Лариса Кольцова
Чужбина с ангельским ликом
Он привычно и молниеносно разделся и лёг рядом, не сразу желая её будить своим прикосновением. Долго её рассматривал и гладил только кончиками пальцев, от чего она стонала во сне и прижималась, чувствуя его. И только когда сон покинул её, он увлек её в огненную бездну…
Всё происходило с активной страстностью с её стороны, он не давал ей времени на размышления, вопросы или протесты. Он увлекал как смерч, спутав в ней прошлое с настоящим, сон с бодрствованием, страх с наслаждением, ясность с бредом, и слёзы со счастливым смехом. А когда всё закончилось, он погрузил её в сон, ласково гладя спину вдоль позвоночника и что-то говоря ей на языке, которого она не знала. Она даже успела ощутить то нажатие, мимолётно болезненное, от которого отключилась…
Проснулась уже одна и ничуть не верила тем последним фразам, которые остались в ней, услышанным перед тем, как провалиться в уже настоящий сон, вызванный его непонятным воздействием.
– Тебе нравятся наши совместные сны? – спросил он.
– Нет. Я хочу проснуться.
– Но ведь когда спишь, можно позволить себе всё. Ведь сны принадлежат только тебе одной, за них тебя никто и не осудит, никто их не увидит, и ничего никогда не узнает. А я тебе разрешаю всё, твоё счастье это и моё счастье, а твоя радость только усиливает мою.
– Как же пирамида, та, хрустальная? Что разбилась? Она выстроена опять, я видела. Почему ты не зовёшь меня туда?
– Когда ты ко мне привыкнешь и уже не сможешь без меня жить, тогда я возьму тебя туда. И почему ты думаешь, что она разбилась? Когда?
– Тогда. В ту ночь, когда был убит Нэиль. Ты ушёл, и всё было кончено.
Он оборвал её речь тем, что начал ласкать, закрыв её губы своими губами, не давая говорить ничего.
– Только скажи, ты сон или явь? Почему ты не похож на дневного Рудольфа?
– Вопрос неправильный, – засмеялся он.
Днем между ними была пропасть без моста, а ночью прошедших девяти лет – пропасти не было.
И настоящие сны снились ей, но и они были странными уже тем, что не отличались от реальности. Однажды приснилось, что она бредёт по плантациям Тон-Ата, – только цветов не было, рабочие убрали их. Колючие и ползучие стебли царапали лодыжки, а ступни отчего-то не кололи, хотя Нэя видела себя босиком. Она вышла к реке и устроилась на поваленном дереве на берегу. Он поднимался по косогору, и удивительный золотистый песок осыпался вниз. Он где-то потерял свою обувь и выходил босиком, в коротких выше колен штанах, которые назывались «шорты», хотя никто не сказал ей об этом. Он сел рядом с нею и стал гладить ноги, забираясь всё выше ласкающими пальцами, – Читаешь, моя умница? – и сбросил книгу с её пунцового подола.
– Нельзя, – Нэя отпихивала его руки, – у меня есть жених.
– Что мне твой жених? Если твой муж я. Я один знаю вкус твоего бутона…
– Какого ещё бутона? – Нэя стыдливо зажимала ноги.
– Ты сама вся бутон, в этом алом платьице, моя несравнимая ни с кем девочка. Только с тою, кого ты не знаешь, но кого я и сам уже забыл, а ты напомнила, когда любила меня в ответ страстно и радостно.
И Нэя видела его волосы, похожие цветом на светлый и чистый кварцевый песок. Волнистые волосы мерцали. – Почему волосы мерцают? – спросила она, гладя их.
– Это же Солнце, – ответил он, – его лучи запутались, и в твоих волосах тоже…
Он гладил её волосы. Нэя в ужасе вспомнила, что она поседела, а он ничего не знает. Золотисто-рыжий цвет волос ей не принадлежит, её же подлинный цвет он забыл. И она заплакала об утраченном времени, об утраченной юности его и своих волос. Прижалась к его груди и жалела его…
Проснувшись, она всё ещё была в его объятиях. Они судорожно любили друг друга, будто навёрстывая то ушедшее время, о котором она только что плакала. Она даже не совсем ясно понимала, где она его любит, во сне или наяву?
