Лариса Кольцова
Чужбина с ангельским ликом
– Нет! Сама же говоришь, вокруг одни насильники или импотенты как твой Цульф!
– Кто тебе такое сказал, что Инар лишён мужской силы? Да он, может, такой страстный, что для твоего старого мужа уж точно не достижима была такая половая сила даже раз в сезон, или как у вас там происходило. Не имею опыта сношений со стариками, да и сама пока не старуха, по счастью…
– Тон-Ат вовсе не старик! Он всего лишь возрастной мужчина…
– Тебе виднее. Рассказала бы когда, а то всё таишься. Чего у вас там не задалось…
– Не всюду же тебе совать свой нос!
– Я ж тебя чужой не считаю. Мы же с тобой как сёстры когда-то были, доверялись друг дружке. Выпасть из такой роскоши опять в бедность, да ещё без родных остаться, это ж какое горе надо было тебе пережить, Нэя! А ты и теперь поднялась, так вознеслась опять… Ты для меня всё равно, что божество, по преклонению моему, искренней моей любви к тебе, по неустанному моему служению. Ради тебя лишь и недосыпаю, недоедаю…
– Ну, и трепло же ты! Недоедаешь-то почему? Я, кажется, всех вас кормлю за счёт предприятия и вволю. А ты к тому же по домам яств разъезжаешь не просто с начальством, а своим личным другом, – я встала и тронулась в сторону входа, но не центрального, заблокированного на ночь и поставленного на сигнализацию, а того, что располагался со стороны сада. От этого входа у всех служительниц «Мечты» имелись ключи.
– Так и тебе Лата, вроде как, подруга. Только ведь никакие друзья высокопоставленные не накормят, не оденут, если сами мы о себе не озаботимся… – Эля вынужденно потащилась следом.
– Когда это она стала мне подругой? Она всего лишь следит за нами всеми, но как бы за порядком внутри «Мечты». У неё должность такая. Следить за всеми. И не нам одним достаётся её внимание, что уже благо. Много чего в «Лучшем городе континента» входит в сферу её контроля…
– Ну и пусть следит. Зато я самая верная и надёжная твоя служительница…
На первом этаже здания «Мечты» открылась створка окна и высунулась «задушевная» подруга самой Эли по имени Ноли-Глэв, бывшая на самом деле её скрытым врагом, – Ты чего там орёшь? Служительница лишь себе самой ты!
Эля пошатнулась, не ожидая крика со стороны, и села на скамью возле ближнего к зданию декоративного садового водоёма с фонтаном, устроенного ради прохлады и освежения пространства в жаркую погоду. Большой водоём таился в глубине сада. Там мы купались, и он уже не являлся искусственным. Его вычистили, украсили берега, и таким образом, крошечное природное озеро стало нашим, куда посторонним входа не было. Привыкнув к затяжным ночным прогулкам, Эля не хотела спать, как и залезать в душное помещение второго уровня здания с низкими потолками и маленькими комнатами. – Не насладиться ли нам ароматом и свежей благодатью нашего сада? А то днём всё недосуг, разве что искупнёшься когда…
Ноли поселилась на первом же этаже в свободном помещении по настоянию Инара Цульфа. Он считал, что я не должна жить одна на весь этаж. Кто-то обязательно должен находиться там же. Отчего-то он не пожелал одарить такой же привилегией Элю, и та поселилась в одной из общих комнат на втором уже уровне. Наверное, он опасался, что Эля, оказавшись единственной в персональной комнате, да ещё вдали от прочего коллектива, будет ночевать не одна. Ноли же зарекомендовала себя как существо бесполое, можно сказать. Между нею и всеми окружающими мужчинами существовало взаимное неприятие. Она представляла собою как бы клон Латы, хотя и некачественный и не настолько весомый социально. Мне Ноли не мешала, здание было немалым, а она поселилась как раз недалеко возле запасного входа. Ноли тоже не спалось. Она продолжала наблюдать за нами. Наша воля – гулять по саду, её – дышать через открытое окно.
– Засунь своё любопытное лицо и свои большие уши куда подальше! Спи, а то вставать рано! – прикрикнула Эля на Ноли.
