Лариса Кольцова
Чужбина с ангельским ликом
– Замолчите и следите за дорогой, – потребовала я.
– Простите, – ответил он вежливо и без всякой обиды, после чего и замолчал, как ему и полагалось по его профессиональной выучке, если к нему не соизволит обратиться тот, кого он и везёт до пункта назначения. Подобная транспортная услуга стоила дорого. Деньги тратить на это никто особо-то не спешил, даже общественный транспорт считая недешёвым, хотя и необходимым всякому. Личными машинами обладали не все, а по лесу шастать пешком желающих не наблюдалось. Мои поездки оплачивал водителю в Хозуправлении Администрации города лично Инар Цульф.
Неприятный покровитель и его шокирующие откровения
Инар Цульф вдруг вызвал меня к себе. Я сразу же поняла, Вильт рассказал ему обо всём. Лучше бы он этого не делал. Неумолимый и взыскательный бюрократ Инар Цульф не только оштрафовал Вильта, вменив ему как вину недолжное поведение по отношению к значимому человеку из «Зеркального Лабиринта», а также хроническое разгильдяйство в рабочие часы, но заменил забияку другим водителем, молчаливым и подчёркнуто-любезным. И я довольно долго сожалела, вспоминая разговорчивого недотёпистого, но и такого симпатичного Вильта-Нэта, искренне желая ему счастья в его личной жизни.
О том, что меня срочно желают видеть в самой Администрации, с встревоженным видом сообщила Эля, находя это странным и не зная причины. Я хотела отмахнуться от приглашения, не считая себя и обязанной идти в Администрацию, если все дела исполняла Эля. Но она сказала, что Инар зол, требует моего прихода, так как дело очень уж личное. Пришлось тащиться туда, куда ноги еле шли, так мне было это отвратительно. И само здание с его бюрократами, и сам Инар Цульф.
Но как выяснилось, ему было не легче. Едва увидев меня, от волнения он весь пошёл бурыми пятнами по своему бледному лицу и лысине, но тут же приступил к беседе, поставив передо мной изящный прибор с напитками и сладостями. Я ни к чему и не притронулась.
– Ваше счастье, госпожа Нэя, что я умею выбирать себе правильных слуг, а также и верных мне сослуживцев. Мой послушный слуга, он же ваш бестолковый водитель… – Инар даже не назвал его по имени из чувства безмерного высокомерия, свойственного всем здешним бюрократам в отношении рядового персонала.
– Так вот, водитель рассказал мне о том, как некий высокопоставленный бюрократ устроил недостойный уличный инцидент и едва не выставил вас тою, о ком не говорят приличных слов. Он очень уважает вас, но вступиться за вашу едва не попранную репутацию сразу не посмел. Он видел, как тот бюрократ, о ком вы и сами догадываетесь, удерживал вас в своей машине ради непотребных, как он решил, домогательств. Когда вы вырвались, рьяный работяга готов был затеять и драку без шанса на победу. Но сообразил, что вместо помощи выставит вас же в неприглядном свете для посторонних людей, коих там было множество. Всё это я излагаю с его слов, поскольку отлично знаю, что этот дурень ничего не понял. Он слишком преувеличивает масштаб моего влияния и попросил, чтобы я поставил того человека в надлежащие рамки. И уж коли тот влюбился, то пусть и ведёт вас в Храм Надмирного Света, а не уничтожает вашу репутацию чистой и прекрасной женщины. Я уверил его, что окажу своё влияние на господина, вам известного. Вам смешно? Но и мне смешно, а всё же оказать влияние на того, кто вас и преследует, придётся именно вам. Дайте ему понять, что подобные игривые затеи одновременные с пренебрежением к общественному мнению не годятся. Если он причинит вам хоть малейший ущерб, отвечать придётся и мне тоже.
Еле выдержав его занудную и монотонную бормотню, я возмущённо спросила, – Перед кем вы в ответе?
– Вы знаете, – уклонился он, – и не стоит нам взаимно прятаться в тумане от очевидного.
– Ваши речи всегда туманны для меня, но я-то как раз за ясность. Тон-Ат жив?
