Лариса Кольцова
Чужбина с ангельским ликом
Неотвязная идея затащить его в Храм Надмирного Света, уж если он закрыл для меня вход в свою хрустальную пирамиду, никак не поддавалась тому, чтобы сформулировать её по возможности завуалированно, ненавязчиво, но ясно. Такие слова не находились. Вместо слов неизменно возникал раздражающий образ Латы, – матери Иви и неутомимой блюстительницы нравов в моей «Мечте». Не затрагивая меня лично, она всё же постоянно держала меня в зоне своего контроля, о чём сообщал мне мой собственный нейрофизиологический комплекс врождённых чувствований, реагируя на её появление всплеском противного подкожного холодка.
Эля вызнала, Рудольф на самом деле обжимался в «Зеркальном Лабиринте» с кудрявой дочуркой Латы. А сама мамаша не просто так ходила с загадочно-торжественной и застыло – нелепой улыбкой на свирепом лице какое-то время. Лата была красивой и совсем молодой женщиной, вдовой, но именно эта свирепость и создавала вокруг неё такую же личную пустоту, как и вокруг меня. Хотя в моём случае не в моей угрожающей неприступности крылась разгадка того же самого, если по сути. Но Лата явно считала меня своей родственной душой в этом смысле и лезла в подруги, пугая своей настырностью.
На моё же счастье очень скоро дочурка Латы поддалась на ухаживания очередного парня, чем и оттолкнула Рудольфа. Именно тот момент я и наблюдала, когда стройная и распущенная юная особа безудержно обнималась с кем-то у стены, не видя статусного своего жениха. Уверенная, что здесь-то вдали от городских улиц её точно никто не увидит. Но, видимо, настолько частыми и настолько привычными были её шараханья из одних рук в другие, что тут ей не повезло. Её как раз и увидел тот, кто стал вдруг неожиданным и навязавшимся избранником. То есть увидела я и указала на её стиль поведения огорчённому жениху. А так-то он бы и не разглядел, по своей привычке презирая суету окружающего люда и не стремясь наблюдать их затеи. Он лишь сделал вид, что знать её не знает.
Разумеется, Иви могла лишь стать девушкой, купленной на время, что само по себе являлось очень распространённой практикой среди состоятельных людей, озабоченных сексуальным разнообразием. Чем конкретно был озабочен на тот момент Рудольф, не знаю, но такой сумасброд так бы и сделал, когда я вела себя неправильно в его мнении. Он вполне мог поселить Иви в купленном уютном домике в каком-нибудь живописном посёлке. С чем её мама Лата смирилась бы, разумно решив, что домик неплохая замена невинности дочери. Женихи после всего найдутся уж точно.
Меня даже замутило от потока таких вот мутных мыслей и несносных образов. Или же это он чрезмерно растряс меня с утра пораньше. Я всегда не любила рано вставать, чувствовала недомогание, наплыв угнетающих мыслей, острую скорбь по поводу неудачно-сложившейся в самом её начале жизни. По видимости разделяя, но в действительности уже отвлекшись от совместного услаждения, я отстранённо следила через стекло за появлением на пустынной пока что площади машин, Из них выходили собранные или сонные ранние труженики. Но понятно, что они не «трудились» в том же смысле, как я и Рудольф, поскольку такие вот просторные машины с вызолоченными стёклами были редкостью даже для «Лучшего города континента», и редко кто ими пользовался, а уж тем более обладал как личной вещью. И я вдруг поняла, что если ещё немного он продолжит и впредь заниматься таким вот утренним экзотическим отдохновением, я возненавижу его уже окончательно. Как Гелия когда-то…
Колдовской колодец окончательно выпихнул меня наружу и сомкнул свои упоительные воды непроницаемой уже мембраной, поверх которой я и осталась, остро ощутив холод неприкаянности, глубинное одиночество, перекошенность своей женской судьбы, ставшей игрушкой многоликого пришельца, на сей раз притворившегося образованным трольцем-простолюдином, сделавшим блистательную карьеру в закрытом «Лучшем городе континента». До жути загруженным, надменным своими достижениями, недостижимыми абы кому мыслями, снисходящим до мастеровой по пошиву изделий для состоятельной местной уже знати.