Ноли претендовала на роль администратора «Мечты», тогда как вначале Эля навязала её мне в качестве уникального художника по гриму, причёскам, по совместительству умелой гладильщицей платьев, их виртуозной починкой при необходимости. Только что изготовленная и дорогущая одежда, украшенная порой настоящими драгоценными камушками, часто повреждалась от небрежного обращения, хранения или же по нечаянности, и тут как текстильный реставратор Ноли оказалась на высоте. Имея длительный опыт работы в мире блистательных лицедеев, коих она украшала и наряжала, оставшись за скобками актёрской востребованности из-за интриг по её уверениям, она абсолютно не была мне нужна, любая моя мастерица справилась бы с подобным трудом, в том числе и я сама.
Как-то Ноли вдруг откровенно поведала мне и Лате, убедившись, что Эли нет поблизости, какова причина, заставившая её покинуть мир зрелищного искусства добровольно. Её вдруг унесло в такие тёмные дали, что я ушам своим не верила. Женщина не соображала, что её личный, пусть и прошлый, но позор вовсе не художественно-изысканная драма, что вызывает сочувствие. То, что она тайно приложилась к синему и красиво вызолоченному, фигурному графину с «Мать Водой», мне и в голову не пришло. Догадалась Лата, но удивительно! Проявила снисхождение, потребовав лишь отдать эту опасную хрустальную красотку лично Лате, а самой Ноли навсегда забыть о том, какова она на вкус и как выглядит. Ноли с готовностью притащила своё тайное утешение и поклялась уже настоящей богиней Мать Водой, никогда не отвинчивать золотую пробочку на голове фигурки. Нарушение клятвы сулит такие бедствия, что… уж Ноли-то познала жизнь с её изнаночной стороны, и нарушать данное обещание не будет и под страхом гибели.
Суть её повествования, в общем-то, оказалась до отвращения пошлой обыденностью скверно устроенной жизни, но я понимала, что это не так для тех, кого эта обыденность очень больно покусала. Девять лет назад, то есть тогда же, когда я стала женой Тон-Ата, Ноли и сблизилась с одним богатым человеком, входившим в корпорацию, владеющую металлургическими предприятиями. Он увлёк её за собой в такие отдалённые глубины континента, куда в основном ссылают одних лишь преступников на вредные и тяжкие работы. Но это обстоятельство как раз и открывало ему возможности богатеть день ото дня. У каждого из совладельцев этих, без преувеличения колоссальных, предприятий имелись столь же немалые средства для собственных прихотей. Ноли не хотела с ним длительных отношений, подозревая о сомнительных качествах его характера. Он умело скрывал свою изнанку вначале, но…
И Лата, и я, мы догадались, – она была завистлива к тем, кто сумели устроиться при чужой роскоши. Считала себя обделённой и в профессии, и в личном смысле, и решила рискнуть. У богатенького сластолюбца имелись и взрослые дети, и надоевшая ему жена, но он наобещал Ноли, молодой и умеющей вскружить голову своими специфическими талантами, расторгнуть прежний ритуал и повести в Храм Надмирного Света её саму. Но впоследствии ничего этого он не сделал. И не потому, что сразу же замыслил обман, а так обстоятельства сложились неблагоприятно для Ноли. Он спивался дорогущей Мать Водой, ибо денег не считал, имея собственных поставщиков редчайшего напитка. Усиливая благодаря этому свою мужскую потенцию, он ослабел головой. Стал издеваться над бывшей актрисой, заставляя её ходить голой по дому и во время гульбищ, но увешанной подаренными драгоценностями. Похвалялся перед собутыльниками прелестями столичной актрисы и демонстрацией собственной половой силы, устраивая для сборища скотов публичные спектакли с её и своим участием, тем самым превратив её в исчадие порока в глазах всех окружающих. При непослушании избивал, а заодно и над собственным семейством тешился, угрожая часть своих активов и солидных накоплений подарить любовнице за её столь усладительную службу. Последнее обстоятельство и смиряло расчётливую актрису со своим положением шутовского, а заодно и сексуального аттракциона для богатейшего придурка.
