Лариса Кольцова
Чужбина с ангельским ликом
Он почтительно склонил перед ней голову и ушёл. Она опрометью помчалась к «Мечте». А когда входила к себе, в налаженный уют и продуманную красоту своих комнат, то уже и не вспоминала про Инара Цульфа.
Вскоре Нэя, гуляя опять засветло, встретила в лесопарке Антона. Может, он гулял сам по себе, может, искал встреч с нею? Он прикоснулся к её руке, не трогая больше ничего.
Обычно гуляющая публика замирала в ожидании, чем ещё поразит женщина из «Мечты»? Антон не интересовал никого. Слишком молод, никому не известен, рядовой сотрудник одного из множества научных центров. Его и в «Зеркальном Лабиринте» мало кто знал, он никем не воспринимался всерьёз. Красоте рослого мальчика не придавали особого значения. В Паралее ценили лишь красоту женщин, а мужчин оценивали по социальной значимости, по уровню иерархии, как наследственной, так и карьерной. Антон будто становился прозрачным рядом с ней, что он есть, что его нет. Смотреть приходили на неё. Нереальное ароматное чудо скользило по дорожкам небольшого городка, спрятанного в глубинах огромного леса. Разлетались воздушным расписным веером складки её подола, и все глаза в округе всматривались жадно в разрезы и полупрозрачные ухищрения текстильных Нэиных шедевров, но ничего крамольного там не видели. Она казалась реально бесплотной! Она умела маскировать то, что вроде бы и обнажала! Приоткрытая грудь никогда не была открыта по-настоящему, а всегда в дымке тончайшей ткани. Ножки, даже мгновенно мелькнув через разрезы, тут же скрывались под легчайшей волной, оказывается, многослойной юбки. А она, несмотря на количество таких вот слоёв, казалась тоненькой, невесомой.
«Да есть ли у неё женское тело? Или только лицо и видимость настоящей женщины, как у выставочного манекена»? – так думали иные, обиженные её невниманием мужчины. «Тонконогая, тонкокостная, но с выпяченной грудью! Фальшиво-улыбчивая и нарумяненная пустышка», – так злились иные из женщин. «Хочу быть такой же», – мечтали, не сплющенные пока жизнью, молоденькие девушки, потому и добрые зачастую. Все напряженно следили и ждали, кто же выберет её себе, вряд ли в жёны, но в наложницы?
Ничего не ожидали только те, кто жили в кристалле, воспринимая её вынужденно-временно бесполой, как бывает такое с женщинами в домах неволи, то есть несущих тяготу уголовного наказания. Почему-то считалось, что Нэя подписала с начальством города некий контракт, лишавший её прав устраивать в «Лучшем городе континента» личную жизнь. Когда покинет ЦЭССЭИ, то за пределами стен пусть живёт, как хочет. То же неписанное правило касалось и её девиц, моделей. Но моделями они были не всякий день, поэтому трудились подсобными работницами, уборщицами, иные с охотой обучались швейному мастерству. Нэя набирала их из школы танцев, соблазняя лёгкой работой, и они привозили сюда едва уловимый, но ощутимый дух развращённой столицы, что и не нравилось многим из числа тех, кто был сторонним наблюдателем. Но заказчиц у Нэи становилось всё больше, и она только и успевала всем угождать, а для души творить времени почти не оставалось.
То, что постороннему человеку казалось цветастым и необременительным времяпрепровождением чьей-то протеже, было заполнено её работой, как творческой, так и ремесленной. Та необъяснимая усталость от любви в машине, что охватила её поначалу, пограничная с апатией к работе, также необъяснимо исчезла, как и проявила себя. И часто она шила сама, наравне со швеями в цеху, чтобы успеть ко времени заказа или показа новой коллекции. И такая жизнь ей нравилась. Она светилась от довольства своей участью, когда удавалось стряхнуть с себя свою же рефлексию, как бабочке ледяную росу поутру с трепетных крылышек. Прогулки и общение с Антоном являлись всего лишь отвлечением от неопределённости неотменяемого будущего. О её сближении с Рудольфом никто так и не узнал. Кроме бывшего водителя Вильта, да ещё Инара Цульфа, но и те лишь догадывались, а других в свои догадки не посвящали. Ведь сам по себе Рудольф так и не вышел из тени, чтобы стать для всех очевидностью.
