Иван Андреянович Филатов
Метафизика возникновения новизны
Вышеизложенное нами лишний раз свидетельствует о том, что есть два пути познания. Первый путь – это тот естественный (природный) путь нашего продуктивного мышления, в процессе которого, не без непременного участия интуитивно-инсайтных актов, мы создаем (открываем, «понимаем») здесь и сейчас нечто новое, ранее не существовавшее (объект, предмет, понятие, способ и т. д.). Именно в процессе сотворения этой новизны мы бытийствуем, то есть: и понимаем ее смысл и испытываем интеллектуальное чувство удовольствия-удивления от самого акта понимания. Но что является наиболее оригинальным и принципиально важным для этого процесса так это то, что осуществляется он по методологии возникновения интеллектуальной новизны (идеи) и нового сущего, нами уже неоднократно изложенной. Вне этой, природой заложенной в наш интеллект методологии, что-либо новое возникнуть не может,
И одним из узловых моментов ее является акт рождения идеи и раскрытия ее смысла (этап рефлексии-II), в процессе которого нами формируется новое искомое сущее (подручное средство), посредством которого может быть исполнена деятельность по получению необходимого Продукта, будь таковым новый предмет, механизм, способ получения, сохранения, распространения знания и т. д.
Что же касается второго пути, то есть пути познания того, что уже существует и в суть чего мы пытаемся проникнуть, то тут ни о каком бытийствовании не может быть и речи. Потому что, познавая нечто уже созданное, мы лишь понимаем его на рефлексивном уровне (рефлексия-I) и дело у нас никак не может дойти до инсайта или интуиции, то есть до рождения новой идеи и раскрытия ее смысла (рефлексия-II),
Так что на этом пути познания мы не достигаем вершины, заключающейся в бытийствовании, а остаемся всего лишь у подножия ее, то есть остаемся в состоянии существования, в том состоянии, на уровне которого не может быть творения какой-либо Новизны. Вот это переплетение двух путей познания (на стадии рефлексии-I), один из которых через рождение идеи идет далее к раскрытию ее смысла и формированию вида нового сущего, а другой так и застревает на стадии рефлексии-1, то есть на стадии познания сути существующих вещей – так вот, это переплетение послужило причиной того, что Бытие было перепутано и с мышлением (Парменид, см. Р. S. 2), и с сущим (Аристотель), и с существованием (Средневековье). Да, действительно, идя и по первому и по второму пути, на этапе рефлексии-I мы можем познавать нечто для нас новое, заключенное в объектах уже ранее кем-либо созданных, но для того чтобы создать (обнаружить) что-либо новое и ранее не существовавшее, мы в обязательном порядке должны осмелиться перейти Рубикон интуитивно-инсайтного рождения интеллектуальной Новизны, которая может быть представлена в одном-единственном виде – в виде идеи. А раскрытие смысла этой идеи, смысла именуемого Истиной, ведет нас уже далее по накатанной дороге формирования нового искомого сущего, посредством которого – в опредмеченной его форме подручного средства – может быть исполнена деятельность по получению того Продукта, потребность в котором уже назрела ранее.
Отсюда мы можем сделать только один вывод. Попытка построить онтологию на бытии как присутствовании человека в «просвете бытия» (Хайдеггер) и присутствовании-существовании объектов окружающего нас мира (а не нами внове создаваемых здесь и сейчас), скорее всего, обречена на неудачу. Потому что в основу ее берется только познание существующих объектов. В то время как должно быть взято Бытие как сотворение (обнаружение, «понимание») новых объектов, идей, представлений, способов и т. д.
И мы, наверное, только потому не так четко видим за миром существования мира возникновения (то есть Бытия) всего уже существующего на свете, что первый из них заслоняет от нас второй своей навязчивостью, обыденностью и обязательностью существования в нем (подобно тому, как рыба «обязана» существовать в водной среде, а не в несвойственной ей наземно-воздушной среде).
И вообще, «хорошо» бы мы выглядели в глазах наших современников, если бы в очередной раз выпустили из виду самый важный, самый таинственный процесс сотворения всего того, что уже существует не только в нашем, человеческом сообществе, но и в сообществе Природном и упустили саму возможность хотя бы начать разбираться в этом архиважном вопросе, вопросе возникновения не столько того, что уже существует, сколько того, что еще не существует, а главное, в вопросе, как осуществляется процесс возникновения Новизны, будь она духовной, материальной, научной, технической, этической, философской или эстетической.