Нырнув в болото, выплыть не получалось, спасительную дубину протянуть было некому. Поблизости ни знакомых, ни родных, ни бывших друзей. Оставалось лишь смиряться с собственным обезличиванием и ждать спасительного просвета. Ну, а вдруг и одарит? Должна же быть справедливость на свете? Но справедливость Богов это не про Ноли. Однажды несносный придурок надолго отлучился по неотложным делам, связанным с аварией на одном из отдалённых предприятий. Ноли он с собой не взял. Не до неё ему было. Из-за многочисленных жертв ему и самому грозило серьёзное расследование. Взрослые сыновья, воспользовавшись ситуацией, изгнали Ноли прочь, лишив всего, чем она и успела обогатиться. Природная злость и цепкость не помогли ей их одолеть уже в силу социального неравенства. Она вернулась в столицу, вся изглоданная борьбой с несправедливостью и ещё больше обозлённая на весь свет. Никто не позволил ей даже приблизиться к прежней профессии, другие давно уж заняли её место. Короче, обстоятельства встали непреодолимой стеной против её насущной потребности хоть как-то выжить. Возвращаться к полупомешанному эротоману? Это примерно то же самое, что уйти на поля погребений.
Лата щурилась и не скрывала брезгливости, но, всё же, пополам со снисходительным сочувствием к былым неудачам бывшей актрисы и нынешней блёклой служащей «Мечты». А я слушала Ноли с безразличием к несомненным переживаниям безнаказанно унижаемой, вплоть до побоев, женщины. И при том ловила себя на том, разве страдания аристократки-соперницы из россказней Ифисы более высокой пробы, что ли, в сравнении с болью Ноли? Но тщетно. Ноли принадлежала к существам, не вызывающим сочувствия. Как и сама, похоже, ни к кому его не испытывала. Насколько же нужно быть деревянной, чтобы выносить те немыслимые издевательства, о которых она же и поведала?
Однако, выворачивание души наизнанку оказало Ноли услугу. Лата посоветовала мне оставить Ноли как надёжную и опытную женщину, физически сильную, с охлаждённым рассудком, умеющую ценить те преимущества, какие ей тут и предоставили. Она не только полезна как многоцелевая рабочая функция, но и как функция слежения за служащими «Мечты» в придачу. А у меня с этим существенный недочёт. Я мягкая, сдобная, хоть клюй меня, а так нельзя. К тому же, у Ноли в силу горького жизненного опыта развит отменный нюх даже на следовое присутствие «Мать Воды» в том или ином помещении. Ни одна из моих сотрудниц не посмеет хранить у себя даже пустой графин из-под «Мать Воды» где бы то ни было. А некоторые такое себе позволяют, принимая этот соблазн в качестве подарка от небедных персон «Лучшего города континента».
– Не может быть! – я испытала почти что потрясение, – Чтобы в таком городе и такое… слов у меня нет!
– Какая же вы доверчивая, чистая и мягкосердечная, госпожа Нэя, – почти умилилась Лата и добавила, – Подчерстветь бы вам не мешало.
Таким образом, Ноли стала по совместительству и человекообразной служебной собакой для Латы лично. Да и Эля поначалу настаивала, что активная труженица на все руки Ноли точно нам пригодится. Она столько лет жила, можно сказать, семейной жизнью рядом с образованным дельцом и финансистом, что не могла ни усвоить хотя бы азы сложнейшей финансовой практики.
– Мне нет необходимости заниматься в моей «Мечте» выплавкой металла, – заметила я, – Металлурги мне точно не нужны.
– Но ты можешь использовать её на любой подсобной работе, – упрашивала Эля, – Я лишь бы кого тебе не посоветую, да и Лата…
– Кто такая Лата? Какое отношение она имеет к моему предприятию? Она может лишь выполнять возложенные на неё Администрацией и строго ограниченные функции. Для меня она никто!
