Иван Андреянович Филатов
Метафизика возникновения новизны
– и структурный ее состав (комплекс сущих, взаимосвязи между последними);
– и условия ее возникновения (логическая проработка прежнего знания, инкубационная фаза, интуиция-инсайт);
– и формы последующего ее развития (допонятийная фаза, Истина, внедрение последней в материально-духовную практику);
– и феноменальные проявления акта ее возникновения (понимание смысла идеи, удовольствие-удивление от новизны и внезапности явления идеи);
– и функциональное назначение ее самой и тех сущих, которые ее составляют (создание нового сущего, новой функции и сотворение много и-разнообразия мира).
Напомним еще раз: изначальные древнегреческие понятия имели в своем истоке визуально-осязательный характер. Иначе говоря, слова их обозначающие воспринимались греками как образы то ли какого-либо действия (самовозникновение, самовозрастание, собирание и т. д.), то ли какого-либо состояния (несокрытость, сокрытость, постоянство и т. д). То есть метафизические понятия были разработаны досократиками в должном виде не потому, что они подсмотрели в природе рост-возникновение, собирание, несокрытость (φυσις, λεγειν, αλεθεια) объектов-сущих, а потому, что «подсмотрели» у самих себя спонтанное возникновение и выход из сокрытости в не-сокрытость собственных новых (иррациональных) идей, раскрывающих в последующем вид и сущность новых сущих. Вот для этого, то есть для того, чтобы выразить сущность непонятно каким образом осуществляющегося процесса, – процесса непонятного до сих пор! – они и привлекли уже существующие термины, позаимствованные ими из разных областей знания, в том числе и медицинского как наиболее распространенного в то время и популярного.
Вот и получилось, что воспринимаемые досократиками на чувственном уровне ощущения (образы) – в виде несокрытости (алетейи) того, что является; самовозникновения (фюсис’а) того или иного объекта; незыблемости и постоянства того, что возникает (бытие) и т. д. – так и остались без своего обоснования. И таковым должна была бы стать идея – и развернутая из нее Истина – как основополагающая структура методологии возникновения всякого сущего. Именно они (идея и Истина) должны были показать, что же все-таки было ранее сокрыто в несокрытости, почему оно самовозникло, и в чем заключались незыблемость и постоянство возникшего.
И действительно, если мы зададимся главным вопросом, которым так и не задалась «изначальная» (Хайдеггер) философия: так что же было ранее сокрыто в несокрытости, то можно было бы ответить следующим образом. Конечно же не те отдельные сущие (вещи), кои воочию могут быть нами увидены посредством зрения. И не те, что мы можем представить себе в нашем уме. А потому, единственно что мы можем предположить так это то, что в несокрытости изначально и всегда сокрыта интеллектуальная Новизна в виде внове рождаемой идеи, идеи, состоящей из некоторого числа потенциально заложенных в ней объектов-сущих, сплоченных в единое целое посредством создания нашим интеллектом взаимосвязей между ними.
Теперь мы видим, каковой на самом деле должна быть древнегреческая Истина как несокрытость и с чем она должна быть взаимосвязана. В первую очередь она должна быть взаимосвязана как с проявленным из нее искомым сущим, так и с предшествующей ему идеей, не учтенной, а вернее, никаким образом еще не оформленной у досократиков. Но даже и у Платона, жившего примерно полтора столетия спустя, истина если и взаимосвязана с идеей, то взаимосвязана отнюдь не «родственными» (генетически) узами. Платон никак не предполагал, что идея – это «образец» не какого-либо сущего (предмета), а Истины, в которой сущие соединены посредством оригинальной взаимосвязи между собой. Он был далек от подобного полагания, хотя интуитивно чувствовал, что идея причастна как к миру объектов, существующих в реальности (поскольку идея – это «образец»), так и к миру бытия, то есть к миру возникновения этой реальности (поскольку занебесный мир идей, по Платону – это мир бытия).