– Когда я прибыл сюда, то в одну из ночей ты приходила ко мне в отсек, – сказал он, – Я запомнил тебя и сразу же узнал впоследствии. Возможно, это и не было сном, а чем-то, чему объяснения нет. Ваш подземный владыка, видимо, прислал мне весточку из будущего.
– Подземный владыка? И что я тебе говорила?
– Ты любила меня. Я всегда помнил вкус твоих сосцов и сразу же узнал тебя, вернее, вспомнил… твои губы, твою нежную грудь невозможно было забыть.
– Как я тебя любила? По-настоящему?
– Да. Ты отдалась мне вся полностью.
– Но ведь в то время я была совсем маленькой и… я не могла никуда прийти…
– Это было измерение будущего времени, куда мне некто позволил войти. Повелитель вашей планеты дал мне нечто вроде пропуска на долгое проживание здесь, позволив вкусить частичку того пиршества, которое для меня и припас на будущее. Я же тебе говорю.
– Зачем он так поступил? – спросила она.
– Не знаю, – ответил он.
– Я знаю. Он хотел, чтобы ты оставил здесь своего сына. Точно также было с моей бабушкой когда-то…
– С твоей бабушкой? Но ведь, кажется, её присвоил себе несдержанный жрец без всякой санкции на то со стороны черного владыки, – засмеялся он.
– Ты хотел бы сына? – спросила она.
– Никакого сына от местной женщины у меня здесь не будет! – ответил он.
– А если он родится? – спросила она.
– Если он родится, то я его здесь не оставлю! – ответил он.
– Отнимешь у меня? – спросила она.
– Разве у тебя есть сын? – спросил он с невесёлой усмешкой.
– Но ведь он может родиться…
– Нет! Я запрещаю тебе вести такие разговоры!
– Ты же мой сон, потому и запрещать мне ты ничего не можешь.
Потом они уснули. И последующее пробуждение произошло уже в полном одиночестве. Ногу свело от неудобной позы, и продолжало казаться, как и во сне, что это сухие стебли колют её, те самые, которые были благоуханными некогда цветами. Запахом цветов с плантаций было пропитано всё её белье, их лепестки хранились в её вещах, не только духи, запасы которых остались у неё после жизни с Тон-Атом.
– Руд, – прошептала Нэя, прижимаясь к пустому месту, к вмятине на подушке, оставленной якобы сном. – Прости меня, я не умею возвращать время, которое я бездарно похоронила в тех плантациях, а Нэиля я всё равно этим не воскресила, похоронив с ним и свою первую молодость.
В последний свой приход он сказал, – Не крась волосы в такой цвет. Мне больно это видеть.
– Почему?
Он ничего не ответил.
– Потом я дам тебе и другие ощущения.
– Зачем? – не поняла она.
– Для того, чтобы ты уже не терзалась своей виной,
Она опять его не поняла, – Когда? Дай мне всё сейчас.
– Потом. Когда ты полюбишь меня настолько, что сможешь тоже простить за всё.
– За что? – она обняла того, кто стал вдруг прост и нежен как мальчик. Она, гладила смешной ёршик его седеющих волос и упивалась странным ощущением, что он точно будет отцом её сына. Лицо ничуть не соответствовало проклюнувшейся седине, как было и у неё. Но, как она воображала, он ни о чём не догадывается.
В эту ночь в её «Мечте» перед началом совсем уже другой фазы их будущего существования, но о которой она не знала как о завершающейся уже главе, – одной из многих глав её фантастической жизни, – он заявился небритым и кололся, как и тогда в доме Гелии. Она гладила эти милые колючки и слегка тёрлась о них своим подбородком, вспоминая, каким же родным и добрым он тогда был. Таким, каким она никогда уже не видела его здесь в ЦЭССЭИ. И только в кристалле, не выпускающем наружу их тайну, он вдруг вернул себя.