Оказываемое давление вызывало протест и желание избавиться от якобы бесценной сотрудницы. Тогда Ноли сама пришла ко мне и расплакалась, умоляя не выталкивать её буквально на поля погребений. Она говорила с таким отчаянием, будто, действительно, за стенами «Лучшего города континента» расположены сплошные поля погребений, и жизни там нет. Это была всего лишь игра-экспромт бывшей актрисы, и явно где-то находились её тайнички в столичных пределах. Не настолько уж и простодушной, уж тем более слабодушной, она являлась. Живя некогда с таким «метало-монстром», она и сама обладала железными зубами. Несмотря на неприязнь, я не умела быть жестокой.
Но нагружать Ноли оказалось непростым делом, – она ускользала от любой нагрузки столь ловко, взваливая её на тех, кто рядом, в том числе и на Элю, что оставалось лишь удивляться такому её навыку. Даже меня она не всегда слушалась.
Ноли продолжала свешиваться из открытого окна в жажде уловить, о чём именно наша перебранка с Элей, – так ей показалось.
– Не слишком ли ты распустилась, орёшь по ночам и ставишь себя вровень с госпожой? – спросила Ноли. – Не слишком ли много воли вы ей дали, госпожа Нэя? Госпожа Лата так и говорит, что у нас разболтанная трудовая дисциплина. Не пора ли нам обзавестись плёткой, как у хупов, чтобы приводить иных бездельниц к порядку? А вы думаете, госпожа, что все спят на своих местах? Не так! Пройдитесь по комнатам, там половина постелей пуста! – она решила таким вот способом поддержать меня, а вовсе не поучала. Такого она и в голове не держала. Я строго приказала ей исчезнуть с глаз долой. Она сгинула, проявив послушание, надеясь на мою милость с назначением её на должность, но окно не закрыла. Я была уверена, что она так и стоит сбоку от окна, продолжая подслушивать.
– Следит за порядком, – прокомментировала Эля. – Как думаешь, не построить ли ей будку у наших ворот? Отменная чуткость ко всякому ночному шороху… – тут Эля замялась, не желая выдать то, что и без того не являлось для меня тайной. Эля зачастую возвращалась в «Мечту» уже ранним утром, крадучись и без обуви пробираясь в свой закуток. Но я знала, что некоторые из девушек возвращаются ещё позже! Ловко и незаметно пробираясь на свои рабочие места, они делали вид, что никуда не отлучались ночью.
– Будет охранительницей наших снов. Боится, как бы Лата не разгромила нашу «Мечту» за повальную распущенность персонала. Бывшие потаскухи, как я заметила, самые рьяные борцы за чистоту нравов, как выпадают в возрастную уценку. Что наводит на размышления по поводу прошлого и самой Латы-Хонг. Кто она, собственно? Как сама-то сюда попала, да ещё на такую должность в Администрации города…
– Ты стала слишком распущенной, – строго сказала я Эле. – И на язык, и в смысле ублажения чрева, и того самого, что ниже по своей локализации.
– Да, – согласилась она. – Не приложи я к тому невероятных усилий, никто меня ублажать не станет. А ты-то как выживаешь без всякого нашего женского ублажения? Одно это, всегда такое краткосрочное счастье нам и доступно, да и за его вкушение нас почему-то вечно осуждают. Кому-то очень хочется, чтобы не только в муках мы рожали своих детей, но и зачинали их без всякой радости. А дети, доложу я тебе, тоже такая тягота для души и обременение телесное. Ведь будь я одна, сколько сил бы я сэкономила, а так на износ живу! И ведь вырастут они, а слова доброго от них не дождёшься…
– Много ты сама добрых слов о своей матери говоришь? – перебила я. – Только и перечисляешь, что она тебе не додала, да что не так сделала.
– Так и есть. Я и говорю, жизнь женщины всегда насильственное принуждение её к жертвенности и со стороны природы, и со стороны мужчин, и со стороны детей тоже. А благодарности нет ниоткуда. Если сама себя не порадуешь, конечно… Пошла бы, развлеклась с таким-то пригожим мужчиной, с таким-то красавчиком! Я вот и о заплесневелый пенёк трусь, если уж рядом никого стоящего… Может, найду кого? Тут же город невиданных прежде возможностей!
