Иван Андреянович Филатов
Метафизика возникновения новизны
При этом нам надо не упустить один важный момент, на который ранее нами, может быть, не было обращено должного внимания. Заключается он в различении значимых свойств объекта, свойств незначимых и сущностного метафизического свойства искомого сущего. Так вот, выше мы уже употребляли слово «значимые» в отношении тех свойств, которые принимают непосредственное участие в образовании «контура» идеи. Это те свойства, без которых не было бы возможным создать идею. Так в идее мела значимым для классной доски будет, во-первых, ее свойство оставлять на своей плоскости след от мела, а во-вторых, цвет ее поверхности, который в обязательном порядке должен контрастировать с цветом кусочка мела; незначимыми же будут и материал, из которого она сделана, и ее вес и т. д. Что же касается термина «сущностное (метафизическое) свойство искомого сущего», то относится он к тому сущему, которое нами внове образуется в противоположность тем сущим, которые берутся в своем готовом виде, как, например: письменность, доска, человек с его способностью (свойством) видеть текст и понимать его. Именно искомое сущее, как правило, является предметом изобретения (обнаружения, «понимания»). Потому оно и называется искомым, то есть тем, которое ищется и которое нам крайне необходимо для осуществления той деятельности, в процессе которой производится нужный нам Продукт, как конечный результат осуществления смысла внове явленной идеи.
Как видим, найти значимые свойства и взаимосвязи между объектами и организовать их, то есть привести в «соприкосновение-зацепление» эти свойства – вот что является главным в образовании идеи. Так, например, в той же идее громоотвода изобретатель последнего организовал взаимосвязь металлического стержня, обладающего свойствами электропроводности и определенной расположенности по высоте, и облака, обладающего свойством накапливать электрический заряд в своей массе. Так и в любой идее, будь она научно-технической или нравственно-эстетической, главным является создание (нахождение, «понимание») взаимосвязей между объектами, тех взаимосвязей, посредством которых, во-первых, можно создать идею, обладающую определенным смыслом (Истиной), а во-вторых, выявить и сформировать то сущее, с помощью которого можно произвести деятельность по получению необходимого нам Продукта. Нам теперь понятно: необходимым продуктом, полученным от использования идеи громоотвода является предохранение от удара молнии (от пожара). И эта безопасность обеспечивается посредством «деятельности» определенным образом расположенного подручного средства – электропроводного металлического стержня. Точно так же необходимым Продуктом идеи справедливости является уравновешенность взаимоотношений между разными слоями общества. И достигаться она должна за счет деятельности такого искомого сущего (подручного средства) как гражданские институты общества. Именно получение необходимого Продукта является критерием эффективности идеи. Если на «выходе» нет такого продукта, значит либо не было идеи, либо неэффективно работает искомое сущее, как, положим, неэффективно работает кусочек мела, всего лишь скользящий по поверхности доски, но не оставляющий на ней своего следа в виде текста, или тот же кусочек мела, имеющий одинаковый цвет с цветом поверхности доски.
Итак, в будущем, скорее всего, должна быть разработана теория образования взаимосвязей объектов материальной и духовной действительности, тех взаимосвязей, которые непосредственно причастны к образованию идей, обладающих новизной. И эта теория должна будет объяснить как минимум следующее:
– что такое взаимосвязи между объектами, входящими в «контур» идеи;
– как они образуются и между какими объектами они могут быть образованы, а между какими – не могут;
– что такое духовный (интеллектуальный) объект (бытие, истина, красота, справедливость, совесть и т. д.), что такое свойство духовного объекта, и как этот объект обретает и реализует свое духовное свойство в процессе образования идеи;
– как возможно – и возможно ли? – взаимосочетание в одной идее материальных и духовных объектов;
– в чем принципиальная разница между материальными и духовными объектами;
– в чем особенность образования взаимосвязей между духовными объектами в отличие от образования взаимосвязей между объектами материальными;
– почему, как и за счет чего взаимосвязи «комплектуются» в идею, то есть за счет чего возможно образование нового смысла и что такое смысл идеи. И т. д. и т. п.