Журавль и цапля
Неожиданно случилось так, что Антон нешуточно увлёк её. Ложась в свою постель, она уже делала его героем своих эротических переживаний, томительных для тела. Ведь Нэя, женщина в самом своём расцвете, к тому же растревоженная «сеансами насыщенного секса», к тому же оскорблённая необъяснимым исчезновением своего страстного возлюбленного, что давало повод считать себя брошенной, столько уже дней пребывала в абсолютном одиночестве. Антон же был подобен скале нерушимой. Волны Нэиного обожания накрывали его, и он сиял сквозь них своей дружелюбной улыбкой, быстро высыхая от окатившей его симпатии со стороны щебечущей, призывающей своими ухищрениями женщины ли, девицы ли, оставаясь стойко прежним, умышленно ни о чём не догадывающимся. Приятель, собеседник на темы ни о чём, посетитель её дома яств на две персоны под светлым тентом, у зеркальной переменчивой стены. За ними следило множество глаз. Нэя, нерешительная и робкая, не имела ни малейшего опыта соблазна. Выставив свою нежную пышную грудь, о неодолимой красоте которой уже знала по пережитому опыту, она удивлялась равнодушию Антона к себе. В эти моменты растворения в созерцании Антона, в своих мыслях о том, кто он, откуда здесь? Нэя искренне забывала о том, кто её сюда внедрил, кто вовсе не думал о ней забывать или менять своих планов в отношении неё. Она только добавляла тяжести своей вине, которую несла перед ним, будучи открыта в своей здешней жизни и доступна в любую секунду, о чём и не подозревала.
В тот вечер что-то сдвинулось в Антоне. В этом прекрасном монументе пришли в движение скрытые живые потоки, ожили каменные молекулы. Он сидел на бревне, сама же Нэя в серебристой тунике с вышитым цветком на груди, тем самым цветком, что росли в заокеанских плантациях, стояла перед ним, предчувствуя сам вечер как вход в какое-то иное измерение. Настоящее успело надоесть своим однообразием. Что-то неизбежно должно было произойти. Она и хотела этого и боялась.
Рука Антона притронулась к бархатным лепесткам цветка, трогая в действительности саму Нэю, и дрожание его пальцев передавало ей его устремление без слов.
– Пойдем ко мне пить кофе, – сказал он. – Я хожу к тебе каждое утро. Давай ты тоже придёшь, хотя бы на вечер ко мне. В гости. Хочешь?
– Хочу, – ответила Нэя, не тронувшись с места и не зная, что ей говорить теперь. Её всё чаще охватывали раздумья о собственной старости. Так ли уж далеко та и отстоит от дней сегодняшних? Сколько ей осталось кратких мгновений женского ликования? Ну, лет десять, а дальше? Неумолимая утрата свечения кожи и глаз. Костяной скрип, каким обычно скрипят деревья, теряя листву ветреными осенними ночами. Или же скрип остающейся всё также жадной души, не желающей быть заключённой в теле, осыпающем блёстки молодости. Где женское счастье при её редкой красоте? Судорожно хотелось хватать то, что рядом, если он не хочет, таится, оттягивает их настоящее уже сближение, или не будет уже ничего? На все эти правильные вопросы ответить было некому.
Она положила руки на плечи Антона, закрыв зачем-то глаза, как делают героини в фильмах. Он пощекотал ей подмышки и засмеялся по-мальчишески. И она засмеялась. Антон встал, обняв её, и повёл в сторону дорожки, ведущей к одному из жилых корпусов «Зеркального Лабиринта». Нэя еле шла, не понимая и сама, хочет она или нет сближения с Антоном, и к чему оно приведёт?
– Что такое «кофе»? – спросила она, чтобы заполнить молчание.
– Напиток такой. Попробуешь.