Вот почему нам давно уже пора было обратиться к древним грекам – и в этом величайшая заслуга Хайдеггера – и подхватить у них ту эстафету, которая так и не была подхвачена самой Античностью, не говоря уже о Средневековье и Новых временах.
P. S. 1. В пояснение терминов «изготовление» и «Продукт» необходимо сказать следующее. Создание, положим, такого искомого сущего идеи справедливости как институтов гражданского общества, призванных к тому, чтобы смягчать взаимоотношения между слоями общества с разным уровнем богатства, здоровья, возраста и т. д., мы иногда называем «изготовлением», подобно тому, как мы называем изготовлением производство предметов, объектов. Точно так же «изготовлением» мы можем назвать создание и усвоение моральных понятий и принципов (совести, вины, раскаяния и т. д.). Вот почему мы иногда берем слово «изготовление» применительно к искомому сущему-подручному средству в кавычки. Что касается слова «Продукт», «Продукция» то здесь нами подразумевается и новые формы распространения знания, и уравновешивание взаимоотношений в обществе под воздействие моральных принципов, и те удобства, которые мы получаем от применения внове созданных подручных средств: предметов обихода, механизмов, приборов и т. д. То есть продукт – это не внове образованное подручное средство, а то, что нами получено в процессе деятельности посредством последнего. Так продуктом является не кусочек мела как подручное средство, полученное благодаря идее мела, а то новое знание, которое передано ученикам их преподавателем посредством написания текста мелом на доске. То есть Продукцией является более эффективный, более массовый способ распространения знания по сравнению с тем, как это происходило, положим, в Античности.
P. S. 2. Конечно же, величайшая заслуга одного из основателей онтологии Парменида была не столько в том, что он ввел в философский обиход само понятие бытия, сколько в том, что отождествил бытие с мышлением, указав тем самым, что бытие в первую очередь свойственно человеку, поскольку только он обладает продуктивным мышлением. Но в том-то и дело, что мышление человека может осуществляться на трех принципиально разных уровнях:
– во-первых, на уровне обыденного существования, когда мы просто существуем, не познавая окружеющий мир и, тем более, не создавая ничего нового, а лишь воспринимая то, что существует, то есть это мышление как обыденное осознание того, что нас окружает;
– во-вторых, на уровне познания мира посредством нашего логического мышления, то есть познания на рациональном (посредством рефлексии-I) уровне окружающих нас объектов вместе с их взаимосвязями между собой (положим, в процессе обучения), но без создания интеллектуальной новизны в виде идеи;
– и, в-третьих, на уровне мышления как созидания интеллектуальной новизны, нового сущего и новых форм деятельности по производству новых объектов самого разного достоинства: от обычных предметных до абстрактных, положим, нравственных или метафизических (Истина, бытие, красота, дополнительность и т. д.).
Так вот, если мы объединим три указанных уровня под эгидой, то есть под единой рубрикой «мышление вообще», то Парменид, отождествляя бытие с мышлением, скорее всего подспудно подразумевал третий тип мышления. И не его вина в том, что бытие оказалось отождествленным с мышлением «вообще». В этом вина последующих мыслителей, которые, во-первых, не удосужились с достаточной степенью четкости выделить из мышления тот уровень, на котором происходит генерирование интеллектуальной новизны и нового мысленного вида искомого сущего, а во-вторых, с достаточной степенью четкости не соотнесли, не отождествили этот тип мышления с самим Бытием как творением интеллектуальной новизны и нового сущего. Но все-таки главной причиной столь противоречивого понимания бытия на всем протяжении развития философии было то, что с платоновских времен не было увидено в идее ее структурно-функционального состава в виде вполне определенного комплекса сущих, а потому и не была разработана методология возникновения интеллектуальной новизны, в результате чего бытие оказалось «подвешенным» в неопределенном пространственно-временном «просвете», а сущее, за неимением того источника откуда, а главное, как и для чего, для какой цели оно обзаводится своей сущностью, так и осталось переплетенным то ли с бытием, то ли с существованием, то с чем-то общим для всех объектов.