– Найдёшь! – утешила её Ноли, вновь возникшая в раскрытом окне. – Кто бы и сомневался в твоих способностях…
– Ноли! – прикрикнула я, уже догадавшись, что в «Мечте» пробудились все, исключая разве что неусыпного стража Ихэла и его жену, которых и грохот бури не разбудил бы после того, как они насытились своим взаимным супружеским счастьем. – Немедленно закройте окно! Не мешайте другим спать!
Ноли подчинилась, исчезла из оконного проёма, но окно прикрыла лишь частично.
– Ты заметила, какие плоские у неё груди? – спросила Эля. – Из-за этого она и кажется худее, чем есть. Хотя у неё и ножки тонкие, бёдра узкие, зад плоский. По виду есть подросток, я видела, когда к ней заходила перед сном, а по лицу-то, увы! Цветок засушенный и давно уж отцветший. Ведь она голая спит, хотя и я от духоты так маюсь порой.
– Поэтому ты и приходишь всегда под утро! – опять высунулась Ноли. – Но даже твои бодрые скачки по мужским похотливым телам не способны растрясти твои ягодицы, пухлые как подушка! И ноги у тебя кривые!
– Ноли, ещё одно твоё слово, и я назначу тебе штраф за нарушение правил поведения! – строго прикрикнула я. Ноли опять пропала из своей амбразуры, и я засмеялась, догадавшись, сколько ещё убойных снарядов она могла бы метать в Элю.
– Грудь торчком, а Судьба-то её тычком, – зашептала Эля. – Мужики всё равно её не любят. А ты знаешь, что в прошлом она снималась в кино для мужчин именно потому, что телом тонкая да вёрткая? Изображала темпераментную женщину, будучи вялой и безвкусной по своей природе. Иначе, каким образом так и не сумела ни за кого зацепиться? Я бы того заводчика самого раскалила, расплавила как тот же металл, и вылила бы из него любую форму… А она что? Притащилась от него в старом платье и даже без смены нижнего белья. Ходила по столице, завернувшись в какую-то пелерину цвета ржавых листьев…
– А в пелерине этой зашиты были «слёзы Матери Воды», – сказала я.
– Откуда бы?
– У Ифисы, сострадательной ко всем убогим, она какое-то время и жила. Ифиса и подарила ей на прохладную погоду свою старую пелерину. Потом Ноли ушла, а пелерину бросила. Дескать, себя не уважать, чтобы в такой ветоши разгуливать. Ифиса в распоротой подкладке этой самой пелерины нашла «слёзы Матери Воды», – камушки чистейшей воды и прозрачности. Ифиса решила, что те камушки под швы забились, а Ноли их не заметила, как клад свой извлекала.
– Камушки-то Ифиса вернула? – поинтересовалась Эля.
– Нет. За постой и кормление она же так и не заплатила, хотя и обещала, как разживётся. Но разжившись, о том забыла. Обрядилась в шёлк и атлас, домик неплохой арендовала себе, даже с садом, на одной тихой столичной улочке, а про затраты Ифисы и думать забыла. Даже враждовать начала по прежней своей привычке. Ифиса же благородных свойств женщина, никому вреда не делает и за обиды не мстит. Вот Ифиса и оставила те слезинки Мать Воды себе. На память о людской благодарности. А у Ноли всё настолько наладилось, что я удивилась, зачем ей работа в моей «Мечте»?
Эля замигала своими наигранно-кроткими глазками, как делала и в детстве, пытаясь что-то скрыть, – Ну, это мне неизвестно, что там у неё наладилось, что нет. Привыкла себя продавать, думала, что потом все о том забудут, как денег накопит и набьёт добром короб жены себе. Да вместе с этим не заметила, как молодость свою растратила. Красоты-то особой или таланта и по юности не наблюдалось, как и умения обласкивать души, а не только причиндалы мужчин. Теперь-то уверяет, что мужчин терпеть не может. Хотя, если тебя треплют как продажную шкуру, все свои сальные места тобой вытирают, после такого у всякой пропадёт желание любить…
– Эля, прекрати терзать мои уши своими несносными откровениями! И не воображай, что я забуду о высадке новых цветов!
– Мне и штраф, и посадка цветов, а Ноли лишь предупреждение? Где же справедливость?