Итак, какая же ситуация сложилась в философии после досократиков? Скорее всего состоялась все та же тривиальная ситуация, которая возникает в любое время и в любой отрасли знания: если экспериментальные данные не находят своего обоснования в какой-либо теории, то они неизбежным образом могут быть искажены или интерпретированы не должным образом. Так оно и случилось в философии: «экспериментально» возникавшие ощущения (образы-понятия) Истины, природы, бытия, логоса, сущего и т. д., не нашедшие своего теоретического обоснования в структурно оформленной идее, в дальнейшем подверглись различного рода искажениям, поскольку не было создано полноценное понятие идеи как интеллектуальной новизны. И не было оно создано только потому, что в идее Платоном не была увидена структура взаимосвязанных между собой сущих, структура, обладающая определенным смыслом, тем смыслом, который предполагает выполнение функции одним из внове образуемых сущих этой идеи (то есть искомым сущим). Как теория способна объяснить ранее полученные экспериментальные данные (факты), так и обнаруженное полноценное понятие идеи могло бы объяснить смысл «экспериментально» возникших понятий Истины, природы, бытия, красоты и т. д. В идее все это потенциально заключено: и вдруг возникшая несокрытость, и самовозникновение, являющееся без каких-либо особых усилий с нашей стороны (см. далее цитату из Декарта), и самоочевидность и надежность полученного нами нового знания, и удовольствие-удивление от понимания смысла самой интеллектуальной новизны.
То есть после досократиков, создавших и пустивших в обиход основные метафизические понятия, философам оставалось только найти тот реально уже существующий в нашей духовной практике объект, который бы подвел базу и обосновал происхождение этих понятий. Правда, следует заметить, что слово «найти», употребленное в данном контексте, может быть не совсем верное, так как досократики, не зная об этом, уже «нашли» этот объект (то есть идею), поскольку руководствовались при создании своих понятий теми восприятиями и ощущениями, которые он на них оказывал, возникая в их интеллекте. Его, этот объект, необходимо было просто назвать, – а, по простому: «вывести на чистую воду» – то есть оформить надлежащим образом в виде основополагающего теоретического понятия, понятия идеи как комплекса взаимосвязанных сущих. Эту работу начал и отчасти проделал Платон, но она так и не нашла своего дальнейшего продолжения как в части выявления внутренней ее структуры, так и в части характеристики тех внешних феноменальных проявлений, которыми сопровождается интуитивно-инсайтное проникновение идеи в наше сознание. Что касается последнего замечания, то спустя тысячелетие (!) после Античности, метафизике Декартом был дан шанс на возрождение. В чем он заключался? Приведем определение сути интуитивного процесса познания и нам станет ясно, в чем:
«Интуитивное познание – это озарение (illustration) ума, благодаря которому он видит в божественном свете вещи, кои Бог пожeлает ему открыть путем непосредственного воздействия этого божественного света на наше разумение, рассматриваемое в данном случае не как нечто действующее, но лишь как воспреемник божественных излучений»53.
Спрашивается, могло ли быть что-либо прозрачнее данного определения инсайтной идеи, являющейся
«…чистым светом – постоянным, ясным, надежным, достающимся нам без труда и всегда пребывающим с нами». (Там же, стр. 562).
Вот уж, казалось бы, за что необходимо было ухватиться Новоевропейской философии и, говоря на современном сленге, «раскрутить» это положение, то есть раскрыть то, что в нем потенциально заложено. А заложены в нем:
– и сам смысл иррациональной идеи (то есть Истина);
– и возникновение этого смысла (то есть Бытие);
– и структурно-функциональный состав этого смысла (то есть комплекс взаимосвязанных сущих);
– и главный объект этой структуры (то есть искомое сущее, сущее выделенное среди остальных тем, что оно наделено сущностью);
– и сама форма восприятия нами внове явленной новизны (то есть прекрасное как полученное нами удовольствие от понимания смысла интеллектуальной новизны, а иначе – Истины).
Но, к сожалению, ничего подобного не случилось: структурно-функциональный состав идеи так и не был раскрыт. И кого-либо винить в этом было бы несусветной глупостью. Все идет своим чередом и всему свое время. И это время никак и ничем нельзя «подстегнуть», потому что всегда неясно, что именно необходимо «подстегивать». Требующее подгонки всегда является само собой, как будто оно, невидимое нами, поджидало за соседним углом, чтобы явиться нам. И может быть своей эффективностью иррациональное мышление «расплачивается» за непланируемость и некоторую отложенность во времени своего следующего шага. Так в шахматах эффективность (то есть основательность и неожиданность следующего хода) во многом зависит от времени обдумывания, которое на это затрачено.