7.4. Смысл тождественности бытия и мышления
Как видно из вышеизложенного, парменидовская тождественность бытия и мышления «реализуется» в том, что в акте явления идеи и последующего раскрытия ее в Истину, мы мыслим (посредством рефлексии-II) но одновременно мы начинаем и бытийствовать, то есть: как понимать смысл этой идеи, так и испытывать чувства удовольствия от самого процесса понимания и удивления новизной явленного нам смысла. А потому «тождественность» бытия и мышления, конечно, не в том, что продуктивное мышление есть то же самое, что автоматически сопровождает такое мышление (понимание, удовольствие, удивление) – этого как раз нет, – а в том, что они (бытие и мышление) находятся в «фазе» одновременности своего проявления: мышление сопровождается пониманием смысла интеллектуальной новизны и спонтанным возникновением удовольствия-удивления.
Но здесь нам следует обратить особое внимание на то, что радость от процесса продуктивного мышления настолько впитана нами в плоть и кровь, что мы в большинстве случаев не то что принимаем ее как должное, но даже не замечаем, а потому и не берем в расчет. И совершенно напрасно, поскольку удовольствие от продуктивного мышления – это критерий того, что мы мыслим эффективно. Если последнего нет, то нет и удовольствия, наоборот – мы испытываем «муки творчества». Поэтому радость физиологически, – то есть на соматическом уровне – вписана в интеллектуальный процесс продуктивного мышления. Она – всегда функционирующий мостик между телом и бытийствующим интеллектом: испытываем мы удовольствие – значит продуктивность мышления (как достижения некоего уровня новизны) есть, если не испытываем – значит мы еще не достигли того уровня, когда нам может приоткрыться (показаться в «просвете») эта новизна. А кроме того, нельзя не учитывать и поощрительной роли радости в дополнение к тому, что она является критерием проникновения в наше сознание интеллектуальной новизны. Не будь поощрения такого рода, нам вряд ли бы захотелось раскрывать смысл с таким трудом нам доставшейся идеи, да и продуцировать последние не было бы особой заинтересованности.
Странно, конечно, что такие, по сути дела, ключевые феномены метафизики, как явление интеллектуальной новизны в виде идеи, как понимание ее смысла, как возникновение чувства удовольствия от самого процесса понимания – за малым исключением – совершенно выпали из рассмотрения философии. А ведь именно они лежат в фундаменте метафизического мышления.
И чтобы закончить наш разговор о «тождественности» Бытия и мышления, заметим следующее. Мы могли бы допустить их тождественность, но только в том случае, если мышление будем принимать как понимание, а понимание – как Бытие. Но ведь не всякое понимание, будучи мышлением, будет Бытием (то есть возникновением и пониманием интеллектуальной новизны). Иначе говоря: хотя нет мышления без понимания и нет Бытия без продуктивного мышления, но понимание того, что не является интеллектуальной новизной, не является бытием. Так, разбираясь в принципе действия (идее) термоядерного реактора или в идее дальнодействия (Ньютон), мы будем и мыслить, и понимать, но мы не будем бытийствовать, так как не мы являемся – здесь и сейчас – авторами этой идеи, этого открытия. Да к тому же, разбираясь в том, что уже кем-то, когда-то было создано и открыто, мы не будем испытывать ни наслаждения, ни удивления, поскольку у нас не будет момента (инсайта) внезапности «схватывания» смысла вдруг явившейся нам идеи. В этом принципиальное отличие продуктивного (бытийственного) мышления от мышления обычного, которое сопровождает наше обыденное существование. Так что мышление может быть обыкновенным «топтанием на месте», то есть безрезультативным, понимание же – это всегда продвижение мысли то ли в конструировании уже когда-то сконструированного, но нам еще неизвестного (идея дальнодействия), то ли в конструировании нами самими новых смыслов, никому ранее не известных. Только последнее является нашим бытийствованием, то есть тем сердцем, которое, получая импульсы от внове рождаемых идей, трансформирует (перекачивает) старое знание в знание, обогащенное интеллектуальной новизной.