Мне захотелось вдруг оставить его немедленно. Вырваться из его силового поля, а уж потом и разобраться, оставаться ли мне и впредь в мерцающем даже издали, бесподобном как днём, так и ночью, здании-кристалле с вывеской «Мечта». Эта «Мечта» не стала пока что по-настоящему счастливой обителью для моей души. Наверное, не знай я Рудольфа никогда, считала бы такую свою профессиональную реализацию высочайшим везением. Но Рудольф… он такому положению дел мешал. Он сделал когда-то меня несчастной и продолжил уже в настоящем укреплять такое вот моё состояние, далёкое от полноценного счастья.
– Поторопись же, не затягивай! Ты не у себя в удобной постельке. Вильт может вернуться… – я торопила его и с самой неподдельной ненавистью таращилась на него, воспринимая его едва ли не как насильника, не доставляющему мне ничего кроме муки. Ему пришлось подчиниться, и он сказал после всего, – Кажется, сегодня у тебя не самое лучшее утро…
– А ты воображаешь, что я настолько страдаю от одержимости своими сексуальными фантазиями, что бегу сюда исключительно ради их утоления?
– Разве не так? – замурлыкал он как котяра, умытый сливками, и полизал меня, словно бы слизывая с моей кожи остатки лакомства. – Что есть в твоей жизни такого, что лучше этого? Только не уверяй меня, что ворох тряпья способен дать тебе то истинное счастье, к чему и стремится всякая творческая женщина. Твой материал для творчества теперь я!
– Ну, хорошо. Если уж ты нашёл возможность подарить мне архитектурный шедевр для моего личного творчества, почему бы тебе не обустроить с тем же комфортом и наше, уже совместное, любовное творчество?
– Ты не довольна моим сегодняшним старанием?
– Я устала от наших странных отношений. После таких вот акробатических встрясок у меня весь день болит всё тело. Тут даже не расслабишься по-настоящему… это всё равно, что спать на шесте. Мне необходимы человеческие условия для полноценной любви, а не затянувшаяся экзотика…
– Ты рассуждаешь как неопытная девочка. Нет ничего скучнее секса в супружеской постели. А у нас с тобой медовый период, неповторимость которого будет сниться тебе всю оставшуюся жизнь.
– Сегодня я уж точно не могу задерживаться, – обратилась я к нему, с усилием напуская на себя вид занятости и высматривая, не возник ли Вильт где-то поблизости? – Тугодум Вильт и думает, и живёт в каком-то замедленном темпе. Если он, конечно, вообще думает…
– Он случаем не собиратель лекарственных трав? – посмеялся Рудольф, – Чего он каждое утро бродит по лесу? Но, похоже, то ли слепой, то ли не те травы ищет, всегда пустой возвращается.
– Ты наблюдателен, – ответила я безразлично, – Может быть, у него там, в укромных зарослях, такие же «райские утехи» как и у нас с тобой?
– Зачем бы ему искать их в лесу, как бродяге или пустынному дикарю, если он где-то же тут живёт?– отозвался Рудольф, неприятно задев меня этим замечанием.
– А сам ты чего же ведёшь себя как бездомный?
– То есть? – опешил он.
– Для чего создана машина? Объясни.
– Как для чего? Для быстрого и удобного передвижения из Бембы в Дрембу, условно говоря, – с чистотой в осчастливленных «насыщенным сексом» глазах объяснил он. Где эта «Бемба», а где «Дремба», я не знала
– Или это я бродяжка и дикарка, которой и пристало предаваться любви под корягой или кустом?
– Не заводись, – мягко осадил меня он. – Природа это подлинный Храм любви. Просто ты того не оценила в силу отсутствия любовного опыта. Но поверь, придёт время, когда ты поймёшь, что самый насыщенный секс бывает именно под открытым небом. Само небо посылает человеку чувство сопричастности к своей вечности… Разумеется, если погода тому способствует, и чтобы свидетели ненужные далеко за горизонтом отирались…
– А для Вильта почему не так?