И в заключение, не можем отказать себе в соблазне еще раз задаться вопросом следующего характера. Как нам понятно, свойство объекта – это та его особенность, посредством которой он способен образовать какую-либо взаимосвязь со свойством другого объекта. Из химии же мы знаем, что определенное свойство того или иного химического элемента способно образовать химическую взаимосвязь с соответствующим свойством другого химического элемента. И эта взаимосвязь образуется за счет валентности, то есть за счет количества электронов, находящихся на внешней орбите электронной оболочки атомного ядра этого элемента. Так вот, вопрос заключается в следующем: нельзя ли химическому элементу (объекту) уподобить метафизический объект (сущее), как объект, имеющий на своей «внешней орбите» (оболочке) сущностные свойства, способные вступать во взаимосвязи с другими свойствами других объектов. Разница здесь только в том, что возможность химической взаимосвязи предопределена самой природой химических элементов, в то время как взаимосвязь объектов окружающей нас действительности – в виде идеи – должна быть сотворена (обнаружена, «понята») нашим интеллектом. И отсюда, как следствие, другой вопрос: нет ли какой-либо не столько «периодической системы», сколько хотя бы закономерности в свойствах объектов, которая бы (закономерность) определяла – уже не на физическом уровне, а на уровне духовном – возможность образования ментальных взаимосвязей (идей) между этими свойствами, являющимися принадлежностью определенных объектов. И не является ли, положим, однозначность, двузначность…многозначность свойств объектов тем основанием, при содействии которого можно было бы выйти к вышеозначенной «периодичности»?
Здесь, конечно же, мы вступаем в область, где практика материально-духовной действительности, то есть жизни, далеко опередила еще не созданную теорию, поскольку мы достаточно хорошо генерируем идеи и знаем, что все в конечном счете и в природе и в нашей материально-общественной жизни взаимосвязано, но при этом мы не знаем, как возможно сотворение, обнаружение, распознавание и понимание этих взаимосвязей (идей), то есть не знаем самой методологии, – если, конечно, таковая имеется – возникновения новых взаимосвязей, а следовательно, – и это самое главное, не знаем самой интеллектуальной новизны, И можно только порадоваться тому, что, генерируя идеи, наш интеллект идет впереди знания о том, как он это делает. То есть стихийность (иррациональность) возникновения идеи в нашем бессознательном скрывает сам процесс образования взаимосвязей между объектами.
И в то же время, может быть, есть те глубины, в которые нам не следовало бы заглядывать? Не получится ли история с той сороконожкой, которая вряд ли могла бы сдвинуться с места, если бы она думала, с какой ноги ей начать, и в какой последовательности их переставлять. Вот еще один вопрос, которым должна была бы озадачиться метафизика.
6.10. Бытие как внутриинтеллектуальное событие, «маркируемое» спонтанным возникновением чувства удовольствия-удивления
К заявленному нами в заглавии положению мы постараемся прийти через рассмотрение двух вопросов:
– реально ли Бытие и если реально, то в каких формах эта реальность выражается,
– является ли смысл сущим?
Сразу же скажем: и реальность Бытия самого по себе и отнесение смысла к не-сущему имеют непосредственное отношение к внутриинтеллектуальному истоку нашего Бытия, а не к тому истоку, который будто бы находится вне нас и приходит к нам со стороны, то есть со стороны либо событий, воспринимаемых нами через органы наших чувств, либо через представление того, что нам было известно уже ранее.