Но попробовать ничего не пришлось. В серых и по-дневному душных сумерках, съедающих все цвета вокруг, проявилась ещё одна фигура. И откуда? Сбоку вышел, шёл сзади или навстречу, Нэя не поняла. Как тот акробат когда-то… Глаза были видны отчётливо, ошарашенные, растерянные и от того совсем прозрачные. Он встал перед ними, точнее перед Нэей, одетый во что-то серебристое, как тот же самый акробат, когда он возник на временном подиуме уличного балагана. И у неё сразу же сердце пискнуло и куда-то тронулось вниз, в область живота и ниже, где и растеклось жарким и нежно-алым сгустком предощущения чего-то, о чём вовсе не забылось… Или же в глазах вдруг замерцали алые блики того незабытого рассвета, коему так и не суждено было стать счастливым днём…
Рубашка без рукавов открывала его загорелые, сливающиеся с сумраком, мускулистые руки. Неужели всё вернулось, и миражный акробат станет настоящим, как не сумел в той жизни, так и оставшейся за горизонтом, очерченным навсегда застывшим рассветом… Она протянула к нему руки, как будто ожидала получить тот самый букет, утраченный где-то на дорожке возле Сада Свиданий. А он одной рукой прикоснулся к тому самому цветку, которого коснулся и Антон, – вышитому цветку на её платье. Но поспешно отдёрнул руку, будто уловил остаточное прикосновение, принадлежащее другой мужской руке. Вслед за растерянностью в глазах вспыхнули ревнивый гнев и удивление от недолжных объятий. Нэе даже почудилось, что он сейчас рванёт её за руку и ударит за то, что она посмела дать себя обнять кому-то и ещё.
– Антуан, – произнёс он спокойно, уже не глядя на Нэю, – ты срочно нужен. Полетела система слежения на объекте. Я не мог связаться с тобой. Почему?
Что за странное искажение он внёс в имя Антона? Почему Антуан?
Антон посмотрел на свою руку, уже отпустив Нэю. Она уловила, что ему не было это трудно, а даже легко. Будто он и сам не до конца уверен, что ведёт её в правильном направлении. И вот его освободили от мучительного пути в неизвестность.
– Шеф, я забыл контакт дома. После душа. Думал, отдых до утра. Я провожу только Нэю, а то темно.
– Ты уже не впервые нарушаешь инструкцию, – сухо и бесцветно процедил Рудольф, – ты забываешь о том, где ты?
– Я сама дойду, – отодвинулась от Антона Нэя, не понимая, как Рудольф нашёл их, как настиг, развеял зыбкие замыслы. Рудольф не сдвинулся с места, взирая уже на Нэю сверху вниз. Она еле удержалась, чтобы не умчаться прочь, едва он возник рядом с Антоном.
– Вместо того, чтобы шататься в тёмном лесу, занялся бы лучше самообразованием, если уж не посещаешь обязательных для всех прочих занятий.
– Да ведь я думал, что пока числюсь в числе сотрудников Арсения… – пробормотал Антон.
– В корпусе его бездельников, так будет правильнее, – ответил Рудольф. – Мог бы и сам сообразить, что свободное время тебе дарят не просто так. Сразу и видно, что ты всегда учился лишь под нажимом учителей и мамы. А здесь, Антон, ты обязан научиться самодисциплине.
Антон молчал, а Нэя вдруг возмутилась. Не за Антона, а за себя. Кто смеет указывать ей даже взглядом, что она поступает неправильно? Что она не вольна в своём выборе…
Антон легко отпустил её руку и быстро пошёл к «Зеркальному Лабиринту». А Нэя вместо того, чтобы высказать Рудольфу всё, что думает по его поводу, молчала и с места не трогалась. И он как прирос к тропинке, хотя никто его тут не удерживал. Неожиданно для самой себя она притянулась к нему неведомой силой, как намагниченная, и не могла тому сопротивляться. Рудольф провёл рукой по её голому плечу, и она вздрогнула, – таким горячим показалось прикосновение. Будто он сумел зацепить в её коже каждый нерв, а тот в свою очередь передал импульс в мозг. Голова стала переполненной от гула, идущего от него через её нервные струны к ней внутрь. Она покачнулась, удерживаемая сцеплением рук, пронзительно узнаваемых и ничуть не забытых. Никаких мыслей об Антоне уже и не осталось. Рудольф утопил её губы в своих, оглаживая её без стеснения, да и перед кем тут стесняться… Она уже давно ему своя. Затяжной поцелуй завершился её внезапным стоном, она обвисла в его руках, не соображая уже ничего. Если бы он увлёк её в непроглядную уже чащу, в глушь, в бездну, она и тогда не стала бы сопротивляться ничему.