Дневники Нэи. Игра не может заменить жизнь
Я пришла к Инару Цульфу и потребовала у него, чтобы уже на следующее утро он приехал к Главному Шоссе, куда выводит тропинка от холма, на котором и красовалась «Мечта», после чего отвезёт меня в старый дом Тон-Ата. Я не желаю больше жить в этом «Скучнейшем городе континента», не желаю больше работать в «Мечте». В первое время поживу в пустом доме бывшего мужа, но быстро приобрету себе столичное пристанище, поскольку средства позволяют это сделать, а уж с работой непосредственно в одном из столичных салонов я уже договорилась. А там и своё предприятие открою…
Инар Цульф до того расширил свои глаза, что они стали у него квадратными. Его узкое и несколько женственное лицо, с довольно гармоничными чертами, сделалось меловым, как в тот самый наш разговор по душам, что называется. Я подумала, что если бы не излишняя старообразность его облика, он был бы и ничего себе. Такими не идущими к делу мыслями я отвлекала себя от всей ситуации в целом, чтобы сохранять ледяное спокойствие и уверенность в себе.
– Вы наивны, госпожа Нэя, – ответил он, наконец, после затяжного молчания. – Какое предприятие? Вас сомнут и ограбят зубастые конкурентки, имеющие нешуточных покровителей. Вас будут эксплуатировать куда как более нещадно, чем проделывала это сестра Чапоса…
– Как? Моя бывшая хозяйка была сестрой Чапоса? – но мне и это было уже всё равно.
– Одумайтесь! Куда вы собираетесь деть всё то, что удалось создать в вашей «Мечте»?
– Так вы себе можете всё забрать, а мне выплатить, что мне и причитается. А поскольку вы честный человек и связаны загадочными узами с Тон-Атом, ничуть не сомневаюсь, что вы отдадите мне то, что мне и положено. С учётом же того, что здание-кристалл собственность некоей корпорации, то её и заберут те самые персоны, которые и дали нам с вами возможность организовать там это предприятие. Конечно, цветники жалко, – пропадут…
– Какие цветники?– задохнулся он от удивления и беспомощности, – О чём ваша речь? Когда вы пускаете по ветру такую драгоценность, равной которой нет, и не будет, в этой вашей столице…
– Как же вы сами-то предлагали мне бросить мою «Мечту»?
– Я предлагал вам? Я всего лишь передал вам просьбу вашего мужа о встрече с вами.
– Ну, так и скажите ему, что я готова к этой встрече.
– Не могу, моя госпожа Нэя. Я не имею связи с господином Тон-Атом.
– Как же так?
– А так. Он возникает, когда ему и бывает угодно. И исчезает без объяснений того, когда появится вновь. Я же не обладаю такой недопустимой самонадеянностью, чтобы лезть к нему с расспросами.
– И где же конкретно он возникает, как вы говорите? – я решила выпотрошить из него все возможные сведения.
– Он любит иногда посещать дом яств «Нелюдим». Там подают изумительную запечённую белую рыбу, но фаршированную свежей алой или фиолетовой икрой особых пород рыб, что водятся в очень отдалённых реках, почти у предгорий. И кто доставляет этот деликатес, мне неведомо…
– Не о рыбе я! Фу, меня даже затошнило при упоминании вашей рыбы…– я приложила платок к своим губам.
– Почему вас тошнит? Вы точно здоровы?
– Вы о себе побеспокойтесь. И не увлекайтесь посещениями домов яств, где хозяин самый настоящий бандит.
– Какой бандит? – удивился он.
– Да Чапос же.
– Он давно уже социально одобряемый человек. Его бизнес честен в том смысле, что у него в «Нелюдиме» самая отменная и свежая еда…
– Опять вы о еде! – я встала, – Вы же сами обещали, что я смогу вернуться в тот необитаемый дом мужа в любое угодное мне время.
– Да как вы, изнеженная женщина, собираетесь там жить?
– Там осталась запертая кладовая, где сохранены все бытовые вещи, вплоть до запечатанного постельного белья, посуды. Ключ я сохранила. Даже консервы длительного хранения там имеются. А уж свежую еду вы мне доставите. На первые дни. Потом я оплачу себе курьера в столице, чтобы тот доставлял мне еду на указанный адрес. А потом куплю себе отличное жильё в хорошем столичном районе. Я не прежняя растерянная и абсолютно бедная женщина, которую вы помните, Инар. У меня много денег, а ещё больше деловых связей в той самой сфере деятельности, где я и могу себя проявить. Если захочу этого. Поскольку несколько лет я уж точно смогу существовать и без всякой работы…
– Тот небольшой задел, что у вас есть, вы считаете богатством? – усмехнулся Инар.