Итак, если Бытие неуловимо в своей сути, если оно ускользает от нашего восприятия и понимания, то возникает вопрос о его реальности и о тех формах, в которых эта реальность выражается. Начнем со следующего. Если мы, прежде чем пойти на рынок, прикидываем в уме, что нам надо купить и сколько денег с собой взять, то разве это не реальное событие? Точно так же реальным событием будет и возникновение идеи в нашем сознании, и раскрытие смысла этой идеи в Истину, и наделение одного из нами созданных (в нашем уме) сущих сущностным свойством, и выявление той функции, которую будет выполнять это сущее. Но эти реальные события будут не только происходить в сфере нашего мышления и представления, но они одновременно будут и восприниматься нами. Что-то должно сначала произойти в реальности, чтобы быть затем воспринятым нами. А происходит всегда что-то реальное, будь оно внутри нашего интеллекта или вне его. Разница только в том, что, если что-то происходит вне нашего интеллекта, то оно может быть нами воспринято (прочувствовано, осознано, представлено) спустя какое-то время после самого акта такого «происхождения», в то время как что-то произошедшее в нашем интеллекте на уровне сознания – положим, явление идеи из бессознательного в наше сознание – тут же нами воспринимается, то есть: между возникновением идеи и ее восприятием, скорее всего, нет временного промежутка.
Возникновение и восприятие (в виде понимания) одномоментны, поскольку нет промежуточной инстанции между ними, каковой, положим, является инстанция зрительного восприятия события, произошедшего вне нас, но переданного зрительными рецепторами в наш мозг. Так что критерием реальности является то, что мы ее воспринимаем и на нее реагируем соответствующим образом. Мы не можем воспринять того, чего не было в реальности. Вот и Бытие, как и любое событие – событие реальное и воспринимаем мы его, говоря словами Хайдеггера, в процессе «стояния в просвете бытия». Но это «стояние», как мы уже установили, возможно только в том случае, если нас осенила какая-то мысль. Это осенение и есть тот «просвет», в котором мы увидели смысл нам явившейся идеи, то есть увидели саму Истину.
Но здесь возникает один вопрос следующего характера: а нельзя ли сам смысл явившейся нам идеи подвести под рубрику «сущее»? Спрашивается, почему этот вопрос у нас возникает? Во-первых, потому, что этот смысл мы не только понимаем, но и чувственно воспринимаем, как и любое сущее. Правда, воспринимаем весьма своеобразно: всего лишь своим чувством удовольствия-удивления (но об этом чуть далее). А во-вторых, «понимание» смысла занимает, можно сказать, срединную позицию между актом (моментом) явления идеи в наше сознание и «бытием» сущего. Поскольку Бытие само по себе – как «понимание» смысла идеи на допонятийной стадии нашего мышления – заканчивается там, где мы «поняли» смысл, но еще не начали вербально-знакового разложения этого смысла на элементы-сущие, из которых он состоит. А последнее, то есть раскрытие этого смысла и выявление того сущего, которое станет исполнять свою подручную функцию – это уже процесс, названный «бытием» сущего. Для нас понятно: не зная смысла, мы бы не смогли даже приступить к выявлению формы и сущности искомого сущего. Однако мы это делаем, а потому смысл нам уже явлен до того, как мы начинаем раскрывать его в Истину. Но тогда спрашивается: где же он скрывался ранее и откуда пришел в наше сознание? Конечно же, у нас нет особых сомнений в том, что сформировался он в бессознательной части нашего интеллекта, а уже затем был явлен нашему сознанию подобно рожденной из головы Зевса Афине-Палладе.
(А потому, кстати сказать, правомерен и совсем другой, не относящийся к нашей теме, вопрос: не является ли миф о рождении Богини мудрости и разума (в полном облачении своих атрибутов) олицетворением продуктивного инсайтно-интуитивного мышления, когда мысль является нам в «готовом» виде, и ее необходимо только раскрыть, то есть перевести символику бессознательных образований нашего мозга на язык знакомых нашему сознанию слов, знаков, образов и т. д.).