– Что же ты не ударила меня по лицу? – спросил он, с трудом отрываясь от неё.
– Зачем? – прошептала она.
– Не знаю, по какой причине ты так и не пришла ко мне в «Зеркальный Лабиринт», но зато с лёгкостью отправилась туда вместе с Антоном.
– Как я могла прийти без приглашения? Когда же ты звал меня?
– Ты знала, что я тебя ждал… жду.
– Нет, я не знала. Я боюсь тебя. Я думала, что ты оттолкнул навсегда. Мы с Антоном просто гуляли… – пробормотала она, не умея врать. – Хочешь, мы пойдём туда вместе с тобою?
– А ты хочешь? – спросил он, дыша ей в ухо и прижимая к себе, отлично чувствуя её полную неспособность сопротивляться. Да и сколько можно бегать друг от друга, – Хочу… – отозвалась она.
– Легко же ты меняешь свои увлечения! Ну, прямо с лёту. – он резко отодвинул её от себя, развернул к себе спиной и хлопнул пониже поясницы, как поступают с загулявшими непослушными детьми. – Пошла уж! Поздно! Здесь не так и безопасно в такое время. Не шляйся больше! – и ушёл стремительно, как и появился. «Журавль» так и не смог укротить собственный дух противоречия. Сумрак перетёк во тьму, и несчастная «цапля» резвыми ножками быстро побежала в сторону своего изукрашенного «теремка», ничего не поняв, что было? И как относиться к произошедшему?
– Да никак! – сказала она себе, чуть не плача. Он вёл себя так, будто она непослушный ребёнок, и удар, слабо ощутимый, а унизительный, наказание за ослушание. – Когда же это закончится? Сколько же можно так? – Нэя бежала и уже по-настоящему плакала. Не из-за Антона, она о нём и думать забыла! – Да он реальный урод! Да он реально чокнутый! Как и говорила всегда Гелия…
На террасе Эля с поварихой о чём-то болтали и пересмеивались с дворником, поливающим цветники. Ощутив холод, идущий от струй воды, выплескивающейся через рассекатель, Нэя быстро, чтобы не промокнуть, и чтобы Эля не задела ее пустой болтовнёй, промчалась к себе и закрылась на внутренний замок. Сбросив намокшую от водяной пыли тунику, она влезла в кружевную пижаму, лишь укороченную из-за жары, шорты и майку. Собственное, заявляющее о своих нуждах тело казалось низким, ненужным никому. Нэя забилась в постель, приказав себе ни о чём не думать, кроме работы. Сегодня было столько шитья, что и на завтра столько же осталось, и на послезавтра. Впереди показ. В столице. Она ещё докажет той жабе, чего она стоит! И с удовольствием представляла себе её перекошенную физиономию, которую та пыталась засунуть в лицемерную рамочку фальшивого превосходства над всеми. Она засмеялась сквозь слёзы. Власть воображения осталась у неё такой же сильной, как и в детстве. Реальность часто тускнела перед тем, что она себе могла вообразить.
Несносная ночная собеседница
За дверью кто-то скрёбся, и она увидела на малюсеньком экране маленькое изображение Эли. Здесь в ЦЭССЭИ была фантастическая, на взгляд Нэи, продвинутая техника в бытовом обустройстве. То, что это технический палеолит в представлении землян, она не знала. Она впустила Элю и легла в постель, давая ей понять, что аудиенция не должна быть долгой. Эля приходила каждый вечер перед сном. Она озвучивала блок ежевечерних новостей. Она знала обо всём и удивляла Нэю своей способностью знать о том, о чём не знали прочие. Иногда Нэя допускала её и до разговоров о сокровенном для всякой женщины, что позволялось только Эле – близкой подруге. Ласковая, тонко-проницательная, умная Ифиса осталась, похоже, в прошлом. Она негодовала из-за приближения Эли настолько близко к Нэе. Ифиса не считала Элю примитивной, но мутной и неравной им по своим качествам женщиной. Высказав своё мнение при встрече, она заметно отдалилась. Нежная и былая дружба оборвалась. Ифиса не стремилась уже встречаться с Нэей, хотя они и могли бы видеться изредка.