Так что в отсутствии полноценного понятия идеи метафизика – пока что неживой организм, организм, расчлененный на отдельные и мало между собой связанные понятия (на что мы еще раз укажем в следующем Разделе 7.6. «Забвение бытия…»). Так, если Бытие само по себе все-таки взаимосвязано с «бытием» сущего, то непонятно, каким образом взаимосвязано – и взаимосвязано ли? – с Бытием существующее сущее (объект). Поскольку к моменту начала исполнения подручным средством своей повседневной функции, оно уже завершило стадию «своего» бытия (потому и в кавычках, что бытие-то наше, человеческое, а не «вещное») и перешло на этап своего продуктивного существования, то есть функционирования, уже не имеющего какого-либо отношения к Бытию. Оно – «отрезанный ломоть» Бытия.
Что касается самой Истины (алетейи), то также непонятно, какое место она занимает в общем строении философии. Ее непристроенность к чему-либо более или менее конкретному – и в первую очередь к идее и сущему, – да к тому же ее отождествление в метафизике и с бытием, и с природой (фюсис) – это, конечно, свидетельство неопределенности самого понятия несокрытости (алетейи).
Далее: красота, на роль которой в формировании и обнаружении идеи-Бытия мы уже не раз указывали, и вовсе осталась за бортом метафизики, хотя у Платона она была главным атрибутом сопутствия истине и восхождения последней в занебесный мир идей-бытия. Она полностью перешла в ведение внове сформировавшейся дисциплины – эстетики.
На этих примерах нами показано, насколько метафизика полна недоговоренностей, которые, за неимением лучшего, порой выдаются за ее таинственные, придающие ей вес, достоинства. Но эти недоговоренности всего лишь от незаданности многих вопросов, тех вопросов, которые могли бы вскрыть саму суть многих философских понятий. Именно поэтому эти понятия, во-первых, имеют нечетко обозначенную структуру и функцию, а во-вторых, нет между ними взаимообусловленности и взаимосвязанности, что никак не способствовало формированию и развитию метафизики. В этом и заключена изначально основополагающая, но едва заметная «закавычка», которая не только подпортила репутацию метафизике – вплоть до того утверждения, что это излишняя и надуманная дисциплина, – но и надломила и исказила дальнейшее ее развитие.
Итак, резюмируя вышеизложенное, мы уже понимаем, что «забвение бытия» (Хайдеггер) случилось не столько потому, что было забыто нечто изначально заложенное в философию досократиками, сколько потому, что в эту философию не было заложено основополагающего теоретического понятия интеллектуальной Новизны в виде иррациональной (объективной) идеи, той идеи, благодаря которой возможно приумножение много и-разнообразия нашего духовно-материального мира. И это приумножение никак не могло бы состояться без самовозникновения (фюсис’а), не-сокрытости (а-летейи) из некогда сокрытой (леты) от нас идеи. Можно сказать и проще: метафизика не состоялась изначально. У нее нет того, уходящего вглубь стержня, который бы, подобно корню дерева, удерживал в устойчивом состоянии все здание метафизики вместе с теми духовными образованиями (институтами), которые бы естественным образом могли осуществлять свое симбиотическое существование и развитие вместе с ее существованием и развитием. То есть: и теория познания, и этика, и эстетика, и научно-технические дисциплины вполне могли найти в метафизике не столько прибежище, сколько обоснование своего происхождения и своего развития, хотя бы только потому, что, как мы уже сказали, метафизика ссужает этим дисциплинам свою методологию.
п. Б. Это у нас шла речь о разрозненности метафизических понятий и об отсутствии скрепляющих взаимосвязей между ними вследствие того, что не было разработано полноценное понятие идеи. А теперь обратим более пристальное внимание на те взаимосвязи, которые подобно гравитации соединяют объекты в любой новообразуемой идее, той идее, которая является сердцевиной методологии возникновения любого сущего. Опираясь на многочисленные примеры разного рода идей. вполне однозначно можно сказать, что именно взаимосвязи определяют все бесконечное разнообразие физической, психической и духовной жизни. И именно они преобразуют исходный материал или «старое» сущее в сущее внове создаваемое или обновляемое своими взаимосвязями с другими объектами. Объекты-сущие – это всего лишь материал для осуществления тех или иных взаимосвязей. Так, например, скорее всего обнаруженная способность (свойство) изогнутого прозрачного объекта увеличивать размер приближенного к нему тела, во взаимосвязи с самим человеком и объектами макро и – микромира привела к изобретению линзы для разного рода оптических устройств. А, положим, какое-либо свойство (черта) нашей психики (чаще негативное) во взаимосвязи с той обстановкой, в которую мы бываем погружены, привело к созданию (открытию) понятия (идеи) «комплексов» в теории К. Г. Юнга.