Так вот, чувственность восприятия смысла (а значит, и Бытия) роднит его с сущим, что, казалось бы, дает нам основание к тому, чтобы посчитать смысл сущим. Но скорее всего мы не можем с этим согласиться. И вот почему. Если искомое сущее – это то, что мы формируем (то есть «собираем» из исходных материалов) как подручное средство, то смысл (то есть Истину), наоборот, мы раскладываем на элементы и сущностные взаимосвязи между ними, чтобы потом выявить и образовать наше искомое сущее. Таким образом смысл не может быть сущим, поскольку он:
– во-первых, противоположен сущему как по своему происхождению (результат развертывания идеи), так и по тому следствию, которое из него возникает (выявление и формирование искомого сущего);
– во-вторых, он предшествует возникновению искомого сущего и тем самым является непосредственной причиной его образования;
– и, в-третьих, – а это самое главное! – он, то есть новый смысл, приходит в наше сознание «изнутри» нашего интеллекта, в то время как любое существующее сущее приходит «извне»: то ли как чувственно нами воспринимаемое, то ли как нами представляемое уже существующее (не новое!) сущее.
Иначе говоря, Бытие само по себе как возникновение идеи и «понимание» ее смысла – сопровождаемое к тому же спонтанным возникновением чувства удовольствия-удивления – имеет внутриинтеллектуальное происхождение. А потому смысл, а заодно с ним и Бытие, не может быть сущим. Но в связи с тем, что мы его не только понимаем, но и чувственно воспринимаем, возникает соблазн посчитать его сущим, против чего неустанно – и справедливо – возражал Хайдеггер. (Хотя сам он считал бытийственные феномены, Бытие само по себе и «бытие» сущего, чувственно не воспринимаемыми), (Найти ссылку: скорее всего она в «Цолликоновских семинарах»?). То есть: восприняв не-сущее, каковым является смысл, мы, казалось бы, не должны были ответить каким-либо чувственным проявлением нашей психики. Однако этого не происходит: мы отвечаем на это понимание смысла спонтанным возникновением чувства удовольствия-удивления. Вот это чувственное сопровождение Бытия (как понимания смысла) и вводит нас в заблуждение, поскольку реальность восприятия Бытия при невозможности увидеть в качестве воспринимаемого какое-либо сущее делает Бытие неуловимым, а потому и загадочным феноменом.
(Смысл только что сказанного в том, что «по привычке» мы ожидаем, что в качестве воспринимаемого мы увидим какое-либо сущее. Но такового не оказывается в нашем представлении, и мы в недоумении по поводу того, что нечто воспринятое нами не было «уловлено» в сети нашего сознания-представления. Аналогичную ситуацию мы, наверное, наблюдаем, когда явившаяся нам мысль «не пошла в слово», то есть мы не смогли разложить (раскрыть) ее на составляющие ее элементы и понять ее смысл, оформляемый словесным одеянием). Именно здесь корень и раздельности Бытия с сущим и загадочности Бытия. Да и не здесь ли заключена одна из причин путаницы (с «взаимозаменяемостью») в понятиях Бытия и сущего, на которую обратил наше внимание Хайдеггер?
И как мы теперь видим, Бытие как интеллектуально-соматическое событие нашего организма, не являясь каким-либо сущим, воспринимается нами, как и любое реальное сущее. И причиной этого является чувственность восприятия Бытия. А потому переходим к рассмотрению самой сущности фигурирующих со времен Античности понятий:
– удовольствия от процесса творчества, от созерцания произведений искусства, красоты, идей и т. д.,
– и удивления от вида явленной нам новизны – смысла.
Но сначала заметим следующее. Мы только потому стали именовать эти достаточно разные проявления нашего психического состояния в сдвоенном виде – как «удовольствие-удивление», – что они неотрывны одно от другого в том случае, если мы понимаем внове рожденный нами смысл. Если при чувственном восприятии того, что приходит к нам со стороны окружающей нас действительности, мы можем удивляться, но не наслаждаться и можем наслаждаться, но не удивляться, то при восприятии того, что приходит «изнутри» нашего интеллекта оба эти чувства не могут возникнуть в нас одно без другого.