– Ладно. Штраф отменяю. Но цветы высадишь, возьмёшь себе помощницей Ноли. Если не согласится, то тогда уже Ноли будет оштрафована за нарушение трудовой дисциплины!
– Слушай, я тебе всё открою, – Эля прижалась к моей щеке, щекоча кожу, – Она у тебя спряталась от этого металлического урода. Он по всей столице её искал, чтобы утащить опять на свою жуткую болотистую окраину. У него ж потребность поиздеваться со вкусом никуда не делась, а таких выносливых как Ноли, поди и поищи. Он таковых не нашёл, вот она и прячется временно. Если уж честно, без женской нашей необъективности, она ж привлекательной особой была, у самой Гелии в приятельницах ходила, пока это чугунное чудище её не раздавил, все соки выдавил из неё, потому она и страшной такой стала. Пусть уж она у нас отсидится, ведь трудится на совесть, а?
Жалобно скрипнула оконная рама. Ноли закрыла окно уже плотно.
Но уверенности, что она не подслушивает уже у другого окна, не было. Как и сна не было. Я вернулась на террасу у центрального входа. Сама не зная, зачем? Села опять за столик, отвлекая себя мыслями о незавершённой пока что, новой коллекции. Эля куда-то исчезла.
Но рано я радовалась. Примчалась запыхавшаяся Эля. Откуда?
– Нэя! Машина стоит у закрытых центральных ворот! С той стороны ограды, куда выводит дорога от Главного шоссе, он туда подъехал! Совсем рядом…. Я глянула, забравшись на смотровую площадку на крыше!
Я одна могла туда попасть, больше ключей от самого верхнего, третьего по сути, уровня здания никто не имел, – Откуда… – мне показалось, что сердце от внезапного волнения сдвинулось со своего места и куда-то падает. И спрашивала я вовсе не о ключах, о которых уже и не помнила. Вопрос не был осмысленным, а всего лишь вскриком изумления, что он совсем рядом. Надо лишь выйти через калитку и пройти немного туда, где он и ждёт. Открыть центральный вход я не могла. На ночь к нему подключали сигнализацию. И не подошёл ли он уже к калитке? В которую он тоже не мог войти. Но её я могла и сама открыть изнутри… Если Эля увидит… Так Эля же обо всём уже догадалась! Эля и увидела машину, – дала я себе мысленный шлепок.
– У Инара же есть дубликаты ключей от всех помещений «Мечты». Я у него взяла…
– Взяла или он сам тебе дал?
– Не давал, но мне хотелось там побывать, на смотровой площадке… Я потом ему отдам. Руд тебя ждёт! Если ты не хочешь к нему идти, может, я попробую дать ему то, что ему и необходимо? Мужчину понимают все, а почему женщину никто?
Я встала, глядя на неё с ненавистью почти. Она попятилась от меня. Тут я неожиданно огрела её по загривку своей деликатной и нежной по виду ручкой, – но вовсе не лёгкой, а по трудовому тяжёлой. Она повторно оступилась в цветы и декоративные травы. Надеюсь, без ущерба себе, а цветы по любому ей же высаживать. Из открытого окна на втором этаже здания почудился сдавленный смешок. Кто-то уже с другой стороны здания устроил пункт наблюдения.
А я… отправилась в сторону калитки. Выйдя наружу, вместо того чтобы бежать бегом, я еле-еле двигала ногами, хватаясь при этом за прутья ограды, боясь упасть в темноте или споткнуться. Не понимая, почему он не вышел наружу и не подошёл к этой калитке сам? Но, уже подходя к дороге, выводящей на Главное шоссе, я увидела, как отъезжала машина Рудольфа. Не дождался! Я стиснула челюсти, как будто хотела укусить собственное сердце, чтобы оно не билось настолько страдальчески.
– Уехал? – бросилась Эля мне навстречу.
– Кто? – спросила я, строя из себя оскорблённую добродетель. – Где? Я всего лишь проверяла, закрыта ли калитка, как мы сюда с тобой и вошли.