Именно этот процесс образования новых взаимосвязей между объектами является самым неуловимым нашим сознанием процессом. Он есть сама сущность, сама основа Бытия, поскольку только на базе образования новых взаимосвязей возникает сама идея, имеющая тот или иной смысл, и только на этой базе нам открывается та или иная Истина. Иначе говоря, проявление свойств объектов в их взаимосвязи между собой в пределах идеи есть та скрытая от наших глаз (сознания) «кухня», где осуществляется, можно сказать, алхимический процесс образования сущего и приобретения им своей сущности, а заодно, и функции.
Но что самое удивительное, данный основополагающий элемент процесса создания идеи-Истины (каковым являются взаимосвязи между сущими) выпал из сферы видения и ведения метафизики. Так, может быть, само понятие идеи потому и не было разработано в должном виде, что философия выпустила из виду фундаментальную роль взаимосвязей в образовании того, что называется Истиной и того искомого сущего, которое является производным этой Истины? А ведь создание этого сущего и функции им исполняемой (в виде подручного средства) есть цель всей деятельности человеческого сообщества и сообщества природного. Мы же не будем отрицать того, что все внове создаваемое, открываемое, рождаемое всегда предназначено для исполнения какой-либо специфичной деятельности (функции). Именно отсюда вытекает смысл гениальной идеи Античности, идеи Блага, суть которой в том, что все что ни создается в этом мире только к тому и предназначено, чтобы исполнять должным образом возложенную на него Всевышним деятельность. Бездеятельное человеческое или природное сообщество мертво. Своей бездеятельностью оно бы подписало себе смертный приговор.
Вот почему можно было бы даже согласиться с тем, что у нашего человеческого Бытия есть два уровня проявления, один из которых связан с методологией возникновения сущего, а другой – с образованием взаимосвязей внутри самой сердцевины этой методологии, то есть внутри идеи, являющейся главным ее элементом. А именно:
– верхний, феноменальный уровень в виде интуитивно-инсайтного возникновения (или проникновения в наше сознание) идеи и понимания ее смысла в процессе развертывания, сопровождаемого возникновением чувства удовольствия;
– и глубинный бессознательный уровень (о котором мы пока что ничего не знаем) формирования самой идеи, который заключается в окончательном выборе определенного числа сущих (из числа тех, которыми мы оперировали, – а может быть и нет – на стадии рефлексии-I) и образовании между ними оригинальных взаимосвязей, тех взаимосвязей, которые создают не только почву возникновения Бытия, но и саму его суть, представленную сущностным свойством искомого сущего в его взаимосвязях с остальными сущими этой же идеи, то есть с исходными сущими, сущими уже готовыми войти в комплектацию идеи без каких-либо изменений и добавлений.
Повторим в очередной раз: оригинальность взаимосвязей есть неотъемлемое свойство объективной идеи, потому что сущие, коими мы оперируем на стадии рефлексии-I, не оригинальны, поскольку знакомы нам – сознание не может манипулировать тем, что ему неизвестно, – а вот взаимосвязи между ними, найденные нашим интеллектом (в том числе и бессознательным) могут быть самыми неожиданными для нас, то есть для нашего сознания. Они-то создают и новый смысл идеи и обновляют сущее вплоть до того, что из «старого» (ни-чтожного) сущего (материи, по Аристотелю) возникает новое, то есть повышается сущностной статус этого сущего. Обмотка электромагнита, что это как не новое сущее, возникшее путем многих преобразований (идей) из «старого» сущего, которым являлась проволочка, помещенная в магнитное поле. А интуиция Декарта как «…озарение (illustration) ума, благодаря которому он видит в божественном свете вещи …», что это как не новое сущее, образованное из того «старого» сущего, которое Платон характеризовал и как «истинное мнение» («Менон», 97 е 8 – 98 а 5), и как свет, внезапно «засиявший из искры огня» (Письмо У11, 341 с8 – 2), и как «нечто удивительно прекрасное по природе» («Пир», 210 е 4 – 8).