Он промолчал.
– У меня не совсем обычная выставка-распродажа, а встреча с очень уж важными персонами – аристократками, – ничуть не солгала я. – Проявить к ним безразличие я уже не смогу, – о том, что речь тут о немалых деньгах, я ему пояснять не стала. – Это выйдет мне боком. Меня ославят как зазнайку, и многие салоны откажут мне в услуге перепродажи моих изделий по выгодным ценам. А продавать своё творчество как хлам во второстепенных или уж и вовсе третьестепенных салонах, я не имею права ни как уважающий себя творческий человек, ни как ответственный работодатель…
– Сколько слов и о чём? – перебил он. – Не смеши меня хотя бы тем, что аристократки прибудут за новым тряпьём на эту распродажу, когда даже работяги не все проснулись.
– Так ведь необходимо же оформить экспозицию! Обсудить технические и финансовые детали с устроителями, не считая всего прочего.
– У тебя куча обслуги топчется без всякой избыточной загрузки, а ты сама оформляешь какие-то экспозиции? – здраво рассудил он.
– Эля с помощницами уже вчера всё и оформили, но я должна не упустить из внимания ни единой детали, всё проконтролировать, чтобы не уронить престиж своей «Мечты»…
– Я не для того дал тебе такие возможности, чтобы ты гнулась перед какими-то там устроителями и тётками из дрянных тряпичных салонов. Ты как возникла там королевой, так ею и останешься!
«Королева» – ещё одно загадочное словечко из земного языка. Расшифровки не требовалось. Что-то возносящее меня над всеми.
– Дал мне возможности… – повторила я. Но разве я о том не догадывалась? – Если не уважать своих же коллег, то и возможности не помогут, какими они ни будь…
– Они твоё уважение используют себе в бешеную прибыль, а ты от них уж точно не зависишь. В огромном мегаполисе всегда есть уйма возможностей. Для этого тебе и служит проныра Инар Цульф, насколько я понимаю.
– Все служат лишь себе, – сказала я, не особо-то и веря в старания Инара Цульфа ради моего процветания.
Тайны Ласкиры – моей старшей мамушки
Он быстро утратил интерес к моим профессиональным делам, переключившись на интим. Ради этого он и сном пренебрёг, чтобы уловить меня у стены. В Храм Надмирного Света он со мною не собирался, детей и вообще не желал, а чего хотел?
– Ты так и не досказала мне историю своего дедушки. А я до жути любопытный и не успокоюсь, пока не услышу, каким же образом аристократ оказался служителем Чёрного Владыки?
– Неужели, тебе это настолько интересно? – я надменно опустила ресницы, давая ему понимание, что эта тема для меня бесценна, чтобы её потрошить как шкатулку с грошовыми украшениями, роняя их на пол и не замечая того. Это была высшая ценность моего рода. Дороже каменных слёз и улыбок Матери Воды.
– Если бы ты была в состоянии понять, в какой внутренней пустоте я тут пребываю, ты бы не задавала подобных вопросов. Чем мне украшать тут свой скудный досуг? Да и работа у меня не столь красочна и затейлива, как у тебя. Смотреть ваши фильмы? Меня от них воротит как от мельтешения безумных и чужих снов. Читать ваши книги? Они смехотворны. Обогащать свой несовершенный разум чужой премудростью? Но я считаю свой ум законченно-совершенным, – тут он засмеялся. – Если только развлекаться с трольчихами? Чтобы породить себе трольчат, как делают иные…
– Я тоже трольчиха! – оборвала его я.
– В том-то и дело, что я так не считаю, моя нимфея.
Требовать детализации, какая же в действительности эта нимфея, означало бы разрушение зыбко-прекрасного и воздушно-неуловимого образа, который я могла трансформировать во что угодно, в любое чудесное создание Вселенной. По самой модуляции его голоса, когда он произносил «нимфея», я улавливала, что он имеет в виду нечто чудесное.
– Я знаю о тебе намного больше, чем ты сама о себе. Но вот как раз о дедушке Ниадоре сведений у меня нет.