Эля красила волосы в яркий вызывающий цвет, но не из-за седины как Нэя. Ни единого седого волоса у Эли не было. Она любила быть вызывающей, она торопилась жить, считая, что провела в усадьбе мужа пустые и несчастные годы. Нарумяненная как кукла и в прежних кудряшках, воображая себя юной по виду, она, пританцовывая, вошла, загадочно улыбаясь. О её личном поведении ходили гадкие слухи. Кто их распускал, и что давало к тому повод, Нэю не интересовало. Эля её устраивала. Сплетням она никогда не верила.
– Ты ушла с Красавчиком. Ну как? – Эля пока ещё робко присела на постель, но уже чуя, что Нэя взбудоражена и готова откровенничать о личном.
– Что как? Никак. Видишь, я дома.
– Да ты плачешь? Чего так? Он что, не мужчина? А похож на мужчину.
Нэя растирала слёзы простынёй, – Да мушка в глаз попала, пока я гуляла в лесу. Мошкары столько! Духота же… – зная осведомлённость Эли обо всех заметных здесь людях, она спросила, – Скажи, а тот из «Лабиринта», ну… Как же его? Да. Этот надменный… бывший муж Гелии. Веришь, я не помню его имени, так давно было. Будто Гелии никогда не существовало.
– А как же ты к нему обращалась, когда он тебя подвозил из столицы? В ту ночь, забыла? – сощурилась наглая прислужница, она же единственная подруга. Когда она льстила и угождала при всех, превращалась в прислужницу, наедине же вела себя как ровня, не соблюдая дистанцию, обязательную для всех прочих.
Нэя смутилась, – Да я… я поблагодарила, да и всё, я и не обращалась к нему по имени.
– Лата же озвучила его имя, да и я, кажется, вслух к нему тогда обращалась. Господин Руд, сказала я, какая добрая ночь спустилась на наш мир, какая освежающая прохлада после дикой дневной жары… – тут Эля засмеялась, – Вспомнила? А я тогда подумала, что ты с ним успела договориться о продлении столь приятной прогулки, плавно переходящей во что-то до того и желанное для всякой женщины, если она свободна, молода и здорова пока. Оказалось, что нет. Ты какая-то чудная, будто и не скроена как все. Неужели, тебе не хочется стать для кого-то желанной женщиной?
– Как ты сама? На один или пару раз? А то и наложницей какого-нибудь похотливого бюрократа?
– Уж как получится. Всякое может быть… – и тут так странно, потому что проникновенно и грустно, прозвучало из уст Эли, – А помнишь акробата, что приставал к нам, когда мы возвращались из Сада Свиданий? – оживляясь, она засверкала глазами. – «Добрый вечер»! – сказал он. А я: «Разве время суток можно уподобить человеку, обозвав его добрым или злым»? Ой, умора была! Я подумала тогда, чего это муж Гелии с ума сошёл, решив притвориться каким-то фокусником? Я же видела его в «Бархатной мечте». А он: «Да не я это! Да не мечтатель я ничуть, да не было меня там. Я не брожу по дорогущим заведениям. Я бедный акробат».
– Он не говорил, что он акробат. Это ты сама же и придумала вместе с Реги-Моном.
– А говоришь, что не помнишь ничего, – поддела её Эля. – Сознайся, что ты хотела с ним уйти. Погулять по лесу…Ты всегда притворялась недотрогой, а была точно такой же, как и я.
– В то время? Да как ты смеешь меня в таком подозревать! А ты в то время часто лазила с парнями в гущу леса?
– Если бы с нормальными парнями, мне было бы что вспомнить. А так… Когда тебе семнадцать, а тебя хватает здоровенный мужик – отец семейства, а вокруг ни души… Что было делать после? Только подчиняться и дальше. Воля смята, и тело стало как у тряпичной куклы, в которую играли и не спрашивали, нравится ей это или нет.
– Да кто это был? Теперь-то скажи.
– Отец Реги-Мона.
– Так ты врала, что он всего лишь прижал тебя к дереву после того, как наблюдал твоё купание?
– А должна была всем и всё рассказать? Чтобы в меня тыкали, как в падшую?
– Куда же он потом исчез?