Вот теперь мы уже в более ясном свете видим: в метафизике есть два рода взаимосвязей. Первый из них соединяет сами метафизические понятия в последовательную цепь создания того или иного искомого сущего и его функции. И эта цепь есть Единая для всего сущего методология возникновения интеллектуальной новизны и нового сущего. Здесь потребность в создании функции соединена с идеей, идея соединена с Бытием, Бытие с Истиной, Истина с сущим и т. д. Она (цепь) замыкается в Онтологический Круг.
Что же касается взаимосвязей другого рода, то они соединяют объекты в то, что называется идеей, той идеей, которая представляет собой мысленную конструкцию определенного числа сущих, формирующих искомое сущее с присущим ему сущностным свойством, посредством которого исполняется та или иная деятельность. И если мы возьмем все ту же идею кусочка мела, то все здесь связано со всем: и человек связан с письменностью, доской, мелом и т. д., и доска связана с мелом, письменностью, аудиторией учеников и т. д. и т. п., все здесь сплавлено в единый клубок сущих, причастных к смыслу данной идеи.
7.6. Забвение бытия и одна из возможных причин постулирования Хайдеггером онтологического различения
Выше в Разделе 7.5. «Ситуация в метафизике…» (см. п. 2, п. А) мы уже затронули тему забвения бытия и отметили одну из возможных причин такового. Продолжим далее, но рассмотрим этот вопрос сквозь призму «онтологического различения» (Хайдеггер) между бытием и сущим. Откуда возник этот вопрос и почему же все-таки метафизика вплоть до настоящего времени так и не смогла выбраться из того кризиса, в котором она оказалась почти со дней своего зарождения? И есть ли какие-либо основания к тому, чтобы винить философов в том, что этот кризис, – одним из выражений которого является забвение бытия (Хайдеггер) – есть составная, если не основополагающая черта самой метафизики? И, в конце концов, почему один из самых великих философов современности отчасти так и остался в тенетах платоново-аристотелевских представлений в вопросе соотношения бытия и сущего?
Начнем с последнего, которое должно приблизить нас к изначальной сути возникшего в самой Античности кризиса. В том и было великое прозрение Хайдеггера, что истоки забвения бытия он увидел сквозь толщу веков в самом начале формирования философских понятий. Но, как нам представляется, все дело в том, что он, полагая, что бытие каким-то образом предшествует сущему, упускает из виду – как и его великие предшественники – одно чрезвычайно важное положение, которое в корне меняет всю картину наших представлений о том, в каких взаимоотношениях находятся данные понятия. Так в чем же заключается это положение? А заключается оно в следующем: оказывается, что между Бытием и сущим имеется посредник. И таковым является сама Истина, из которой это сущее проявляется и называется тем или иным именем, представляющим его. Но это еще не все: сама Истина развертывается из идеи, никак не учтенной у досократиков (а если и учтенной у Платона, то учтенной весьма в своеобразном виде). Как видим, сущее (искомое сущее) является не только непосредственно производным из Истины, но оно производно и от идеи в силу производности от нее самой Истины. Но дело в том, что в Античности – да и в последующие времена – отсутствовало понимание идеи (Истины) как мысленной конструкции, представляющей одно из своих сущих в том виде, в коем оно значимо в своей сущности, то есть значимо как подручное средство способное исполнять какую-либо функцию в нашем жизнеустроении.
Так что отсутствие верного представления о том, из каких элементов состоит идея, и выпадение из поля зрения древнегреческих мыслителей того, что между идеей и сущим располагается Истина, а сама Истина производна из идеи – в то время как Бытие «всего лишь» наше интеллектуально-чувственное сопровождение возникновения Истины из идеи – привело к тому, что основные онтологические понятия не были между собою соединены сущностными (то есть «генетически» обусловленными) взаимосвязями, а потому и не составили того животворного единства, которое бы могло послужить постепенному становлению и обоснованию самой метафизики. В каждой науке – и метафизика здесь не исключение – основные понятия не только выполняют определенную, только им отведенную функцию, но и находятся в тех или иных взаимоотношениях между собой. Так, например, в биологии клетка, ядро, митохондрии, ДНК, гены и т. д. не только каждое по-своему выполняет свою функцию, но и участвуют в общем процессе взаимообмена своей «продукцией» и взаимодействия между собой.