– Книги троллей, творчество троллей, премудрость троллей это же чепуха для вас. И не у вас ли от всего этого скулы сводит? Зачем хоть кому знать о моём дедушке, если он давно умер?
– О, владычица «Мечты»! Вы решили перейти на вежливо-отчуждённую форму общения?
– А разве мы с вами близки? К чему бы мне развлекать вас историями о своём дедушке?
– Вопрос неправильный. Это же твой дедушка, а не дедушка твоего водилы. Так кем же он был, аристократом или служителем подземного владыки? И не похищенные ли сокровища помогли ему вписать своё семейство в континентальную книгу аристократов?
Таким умозаключением он сильно задел меня. Обвинить дедушку в подделке значимости и знатности своего рода? Одним этим небрежением Рудольф уже лишил себя моей благосклонности. На ближайшие дни уж точно. Дело оставалось за малым. Выдержать его натиск, если он повторится. А что повторится, сомнений уже не было. Я расправила плечи и гордо вскинула подбородок, повернувшись к нему в профиль и сузив глаза, чтобы без слов дать ему понимание недопустимости неуважительных замечаний в отношении моей аристократической семьи.
– Не забывайтесь, вы общаетесь с потомственной аристократкой! А вовсе не с девушками из «Зеркального Лабиринта». Кому ж неизвестно, что они готовы поощрять любые непристойные игры ради низких и возбуждающих эмоций тех, от кого и зависят оплата и прочие служебные льготы женского персонала.
– Всегда относился и отношусь с трепетным и тёплым чувством к твоей семье, – сказал он, вроде бы, и без тени насмешки. – И никогда даже близко не уподоблял тебя тем, кто вокруг. Люблю твоих родных хотя бы потому, что они породили такой шедевр, – тебя! Без тебя моя жизнь здесь была бы абсолютно бесцветной. И это не пустые слова. Для меня все местные девушки на одно лицо, уж поверь. Трафаретные куколки, вылепленные планетарным и сонным Ремесленником из белой глины. Качество раскраски их лиц зависит уже от таланта его подручных подмастерьев. Иногда получаются и любопытные экземпляры, признаю. Но это чужеродные для меня люди, уж поверь.
Мгновенно размягчившись от его признаний, я взглянула на него с благодарностью, – Если я для тебя единственная, почему же ты предложил не мне, а Иви пойти с тобой в Храм Надмирного Света?
– Кто тебе сказал?
– Ты же и сказал.
– Да я тебя дурачил!
– Пойдёшь со мною в Храм Надмирного Света?
– Нэя, ты же умная девочка. Должна понимать, что не стоит давить столь откровенно на столь чувствительные струны мужской души. Возможен их обрыв. Тоньше надо действовать, аристократка ты моя утончённая!
Я согласно кивнула головой, – Приму к сведению. А теперь мне пора уходить…
– Нет! Без раскрытия тайны жизни дедушки я тебя не выпущу.
– Только если ты пообещаешь мне… за раскрытие тайн моей семьи, что для тебя лишь развлечение, а для меня самое дорогое, что у меня и осталось, ты отблагодаришь меня тем, что… – произнести «поведёшь меня в Храм Надмирного Света» я не смогла. – Пригласишь хотя бы в местный дом яств. Я там ни разу не была.
– Обещаю.
Я долго вздыхала, аккуратно расправляя складочки своего платья, прежде чем и приступить к рассказу, не понимая, зачем ему нужны чужие семейные тайны? Никого из моих родных и близких уже не существовало на поверхности континента, согреваемого днём излучением Ихэ-Олы, остужаемого ночью ледяным светом безмерно далёких звёзд. Возможно, и самих останков дедушки уже не осталось в глубинах подпочвы на полях погребений.