– А я знаю? Он богат был, а для чего-то прикидывался бедным. Не хочу я о нём и вспоминать! Поверь, и у меня есть больные места, хотя Ифиса и думает, что моя душа как подошва у бродяги, грязная и утратившая всякую чувствительность. Давай уж про акробата почирикаем. Эх! Зря ты тогда с ним не пошла. Я же его только перепутала в вечернем полумраке с мужем Гелии, – тут Эля вытаращила глаза и, наклонившись ещё ближе, зашептала, будто озвучивала некую страшную тайну, а кто-то за дверью жаждет её подслушать, чтобы использовать им во вред. Нэя невольно покосилась на входную дверь. Самой ей и в голову никогда не приходило, что можно столь низко подслушивать чужие разговоры, таясь за дверями. – Здесь все так делают, – Эля сразу же озвучила её немой вопрос. – Ты учти. Тут все друг за другом следят и подслушивают. Я уже давно не разговариваю в полный голос, только когда приказываю этим халтурщицам выполнять свою работу, как им и положено.
– К чему ты вспомнила о том парне… непонятно же, кем он являлся…
– Тот акробат был настоящим! Я видела это собственными глазами на одной из площадей, где остановился бродячий театр. Он там был и показывал трюки с исчезновением! Поднялся в воздух и исчез! Я была там вместе с Азирой. Она так и не смогла его потом разыскать, хотя колобродила по всем заезжим театрам в то лето. Пропал и точка!
– Чего она о себе вообразила? Что он выбрал бы её?
– Не знаю. Азира в то лето хотела устроиться танцовщицей хоть куда для подработки денег. Да не брали никуда. Своим не хватало работы, так ей говорили везде. Как-то она сказала мне: «Пошли с тобой в один заезжий бродячий театр». Они иногда заезжали на столичную окраину, хотя их и гоняли из столицы. Азире боялась идти туда совсем одной. Мы и пошли. Там мы его и увидели. Я и поняла, что он вовсе не муж Гелии. Он был красивее, моложе, да и весёлый такой. Да с чего бы муж Гелии стал отираться вокруг бродячего театра? Азира меня толк в бок: «Гляди, какой нереальный парень! С таким сложением, оценить которое способна лишь девушка, познавшая все стороны мужской любви»! – тут Эля въехала в свою любимую колею, -Утратила ты своё возможное счастье! Ведь он выбрал тебя, а не к Азиру.
– Ты же мне и мешала. Браслет не дала взять.
– Я всего лишь проверяла, что он за личность? Вдруг лез с преступными замыслами? Тебя же сковала неподвижность от испуга. А я уже и тогда ко многому привычна была…
– Да ну! Так сразу и узнала бы, каков он! – Нэю охватили сомнения, а был ли тот акробат возле Сада Свиданий, действительно, Рудольфом? Или лишь померещилось ей его сходство с Рудольфом? А Рудольф всего лишь подыграл ей…
Эля продолжала, – Он тоже нас увидел и стал скалиться как в том Саду Свиданий. Только я разглядела его как следует. Нэя! Что за глаза у него были! Как небо, и сияли также. Загар яркий и вовсе не столичный. Точно скитался он где-то далеко отсюда. Вдруг он говорит Азире: «Откуда у тебя браслет»? Азира как раз нашла драгоценный браслет на улице. Редкая штучка оказалась. Наверное, богачка потеряла. Ей везёт. Она вечно всё находит. Она ему: «Хочешь, подарю его тебе за ночь любви»? Он ей: «Разве мужчины бывают продажными»? «Конечно»! Так она ответила. «Если мужчина силён и красив как Чёрный Владыка, какая женщина, понимающая толк в качественных мужчинах, откажется купить у него хотя бы глоток качественной любви. Если ей есть чем заплатить».
«Я не продажный», – отвечает он, – «Я дарю свою любовь только в ответ на ответную любовь».
«Так она и будет, не переживай»!
Он засмеялся. Она не отстаёт. Ты же помнишь, какой она была наглой с самого детства. «Вокруг целый город людей и среди них полно мужчин, которые сами жаждут заплатить за любовь такой бесподобной танцовщицы, какова я». А он видел, когда хозяин театра смотрел номер Азиры, с каким она и сунулась.