А можем ли мы сказать нечто подобное о метафизике? Отнюдь нет. Многие ее понятия выступают – как заслуженные артисты в «сборном» концерте – каждое само по себе, за исключением разве что взаимосвязи – никак к тому же не обусловленной и не обоснованной – бытия и сущего и отождествления бытия с мышлением у Парменида и идеи с бытием у Платона. И чтобы не быть голословными, постараемся показать в дальнейшем, как отсутствие взаимообусловленности между метафизическими понятиями, так и выпадение из ее арсенала таких понятий, которые смогли бы дополнить саму метафизику и сделать ее менее герметичной и более прозрачной для понимания.
Но прежде чем говорить о необходимости наличия взаимообусловленности понятий какой-либо дисциплины, заметим следующее. Все что ни есть в этом мире, имеет свое происхождение. И Бытие откуда-то появляется, и сущее, и истина, и красота и т. д. Ничто – не вечносуществующее. Оно когда-то и откуда-то про-исходит. Но мало того, что оно есть про-исходящее из чего-то другого, оно еще и взаимосвязано с этим другим какими-то узами, хотя бы по факту самого происхождения. Так что, если мы согласимся со всем этим, то никакой мистики не должно быть ни в Бытии, ни в Истине, ни в красоте. Вся наша мистика – от наших досужих домыслов, от нашего пока что незнания некоторой глубины познания, которой мы еще не достигли.
Итак, чтобы нам подойти к разрозненности метафизических понятий и к тому, к каким последствиям это привело, – а вернее даже было бы спросить: что привело к этой разрозненности?– остановимся сначала на постулированном Хайдеггером онтологическом различении («ontologische Differenz»), а именно, различении между бытием (das Sein) и сущим (das Seiende). В чем оно заключается и для чего Хайдеггеру понадобилось разнести друг от друга два этих понятия? Попытаемся в этом разобраться. Начнем с того, что еще во «Введении» к курсу лекций 1927 г. «Основные проблемы феноменологии» он пишет:
«Мы сказали: онтология есть наука о бытии. Но бытие есть всегда бытие сущего. Бытие сущностно разделено от сущего. Как можно постичь это разделение бытия и сущего? Как можно обосновать его возможность? Если само бытие не есть какое-либо сущее, как тогда оно само принадлежит к сущему, так как все же сущее и только оно есть? Что это значит: бытие принадлежит к сущему? Правильное отвечание на эти вопросы есть основное предположение для того, чтобы пустить в работу проблемы онтологии как науки о бытии. Мы должны смочь однозначно исполнить разделение между бытием и сущим, чтобы сделать темой исследования такое как бытие. Это разделение не есть какое угодно разделение, но то, через которое тема онтологии, и с этим самой философии, впервые приобретается. Оно есть прежде всего конституирующее онтологию. Мы обозначим его как онтологическую дифференцию, т. е. как деление между бытие и сущим»54.
А вот каким образом Хайдеггер обособляет бытие от всего прочего в докладе «Поворот» (Дек. 1949 г.):
«Ибо рядом с бытием нет ничего подобного ему. Оно не подлежит воздействию со стороны и не действует само. Никогда бытие не включено в рамки причинно-следственных взаимосвязей. Способу, каким оно, бытие само по себе, посылает нам себя, не предшествует никакая причина в порядке бытия, равно как и из него не вытекает никакого следствия для бытия. Резко и внезапно являя свою истинную суть, потаенность, сбывается бытие, определяя этим событием свою эпоху»55.
Правда, в этом же году (1949) в 5-м издании лекций «Что такое метафизика?» (Послесловие) Хайдеггер пишет, что
«…бытие никогда не бытийствует без сущего и сущее никогда не существует без бытия.»56.
В то время как в предыдущем 4-м издании этих же лекций он придерживался другого мнения:
«…бытие может обходиться и без сущего, но вот сущего не бывает без бытия»57.
Да и текст доклада «Время и бытие» (1962 г.) тяготеет к осмыслению бытия (через время) «без оглядки» на сущее:
«Дело идет о том, чтобы сказать немного об опыте мышления бытия без оглядки на обоснование бытия из сущего. Попытка мыслить бытие без сущего становится необходимой, потому что иначе, как мне кажется, не остается больше возможности ввести особо в поле зрения бытие того, что сегодня есть по всему земному шару (подчеркнуто мною – И. Ф.), не говоря уж – удовлетворительно определить отношение человека к тому, что до сих пор называлось «бытием»58.