– Никакой служитель не посмел бы посягнуть при своей жизни на сокровища Чёрного Владыки. А вот передать тайну их нахождения своим потомкам – да. Если они не служат Мать-Воде и Чёрному Владыке, и если нуждаются, то могут взять из сокровищницы ту часть, что и обеспечит им выживание. Служитель может быть из любого сословия. Чёрному Владыке и Матери Воде человеческие сословные предрассудки не важны. Мой дедушка один знал про загадочные и самодвижущиеся тоннели под континентом, поскольку в нашем имении и существовал один из ходов туда, вглубь планеты. После разорения общины в нашем имении пропал целебный родник, бьющий из-под голубой скалы. Скала тоже стала разрушаться. Это был знак того, что дедушка и бабушка отвержены Матерью Водой и Чёрным Владыкой. А в тот самый день, кода родилась я, родник снова забил из-под остатков скалы. Скала стала опять голубой и кристаллы на ней стали расти как плоды на деревьях. Это правда… Бабушка вовсе не обрадовалась. Она сочла это знаком того, что Мать Вода выбрала меня для себя, и мне уже не будет счастливой женской доли в этом мире… Да и где я могла бы нести своё служение, если община давно рассеялась по континенту… Бабушка сказала, эта девочка родилась вовсе не для того, чтобы принести счастье в свою семью… поэтому она никогда не любила меня, всегда была со мною строга и не ласкала… – в процессе повествования я сумела занять более безопасную дистанцию от него, несколько отодвинувшись.
– Похоже, твоя бабушка пришла в дом к аристократу не с пустой котомочкой, – вполне себе глупо прокомментировал Рудольф мой рассказ, видимо, не зная, что сказать. – Почему же вы были так бедны? – он всё заметнее зажимал меня в угол машины. Я сжимала колени, не давая ему воли.
– Когда? В прежней жизни у нас всего было вдоволь. А те ценности, что считались общинными, были спрятаны дедушкой. Ведь ни он, ни бабушка не смели к ним прикасаться. На папу запрет уже не распространялся, и он знал, где хранится казна уничтоженной общины. Но и он никогда не брал оттуда ничего. А маме сказал, что можно немного взять, если… если он оставит нас по воле Надмирного Отца одних. Но только ради выживания, а не личного обогащения.
– Надо будет подарить тебе кристаллы, чтобы ты украсила бесподобные ушки, если уж у тебя ничегошеньки не осталось, – только и сказал Рудольф, слегка прикусив мне ухо. – Любопытная у тебя семья была. Дедушка – вероотступник, отец – государственный преступник, бабушка – бывшая жрица любви, если уж по сути дела, а мама… вот кто по-настоящему была загадкой…
– Нет! – крикнула я, задетая его очередным пренебрежением при упоминании самых дорогих мне людей, – Всё неправильно ты понимаешь! Папа не был преступником! Как раз наоборот, его погубили предатели!
– Конечно, он не был преступником, но ведь его таким сочли те, кому он и служил. Можно подумать, что я придаю хоть какое значение мнению тех, кто тут власть.
Я принялась оправдывать дедушку, как будто это было важно хоть кому, – Дедушка вынужден был пройти обряд в Храме Надмирного Света, чтобы создать полноценную семью, чтобы спасти бабушку, чем навлёк на наш род грядущие беды. Но он не хотел расставаться с бабушкой. Он полюбил её. Они думали, что удар возмездия за отречение настигнет только их, потому и приняли на себя такой вот риск. А удар возмездия пал на их детей и внуков…
– Ты веришь в этот удар возмездия? – спросил он.
– Конечно. Ведь наша семья не была счастлива.
– Разве мало вокруг несчастливых людей? Мне кажется, их больше, чем счастливых.
– А ты говоришь, что мы сами выбираем быть или нет нам счастливыми. Если бы так было, все стали бы счастливыми.
– В некотором роде права ты, но в некотором смысле прав и я.
Внезапный разлад
– Хочу предложить тебе посетить «Ночную Лиану», – сказал вдруг он. – Зачем бы нам влезать в тот нелепый шар, который тут и устроили под видом якобы шикарного дома яств. Все будут пялиться на тебя, фиксируя каждый кусочек, что ты проглотила, и какого качества блюда я тебе заказал. А потом будут плести, что ты стала такой же доступной, как и твои служительницы, обласканные здешними влиятельными мужами.