– Конечно, я не собираюсь покупать аристократических имений, но денег на безбедную жизнь мне пока что хватит…
– А потом-то что?
– Выйду замуж! – и я гордо вскинула свою голову, глядя надменно на этого бледного и ничтожного вопрошателя.– Или у вас в этом сомнения?
– Ни малейших.
– Вы меня поняли, господин Цульф? – я придала своему голосу властное звучание, как разговаривала обычно со своими нерадивыми служительницами, если сердилась.
– Я понял, – еле слышно отозвался он и опустил голову, – Завтра на рассвете жду…
Никому и ничего не сказала я о своей затее бегства. Просто тихо исчезну, а уж остальное всё произойдёт вне моего наблюдения и участия, а соответственно, без значительных, да просто невозможных для меня, нервных затрат. Собрала втихую свой небольшой баул, куда убрала все свои деньги и драгоценности, стараясь не думать о своих дорогих мелочах, платьях, посуде и прочем барахле. Потом как-нибудь верну при помощи того же Инара Цульфа. Всё это дело наживное, и даже избыточное. Мне не привыкать к утратам. И поспешила на выход, как только край неба окрасил золотисто-розовый свет пока ещё не зримой Ихэ-Олы, спешащей к своему ежедневному и неотменяемому выходу на небесные пространства. Ночь, жаркая и сухая, почти не оставила после себя влаги на моих цветах, и только скупые редкие росинки поблескивали кое-где, что говорило о том, что ленивый служитель Ихэ-Эл пренебрег вечерним поливом, отложив его на утро. Я привычно возмутилась его неисполнительностью, но тут же усмехнулась тому, что теперь-то мне всё равно, что произойдёт с моим садом, если уж и сама «Мечта» обречена исчезновению. А что будет с опустевшим зданием, мне-то что?
Едва выйдя на Главную Аллею и плюхнув баул на окраину шоссе, я вынуждена была отшатнуться, поскольку, как вихрь, мимо пролетела машина с вызолоченными стёклами и резко затормозила чуть поодаль. Дверца открылась и Рудольф, не выходя из машины наружу, потребовал, чтобы я приблизилась к нему. С наигранно-надменным лицом, чтобы скрыть свой испуг, я подняла свой баул и подошла к машине. Не вылезая наружу, он вырвал у меня из рук баул и бросил его на заднее сидение. Я вынужденно села на переднее место рядом с Рудольфом, отметив, что впервые он даже не прикоснулся ко мне, даже не повернул ко мне лицо, глядя вперёд, явив мне на обозрение тот самый профиль «свирепого тигра».
– Объяснись! – потребовал он. – Что это за новую ролевую игру ты изобрела?
– Какую игру? – спросила я. – Быстро же Цульф побежал тебе обо всём доносить…
– Ты же всё время играешь во что-то! Сначала бабка со своей галиматьёй из неких таблиц задурила тебе с детства голову, потом твой ветшак – гиперсуггестор семь лет гипнотизировал тебя неведомо где… И здесь ты после своих игр в какую-то недоступную жрицу решила поиграть в придорожную бродяжку, навязав мне роль похотливого местного бюрократа, и, строя из себя неудачницу, и меня же и возненавидела за то, что я… распоясавшееся животное. Ты ведь так считала? Дралась, царапалась. И только твоё ангельское кукольное личико мешало тому, чтобы я задал тебе трёпку, как следует за такое поведение! А ведь это маска ангельчика скрывает за собой умную и тонко устроенную женщину. Хотя твой ум есть ум отвлечённый, как это и свойственно художественным натурам.
– Но ведь это ты уже потом навязал мне игры в любовь вне измерений реальной жизни. Разве не так? Это же ты притворялся персонажем эротических сновидений…
– Ты сама так и не соизволила проснуться!