– Госпожа Нэя, любое ваше желание, ваш выбор никто не смеет и подавлять. Речь идёт лишь о защите вас от насильственного склонения к определённым отношениям, – будь то превосходство силовое или некое воздействие на вас, скажем так, магического порядка, за вас есть кому вступиться и покарать за ущерб, причинённый вашей душе. Но если вы добровольно и по личной склонности войдёте в связь с этим… весьма непростым, абсолютно закрытым и абсолютно непредсказуемым… господином Рудом-Ольфом, то все последствия полностью лягут на ваши хрупкие плечи. Вот что я и хотел вам сказать! – Инар в изнеможении от собственной тягомотины откинул голову на спинку высокого начальственного кресла, – Простите меня, но я не только являюсь властным человеком для очень многих в этом «Лучшем городе континента», но и сам невольник многих господ, к сожалению. А уж степень вашей личной зависимости от господина Руда-Ольфа мне неизвестна.
Разобрать всю эту головоломку, поданную таким вот официальным и вязким стилем, с ходу было непросто, но я спросила, – И что же водитель? Надеюсь, он не сочинитель развлекательных анекдотов для грубых и посторонних мне людей?
– Нет, – спокойно отозвался Инар. – Он как глухонемой, если дело касается меня и тех, на страже чьих интересов я и стою. Вы и ваша помощница Элиан из их числа, как вы догадываетесь. О прочих вам знать и незачем.
– Я могу быть свободна от вас? – спросила я, демонстрируя ему всё своё возможное искусство, перевоплотившись в холодную и надменную аристократку, которую этот слизняк смеет поучать. И вероятно, сильно задела его таким вот отношением.
– Если кому-то угодно ваше личное и особое расположение… ну, вы понимаете, о чём я? Почему бы ему не пойти с вами в Храм Надмирного Света? Статус законной жены лишь укрепит вашу и без того безупречную репутацию. И уж тогда никто не посмеет оскорбить вас даже нескромным взглядом. Вы же отлично знаете, что теперь вы окружены, как диковинный цветок жадным вниманием, а заодно и какой-то взвесью слухов, подобных мутной пыли, могущих и осесть на вашу безупречную красоту. По счастью они не смеют опорочить вас, не смеют запылить вас ввиду отсутствия хоть какого, даже ничтожного неосторожного вашего шага. Иначе, как вы сами-то представляете те отношения, куда вас могут вовлечь?
– А вам не кажется, господин Цульф, что вы несколько отдалились, так сказать, от берега реальности? – я чувствовала, как полыхают мои щёки, злилась, но не знала, как его поставить на место.
– Не я, а вы можете заплыть настолько далеко, что утонете, учитывая ваше абсолютное неумение плавать в таких вот мутных и ледяных водах реальной жизни. Вы избалованы, госпожа, хотя и в лучшем понимании этого слова, избалованы добротой и щедростью вашего прежнего мужа, оберегающего вас от гнуси этой жизни по мере всех своих сил. Он трепетал о сохранности вашей чистоты с самого вашего детства, уже тогда имея на вас свои планы… да и теперь не думайте, что вы остались без надлежащей охраны…
– Его охраны? Да вы шутите! Вы что же, не знали, как я бедствовала в столице?
– Вы всего лишь работали, да и то наполовину меньше всех тех, кто были вашими трудовыми коллегами. А платили вам гораздо больше, чем прочим, занятым более изнурительным трудом.
– Да вы-то откуда знаете? – возмущалась я, едва удерживая себя от того, чтобы швырнуть ему в лицо его же угощение.
– Дела уже прошлые, но я лично доплачивал вам, передавая деньги через ту даму. Согласен, она довольно неприятная особа, но она буквально билась из последних сил, удерживаясь в столь непростом бизнесе. Поверьте мне, но ей, больной и никому не нужной женщине, не имеющей ни семьи, ни близких людей вокруг себя, жилось намного труднее, чем вам. В юности собственный брат продал её старому распутнику… – он оборвал свою речь, спохватившись, что говорит лишнее, – Конечно, вы не любили её, за что и получали в ответ такую же неприязнь, а особенность личного грубого характера мешала ей, неумной, понять вашу уникальность. Но разве не вам же и на пользу была та работа, коли уж она поспособствовала приобретению необходимого опыта в том, в чём вы и преуспеваете теперь?