– Да, – согласилась я, поскольку вовсе не хотела посетить знаменитый местный дом яств, похожий на огромный прозрачный пузырь посреди лесопарка. Посещение «Ночной Лианы» это уже был сдвиг, хотя и неясно, в какую сторону. В лучшую или уже необратимо-неисправимую для меня? С учётом того, какого рода развлечения там практиковались, с особыми девами в основном…
– Поехали?
Я не отводила от него взгляда. Он был так хорош, когда не строил из себя мрачного «тигра». Я не отдавала себе отчёта в том, что простила его за все неудачные реплики вместе взятые. – Тогда давай поторопимся, я ещё могу успеть к своим коллегам и покупательницам… – сказала я, уверенная, что смогу отвлечь его от затеи предаться любви в особых закрытых помещениях «Ночной Лианы». Никакое любопытство не могло отменить того факта, какого рода женщин там и любили якобы… – А уж потом в столице мы с тобою погуляем…
– Ночью там, в самом деле, хорошо, тихо…
– Почему ночью? Ночные прогулки по улицам столицы меня ничуть не прельщают…
– Как же нет? А когда там празднуют древний праздник в честь угробленного культа? Выходит, не совсем и угробили. Раз жива народная память, жив сам эгрегор – дух прежнего культа.
– Праздник слишком редкое удовольствие, – ответила я.
– А чем же тогда тебе хотелось бы заняться ночью в столице? Насколько я понимаю, тебе некуда пригласить гостя на дегустацию твоих напитков, чью таинственную рецептуру тебе поведала твоя бабушка-жрица. Ведь у тебя уже нет своего жилья в столичном граде, а у меня там нет хрустальной пирамиды, а лишь тесная арендуемая клетушка. Опять будут нарекания, что я не щажу твоего аристократического достоинства и предлагаю ещё один вариант убожества …
Мне показалось, что он продолжает развлекаться надо мной. И это после того, как я бросила ему под ноги всё, в том числе и свои семейные, безмерно дорогие мне тайны!
– В таком случае, вернёмся сюда к вечеру. Я приду в полночь на то самое место, на Главную Аллею, и мы погуляем вместе, прежде чем… – я не смогла выговорить, «прежде чем ты пригласишь меня в свою хрустальную пирамиду, наконец! – Иначе я не соглашусь на продление наших отношений…
– К вечеру неблагоприятный прогноз на затяжной дождь. И это совершенно точно, – он отказывался от прогулки со мной?
– У меня есть зонт. Мне его как раз Лата Хонг подарила. Последняя модель из водоотталкивающего шёлка…
Он, можно сказать, счастливо засмеялся, – А ты не верила, что девушки всегда преследуют меня сами!
– Я и не собиралась тебя преследовать! И не поеду я с тобой! Пусти меня! – выйти вот так запросто не получалось, но вот хотела ли я покидать его машину?
– Кто же тебя неволит? – он вышел первым, даже и не думая меня удерживать. Не оставалось ничего другого, как вылезти тоже. За пределами машины он заботливо расправил моё платье и даже повертел перед собой, – Ты идеальный выставочный образец, моя куколка!
Чуть поодаль стоял Рэд-Лок и внимательно наблюдал за нами, жмуря глаза в непонятной гримасе. Или же это Ихэ-Ола ослепляла его. Я вдруг представила, каково это, заниматься сексом в машине с ним? И меня тряхануло от отвращения не только к нему, ни в чём не повинному, а ко всему, во что и превратилась моя жизнь якобы безупречной аристократки и талантливого модельера.
– Не забывайтесь, господин Руд-Ольф! – вскрикнула я, отпихивая обнаглевшего Рудольфа, посмевшего прикасаться ко мне и на открытом уличном пространстве. Но вряд ли я обманула этим маскирующим жестом хитрющего и опытного Рэда-Лока. Тот реально смаковал мою игру. Мою, как ему мнилось, доступность. Мою, как он воображал, тождественность моим же разгульным девчонкам из «Мечты».
– Где же Вильт, наконец!? – завопила я.
– Да тут я, – вывернулся Вильт из-под чужих машин, стоящих тут скопом. Вместо того, чтобы понять, что в его услугах уже нет надобности и окончательно исчезнуть с глаз долой, этот исполнительный дурак, он же вечный нарушитель трудовой дисциплины, упорно продолжал ждать меня. Как только я вылезла, он заорал, – Госпожа Нэя-Ат! Мы же опаздываем уже по вашей вине!