– Вот и проснулась, что теперь? Опять предложишь «насыщенный секс» в машине?
– Даже не собираюсь, – пробурчал он, продолжая отворачивать от меня своё лицо.
– Тогда поехали! Вези меня к Цульфу, в Администрацию. Надеюсь, он уже на рабочем месте. Он известен своим ранним режимом работы…
– На рассвете все учреждения закрыты, – ответил он.
– Тогда отвези меня к моей знакомой, адрес я тебе укажу по дороге. Её муж владелец Творческого Центра, и я остановлюсь пока что в их большом доме на берегу «Узкого рукава Матери Воды»…
– Ага! Спешу! Никуда ты не поедешь! И учти, я заблокировал возможность для тебя покидать пределы города. Временно. Так что тебя никуда и не выпустят отсюда.
– Зачем? – поразилась я. – Зачем я тебе?
– Затем. Я затратил на всё это устройство твоей дурацкой «Мечты» столько сил, материальных ресурсов и времени не ради того, чтобы ты всё это развеяла по ветру! Ты тут возникла не ради развлечения от скуки здешних троллей, а ради меня! И ты останешься здесь! Я задыхаюсь от скуки и тоски в этом, как ты и отметила, «Скучнейшем городе континента», живя тут, как заключённый без возможности побега, ибо бежать мне отсюда некуда! И только когда я вернусь на свою Родину, ты будешь свободна.
– Я не желаю больше играться с тобой в «Мечте», где меня могут раскрыть рано или поздно и объявить падшей. Да та же Лата завела у меня под носом целый штат своих осведомительниц… Если только ты сменишь локализацию места для сеансов «насыщенного секса»… Например, в твоём жилье в «Зеркальном Лабиринте». Тогда, может быть, я и соглашусь…
– Я там не живу. Могу предложить тебе «подземный мир», в твоём определении.
– Надеюсь, там нет поблизости Чёрного Владыки? – спросила я, как-то удивительно быстро обрадовавшись такому вот развороту событий.
– Раз есть подземный мир, есть и его владыка, – ответил он, не меняя своего насупленного выражения. – Решила меня подразнить и на этот раз? Убежать, и чтобы я опять рыскал в поисках твоих следов, обнюхивая все столичные закоулки? Смотри, не заигрывайся. Всякая игра имеет дозволенные границы. Не разочаруй меня. Я, знаешь ли, научился отлично прощупывать тебя. И не только благодаря внешнему осязанию, но и всякий твой внутренний нейрон знаю на ощупь! Я ангельским женским ликам не верю!
– Тоскуешь о Гелии? – спросила я с нервической и ревнивой дрожью в голосе. Почему-то сразу же я о ней подумала.
– Я даже забыл её лицо! – ответил он раздраженно.
Я не поверила, потому что так не было. И впоследствии я убедилась в своей правоте. Удивительно, насколько сильно меня задевала его давно прошедшая жизнь. Он развернулся ко мне, глядя на меня пристально и так, будто впервые увидел. И я замерла, ожидая его прикосновений. Но их не последовало.
– Давай так поступим, – сказал он уже спокойно, – Ты возвращайся в свою «Мечту». С полным забвением при этом своих негодных замыслов и бредовых планов на будущее. Я прощаю тебе твой несостоявшийся побег, а ты радуйся, что так всё получилось. Если бы ты сбежала, я не стал бы тебя искать и забыл бы о тебе навсегда. Живи, работай и не дёргайся больше. Мы выдержим некую паузу, а потом я дам тебе знать о себе.
– Как же мои клиентки и заказчицы-аристократки в столице…
– Обойдутся как-нибудь. Шей для местных.
– А куда я дену свои излишки? – возмутилась я, нервически оглаживая подол своего платья.
– Спохватилась! Сама же едва всё не бросила местным ворам на разграбление. Или ты воображаешь, что все вокруг так же честны и щепетильны, как и ты? Ты же не вечно будешь сидеть тут взаперти, – он положил свою руку на мою ладонь и сжал её. – Если будешь хорошо себя вести, выход за пределы города будет для тебя открыт, как и прежде.
– Почему ты распоряжаешься мною, если я не твоя жена? – спросила я.
– Не моя? А чья же ещё? – спросил он и обнял меня. И я сомлела без всякой надежды избавиться от его неодолимой инфлюации, от покоряющего воздействия, от собственного ответного влечения к нему. Уже не представляя, что произошло бы, если б вместо него приехал Цульф. Как я жила бы в пустом и мрачном доме, провалившись в те омертвелые уже прошлые дни, о которых и вспоминать страшно?
– Вот что я хотел у тебя спросить… – он отодвинулся от меня. – Ты была в близких отношениях с Антоном?
– Если ты говоришь о том, что чуешь трепет каждого моего нейрона как свой собственный, если читаешь мои мысли, зачем тебе мой ответ?
– Да или нет? – рыкнул он.
– Да, – ответила я и приосанилась, гордо вскинула свой подбородок. Назло ему. – Была и есть в отношениях близкой дружбы с ним. А какого ответа ты ожидал, провидец? Отпустишь меня за стены прямо теперь? – и я сделала разворот к заднему сидению, чтобы вытащить оттуда свой баул с драгоценной ношей.
– Сиди! – прорычал он, опять преобразившись в мрачного тигра. – Аристократка. Отшлёпать бы тебя, да ведь ты в таком случае и подкоп под стену сделаешь, а убежишь. Или наймёшь своего покорного бывшего слугу Вильта, и он вывезет тебя в какой-нибудь коробке, завалив тряпьём, как самую настоящую уже куклу.
– Это мысль! – одобрила я. – Да я ведь могу и Антона о том же попросить. Он же, как и ты, проезжает без всякой проверки по универсальному пропуску.
– То, чего я не видел сам, и никто того не видел, можно и не брать в расчёт, – произнёс он. – В конце концов, ты не девственница, а бывшая жена островного колдуна. Если я с этим смирился, то уж и со всеми прочими разберусь… – тут он приблизил ко мне своё лицо, притронувшись губами к моему лбу, – Я зверски скучаю…
– Почему же зверски? – спросила я, невольно поддаваясь его ласке. – Разве ты зверь?
– Зверски означает неразумно…
Мы стали целоваться, и целовались так долго, что я не заметила, как он с завидной ловкостью обнажил мою грудь, чтобы напитаться тем самым «любовным нектаром», которого в действительности у меня не имелось, но раз уж ему нравилась такая выдумка, то и я чувствовала ответный всплеск своих нейронов… Как я хотела в данный миг, чтобы мой ребёнок был прижат к моей груди, – наш ребёнок! И уже настоящий живительный молочный нектар питал бы его тельце… И я вдруг полноценно ощутила то, что впервые смогла ощутить лишь в «Мечте» во время наших странных путешествий в мир сновидений наяву. Я едва не отключилась от внезапной остроты переживаемого момента, теряя нить реальности и соскальзывая в глубину того самого блаженного колодца, из которого никогда не хочется выныривать наружу…
Я очнулась от собственных стонов, – Я согласна на твой подземный мир… поедем туда прямо сейчас… – промямлила я, приходя в себя и поражаясь тому, с какой лёгкостью я готова была отказаться от него только что. Сбежать, всё бросить. Ведь замены ему нет! И такой «Мечты» уж точно никто мне не подарил бы.
– Я почти наяву увидела нашего возможного ребёнка. Чудесного светловолосого мальчика. Я кормила его грудью и испытала вдруг… то самое, как твоя земная жена когда-то во время кормления твоего первого сына. Он выглядел таким пригожим, Руд, милый…
– Ты не выспалась, что ли? – спросил он, – Если видишь сны наяву. Я не могу сейчас. Мне необходимо в самое ближайшее время попасть в Коллегию Управителей, а там, знаешь, опозданий не прощают.
В отличие от меня он вовсе не потерял берега реальности из виду. Голос звучал трезво и даже сердито. Но это могло быть от его же нежелания ехать в столицу прямо сейчас, когда необходимость того требовала, а ему хотелось того же, что и мне, – Давай займёмся сбросом наших взаимных желаний в машине… Только быстро.
Меня сразу отрезвило его настолько и грубое определение того, что для меня имело лишь одно обозначение. Любовь…
– Опять этот придорожный «насыщенный секс»… – я выставила обе ладони между ним и собою, призывая к дистанции и не давая опять приникнуть ко мне, – Нет!
– Какая она воздушная и нежная, – прошептал он, не отлипая от моей груди. – Такая одухотворённая по виду. Иногда мне кажется, что твоя грудь наделена своей собственной душой, имеющей отдельное от тебя существование, а её сосцы наделены особым зрением… так и кажется, что она смотрит на меня всякий раз, когда я к ней прикасаюсь, опасаясь моей чрезмерной грубости.
– Тебе всё время нечто кажется! У груди душа есть, а у меня нет?
– Каждый орган у человека наделён своей собственной душой, чтобы ты знала. Их гармоничное, а иногда и не очень, сложение и есть индивидуальная душа всякого существа. Но в данном случае, сумма гораздо больше суммы самих слагаемых. Поскольку это не механическая, а живая и одушевлённая математика. Мне ведь, в самом деле, часто хочется сдавливать твою грудь очень сильно, и всякий раз я натыкаюсь на этот её кроткий укор, на эту её ангельскую молочную беззащитность… – всю эту интимную белиберду не стоило и пересказывать, но я была бессильна против такого оружия, его ласковых признаний, вызывающих всегда ответное желание уступить ему. Прощая ему его чудачества, как и пристрастие к некоему несуществующему нектару, якобы наполняющему мою грудь.
– Никто и не препятствует тебе разыскать более гармоничное существо, – сказала я.
– Препятствуешь ты сама, поскольку ты уже прочно заняла это единственное место. Никому не протиснуться уже в силу того, что таковых не имеется.
– Ты постоянно лезешь к моей груди, как самый настоящий голодный младенец, хотя и гипертрофированный в умственном и физическом смысле…
Мужчины, когда они подпадают во власть женщины, поражают наличием в себе детских черт, как только перестаёшь видеть в них некое воплощённое совершенство. Так что и я часто относилась к нему, скорее, как к своему великовозрастному сынку. Я призвала на помощь всю свою возможную волю к противодействию. – Даже не стремись запихнуть меня опять в костюм придорожной бродяжки!
– Так уж и не хочешь? – ворковал этот искуситель, углубляясь под моё платье. – Я-то считаю, что у нас давно уже общая нейронная сеть, хотя и на особом энерго-полевом уровне… И если я хочу тебя, то это всегда лишь мой отзыв на твой же призыв… Разве нет?
– Повтора тех игр в придорожную бродяжку и неудержимого в своих желаниях бюрократа уже не будет! Как и игр в сновидения, поскольку я уже проснулась… – какие слова подобрать, какие действия, чтобы не я, а он сам озвучил предложение пойти со мной в Храм Надмирного Света? Чем именно воздействовала на него та Иви, когда он был готов так поступить?
– Хочешь смены декораций? Во что же ты хотела бы играть? – он принял призыв к дистанции и отстранился. К тому же он, действительно, спешил по своим неотменяемым делам. – Ты у своего колдуна в его заколдованном царстве-государстве не наигралась, что ли? Не пора ли приступить к настоящей жизни, лягушонок? – он погладил мою руку, после чего сжал её в своей. Очень сильно. И долго не отпускал. Мне не нравилось его постоянное обозначение меня скользким и юрким земноводным.
– Чего надулась? – спросил он.
– Зачем ты постоянно обзываешь меня лягушкой? На что намёк? Что я холодная и чужеродная?
– Когда ты спала в той самой каморке после выставки в Творческом Центре, раскинув свои бесподобные ножки и трепетные руки в стороны, ты напоминала милого, но самого очаровательного лягушонка на свете. Ты настолько устала, настолько крепко спала, неутомимая моя труженица, что не почувствовала, что я рядом. Мне же хотелось, чтобы ты уставала лишь от любви, а не ради прихотей троллей…
Я поразилась его рассказу. Он приходил в ту квартиру в столице уже после того, как я вывалилась из его машины, а он уехал? Когда я решила, что вижу его во сне? Он же не просто так спрашивал, где мои окна? Сразу и вычислил месторасположение моего жилья. Замки вскрыл, как и обычно. А кто же приходил потом, в бесформенном чёрном плаще? Кто поведал об умысле Чапоса? Сонное творчество?