– Вот как! Да вы мне вроде отца родного, оказывается? Тайный благодетель!
– Почему вы не кушаете? Я специально заказал привезти вам из столицы эти бесподобные пирожные из «Дома для лакомок», – он придвинул ко мне бумажную кружевную тарелочку со сливочными бомбочками. Я отодвинула их.
– Элю угостите. Она большая лакомка. Может, это хоть как-то подсластит ей всю ту унылую круговерть, в которую её заковали местные бюрократы. Она же минуты свободной не имеет от их бесконечных претензий и той жуткой нервотрёпки, чему они её подвергают. И кстати, что же вы сами-то не спасаете её от общественного осуждения? Не идёте с нею в Храм Надмирного Света?
Он промолчал.
– Чего вы тут придумали о какой-то заботе обо мне со стороны моего бывшего мужа? Тон-Ат, если объективно, был чёрствый и безжалостный человек. Моя бабушка не зря так говорила о нём, хотя мужем он был очень заботливым и ласковым…
– А вы думали, что ваш муж мог не позаботиться о вас и потом? Почему вы говорите о нём в прошедшем времени?
– Где он, мой муж? Вы-то кто, собственно, что лезете на такую запретную для вас территорию? Почему вы смеете требовать от меня того поведения, которое вам угодно?
– Я не смею что-либо требовать от вас и, кажется, не требую ничего. Наоборот, я служу вам и, кажется, никогда не посягал на вашу волю. Или же на ваше своеволие, так будет точнее.
– Кажется, кажется! Да вам точно голову припекло! Гуляли что ли долго с утра пораньше по такой-то жаре? Не сшить ли мне вам шапочку на вашу лысину по имеющейся у меня выкройке? Такую, какие носят аристократы? И даже с вашим вензелем…
Он продолжал с тою же нудной невозмутимостью, – У меня, у человека простого по своему происхождению, нет фамильного герба, чтобы можно было вышить его.
– Вы малограмотный, если не умеете вензель отличить от герба. Вензель означает лишь начальные буквы вашего имени и только! Но изображённые с художественной затейливостью.
– Мой жизненный опыт уже давно возместил мне недостаток образованности, да и умом меня мои родители не обидели. Достойные были люди, богатые любовью и трудолюбием. Вы могли бы понять, что организация вашего предприятия стоила и мне огромных усилий. Если ваша безупречная репутация пошатнётся, ваши клиенты станут пренебрегать вашими стараниями, а все они самые состоятельные из здешних жителей. Вы же не простых людей здесь украшаете, сами же понимаете это.
– Я всё равно большую часть своих изделий увожу в столичные салоны для состоятельной клиентуры, – заметила я надменно.
– Если количество ваших заказчиков здесь резко сократится, вашу «Мечту» потребуют удалить отсюда. Я также вложил в ваше предприятие очень большие личные сбережения, но я же никогда не давал вам и намёка на такое положение дел. И ни разу пока не воспользовался даже самой мизерной частью ваших доходов, на которые тоже имею право, – тут он поднял ладони вверх, – Нет, нет! Это не намёк на то, что я хоть что-то требую. Я отлично понимаю, как трудно вам сводить концы с концами. Я согласен ждать, пока вы окрепнете, войдёте во все тонкости дела, а ваш наработанный опыт будет держать вас на плаву уже чисто автоматически, помогая избегать убытков, финансовой запутанности и позволяя накопить солидный запас. Тогда уж и разочтёмся, кто и кому сколько должен. Ведь может наступить и такой день, когда мне тоже понадобится какой-никакой, а материальный ресурс. Я не молод, не так уж и здоров, моя госпожа. А пока вы даже не представляете, какие усилия я прилагаю, прикрывая вас от возможных наглых поборов и подлых расхищений. Но даже если бы вы потерпели крах всех своих начинаний, то я не то, что не взял бы с вас ничего, но и поддержал бы по возможности. Вы мне всё равно как дочь, моя госпожа, пусть это и странно звучит для вас. Моя благодарность господину Тон-Ату, а также и вашему знакомцу господину Руду-Ольфу такова, что никакими деньгами и трудами её не оплатить…
– Рудольфу? – изумилась я, – Ему-то за что?