– Проваливай с глаз долой! – процедил ему Рудольф.
– Что? – оторопел бедняга, – я подчиняюсь лишь господину Цульфу, а не вам. Не слишком ли много себе позволяете? – он беспомощно взирал на меня, ища моей поддержки. – Господин Цульф потребует объяснения, почему я не сопровождал госпожу по её надобности. Мне слишком дорога моя работа, я добивался её ценой таких усилий. Госпожа должна была предупредить господина управляющего, что в моих услугах на сегодняшний день не нуждается. Только тогда я и позволил себе, как вы выразились, провалиться, уж не знаю куда. А так, что я скажу господину управляющему Цульфу? Что госпожа Нэя-Ат решила совершить прогулку? С кем? Я не знаю ни вашего имени, ни вашей должности… – он оказался не таким уж и мякишем, как можно было подумать прежде.
– Разве Цульф является телохранителем госпожи? – спросил Рудольф презрительно. – Она сама вольна выбирать, с кем, когда и куда ей ехать! Пошёл отсюда прочь!
– Она, может быть, и вольна, да я не волен менять тот рабочий распорядок, которому вынужден подчиняться! – смело ответил Вильт. Разумеется, всё обстояло совсем не так, и не было Инару ни малейшего дела до того, с кем я поеду, и где будет сам Вильт-Нэт, предоставляемый мне для моей же надобности, если я отпущу его гулять, коли уж мне вздумается такое. Но тут сам Рудольф чем-то задел человека, – своим высокомерием, наверное, а я слишком затянула свою молчаливую паузу.
– Ты чего молчишь? – спросил Рудольф у меня, а затем властно потребовал, – Садись, откуда и выскочила! А он пусть топает отсюда, пока я не зашвырнул его в гущу леса, откуда он и вылез!
Я испугалась его недоброго накала, не адекватного самой ситуации, поразившись и его безразличию к тому, в каком виде он выставляет меня перед посторонним человеком, штатным водителем в Администрации города.
Вильт сообщит о стычке не только Инару, чьё мнение обо мне так и останется для всех тайной, но и прочим досужим болтунам. Да той же Лате-Хонг, у которой он также служил водителем. А шибани Рудольф этого задиру, а он и заорёт на всю округу? По счастью, Рэд-Лок уже успел покинуть пределы города, насладившись перед отбытием моей фальшивой «аристократической безупречностью». Нет, он ничуть не осуждал меня, а лишь прикидывал, получится ли у него занять очередь за Рудольфом, когда тому наскучит «экзотика секса» где попало. Для Рэда-Лока такие отношения с девушками являлись нормой жизни вокруг.
– Он прав, – сказала я Рудольфу, вынужденная признать, что слишком поторопилась со своим податливым размягчением не там, где следовало. Сказала тихо, почти прижавшись к нему, чтобы Вильт ничего не расслышал, – Я не твоя жена, а ты, как я понимаю, свою рубашечку припас для той, кто соблюдает невинность и не поедет в «Ночную Лиану» ради тех удовольствий, которыми одарит тебя лишь после посещения Храма Надмирного Света. Мне только скандалов с твоим участием не хватает. Я и так устала от скандальных историй со своими девчонками, в которых я, как и всегда, главная виновница.
Вильт-Нэт злорадно щурился, без боязни взирая в лицо учёного зазнайки, кем и считал Рудольфа, уже поняв, что я на стороне попранного достоинства честного труженика. Он и в самом деле был простодушным парнем, и я впервые видела его столь ощутимо задетым. Уж точно он ввязался бы в драку при всей несовместимости их весовых категорий. Вообразив подобное зрелище, в котором неизвестно чего было бы больше, ужаса или смеха, я истерично засмеялась, озадачив обоих несостоявшихся бойцов, напружинивших свои кулаки. Рудольф какое-то время не верил, что я откажусь от его заманчивого предложения, а когда я села в машину к Вильту и захлопнула дверцу, он понял, что я опять его переиграла. Что я за ним не бегаю и не буду.