Здесь изложен достаточно важный момент для понимания того, как Хайдеггер представлял себе бытие. Остановимся на нем и попытаемся понять из текста, что беспокоит автора. А беспокоит его следующее: «по всему земному шару» есть сущее, которому, как полагает Хайдеггер, присуще бытие, но совсем непонятно, каким образом и когда на сущее уже была наложена «печать» бытия. Он понимает, что к этому действу, естественно, причастен человек, но не понятен сам механизм взаимосвязи бытия и сущего, а также причастности человека к бытию, что он и отмечает тут же ниже по тексту. А если механизм не известен, то надо отделить бытие от сущего и наделить его каким-то, в общем, мистическим свойством, когда оно ни с чем не связано, но все определяет (наподобие Единого Плотина). Вот и получается, по Хайдеггеру, что человек как бы рупор бытия, которое (бытие) «сбывается», «резко и внезапно являя свою истинную суть, потаенность»,….«определяя этим событием свою эпоху» (см. цитату выше). Но при этом ничего не говорится о том, что вещает этот рупор, не говорится и того, как человек причастен к бытию (или, может быть, к существованию?). Говорится только о том, что нечто важное, «резко и внезапно» являющееся, «сбывается», определяя тем самым ход развития цивилизации.
И у нас нет никакого сомнения в том, что под этим, внезапно показывающим свою «истинную суть» и сбывающимся, являются иррациональные идеи, единственной формой проявления которых служат акты интуиции, инсайта, прозрения, озарения и т. д.
Вот это, не названное Хайдеггером и не раскрытое им понятие идеи, не позволило ему подойти к самой сути бытия и к тому механизму, которым взаимосвязаны бытие с сущим, а человек и с бытием и с сущим. Отсюда и сложность хайдеггеровской терминологии и постоянное хождение вокруг чего-то неопределенного, которое он пытается нащупать, приближаясь к нему с разных сторон.
Это одна сторона вопроса соотношения бытия и сущего и причастности человека к этому, Другая же сторона заключается в том, причастно ли к бытию все то, что нас окружает и что можно соотнести с так называемыми бытийственными связками «быть» и «есть»? Но в том-то и весь «секрет», что существующее «по всему земному шару» сущее уже непричастно к бытию. Оно было к нему причастно тогда, когда только еще обретало свою форму и свою сущность в интеллекте своего созидателя (каковой, кроме человека, была сама Природа), а об этом уже никто не помнит, то есть не помнит, как оно – то или иное сущее – произошло. Вот и пришлось постфактум награждать существующее сущее-объект медалью бытия, поскольку оно ее не получило во времена своего возникновения, то есть становления в виде обретения своей формы и сущности. Когда и как это произошло, то есть когда и как связки «быть» и «есть» «причастили» присутстующее сущее к бытию, нам неизвестно. Но нам теперь ясно одно: это был роковой шаг – он направил онтологию по ложному пути, приписав бытие уже существующему объекту и «отобрав» бытие у сущего возникающего, тем самым, предав бытие забвению.
Выше мы привели свидетельства самого Хайдеггера по поводу необходимости разграничения бытия и сущего. А теперь второй вопрос: для чего Хайдеггеру понадобилось кардинальным образом отделять бытие от сущего? Судя по текстам автора, причиной тому послужила тотальная увлеченность сущим, приведшая к забвению самого бытия. Но чем опасно последнее? Вот как характеризует эту опасность автор обширной обзорной статьи о Хайдеггере Г. Шпигельберг в своей книге «Феноменологическое движение. Историческое введение»:
«Онтологическое различие (ontologische Differenz) – это различие между Sein и Seiendes. По утверждению Хайдеггера именно пренебрежение этим различением приводит к все более фатальному упадку не только западной философии, но и западной цивилизации, который выражается в том, что они все более отрываются от размышления о бытии ради изучения, а затем технического использования и подчинения сущего. Метафизика, наука и технология все более заступают на место того, что собственно принадлежит онтологии или разысканию бытия. Так, метафизика, в том развитии, которое она получила со времен древнегреческих мыслителей, практически совершенно сбивается на путь изучения сущего, его многообразия и возможностей его использования»59.
