствуя его родное тепло и надёжную, как ей мнилось, поддержку. – Мне приснилось, что ты утонул. Я бросилась тебя спасать, и сама стала тонуть. Проснулась, и вот…
Сзади появился тот человек. С невозмутимым видом он протянул ей странную прозрачную и мизерную капсулу, – Положи в рот. Если попал токсин, то он будет мгновенно нейтрализован.
Действительно, едва капсула растаяла во рту, возникло такое самоощущение, словно ничего и не произошло, исключая оставшийся горьковатый привкус.
– Надо бы кровь проверить, – пробормотал Ар-Сен.
– У меня месячных второй месяц нет, – ответила ему Ола, не испытывая ни малейшего стыда перед вторым и чужим человеком, – может, это дисфункция от переутомления? Я настолько устала тут жить, рано вставать, я хочу домой…
– И прекрасно, – с готовностью отозвался незнакомец, – собирайся, и поедем домой. Я тотчас же тебя и отвезу.
– Разве вы знаете, где я живу? – спросила она.
– А твои данные в базе Центра на что?
– С ума ты сошёл! – подал голос Ар-Сен, – прежде надо её к Франку.
– С ума сошёл ты, а не я. Франк уже провёл свои исследования. Я уж постарался, пока ты тут разлёживался по диванам. Залетела птичка, и поэтому доктор отказался от деликатной процедуры по возврату ей утраченной целости. Уж прости за цинизм. Я его уговаривал вернуть ей утраченное, и пусть она уедет, а её отец в свой срок услышит от своих же врачей, что пользуют аристократическое сословие, что дочка стала тем самым феноменом, каковой именуют «непорочным зачатием». Мы бы просветили её, что и как сказать. Главное, настаивать на невиновности. Избранница Надмирного Света – так у них называются подобные случаи. Таких особ они не отвергают и даже возводят в особую степень возвышения над прочими. Пусть бы папаша поломал себе голову, пусть бы заподозрил неладное, поскольку сам он – фрукт глубоко порченый, а с фактом как поспоришь? Доктор ни в какую, упёрся. Он догматик нравственного кодекса.
– Этого не может и быть! Как она тогда уедет? Когда ты успел взять у неё анализы?
– А тогда, когда все и проходили плановую проверку на наличие или отсутствие патогенных вирусов. Буквально на днях.
– И ничего мне не сказал?
– А чтобы ты изменил? Ты даже не в состоянии просчитать ближайших последствий своих, до чего же и нравственных поступков, а солидарно вместе с Франком укоряешь меня в безнравственности. Я – всеобщий тут охранитель, я – ГОР, а не ты и не доктор Франк.
– Никуда я не поеду. Я так просто сказала. И о какой птичке он сказал? – она обращалась к Ар-Сену, игнорируя Руда-Ольфа, абсолютно не понимая о чём он говорит.
Ар-Сен стоял с тем самым окоченевшим лицом без всякого выражения, которое и являлось у него выражением негативного всплеска чувств.
Уходя, Руд-Ольф сказал: – Вечером чтобы был у меня в холле. Два раза не повторяю. – После чего ушёл.
И Ола, почуяв буквально носом, какой непроглядный провал открылся вдруг, – нет, не перед её ногами, – а перед всем её существом, притащилась вечером к Ар-Сену, как он и велел, надеясь на долгожданное примирение. Вечером на диване в кабинете мешать никто не будет, там можно будет и уснуть на пару часов. Там был убран мягкий и тёплый плед, белый и невесомый как птичье крыло. Посуда всё так же валялась на столе. Никто не убрал.
– Пошли, – сказал Ар-Сен, – оставь это, – и взял её за руку. Они поднялись этажом выше. Вошли в холл настолько красочный и сверкающий всякими штуковинами, что Ола зажмурилась. Она села на огромный диван, положив рядом свой баул, в котором была купленная только что в торговом центре города вкусная снедь. Она посчитала, что потом они пойдут к нему домой. А у него никогда не было еды. Он ничего себе не готовил. Кухня была стерильной как операционная в больнице. Где он ел?