Поясним нашу мысль. Удивление, которое вызвано чем-либо пришедшим со стороны: или нейтрально в своем проявлении, или позитивно, или негативно, поскольку может вызвать, положим, ответную агрессивную реакцию с нашей стороны. (Как, например, испуг как крайняя форма нашего удивления может вызвать негативную эмоцию, поскольку он не только не ожидаем нами, но и таит в себе опасность от этой неожиданности, то есть от того, что за ней может скрываться).
Что же касается неожиданного явления новой идеи в наше сознание, то оно никогда не может возбудить в нас какой-либо отрицательной эмоции, кроме реакции удовольствия, сопровождаемого удивлением от новизны того, что нам явилось. Любая новая мысль, рожденная нашим интеллектом, изначально не может быть как негативно окрашена, так и негативно направлена на родивший ее организм. Так что в нашем интеллекте в принципе не может быть рождена какая-либо идея, не приносящая нам удовольствия и пользы. Именно поэтому рождение идеи в сопровождении чувства удовольствия-удивления – непременный атрибут нашего бытийствования.
Кстати сказать, так называемая страсть к познанию, то есть к рождению интеллектуальной новизны, движима – если не на все 100%, то, по крайней мере, на 90% – получаемым от творческого процесса удовольствием. Не будь последнего, вряд ли бы нам захотелось тратить столько усилий и испытывать столько лишений ради создания какой-то новизны. Здесь сама Природа Бытия как возникновения новизны пошла навстречу физиологии человека, связав процесс создания интеллектуальной новизны с получением удовольствия от понимания ее смысла. Да к тому же большинство людей и вовсе не испытывает какой-либо потребности в бытийствовании, и прекрасно обходится без этого, не испытывая каких-либо затруднений. (Но это уже другой вопрос).
Конечно же, здесь возникает вопрос, а как нам быть с физиологическим наслаждением при утолении голода, жажды, при сексе и т. д. Где и в чем соприкасаются – и соприкасаются ли? – физиологическое наслаждение с наслаждением интеллектуальным (или сугубо эстетическим). Скорее всего, можно полагать, что продуктивное мышление – внутривидовая потребность, удовлетворение которой стимулируется (поощряется, сопровождается) возникновением чувства удовольствия, как утоление голода, жажды и т. д. сопровождается возникновением чувства удовлетворения. Но одинаковы ли медиаторы, которые создают это чувство и одинаковы ли нервные взаимосвязи, которые приводят к этим медиаторам в этих двух видах источников (физиологического и интеллектуально-эстетического) удовольствия? И откуда исходят сами импульсы, передаваемые по нервным волокнам от рецепторов к указанным медиаторам?
И не исключено, что человек склонный к бытийствованию – это человек с высокоразвитой потребностью – может быть от природы в нем заложенной – в испытании чувства удовольствия-удивления. А потому можно полагать, что это чувство – тот ключик, которым можно, если не открыть, то хотя бы приоткрыть тайну не только нашего бытийствования, но и самой эволюции всего живого и животворящего.
Но здесь, в дополнение к вышеизложенному может естественным образом возникнуть еще один вопрос: а как нам быть с наслаждением, которое мы получаем от созерцания «внешних» по отношению к нам произведений искусства или произведений природы, тех произведений, наслаждение от созерцания которых мы способны испытывать многократно. Ведь они, эти произведения, подобно любому сущему, находятся «по ту сторону» нашего интеллекта и нашей соматики. Чем мы здесь наслаждаемся и чему удивляемся. Скорее всего, мы получаем удовольствие от «понимания» тех идей, которые в них заложены и которые мы способны воспринять на бессознательном уровне, но не способны объяснить их смысл в однозначно понимаемом виде на рациональном уровне.
Исходя из изложенного, вполне понятно: наше чувство удовольствия-удивления, непременным образом сопровождающее бытийственные процессы, является маркером этих процессов. Но несмотря на столь важную роль, функциональное значение данного чувства так и не было осмыслено в должной мере, в той мере, которую оно заслуживает. Но в чем же все-таки сама по себе особенность данного чувства, и чем оно отличается от всех остальных. Одну из этих особенностей – неотрывность проявления удовольствия от удивления – мы уже отметили. Отметили и спонтанность проявления этого чувства при возникновении идеи.
Но есть еще одна особенность проявления этого чувства, и заключается она в его двойственности (уже затронутой нами чуть выше), поскольку, кроме своей тривиальной функции реагировать на что-то воспринятое из окружающей среды, оно является спонтанным актом реагирования на само понимание внове рожденного нашим интеллектом смысла. И в этом специфичность в проявлении данного чувства. То есть получается, что наслаждение и удивление может быть двух родов: одно из них спонтанно в своем возникновении и исходит изнутри нас самих как реакция нашего организма на интеллектуальное понимание внове возникшего смысла, в то время как другое является результатом того, что мы восприняли извне нечто ранее нам незнакомое, скажем так: экзотическое, сравнили его с тем, что нам уже известно и, не найдя ему аналогов, удивились этому.
Мы ведь, положим, удивляемся не только виду какой-то экзотической штучки, показанной нам кем-либо, но и, наоборот, удивляемся (и наслаждаемся) «виду» (эйдосу, говоря словами Платона) того, что родилось внутри нашего интеллекта. То есть причиной первого рода удивления является нечто воспринятое нами со стороны, в то время как причиной второго рода – «понимание» смысла, зарожденного в недрах нашего бессознательного и переданного в сознание. Вот на это «понимание» смысла идеи и реагирует наша психика в виде спонтанного возникновения чувства удовольствия-удивления.
Но парадоксальность ситуации восприятия бытийственных феноменов заключается еще и в том, что «понимая» смысл внове явленной нам идеи, мы, зачастую, уже не замечаем чувственного сопровождения подобного «понимания». Вернее было бы сказать: мы всегда испытываем это чувство на практике, – поскольку оно «внедрено» в наш интеллект самой Природой, – но, как это ни странно, никогда не учитываем в теории, то есть оно выпадает у нас из самой метафизики. Причина подобного выпадения нам непонятна: то ли это чувство (острота его) у нас уже стерлось, то ли мы уже настолько понаторели в получении этого чувства, что даже не замечаем специфики его возникновения и проявления, того проявления, которое приводило в изумление не только обыкновенного грека периода Классики, но и таких его корифеев как Платон и Аристотель.
Таким образом, мы воспринимаем не только сам факт «понимания» смысла идеи, но и факт нашего отреагирования на то, что мы все-таки поняли нечто цельное и значимое. И об этом нам засвидетельствовало спонтанно возникшее эйфорическое чувство удовольствия-удивления. Оно – индикатор нашего бытийствования. И этот индикатор, как это ни странно, нам заблагорассудилось сбросить с корабля метафизики. Это, наверное, все равно, что в самом начале длительного и опасного плавания выбросить за борт корабля компас. И не потому ли метафизика сбилась с курса, что перестала различать – или так и не научилась этого делать – откуда к нам приходит чувство удовольствия-удивления: от внешней ли нам действительности или из сокровенных глубин нашей внутренней бытийственной сущности, той сущности, которая заключается в способности творить и получать за это вознаграждение в виде данного чувства. Казалось бы, все лежало на поверхности и нам оставалось только подобрать и учесть в разработке онтологических вопросов. Ан нет, мы умудрились упустить из виду этот, наводящий на многие размышления – да и на ответы тоже – фактор. Воистину, прав был Ницше, когда говорил, что человек ищет не истины, а заблуждения.