«Ты не женщина, ты испорченный подросток», – отвечает он. – «Похоже, у тебя нет отца, если некому тебя воспитывать».
«Есть. Только он, похоже, забыл, что у него есть дочь. Я с детства не живу с ним. Меня воспитывали в элитной школе танцев».
Директор театра отказал ей, сказав, что она не имеет профессионального опыта, и ему такие не нужны. Своих учениц полно – дочерей от собственных актёров. У них же закрытая каста. Редко кого берут к себе…
Браслет! Нэя вспомнила браслет, брошенный в дорожную пыль… А вот Азира нашла. И возникло ощущение, что фантастика тех дней размывает и сегодняшнюю реальность….
– Как же ты всё помнишь?
– Так ведь у меня память пока что не старческая. Я разве старуха, чтобы забыть о том, что происходило не так уж и давно?
– Что же случилось дальше?
– Азира прилипла к акробату: «Тебе понравилось моё искусство танца»? Он ей: «Мне понравилась ты сама. В твоём искусстве я мало что понимаю». Она ему: «Я вовсе не доступна всякому. Я девушка очень дорогая, а по поводу браслета я лишь пошутила. Но с тобой я согласна прогуляться, куда ты и захочешь. Оплата будет с приличной скидкой, поскольку ты мне тоже понравился». Он ответил: «А я никогда не покупаю любовь». «Бери задаром», – сказала она. Тут влез хозяин театра: «Я готов купить твою любовь, если будет приличная скидка». Азира разоралась: «Да я и за двойную оплату ничего тебе на дам, толстый и нечистый бродяга»!
«Я не толстый, я здоровый и чистый! Это ты, тощая продажная шкура, навязываешь себя всем встречным»! – загудел в ответ директор и схватил в ручищу какой-то железный шест. Даже кулиса, стоящая там, едва не завалилась от его рассерженного и зычного вопля. Не хотела бы я попасть под власть такого вот дяди. Он, похоже, и актрис своих колошматил, поскольку одна из них со страхом схватила Азиру за руку, чтобы вытащить её оттуда подальше. Азира замахнулась на грубого хозяина балагана, и они сцепились! Откуда-то выскочили другие актёры, схватили Азиру за руки и хотели сдать хупам за её приставание к мужчинам.
«И эту хватайте! Другую, что лишь притворяется тихоней»! – вопил хозяин. Я едва не лишилась сознания от кошмара происходящего. Тут и вмешался тот акробат. Он виртуозно освободил Азиру от захвата здоровых парней и вежливо говорит им: «Хозяин обознался. Девушки всего лишь пришли поглазеть на актёров вблизи. Разве вы не видите, они совсем малышки»? Нам же он сказал: «Дуйте отсюда! Пока вас не утащили на расправу хупам. И будьте осторожнее, не лезьте в бродячие балаганы». Азире же сказал: «Ищи себе приличного парня и не приставай к тем, кому ты не нужна».
– И вы ушли?
– Да не ушли, а умчались! Но вечером мы пришли на его выступление, о котором он и договаривался с тем директором, Азира подслушала. На выступлении я видела, как он растворился в воздухе. Азира сказала, если бы тот мерзопакостный директор согласился взять её танцовщицей, она нашла бы подступы к тому парню. И тогда её жизнь сложилась бы совсем иначе. Она уехала бы вместе с ним искать тот бродячий театр, от которого он и отстал.
– Ты всё придумала! Обычные твои выдумки. Так уж ты и запомнила всё! Слово в слово, о чём вы тогда и говорили?
– Не слово в слово, конечно. Но суть я передаю тебе точно. Акробат же не был выдумкой, если мы с тобой тоже его видели.
– Да мало ли на свете акробатов, как и бродячих театров! С чего ты взяла, что он был тот самый?
– Ну, может, и другой кто был. Акробаты часто бывают красавчиками. Но странно, согласись, чтобы все они оказались так поразительно похожи на мужа Гелии. Я думаю, ему понравилась Азира, если он начал к ней приставать первым. Она сама всё испортила. Многие мужчины презирают падших.
– И больше она его так и не встретила никогда?
– Откуда же я знаю, кого она встречала потом, с кем была. Она и сама-то этого толком не помнит. Ты знаешь, что она серьёзно болела? Её по счастью вылечили.