Ар-Сен о чём-то глухо и неразборчиво бубнил Руду-Ольфу. Тот сосредоточился на какой-то собственной мысли, так что казалось, он не слушает собеседника. Ола заворожённым взглядом следила за их странной мимикой, впервые заметив, что они оба сильно похожи друг на друга, и сильно не похожи на тех людей, кто тут обитали. Выточенный профиль и того и другого, светлые магические глаза и правильность самих лиц. В них не было ни избытка чего-то лишнего, ни недостатка чего-то существенного, как и в самих фигурах. Стройных без худобы, сильных без избыточной массы. Что касается высокого роста, такие люди встречаются. Вот и её отец очень высок. Но тяжёл, не совсем складен…
И эта их слегка примороженная мимика, как будто им есть, что скрывать! Как у вечной лицедейки мамы, утомлённой своей же игрой в ту, кем она не являлась.
– Зачем привёл её сюда? Оставил бы у себя, если пришла нужда поговорить именно вот так – живым лицом к лицу живому.
– Ты же сбрасываешь все мои вызовы…
– Да чего ты от меня хочешь, если я всё тебе сказал? Или решил и на меня навесить часть собственной вины? Иди к Франку! – тихо, но свирепо говорил Руд-Ольф. – Попроси по-человечески, он должен понять, что нельзя губить девушку. Он мне отказал, мне! А к твоей мольбе, может, и снизойдёт. Объясни, из какого она семейства… Какой смертельной опасностью всё может обернуться для тебя лично, уж не говоря о ней.
– Я не могу. Если тебе не подчинился, как мне-то воздействовать?
– А он и не входит ни в чьё подчинение. Сделай отчаянное лицо, уткнись носом в его плечо и пусти сопли… Ну как ещё-то? Я не знаю. Он же твой друг, твой сосед, иди к нему. Он спать собирается, может, подобрел перед сном. А то днём лютовал уж очень на меня. Выгнал. И слушать не захотел. У нас с ним, видишь ли, старые счёты…
– Нет. Я не смогу даже переступить порог его отсека.
– Тогда иди туда, где тебя и ждёт перевозчик Харон. Тот, кто и перевезёт её на другой жизненный берег. Ей там отлично будет. Я лично проверял, где и кто.
До Олы плохо доходил смысл их разговора, только то, что они не только на данный момент взаимно неприязненны, а и вообще глубоко не любят друг друга. И вдруг человек перешёл на странную речь, понять которую было уже нельзя. Ар-Сен молчал, глядя в пол. И только теперь пронзило её понимание, которое она не сумела бы оформить словесно. Оно заключалось в том, что, наблюдая их в процессе диалога, она уловила некую их общую странность. И у Ар-Сена, и у другого речь не соответствовала той лепке лица, натуральной мимике что ли, которую и формирует у всякого человека с его младенчества именно разговорная речь. Они говорили на чуждом для себя языке! А какой язык у них родной? Как у пустынных дикарей? Разве похожи они на пустынных дикарей, а тем более на мутантов? И акцент, акцент. Его, вроде, и нет, а он есть. Звучание другое, не такое, как у всех. Что же другие не замечают никаких странностей? Были ли они оба красивы? Ар-Сен был любимым, а другой чуждый, и красивым не казался при несомненном наличии неординарной красоты.
Руд-Ольф вдруг стукнул кулаком по столу, оставаясь внешне спокойным. Ар-Сен пошатнулся, даже в сидячем положении, – Что ты творишь? Мы тут не одни! Это не я, а ты слетел со своей орбиты…
– Теперь всё равно, – Руд-Ольф опять заговорил понятно. – Я могу оказать воздействие на её память и без Франка.
– Только попробуй. Я абсолютно тебе не доверяю. И ты знаешь, что такое воздействие преступно.
– Теперь уж я не стану этого делать, даже если ты попросишь. Все последствия в твоей зоне ответственности.
Ола вздрогнула, встала и подошла к витринам – стеллажам, стала рассматривать камни. Они были удивительно прекрасны, невероятны, так что не казались природными творениями. Руд-Ольф был коллекционер. Это она понимала. У них в аристократическом городке было много коллекционеров всякой диковинной всячины. Рассмотреть она ничего не успела. Ар-Сен взял её за руку, потянул к себе. Мягко и словно бы виновато погладил её по волосам.
Ола отстранилась. Она не любила, когда трогали её волосы. С детства не любила, поскольку мама очень больно их драла, не доверяя няне причёску дочери. Няня волосы не столько расчёсывала, сколько гладила поверху. Мама ругалась за сваленные пряди и драла их настолько грубо, что выдёргивала часть волос с корнем. Маленькая девочка втихомолку плакала, а отец, если находился рядом, – а был он дома редко, всегда почти отсутствовал, – то говорил: «Вот что значит нет подлинного чувства любви! Ты волосы-то ей все вырвешь, ведьма ледяная! Волосы же самая чувствительная часть человека! Они с душой напрямую связаны».
В человеке всё душою прошито, отвечала она сейчас тому отцу, что возник из прошлого. Тогда он казался ей таким красивым, любимым, нужным. Как Ар-Сен. Отца всегда не хватало её душе. Как Ар-Сена не хватает её телу. Душа же Ар-Сена всегда жила в ней.
Она решила, что он хочет погулять перед сном, – Потом мы пойдём к тебе?
– Нет, – и вывел её в лесопарк.
– Один раз я видела, как один молодой человек из нашего посёлка сошёл с ума. Он вдруг заговорил точно так же страшно и непонятно, как твой коллега. Руд-Ольф душевно больной?
– Скорее, душевнобольной это я, – ответил Ар-Сен. Его глаза блестели как-то подозрительно. – У меня мать была с битой генетикой.
– Мутантом?
– Да, с наследственными мутациями. Её привезли из… То есть, она всё детство провела не совсем в благоприятном для формирования ребёнка месте. А выросла в фантастически красивую девушку. Чем и пленила моего отца. Настолько, что он после её ранней смерти так и остался одиноким на всю последующую жизнь.
– Она родилась в пустынях?
– Вроде того.
– Ты откровенен. Прежде не был.
– Я всегда был откровенен с тобой. Больше, чем мне было позволено.
– Кем позволено? Разве ты чей-то слуга и у тебя есть суровый хозяин?
– Вроде того. Только мой хозяин не человек, а система правил, даже законов. И я их нарушитель.
– Точно ты душевнобольной. И ты и тот Руд. И я заодно с тобою заразилась такой вот душевной болезнью, что ничего не понимаю, и почва под моими ногами дрожит как трясина…
– Тебе нехорошо? – он остановился и обнял её, после чего взял на руки с удивительной лёгкостью. Злясь на него, Ола вывернулась и спрыгнула, едва не упав на влажную траву. На данный момент ей вовсе не хотелось нежностей, хотелось его шпынять и ругаться. Её взбесил наглый и надменный Руд, то, как он вёл себя с Ар-Сеном, не уважая его. Значит, и её. Хотя, за что бы он мог уважать её, если они никогда не общались прежде.
– Я забыла баул с едой у твоего коллеги. Он теперь всё съест один или на пару со своей подружкой из дома «Мечта». Она любительница поесть. Я чувствую, как сильны в ней инстинкты. Вкусно поесть, помыть и нарядить своё тело, совокупиться с сильным мужчиной. С любым, у кого мощная эрекция, сильный темперамент – вот что ей важно. Я хотела угостить тебя, а не его. Уж тем более, не её.
– Завтра заберу. Он ничего не съест.
– Тогда я пойду спать к себе. И пожалуйста, выбирай любую сторону света, иди куда хочешь, к модельерше или ещё к кому, кто у тебя там есть…
– Как неожиданно, и главное, как беспочвенно в тебе вдруг открылось такое маниакальное чувство ревности к несуществующим соперницам. Ты совершенно не способна контролировать свои сильные эмоции, твоё сознание выдаёт абсолютно неадекватную их расшифровку. Ты хоть, понимаешь, до чего ты опасна? Зачем было бегать за мною, всюду ища мои следы? Ты же превратилась в мою собственную тень, ты же возникала везде, из-за каждого ствола дерева, на всякой тропинке… Неужели, не было никого другого, любого студента в твоём окружении, пусть простолюдина, на ком ты и реализовала бы свою жажду любви. Ты же красива как никто вокруг, я же наблюдал, как за тобой следило едва ли не всё молодое поголовье… да и я сам… Я не знаю, как теперь распутывать ту ловушку, что мы с тобою сплели для самих себя! На что я вообще способен? Разве ты не знаешь, что едва ты назовёшь моё имя своему отцу, я буду уничтожен в тот же самый день, ну пусть на другой день, какая разница? Даже если я найду способ исчезнуть отсюда, мы-то с тобой по любому расстанемся.
– Почему я не могу исчезнуть вместе с тобой?
– Да как? Кто позволит? И что я буду тут делать, если мне придётся оставить свою работу в «Лабиринте»? Буду гулять с тобою за ручку по чудесным ландшафтам планеты? Меня же отзовут немедленно! Я заточен только под свою специальность, я не умею ничего другого! Я ограничен! Я всего лишь техническая узловая деталь сверхсложного механизма! Исключая свои собственные и никому не важные увлечения…
– Куда отзовут? Кто? Почему ты деталь? Какой такой механизм и где он спрятан? В подземельях? – она вдруг остановилась, поражённая своей догадкой. – Ар-Сен, ты один из тех, кто летают в светящихся машинах по небу? Они скрываются в горах, а тут маскируются под людей! Отец мне рассказывал… Если у тебя есть такая машина, покажи мне. Я хочу потрогать небесную твердь на ощупь. Милый, я никому и никогда не выдам твою тайну. Вы очень беспечны, Ар-Сен. Вас давно уже раскрыли, только не знают к вам подходов. Не могут приблизиться к вашим базам в горах.
Они сели в его машину. Она подчинилась, приняв это за его намерение прогуляться им вместе где-то ещё, не здесь. Остановились у стены, и опять она без всяких вопросов подчинилась ему, выйдя следом из машины. Он повёл её к выходу за пределы «Лучшего города континента». В толще высокой стены находился очень сложно устроенный и безлюдный объект для входа и выхода. Но они прошли легко. У него имелось нечто, – что именно, того разглядеть не удалось, – но все автоматические двери беспрепятственно открывались перед ними.
Переход на теневую сторону мира
Она семенила за ним покорная и готовая на всё ради прощения. Что ей та женщина? Пусть и есть. Сама она, Ола, так и будет учиться в Академии. И он поймёт однажды, что лучше её любви нет. А та? Она старше, она не аристократка, о её плохих манерах говорит и её одежда, слишком вызывающая, и её образ жизни. Красота же приедается, как и всё на свете. Она же, Ола, любит. Любовь не приедается человеку никогда. Любовь вообще не подлежит закону времени, закону тлена. Сам Надмирный Отец снял со своей возлюбленной Матери Воды драгоценное ожерелье, распустил на множество составляющих его искр, и брызги этого единого некогда сияния милостиво сбросил вниз страдающим людям, как своё обещание вплести их опять после смерти в структуру своего бессмертного чертога, как утраченную некогда полноту всего…
И хотя непонятная тяжесть заплетала её ноги, будто она напилась, эти размышления давали успокоение. Он подвёл её к машине. Совсем неприметной серой и пыльной, давно немытой, стоящей у стены с её внешней стороны. Из машины вышел невысокий, но могучий тип, и она узнала его, хотя он-то её вряд ли. Он видел её ребёнком, а она его не забывала никогда. Не понимая, зачем он приезжает к матери в периоды отсутствия отца, зачем мама ждёт его в нарядных туниках возле сервированного стола, а её с няней отсылает в свой дом у небесно-зелёного озера.