7.5. Ситуация в метафизике: вариации на тему Истины и на тему идеи
п. I. На тему «непричастности» метафизики к Истине.
Странно, конечно, что с приходом Хайдеггера прежняя метафизика вдруг оказалась «непаханным полем». И случилось это скорее всего потому, что, несмотря на то, что в ее основание были положены естественно вытекающие из природы человеческого мышления исходные понятия, в дальнейшем последние либо не были развиты (алетейя), либо были искажены (фюсис, Бытие). Но здесь, в связи с только что сказанным, нам необходимо пояснить один достаточно важный для понимания сути древнегреческого мышления момент, который нам пригодится ниже: под «естественно вытекающими из природы человеческого мышления» понятиями мы подразумеваем понятия, «обнаруживаемые» нами на феноменальном уровне, то есть на уровне интеллектуально-соматического восприятия какого-либо феномена то ли нашей души, то ли окружающей действительности, феномена, тем или иным образом воздействующего на нас. Например, чего-то не было и вдруг оно появилось: алетейя, идея, понимание, удовольствие, удивление и т. д.; или воспринимаемое нами возникновение мысли из идеи, что и есть само Бытие; или «наблюдаемое» нами возникновение того, чего мы ранее не видели (фюсис). То есть, это значимые для нашего интеллекта и нашей психики восприятия, которые естественным образом взывают к тому, чтобы мы их выделили и обозначили каким-либо термином. Сделав это пояснение, продолжим далее.
К сожалению, с метафизикой не случилось того, что случилось, положим, с физикой. Последняя, начав – как и метафизика – с общих понятий (первоэлементы, материя, природа, космос и т. д.) пошла по пути как дифференциации этих понятий, так и постепенного уточнения и раскрытия сущности внове открываемых объектов и тех процессов, в которых они находятся с другими объектами. Метафизика же «застыла» в своем развитии. Побобно многообещающему грозовому облаку, она не разрешилась благотворным дождем новых понятий способных напитать почву дальнейшего развития как самой себя, так и областей с нею взаимосвязанных явным или неявным образом.
Парадоксальность ситуации, сложившейся в метафизике, просто поражает. И вот почему.
А. Во-первых, Истина как основное ее понятие, понятие подобное понятиям атома или электромагнетизма в физике, до сих пор не определено. А ведь оно непосредственно взаимосвязано:
– и с понятием идеи как изначальной структуры, из которой в последующем раскрывается ее, Истины, смысл;
– и с понятием Бытия как понимания смысла идеи и испытания чувства удовольствия-удивления;
– и с понятием сущего как одного из составляющих элементов уже раскрытой (из сокрытости в несокрытость) Истины;
– и с понятием логоса, одним из выражений которого является сам процесс логического развертывания идеи в Истину (на стадии рефлексии-II);
– и с понятием природы (фюсис) как самовозрастания и самораскрытия чего-то дотоле скрытого;
– и отчасти даже с понятием нашей души как непосредственно спонтанным интеллектуально-соматическим реагированием нашей психики на любые акты, исходящие как изнутри ее самой, так и воспринимаемые извне.
В дополнение к этому не лишним будет напомнить следующее. Сама суть гениально прочувствованного в Античности, – но, может быть, не до конца ею осмысленного – триумвирата «Истина-Красота-Благо» именно в том и состоит, что явление Истины (как произрастания новизны) не только сопровождается возникновением интеллектуального чувства удовольствия от понимания смысла этой новизны, – что и было, скорее всего, причиной введения греками понятия Красоты, – но и завершается созданием объекта-сущего способного наилучшим образом исполнять определенную функцию, а это и было названо ими Благом. Именно отсюда можно понять, что эстетика своими корнями уходит в положительно окрашенное чувственное восприятие (эстесис) того, что мы поняли на интеллектуальном уровне. Отсюда же телеологическая направленность Блага как того, что и соответствует своему предназначению и наилучшим образом его выполняет.
В. Да к тому же – и это, во-вторых – парадоксальность ситуации с Истиной заключается в том, что человечество скорее всего со дней обретения своей разумности (homo sapiens) продуктивно мыслит (то есть бытийствует) посредством последовательно друг за другом следующих процессов: сначала иррационального явления идеи из бессознательного в наше сознание, а затем рационального раскрытия последних в Истины, но оно почему-то этого «не знает»: то ли потому, что не желает с этим согласиться, то ли оно этого не понимает, вследствие чего полагает, что единственным и решающим фактором продуктивного мышления является мышление логическое.