Уже за стеной на лесной дороге он бешено обогнал нас на своей более скоростной машине, мелькнув в открытом окне своим роскошным профилем всё того же свирепого «тигра». Чего ради он и возвращался в ЦЭССЭИ, если опять мчался в сторону от него, оставалось лишь гадать. От только что пережитой отрадности не осталось и следа.
Наполнение его жизни являлось для меня полнейшей тайной, и кто именно ждал его в столице или ещё где-то, тоже было покрыто непроницаемым, тревожащим, будоражащим меня ревностью, мраком. Быть открытым и добрым надолго у него не получилось. Решать, какова его подлинная суть, приходилось мне самой. Вероятно, он был двухсоставным, что угрожало моему будущему несомненными проблемами. А то, что он моё будущее, я чуяла тем самым особым чувством, которое у меня было. Но которое моя бабушка не пожелала у меня развить по-настоящему, хотя и знала, как это делается.
Моя бабушка прожила свою жизнь вечной лицедейкой, – простой душевной женщиной-умелицей на все руки и гадающей лишь время от времени ради удовольствия. Или ради небольшого приработка, когда опустились на её плечи нелёгкие времена. Только я видела, да моя мама, – когда бабушка работала, возникало ощущение того, что у неё лишняя пара рук. Так быстро и виртуозно обычные люди работать не умели. А на самом-то деле душа её была глубока, чиста и темна, как колодец, где на дне сокрыты немыслимые тайные сокровища. И как часто, – да почти всегда! – молодые люди взирают с откровенным снисхождением, если деликатны, а так с брезгливостью в основном, на подобные обкрошившиеся от времени старые колодцы, не ведая, какие очищенные от всякого временного сора, вечно- юные и родниковые воды скрыты в их глубине. Но когда вся жизнь в целом искажена неправедностью, то стариков и за людей-то не считают. Сквозь них смотрят, как сквозь досадные тени, заплутавшие на дороге, ведущей к Надмирным селениям.
Жалела ли я об этом? О собственном невежестве? Нет. Не все тайны легки и отрадны, не все они способствуют сладким снам. Бабушка же отлично знала, что её тайны мне не понадобятся. Исключая чисто-практических и бытовых, а также тех внешних и декоративных завитушек на крышке прочно запертого ларчика, которыми я и буду развлекать Рудольфа время от времени. Ведь он мог любить только необыкновенных женщин.
Я долго таращилась на опустевшее лесное шоссе, удерживая в памяти его облик, его чёткий и необычный профиль в открытом окне, весь его обиженный вид, когда сверкающая его машина пронеслась мимо, и решая, правильно ли я поступила? Да, внушала я себе, страдая от мысли, что могла бы в данную минуту ехать с ним рядом, могла бы вечером ужинать с ним в «Ночной Лиане», могла бы начать совсем уже другую главу своей, скучно-затянувшейся в её однообразии, жизни в таком особом городе, единственном на целый континент. А ночью? Пришёл бы он демонстрировать своё устремлённое ко мне «сокровище», требуя его приласкать… Да конечно бы, пришёл, а я… отлично бы воспроизвела все его сладостные уроки. Уж если и бабушка, будучи дисциплинированной жрицей Матери Воды, не устояла перед дедушкой Ниадором, то куда мне-то было устоять перед тем, кого я любила и с кем стала женщиной…
Я роняла слезинки, украдкой подбирая их на своих, уже бледных, щеках. Вильт сочувственно поглядывал на меня, время от времени отвлекаясь от дороги.
– Да нет у этой Иви никакого жениха! – выдал он, наконец, – Кто-то всех ловко разыграл. Видели же сами, как она жмётся к другим парням. Какой ещё тут жених! Чего же и плакать? Жених, как мне показалось, уж точно будет вашим. А не захочет, то парней-то сколько в городе образованных. Я так понимаю, вы женщина очень разборчивая, с большим вкусом, хорошим образованием и добрым характером, а ради денег с кем попало в Храм Надмирного Света не войдёте…