– Позвольте уж мне сохранить эту тайну при себе. А про господина Тон-Ата я всё вам рассказал, если в общих чертах.
– Тон-Ат уж точно когда-то был вашим хозяином, – сказала я не без усмешки, – ваш неповторимый стиль общения сам по себе не смог бы и сформироваться.
– У меня и было, и есть много хозяев, которым я служил и вынужден служить, моя ироничная госпожа. Но надо ли вам и говорить, что тот, кто властен над собою, всегда свободен от любых, сильных и, казалось бы, неодолимых властителей.
– А вы не глупый, господин Инар, – сказала я, редко обращаясь к нему с приставкой «господин», ибо он моим господином не был, а ради этикета величать его господином, язык отчего-то не поворачивался. На моё раздражение он ни разу не ответил, не изменил своей спокойной и даже успокоительной временами интонации. Так что и я поневоле успокоилась.
– А тут дураку на значимом посту и не усидеть, – ответил он. – Особый же город. Вокруг одни умники, шпионы, тайные маги, разбавленные к тому же загадочными пришельцами
Инар Цульф и его неожиданное лицо
– И откуда же они пришли? – я увлеклась вдруг разговором с ним.
– Никто не знает, любознательная госпожа Нэя. Иначе прилагательное «загадочные» было бы неуместным.
– Если неизвестно кто и откуда, с чего и взяли, что пришельцы?
– А маги-то на что? Они чуют чужую природу, даже не обладая выучкой шпионов или познаниями умников. Другое дело, что у них тут своя цель, не совпадающая с целями власть имущих.
– А Рудольф в вашем мнении кто? Умник, шпион или… маг?
Инар вдруг издал смешок, – Какой же он маг! Если он, одержимое страстями, существо. Он не умник, хотя с очевидностью не дурак. Не шпион, поскольку с тою же очевидностью для меня, он смотрит вокруг себя слишком уж ясными, бесстрашными, да к тому же и необычайно светлыми глазами.
– Остаётся предположить последнее. Он пришелец?
– Мне кажется, что вы лучше всех в этом городе знаете, кто он.
– Вам не припекло ли голову, если вам что-то вдруг кажется? – спросила я, вспомнив насмешку Руда над Рэдом. – А кстати, Рэд-Лок к какой из названных категорий принадлежит, вы не знаете?
– Он незаконнорожденный сын одного влиятельного аристократа. Образованный, но недалёкий человек. И поскольку он не числится в списке континентальных аристократов, то ничего другого, кроме карьеры, ему и не остаётся.
– Почему же сюда не допускают аристократов? – я действительно этого не знала.
– Потому что они сами не живут там, где надо работать на износ всех интеллектуальных, в том числе и физических сил. Здесь же ни у кого нет роскошных персональных дворцов, личных рощ и озёр, здесь относительный лишь достаток, равноправие и каждодневный труд. Здесь хорошо, но трудно. Легко тут живётся лишь простонародному и рабочему сословию, если в сравнении с той лютой жизнью, что за стенами. Работа хорошо оплачивается, полноценный отдых, еда вкусная, а дома удобные. А вы в отличие от прочих, тут живущих, одна живёте в настолько великолепном дворце, что даже жрецы Надмирного Света жаждали присвоить его себе. Но их отсюда изгнали. Они вынуждены были подчиниться, поскольку тут задействованы силы и интересы самой Коллегии Управителей. Им лишь и осталось, что напророчить нашему городу будущую катастрофу. Так что в определённом смысле наш город ими проклят.
– Ну, не одна я там живу. Со своим служебным персоналом, как вам известно. Не смогла бы я одна без людей жить в таком огромном здании, будто я призрак. Хотите сказать, что необыкновенный дом-кристалл достался мне благодаря вам?
– Не только, – уклонился он от ответа.
– Инар, – произнесла я вдруг его имя самым возможно-нежным и певучим голосом, подражая Ифисе, когда она обольщала мужчин, – Вы работали в имении нашего соседа Ал-Физа. Вы должны были помнить моего отца. Каков он был, как человек?
Он пялился на меня так, будто его внезапно накрыла болезнь вечерней слепоты, хотя было ясное утро. Было в его взгляде что-то беспомощно-умоляющее, как будто он надеялся, что я пойму его нежелание говорить на эту тему и отменю свой же вопрос. Я ожидающе молчала. И он заговорил.
– Ваш отец был человеком из другого времени, так бы я сказал. Из времени будущего, которое никому не ведомо, но все наделяют его лучшими свойствами, хотя бы затем, чтобы не бояться этого будущего, как оно и свойственно людям. А по мне пугают людей будущими временами лишь корыстные жрецы, коим и выгоден порабощающий душу страх. А также, чтобы свалить спрос за возможные беды, неизбежные при чудовищно преступном отношении к людям со стороны властей, на некие высшие силы. Поэтому я уточню. Ваш отец был человеком-пришельцем из мира, который всем желателен, но которого нет в наличии. Он был безусловный талант, очень добрый и сострадательный, но увы, доверчивый тоже…
– Вы знаете, кто донёс на него за его исследования тайн прошлой цивилизации? – спросила я, вовсе не ожидая ответа и уверенная, что Инар знать этого не может. – Бабушка думала на Ал-Физа.
– Она ошибалась, – ответил Инар, а я вдруг увидела, каким белым, вернее обескровленным, стало его лицо. Лысина тоже будто покрылась мелом, как и уши, не имеющие выраженных мочек. Он сжал свои некрупные руки в замок так крепко, что его кулачки, почти женские по виду, тоже побелели. Молчание слишком затянулось. Он смотрел прямо перед собой, не видя меня.
– Если вы знаете, что не Ал-Физ, то кто же?
– А зачем вам это знать теперь? Когда исправить ничего уже нельзя. А виновники понесли заслуженную кару…
– Их было несколько?
– А вы думаете, что раскрытие разветвлённого и продуманного заговора возможно одним лицом?
– Я думаю, Инар, что вы точно не шпион. Поскольку вы не умеете скрывать свои эмоции. А ведь многие думают, что их у вас и нет. И не маг вы, что тоже очевидно, поскольку я жила с магом как с самым близким мне существом. И уж точно отличу обычного человека от мага.
– Добавьте, что и не пришелец, – вымученно улыбнулся он, то есть покривил губы, тоже женственные. Он вообще был весь такой миниатюрный и, наверное, у него были красивые дочери. Как говорила мне бабушка, у миниатюрных и женственных по виду мужчин рождаются, как ни странно, красивые дочери. Но каковы они были, я их не видела. А сын мог быть любым, всё зависело от того, какой была его жена, бросившая его.
– И уж никак не дурак, – добавила я. – Вы умный, Инар. Но вот честный ли? Всё зависит от того, чьим интересам вы тогда служили.
– Не надо меня пытать. Эта история оставила незаживающий шрам на моей душе.
– Отчего бы? И чего вы так побелели-то? Чего испугались?
– Ничего. Я всего лишь невротик и мне противопоказаны сильные переживания. Поэтому я стараюсь не возвращаться даже мысленно туда, где претерпел столько мук и унижений.
– От Ал-Физа?
Инар молчал.
– Или это был отец жены Ал-Физа? Тот, кто всех и пытал в Департаменте Безопасности.
– У главы Департамента Безопасности всегда чистые руки, коими он не прикасается к грязным делам. Он производит чисто интеллектуальную работу. Там есть штатные палачи. Или любители, так скажем, вроде Ал-Физа… Но зачем вы пытаете меня?
– Почему же вы не прогоните меня? И почему вы отвечаете на мои вопросы, которые для вас мучительны?
– О, если бы я смел вас прогнать… но не смею. И не вы сама, а слишком уж значительные и скрытые от ваших глаз силы поставили меня здесь вашим телохранителем, можно и так сказать.
– А вам так хочется меня прогнать, – злилась на его уклончивость я.– Я вас раздражаю?
– Нет, – ответил он.
– А вы меня раздражаете настолько, что глаза бы мои вас не видели.
– Я об этом знаю, – спокойно ответил он.
– Скажите хотя бы ответную дерзость!
– Зачем? – всё также спокойно спросил он. – У вас больше нет ко мне вопросов? А то я очень уж занят.
Дальнейшее было сказано наобум, лишь бы его задеть, – Может, это вы были тем доносчиком?
У него дрогнуло лицо, как если бы это было не само лицо, а его отражение в воде. Он с усилием поджал губы и вперился мне в глаза. Они были такие чёрные, как у Чапоса, пожалуй. Только у Чапоса зрачки сияли свирепым и фиолетовым светом, а у Инара зрачки были тускловатые, как и весь он в целом.
– Поэтому вы и стали рабом Тон-Ата, что он пощадил вас, – выпалила вдруг я. – Иногда Тон-Ат по непонятным причинам щадил тех, кто причиняли ему вред. Как правило, это были те, кто выполняли чужие приказы. А потом они всегда становились его безропотными служителями. Вот и вы стали рабом без права освобождения. Вы же сами сказали, что тот, кто властен над собой, не может быть ничьим рабом. Но вы же раб Тон-Ата! Причём ваше раболепие таково, что вы и теперь его боитесь.
Откровения, с которыми неизвестно что и делать
– Да, – произнёс он, входя в обладание над своими чувствами, так и не расшифрованными мною, – Потому что невозможно обычному человеку быть свободным перед нечеловеческой силой. А я говорил вам про обычных людей, хотя и наделённых властными инструментами могущества. Для Тон-Ата же их могущество мало отличается от обычного топора. Топор может проломить голову, но не сам же по себе. Его можно вырвать из рук нападающего, отшвырнуть, выбросить прочь, бросить в переплавку. Тон-Ат способен парализовать любую душу. Загнать её в необратимый мрак даже при жизни. А может и вылечить душу, покалеченную воздействием внешнего, как правило, зла. Тем более легко может вылечить всякое умственное расстройство, если причина поломки заключена в самом организме человека. Тон-Ат вылечил меня от глубокого повреждения психики, моя госпожа, столь нелюбезная ко мне по причине для меня непонятной. Я не мог есть, спать, не мог уже работать, боялся выходить на улицу… короче, был обречён на погибель… такая вот приключилась со мною беда…
– Что же стало причиной такого несчастья?
– Я сломался и физически, и психически после того, как меня подвергли истязаниям там, откуда редко кто выходит живым, а уж прежним никогда. Я ничего и не мог сказать про вашего отца потому, что я о нём ничего не знал. Я прикрывал своего тогдашнего господина Ал-Физа, ввязавшегося в такие дела, которые хотя и удалены от настоящего времени, подобны старому потревоженному, но страшному оружию с его дремлющей смертоносной силой… Лучше никогда и никому этого уже не тревожить. Тем более вам, маленькой женщине, зачем о том знать?
– Меня интересует лишь мой отец, его гибель. А у Ал-Физа был свой сильный защитник, тот же его тесть…
– Хромоногий глава Департамента Безопасности не смог бы защитить Ал-Физа по той причине, что его самого могла схватить служба безопасности самой Коллегии Управителей, если бы я выдал всё, что и знал об Ал-Физе. Они не особенно-то и доверяли хромоногу, если сразу же ухватились за меня, как за самое слабое звено, как им показалось… Они боялись, что заговорщики уйдут, так сказать, в глубокую воду, и никого уже не ухватишь за скользкие хвосты. Так оно и получилось впоследствии, и моя заслуга в этом тоже есть. Пока они потрошили мелкую рыбёшку, крупная рыба ушла в недоступную для них пучину. А я был выброшен подыхать, меня не уничтожили, как ту самую ничтожность, никому не нужную мелюзгу, схваченную всего лишь по ошибке, как те и решили. И только брезгливо отбросили наполовину издохшего, предоставив самим обстоятельствам меня и доконать… Мой отец и моя несчастная мать приволокли меня в глухомань, где надеялись исцелить, да куда там! От трупа меня отличало лишь то, что я дышал. Была такая женщина в имении Ал-Физа, – няня его детей, доброты нездешней, по имени Финэля. Она тоже пыталась лечить меня, но когда поняла, что бессильна, обратилась к Тон-Ату. Он был когда-то в её молодости её же учителем по искусству врачевания. Мой целитель, а потом уж повелитель, – как вы и подчеркнули с намерением унизить моё достоинство, хотя служить ему было делом чести для меня, – Тон-Ат наделил меня новой душой, вытянув меня, если по сути, из пасти надвигающегося безумия. А оно, поверьте, страшнее смерти. Потом и физическое здоровье худо-бедно, но восстановилось. Я, между прочим, был частично и парализован… – у Инара вдруг задёргалась одна половина лица, и мне стало страшно, что его опять парализует. Я догадалась вдруг о причине его внешней бесстрастности, у него был повреждён лицевой нерв! От того и лицо его было столь неподвижным.
– Простите мою бестактность, Инар! Но я же ничего не знала. Ал-Физ должен был отдать вам за такую, как вы выразились «услугу», половину своего имения!
– Если и была услуга, то лишь себе самому. Я же понимал, что раскрой я рот, меня бы тоже уничтожили заодно со всеми. Всякую мелочь тоже подгребли бы без остатка ради уничтожения опасного очага возникшей угрозы. А если угроза оказалась мнимой, как потом решили, уничтожили самих доносчиков, как умышленных клеветников на цвет аристократии. Вашего отца признали жертвой оговора, а то, что ваша матушка, да и сама Ласкира, столь оплошали, позволив уже корыстным мерзавцам ограбить вас, кого винить? Ласкира была, не скажу, что не образованной, а очень специфической особой, всегда живя своей душой где-то там, куда другим доступа не было, но плохо ориентировалась в жизни реальной. Вначале Ниадор, потом уж сын были ей защитой, а без них она потерялась как ребёнок. А матушка… она была убита горем, в то время как её отчим, обладая властью над огромной и другой страной, как вы теперь знаете, слишком презирал то, чем владели континентальные аристократы. К чему ему были их жалкие имения, когда он нацелен отобрать у них весь континент. И уверяю вас, так оно и произойдёт… Вот видите, в какие откровения вы меня вовлекли, пользуясь моей беззащитностью перед вами…
Он опустил глаза в поверхность своего начальственного огромного стола, будто что-то искал на его поверхности. Что он имел в виду, понять было трудно, но, когда он поднял на меня свои глаза, наполненные странным влажным блеском, я оторопела, не желая уже ничего понимать. Он быстро спохватился, спрятавшись опять за свою непроницаемость, уже сухо договорив, – Ну, а то, что Ал-Физ оказался неблагодарным, это уже другая история. То, что он не простил мне моей беспримерной стойкости ради его спасения, говорит лишь о том, что он начал бояться меня как человека, который организован иначе, чем он, а потому и непонятен ему. Он и вашего отца не понимал, а не боялся его лишь потому, что считал возвышенным дурачком и сказочником. А я-то никогда не был ни дурачком, ни сказочником.
Тут кое-что поняв, я спросила, – Инар, зачем вы следили за мною, когда я жила в столице? Я же отлично запомнила ту машину…
– Я не следил, а охранял вас, госпожа. Поскольку всегда было очень много желающих присвоить вас себе, пользуясь вашей якобы беззащитностью при такой небывалой красоте.
– Имеете в виду Рэда-Лока?
Он повторно издал смешок, – Машины были разные, а казались вам одинаковыми из-за этой странной моды на золочение стёкол. Если бы только Рэд, этот неисправимый любитель лёгких интрижек! И уж тем более не Чапос, как вы понимаете, являлся для вас угрозой, поскольку он боится меня, как вам и не кажется такое смешным. За вами следил сам Ал-Физ, стареющий, да неугомонный оплодотворитель огромного количества женщин. Но я однажды сказал ему, глядя прямо в его лютые глаза, чья вы дочь. Он стал белым и безмолвным как меловая скала… Не буду толкователем его чувств, но после такого откровения его преследования прекратились.
Так вот как! Их было несколько, тайных наблюдателей за мною в те времена, и только моё неведение приписало те преследования одному и тому же лицу в силу похожести их машин. А его, Рудольфа, среди них как раз и не было. И все те мои ощущения, возникшие не беспочвенно, теперь казались мне постыдными. Ну и тупица же я, слепая и очарованная собственными миражами, откуда и тянулись ко мне руки того, кто в действительности на тот момент и не думал обо мне! От волнения я принялась поглощать сливочную бомбочку, не чувствуя никакого вкуса. Щёки мои пылали, – несчастная особенность, передавшаяся мне от мамы с её тонкой кожей.
Инар протянул мне затейливую запечатанную коробку с пирожными. У него была ещё одна про запас, как оказалось.
– Возьмите с собой, госпожа. Для вас и куплено. Только прикажите, к каждому вашему завтраку у вас будут самые свежие лакомства из самых изысканных столичных домов яств.
Глаза его разгорались восхищением, так что казалось, некая прозрачная сковывающая мимику плёнка сползает с его лица…
– Сам не поленюсь каждое утро перед восходом ездить за ними, чтобы ваши губы прикасались к изысканным лакомствам. Лишь бы вы испытывали удовольствие… – он быстро спохватился и наклонил голову как бы в знак почтения.
Я встала, даже не подумав протянуть руку к его подношению, – К чему бы мне обременять вас? Вы мне кто, собственно? Разве отец? Или жених?
Лицо его вытянулось, губы жалко затряслись, так что я окончательно опешила, – Благодарю вас, Инар, за ваше предложение, но не стоит настолько себя обременять.
– Да какое ж обременение? Я так и так каждое почти утро езжу в столицу.
– Зачем?
– Дела, знаете ли… да и встаю я рано. Жизнь натренировала меня так, что первые лучи Ихэ-Олы я встречаю, будучи уже за работой, а не в постели, как прочие…
– На что намёк? Что в нашей «Мечте» все ленивы и не дисциплинированы?
– Только не вы!
– Мы, господин Цульф, порой по ночам работаем, чтобы успеть изготовить заказы. Поэтому имеем полное право открывать своё заведение чуть позже, чем тут принято…
– Кто ж вас упрекает? Ваше право самой назначать часы приёма посетителей. Жалоб от ваших клиентов по поводу этого не поступало. Прошу вас, госпожа Нэя, оставьте меня теперь в покое. Мне необходимо принять лекарство, коли уж вы вывели меня из привычного состояния душевного спокойствия и ясного ума, необходимых мне для моей службы.
Я ушла, наполненная таким сумбуром, что решила никогда с ним не разговаривать вообще. Как он вообще посмел дать мне понять то, в чём я не только не нуждалась, а была почти оскорблена, – в его чувственном обожании, поскольку приписать чистую и бескорыстную влюблённость такому сухарю я отказывалась. Наверное, его можно было и пожалеть, и уважение он точно заслуживал, но он продолжал не нравиться мне. То ли из-за немужественной внешности, то ли от ускользающей его сути, не определяющейся ни как плохая, ни как хорошая. Он, действительно, обслуживал лично мои дела и разруливал всевозможные и неизбежные проблемы, прикрывал наше сознательное плутовство, особенно со стороны Эли, снисходил к необязательности, чего тут никто и ни от кого не потерпел бы никогда. Но общался со мной очень скупо и без намёка на льстивость или угодничество, а в то же время явно тяготился такой вот обузой. И нате вам! Он, кажется, тоже мужчина… Пусть уж Эля с ним общается, бедняжка…