Здесь нам в качестве пояснения необходимо подчеркнуть один принципиально важный момент, касающийся подразделения мышления на продуктивное и непродуктивное. В чем он заключается? На стадии рефлексии-I мы сколько угодно можем производить свои поиски: ставить вопросы, строить гипотезы, уяснять для себя что-то нам еще неизвестное, заходить в тупики, совершать ошибки и т. д. Но это еще не является продуктивным мышлением, поскольку заниматься этим мы можем хоть всю жизнь. Но вот когда мы выходим на «тропу» Истины и продуктивного мышления, все становится подчиненным одной-единственной колее, из которой уже нельзя выйти: инкубационная фаза-–явление идеи-–допонятийная фаза-–рефлексия-11-–Истина–искомое сущее-–подручное средство-–функция–полученный Продукт. Выход на инкубационную фазу, скорее всего, является тем триггером, который переключает наш интеллект с плутания по бездорожью на рельсы продуктивного мышления, то есть мышления, выдающего интеллектуальную, а вслед за ней и материальную новизну. Как видим, парадокс в том, что в действительности, «правильно» и продуктивно мысля, мы не знаем, как мы мыслим. От нас скрыта не только поэтапная методология самого продуктивного мышления, но на этапах инкубации, явления идей (инсайт, интуиция), допонятийной фазы эта методология принципиально недоступна нашему пониманию.
Конечно, нам давно уже надо понять и смириться с тем, что к нашей креативности причастна не столько способность «правильно», то есть логически мыслить, сколько иррациональная способность творчески перерабатывать на бессознательном уровне то, что мы сумели приобрести на уровне рациональном. К сожалению, нам совсем непонятно, каким образом наша вторая способность коррелирует с первой. А то, что она коррелирует с ней для нас нет никакого сомнения. Иначе, нам не пришлось бы затрачивать таких огромных усилий на то, чтобы выйти на тот уровень познания предмета, с которого (уровня) только и возможно само начало творческого мышления в любой сфере нашей деятельности.
Именно в этой трансформации нами усвоенного знания в знание, о котором у нас никакого представления пока еще нет, заключена вся интрига продуктивного мышления. Мы можем понять и зафиксировать все ходы нашей мысли на этапах рефлексий-I и -II, но мы абсолютно ничего достоверного не можем сказать, как и почему наше предварительное размышление на первом этапе привело к созданию комплекса сущих в виде идеи, причем, такого комплекса, в котором все сущие необходимым образом взаимодействуют и взаимосообщаются друг с другом, как на уровне идеальной Истины, так и на уровне ее воплощения в нашей деятельности, то есть в процессе применения той функции, которую исполняет одно из сущих Истины, а именно, искомое сущее. И именно посредством этого сущего, материализованного в подручное средство, нами получается необходимый конечный Продукт, потребность в котором некогда назрела в данном сообществе.
Из всего нами вышеприведенного мы видим, что основные метафизические понятия (идеи, Бытия, «бытия» сущего, сущего, логоса, природы, души, красоты, блага, понимания, наслаждения-удивления) не только непосредственно взаимосвязаны с понятием Истины, но и сфокусированы на нем, как сфокусированы на зародыше кристалла все образования, от него исходящие. Так не пора ли все-таки Истине обрести (иначе говоря: заиметь) свое собственное лицо, а не пользоваться взятыми напрокат масками то ли у соответствия (не совсем понятно чему), то ли у согласия-связности (неизвестно чего, кого и в чем), то ли у пользы (неизвестно как и кем исчисляемой) и т. д. Спрашивается, почему мы постоянно должны «вымучивать» из Истины то, что ею не является. Соответствие, согласие, польза – самостоятельные категории. Их место в лингвистике и философии языка. И они никакого отношения не имеют к Истине, к той Истине, фундаментальным (онтологическим) свойством которой является интеллектуальная Новизна. И Истина к ним не должна иметь какого-либо отношения. Она к ним противоположно расположена, как противоположно расположен только что распустившийся экзотический цветок к траве, растущей рядом с ним на лугу.