– Я хочу спросить… – будоражить прошлое не имело и смысла, но он же сам его затронул. Это прошлое, в котором его желания не реализовались, продолжало его терзать, как провал чего-то, для него существенного. – Ты знал о том, что Чапос в то время, когда мы даже не были знакомы, хотел меня выкрасть? Как только узнал, что ты меня заметил? Хотел поселить меня на время в какой-то пещере, украсив её всеми возможными драгоценными изысками, лишь бы ты меня не нашёл…
Он долго молчал, глядя в утреннюю перспективу пустынной дороги. Это означало, что он не знает, что сказать и стоит ли ему отвечать?
– Сведения-то откуда? – спросил он. – Какая пещера? Ничего бы он не посмел. Я его убогие замыслы сразу же раскусил. Но риск был… поэтому я и поспешил тогда, слишком поспешно присвоил тебя… Ты же не пожалела тогда об этом?
– Да, – согласилась я, – Я не жалею ни о чём.
– Поверь, тут нет ничего из того, что можно определить как внушение, суггестию с моей стороны. Ты сама сносишь мне голову. Ты сама вызываешь у меня ненормальное это влечение. И я не упрекаю тебя, потому что ты питаешь меня своей уже энергией, усиливаешь все мои возможности многократно. Или же обладаешь способностью вскрывать внутренние и запечатанные прежде резервы. Это объективная оценка реалий, и если бы ты знала по опыту, – но лучше такого опыта и не иметь, – насколько редко попадаются полноценно функционирующие в этом смысле мужчины, обладающие и физическим, и душевным здоровьем, то согласилась бы со мной. И тут нет тупого самолюбования, а лишь предельная моя искренность. Мы же с тобой предельно открыты друг для друга. Так?
У него была одна особенность, что увлекаясь, он начинал болтать на непонятном языке! – Ты постоянно перемежаешь свою речь непонятными словами. Если такое происходит в общении с прочими, то ты сильно рискуешь…
– С прочими такого не происходит. Только ты вскрываешь все мои защитные барьеры. Только перед тобой я стал беззащитен. Хотел сказать, что вовсе не зомбирую тебя на то, что я для тебя свет в окошке, а вокруг тьма. Ты же тонко-организованная девочка, ты и сама понимаешь, какая редкая гармония у нас с тобой… ну… хотя бы в смысле сексуальной слаженности в наших отношениях. Это супер как ценно, уж поверь моему опыту. Который тоже не всегда греет мою душу, и порой кажется, что лучше бы его и не было. Я ведь умею дарить тебе предельно возможное по его силе наслаждение, ведь так, мой лягушонок?
Тут он преисполнился невероятной гордостью за свою мужскую силу, настолько мощную в его мнении, что таковой она была у него лишь в годы юности. Поскольку мне не с кем было его сравнить, – да и не хотелось нисколько такого вот опыта, – я с ним согласилась. Тон-Ат? Это вообще выпадало за границы привычной всем реальности, чтобы возможно было сравнивать в принципе несравнимые процессы из двух параллельных миров.
– Наслаждение само по себе не самоцель. Оно дано нам для продолжения рода. Для здорового потомства. При отсутствии любви и дети могут родиться ослабленными. Ведь так, мой ручной тигр?
Он искоса глянул на меня, как бы отбрасывая кличку «тигр». Или же слово «ручной» его покоробило? – Зачем загружать себя мыслями о детях, когда ты едва-едва, даже не вкусила, а надкусила лишь то, что и есть любовь полов? Твою красоту может повредить материнство. Таскать в себе развивающийся и день ото дня уплотняющийся плод очень нелегко. Опять же это вздутое пузо, которое мешает всему, даже сну. Потом роды, когда всё в теле женщины выворачивается наружу, кошмарная боль, хотя последнее тебе бы точно обезболили. И не забудь, на какое длительное время я тоже лишусь полноценных радостей, а я их только-только и обрёл. Конечно, я привык к самоограничению, но так жить годы и годы я уже устал…