А потом не выдержала и сказала, – Могла бы и поорать ему со смотровой площадки, чтобы не уезжал и дождался тебя! Эу-у-у! Руд! Я иду-у! – от моего издевательского вопля встрепенулись птицы в ветвях лесопарка, а из кустарника с треском вылез Ихэл. Оказывается, он находился на своём посту, а вовсе не спал в объятиях своей пышнотелой жены. Или же только что и вышел, услышав голоса, чтобы доказать своё неустанное бдение.
– А-а?! – заорал он ещё громче, чем я только что голосила, – Кто тут пытается взломать калитку?!
– Мы её только что и открывали, как сюда входили, – ответила Эля. – Но у нас особый пропуск, как тебе известно.
Ихэл вглядывался в Элю, вытянув при этом шею, будто хотел обнюхать её, – Не советовал бы гулять так поздно, – сказал он уже спокойно и зевнул. – Мало ли кто там, в лесу бродит по ночам. – Мне вдруг показалось, что машина к центральному входу подъезжала. Может, думаю, заблудился кто и не туда заехал?
– Именно что заблудился, – сказала я.
– Надо бы попросить господина Цульфа, чтобы указатель поставили в том месте, где дорога и делает ответвление от Главного шоссе. А то уж надоели все те, кто в охмурении по ночам тут разъезжает и тыкается то и дело в наши ворота.
– Часто путаются? – спросила я, находя внезапное успокоение в пустой болтовне со своим охранником-соней.
– Бывает. Раз какой-то тип так и уснул в своей машине у наших ворот, а утром я его и разбудил. Так он вылез и всё тыкался в ограду: где я? – спрашивает. Тут же по ночам все в охмурении так и раскатывают по городу, как из того дома – шара для яств вылезут. Дорогу путают. Хорошо, что дороги пустынные ночью. А то раз в дерево один врезался, в лес заехал, а выехать не смог. Показушный тут блеск и порядок, вот что я вам скажу, – и опять зевнул, да так широко, что стало слышно, как затрещали его челюсти.
– Иди уж, досыпай, охранитель порядка, – сказала ему Эля. – Кому надо, через любое место эту ограду перелезут. Что и проделывают порой…
– Как такое может быть?! – взревел охранник и побежал осматривать всю территорию.
– Ну, вот. Дала ты ему задание, – усмехнулась я, – а его жена будет теперь досыпать в одиночестве.
– Какая же ты доверчивая и невнимательная, Нэя, – вздохнула Эля. – Этот наш охранный кобель постоянно отлучается по ночам куда-то за пределы нашей территории и возвращается порой под утро. Он, похоже, тут, в «Лучшем городе континента», нарасхват… в отличие от нас с тобой. Ну, ещё разве Ноли в нашей компании чистотелых вдов.
– Соломенных вдов, – заметила я.
– Как это?
– Так. То ли вдовы ненастоящие, то ли мужья у них из соломы были…
Заколдованное одиночество
К вечеру следующего дня ко мне подошёл охранник Ихэл. Кося глазами мимо моего лица, поскольку то ли стеснялся, то ли боялся меня, он сказал, что вчерашний мужик-мутант приходил опять. И опять тогда, когда меня в «Мечте» не оказалось. Мужик просил передать, что возле «Зеркального Лабиринта» в полночь будет ждать меня для разрешения тех самых дел, каковые у нас с ним и возникли. Ихэл вытащил из кармана рабочей рубахи деньги и показал мне, – Он заплатил мне за важное поручение, чтоб я не вздумал о том забыть по своему скудоумию. Так и сказал. Можно ли мне их взять себе? Ведь я передал поручение.
Я настолько опешила от выходки Рудольфа, что не нашла и слов для ответа охраннику. Я ощутила себя почти оскорблённой. Как он посмел посвящать в наши «дела» этого недоразвитого и постороннего олуха? Что за насмешка? Что именно подумал Ихэл, неизвестно. Скорее всего, он и вообще не умел думать на отвлечённые темы. Но одновременно с досадой охватило сильное волнение. Подобное поведение Рудольфа плохо увязывалось с его же высокомерием, с властной повелительностью того, кто не станет ради женщины бродить как мальчик по её следам. Упрямое желание настоять на своём или же… Неужели, он опять рыскал по лесопарку в поисках меня? Я же, как нарочно! На сей раз выбрала для прогулки центр города, заодно и купить тонкие иглы для работы, поскольку мои поручения по закупкам не всегда выполнялись с необходимой точностью.
– Тебе известно, что он и есть владелец этого здания? – ну и зачем я это говорила своему тупому охраннику? – Мы всего лишь арендуем это здание. А тут постоянно приходят бюрократы и требуют отказаться от аренды, вдруг спохватившись, что такое ценное здание отдано для баловства по их мнению. Ты чуешь, что можешь лишиться не только работы, но и выселят тебя с женой за стену прочь? Если «Мечту» закроют.
Он, похоже, испугался, хотя толком мало что и понял, – Так господин Инар Цульф, я думаю, всякого поставит на место. В чём причина-то? Денег, что ли, мало с вас гребут? Так вы это… госпожа Нэя, убедите этого господина мутанта в том, что ему же прибыльнее будет не отнимать у нас нашу «Мечту»…
Меня растрогало его замечание про «нашу Мечту». И насмешило определение «господин мутант».
– Надеюсь, ты его не обозвал мутантом вслух? – спросила я. – И какой же он мутант? Он всего лишь имеет не совсем стандартную внешность, опять же цвет глаз…
– Мутант и есть, – упрямо талдычил Ихэл. – А ведь как-то же разбогател?
– Как бы ни разбогател, с нами своим научным опытом точно не поделится. А вот мне придётся снизить тебе зарплату, в случае если нам поднимут цену за аренду здания.
На самом деле, за аренду с меня не брали ничего, но зачем о том знать недоумку Ихэлу? Я подумала, а не сыграть ли на этом и действительно снизить высокую оплату обленившемуся охраннику, разнорабочему по совместительству, да и прочим сотрудницам? Живут-едят на всём готовом и бесплатном, работают же в четверть силы, а от благодарности Судьбе, то есть мне, быстро утомились, все скопом обнаглели. Ихэла же правильнее было бы обозвать охранником собственных снов и праздно рабочим.
– Так можно деньги-то взять? – спросил Ихэл, протягивая мне деньги, данные ему Рудольфом, удивляя своей щепетильностью и честностью, – Верните ему, если уж такой жадный человек. Не надо бы и брать, так ведь дал сам же…
– Раз тебе дали, так и бери! – процедила я.
Примчавшись в полночь на указанное место, я никого так и не дождалась. Возникло чувство, что меня ударили между глаз, и слёзы унижения лились из них всю обратную дорогу, когда я топала вдоль Главного шоссе глубокой ночью, вполне себе с вероятной возможностью подвергнуться нападению кого-нибудь, кто бродил по глубинам лесопарка с патологическим желанием напасть, изнасиловать, убить. Разве в «Лучшем городе континента» жили люди по другому сконструированные, чем повсюду, за стенами? Разве не обитали и тут затаённые маньяки или просто нахлебавшиеся охмурительных напитков здешние работяги? Чего им бояться? Тяжкий труд не та привилегия, чтобы за неё держаться, пусть и ради обитания в «Лучшем городе континента». Простых и грубых трудяг, особенно сезонных, встречать по ночам не казалось безопасным и тут.
Возле тропинки, ведущей через лесопарк к «Мечте», стоял Ихэл. Ждал меня!
– Я это… госпожа Нэя, шёл за вами следом, как вы шли к Зеркальной площади. Мало ли, кто пристанет. А вернулся, потому что подумал, что вас обратно довезут на машине. Не ожидал, что вы одна пойдёте по темени…
Меня тронула его забота, и я передумала снижать ему зарплату.
– А вы спорили, что не мутант. Разве нормальный человек позволил бы девушке одной идти по ночному городу? А? У них же у всех, у богачей, личные машины есть. Хотя бы аренду-то не повысил?
– Нет.
– Ну и то хорошо. Привыкли они нам, простым людям, душу разматывать как клубок какой по всякому поводу. И чего придумал, прийти для разговора в этот «Лаборант» ночью! Словно ради издевательства. А всё потому, что вы красивая, и у всякого глаза на вас жадностью исходят…