Так что у Истины должно быть свое собственное лицо – лицо интеллектуальной Новизны, трансформируемой в обязательном порядке в новизну материальную. Иначе – какая от нее польза? Если польза есть от истины корреспондентной, когерентной, прагматистской и т. д., то почему ее не должно быть от Истины метафизической. А она-то как раз и является – в силу своей прагматичности – «главной» Истиной, потому что как никакая другая вносит в мир то, чем этот мир «питается» и на чем он держится. А именно, держится он на постоянном возникновении и явлении новизны, в какой бы форме она не была представлена: Истины ли это в нашем человеческом бытийствовании и существовании или новые формы (виды) живых и растительных организмов окружающей нас Природы. Трудно даже представить мир без постоянного обновления своих форм. Это представление – всего лишь плод нашей «житейской мудрости», пытающейся приспособиться к комфортному существованию, в то время как бытийствование – это уже «другой берег» одного и того же течения реки нашей жизни.
Что касается вышеупомянутого нами «собственного лица» Истины, то, к нашему счастью, его нам не надо выдумывать сызнова, поскольку оно уже вылеплено древними греками в виде алетейи. И его необходимо всего лишь оформить, придав ему характер интеллектуальной новизны в виде мысленной конструкции, в которой потенциально заложена функция, исполняемая одним из идеальных сущих, предварительно «материализованных» в подручное средство. И если мы подобным образом оформленную Истину поставим на то место, которое ей принадлежит, то мы тем самым все остальные метафизические понятия ставим в надлежащую им взаимосвязь как с понятием Истины, так и между собой. Все они оказываются во вполне естественной причинно-следственной взаимосвязи. А это и есть критерий того, что предложенная нами выше конструкция взаимосвязей между метафизическими понятиями вполне обоснована. В природе нашего продуктивного мышления (бытийствования), как и в живой природе, все взаимосвязано и подчинено определенному и, может быть, нами не всегда осознаваемому порядку. Космос древних греков как красу, порядок, украшение «учредила» сама Природа и вряд ли когда отменит. Ей это ни к чему.
Истина, Красота, Благо – ее (Природы) фундамент: Истина – то, что внове возникает на интеллектуальном уровне; Благо – ради чего создается Истина, а создается она ради приумножения много и-разнообразия мира; Красота же – то, посредством чего Истина обнаруживается и «узнается» нами. Она манифестирует приход Истины. Напомним еще раз: не будь Красоты – то есть сопровождаемого возникновением интеллектуального чувства удовольствия понимания внове созданной конструкции (Истины), – мы бы так и не «научились» отличать это внове создаваемое от того, что уже существует, и не только отличать, но и взлелеивать эту новизну до такого состояния, когда она, сформировавшись, вольется естественным образом в то, что уже существует в нашем жизнеустроении. В этом величайшая миссия Красоты. Она в одной упряжке и с Истиной, и с Благом.
В противном случае – то есть: не будь мы способны ее воспринимать – мы были бы обречены на бездуховное, лишенное творчества существование. Представив себе общество, не имеющее ни технических новшеств, ни науки, ни искусства, ни философии, мы поймем, что человек был бы подобен приматам, высшим творческим достижением которых является разбивание скорлупы орехов камнями и извлечение из муравейника муравьев посредством веточки. (Да и то, не всякий из нас был бы способен этому научиться в течение своей жизни). Вот такая картина ожидала бы нас, не будь мы способны воспринимать Красоту и генерировать Истины.
И последнее, что хотелось бы отметить. Когда пытаешься вникнуть в древнегреческую мысль, не покидает ощущение, во-первых, того, как же все-таки точно греки «схватили» саму суть многих ими внове созданных понятий, а во-вторых, как же много из того, что они создали, было «забыто» и искажено в последующем: даже в самой Античности (классической), не говоря уже о Римском мире (как наследнике греческого), который не очень-то преуспел в сохранении того, что создали древние греки. Да и Христианство затем неплохо «поработало» над оставленным ему и не таким уж далеким для него прошлым.