– С чего вдруг ты рассказываешь мне о прошлых проделках Азиры? – Нэя не скрывала раздражения.
– Тогда мы были совсем молоденькими, и Азира такой же глупенькой была и притворялась раскованной женщиной, воображая, что это-то и привлекает мужчин. Но мне кажется, она его уже не встретила. Где же встретишь? Бродячие театры кочуют по огромному континенту. В дальнейшем ей попадались только злыдни, которые использовали её тело и топтали душу за свои грязные деньги. Она и сроду никому не была нужна надолго.
– Да чего ты разошлась про этого акробата! Никак не успокоишься! Самой что ли понравился? – перебила её Нэя, сильно задетая упоминанием об Азире.
– Если бы понравился, мой рассказ был бы другим. Я не терялась с парнями никогда…
– Ты не терялась, зато женское своё счастье потеряла безвозвратно! Даже Чапос тебя выгнал!
– Я сама сбежала.
– Что ты мне про бесконечные похождения Азиры затеяла бесконечную дребедень! Я тебя про мужа Гелии спрашивала. Он тут кто? С кем? Тебе Инар никогда о нём ничего не говорил? – Нэя говорила тоном повелительницы и хозяйки, и Эля покорно отвечала, не понимая её гнева.
– Инар? Инар никогда не рассказывает мне ни о чём, ни о ком. Лишь однажды упомянул Ал-Физа, прежнего хозяина, и зубами заскрежетал… Дескать, никто не бывает столь опасен, как облечённый властью человек, да ещё входящий в Коллегию Управителей, для того, кому он обязан спасением от погибели… Я женщина понятливая, дальше определённой черты не лезу, если мне это знать ни к чему. Мир мужчин страшный и опасный всегда. Жестокий.
– Инар любит тебя?
– Он всего лишь человек, который помогает нам!
– Зачем он нам помогает?
– Не знаю.
– Что же говорил тебе Инар о Руде?
– Ничего он мне не говорил о Руде! Разве я когда спрашивала у него о Руде? Мне этот Руд ни к чему. Тут говорят разное. В «Зеркальном Лабиринте» у него какое-то засекреченное отделение. Он живёт один в том же «Лабиринте», никто о нём ничего не знает. Но кое-что слышала о человеке, кому подчинён твой Красавчик. Того зовут Ар-Сен, и о нём ходят какие-то мутные сплетни.
– Какие? – полюбопытствовала Нэя. Больше от праздной минуты перед сном, чем от желания нырять в «мутные сплетни» о непосредственном начальнике Антона. Эля залезла к ней под простыню, обняла как в юности, давая понять свою искреннюю привязанность.
– Здесь любят поднимать жуткую пылевую бурю по всякому поводу. А тут повод возник нешуточный. Девушка пропала без следа. Непростая, не как большинство, которые тут обучаются. Прибыла из аристократических мест. Но отчего-то работала в «Лабиринте» простой технической обслугой, вроде того. Инар намекнул, но так, что затрясся при этом, что родитель девчонки был из самой Коллегии Управителей, – Эля перешла на шёпот. – Мать так тут буйствовала, швыряла видным здешним бюрократам в лицо всё, что хватала руками, одного ранила, запулив в него какой-то пресс для документов. Фляги с напитками для работающего персонала в Администрации била вдребезги, бросая их на пол. Всех подняли на ноги по её приказу, прорыли всю почву и под нею, образно, конечно. Однако не нашли никаких следов пропавшей дочери. Одного Инара и не тронула, только спросила: «Инар? Ты как здесь? Кто тебя сюда запустил»? Инар стоит невозмутимо, тут власть её мужа мало что значит. Тут другие хозяева имеются. У них там, в Коллегии, свои распри. А ты думала? Как и у всех людей. Разумеется, она осталась в неведении о том, чем занималась тут её лилейная девочка, а если и догадалась о чём, то мужу не сообщила. Без вести пропала дочка. И точка. Может, в болоте в глубине леса утонула. Или в озере. А что? Лодки тут переворачивались нередко на самой глубине озера, берегов оттуда не видно. Я же случайно узнала о тайном виновнике скандала. От Чапоса. Встретила его тут в столице…