Учитывая приведенную «хронологию», и принимая во внимание смысл словосочетания «естественно вытекающие....понятия» (см. начало данного пункта), перед нами вырисовывается достаточно печальная картина, которую со своей стороны уже обрисовал Хайдеггер: с течением времени наше понимание того, что мы сотворяем на действительно творческом чувственно-бессознательном уровне все более и более искажается, обедняется и даже сама эта способность постепенно утрачивается нами. То есть: мы все более отходим от «правильного» понимания того, что нам «говорят» наши чувства (или, что они пытаются нам сказать). Греки были мастерами такого понимания. Потому они и были столь гениальны, что заложили сами основы метафизики, искусства, культуры, науки, нравственности, государственности и т. д. Чувство как основа искусства и творчества постепенно «сублимируется» из нашей духовности.
Иными словами, духовность, подобно вымыванию (с возрастом) кальция из костей, выхолащивается, то есть обедняется чувством. Наша духовность становится более жесткой и «ломкой» в отсутствии «клея» скрепляющих ее чувств. Духовность сама по себе – это жесткий каркас, только чувства придают ему эластичность и маневренность. А потому, не скатываемся ли мы в результате указанной тенденции в какую-то еще неведомую нам пропасть. Конечно, можно было бы заподозрить нас в том, что данная опасность нами надумана. И это имело бы свои основания, если бы у нас уже не был некоторый – так ничему нас не научивший – опыт скатывания в некое подобие такой пропасти. Взять хотя бы наши революции, когда неоплодотворенное духом чувство становилось жестким, необузданным и деструктивным, в то время как духовость, не пропитанная «воспитанием чувств», так же оказывалась бездушной, безнравственной, черствой. Как видим, начала разные, концы – сходятся. И если сама духовность есть детище душевности (см. раздел 1.6. «Душевное и духовное»), то это еще не значит, что она должна быть обесчувственной. Наоборот, обе эти черты личности должны взаимодополнять друг друга. И надо помнить: катастрофы питаются крайностями. Да и человеческая природа сама по себе пока что не дает нам повода сомневаться в том, что обездуховленность не тот поводырь, который может нас привести к чему-то конструктивному.
п. 2. На тему «непричастности» метафизики к идее.
А теперь попытаемся плавно перейти от обделенности метафизики полноценным понятием Истины к обделенности ее раскрытым в своей структуре понятием идея и к вопросу о том, к каким последствиям это привело (см. далее п. А). Это, во-первых. А во-вторых, коль скоро речь пойдет об идее, нам придется снова обратить внимание на основополагающую роль взаимосвязей между объектами при формировании любой идеи, поскольку они не только образуют саму идею, но и создают искомое сущее, выдвигая его тем самым на передний план исполнения функции, то есть деятельности по производству определенного Продукта. Но, заметим кстати, взаимосвязи фигурируют и на более высоком уровне: они не только соединяют объекты в комплекс, называемый идеей, но и связывают сами метафизические понятия (идея, «чистое» бытие, «бытие» сущего, Истина, искомое сущее и т. д.) в цепочку, нами поименованную методологией возникновения сущего. (см. п. Б). И без этой, замыкаемой на своих концах цепочки, невозможно было бы осуществление Онтологического Круга (см. Раздел 6.16. «Онтологический Круг»). Вот об этом речь пойдет ниже.
п. А. Конечно же, задача новой метафизики состоит не только в том, чтобы предложит нечто новое, но и в том, чтобы, прежде всего, попытаться разобрать «завалы» прежних представлений о бытии, истине, идее, сущем и т. д. Не сделав этого, было бы бессмысленным сооружать что-либо новое на фундаменте старого, как бессмысленным было бы строить новое здание на неразобранных останках прежнего сооружения. Именно поэтому пытаться создать новую метафизику – к чему и стремился Хайдеггер – можно только в том случае, если есть ясность в вопросе, почему не состоялась в должном виде прежняя метафизика. А не состоялась она, скорее всего, только потому, что, несмотря на то, что опиралась она на изначально оформленные восприятия тех ощущений, которые возникали у греческих мыслителей (досократиков) при явлении в их сознание интеллектуальной новизны, названной в последующем идеей, так вот, несмотря на это исходно правильное направление, в дальнейшем не было разработано само понятие идеи, которое отражало бы:
