Иван Андреянович Филатов
Метафизика возникновения новизны
Как нам представляется, вышеприведенные аргументы действительно говорят в пользу того, что греки, вводя метафизические понятия, методологически основывались на восприятии собственных ощущений-впечатлений от воздействия на их интеллект и чувства тех иррациональных идей, что спонтанно являлись им из сокрытого от нас же самих бессознательного в несокрытое сознание. А это стихийно настигающее нас (независимо от воли нашего сознания) испытываемое нами воздействие и есть Бытие, выражением которого – или даже можно сказать «побочным продуктом» – являются и новые смыслы, и «настроения» (Хайдеггер), и чувства (удовольствия-удивления). То есть получается опять же, казалось бы, парадоксальная вещь: разрабатывая бытийственные философские понятия, греки исходили из собственного Бытия. Иначе говоря, методологически они руководствовались восприятием тех воздействий, которые оказывали на них их собственное Бытие, то есть возникновение идеи в их интеллекте. Названные ими восприятия (образы) как раз и стали основными метафизическими понятиями: Истины, Природы, Бытия, Логоса и т. д. в их исконном древнегреческом значении.
8.4. Почему была забыта алетейя?
После того как в Разделе 6.1. «Где…прячется бытие?» (п.7) мы дали понятие Истины как новой мысленной конструкции, без посредничества которой было бы невозможным создание какой-либо новой и необходимой для нашего жизнеустроения функции, нам пришло время задаться следующим вопросом. Почему античной философией было оставлено без внимания и без развития открытое досократиками понятие Истины как не-сокрытости (алетейи), которое, как мы полагаем, и есть вышеозначенная нами мысленная конструкция? (Следует попутно заметить, что в нашем понимании алетейи как не-сокрытости, мы будем следовать Хайдеггеру). Спрашивается, какие факторы способны были помешать разработке понятия алетейи и почему Истина как не-сокрытость вдруг так неожиданно превратилась в истину как достоверность уже у Платона и Аристотеля, то есть спустя всего лишь 1,5 – 2 сотни лет после Парменида? Ведь были же какие-то достаточно веские основания к этому?
В дальнейшем, при выяснении данного вопроса, будем придерживаться следующего плана изложения. Сначала, в п. 1, по аналогии с другими приведенными нами примерами идей, изложим структурно-функциональный состав самой идеи алетейи. А заодно здесь же дадим сопоставление этой идеи с идеей бытия. И сделаем мы это с той целью, чтобы увидеть принципиальное различие категорий Бытия и Истины. Затем в п. 2 разберем вопрос, так в чем же все-таки заключается суть классического понятия истины как достоверности (соответствия, когерентности) и в каких взаимоотношениях это понятие находится с понятием алетейи. Здесь мы постараемся уяснить себе, какими факторами была обусловлена необходимость возникновения понятия истины как достоверности. И наконец, в п. 3 изложим нашу точку зрения на то, в чем именно заключена причина забвения понятия алетейи.
п. 1. Структурно-функциональный состав идеи алетейя
Для того чтобы высказать хотя бы некоторые соображения по вопросу забвения понятия алетейи как не-сокрытости, начнем с того, что разберем саму идею алетейи: в чем она заключается, каковы составляющие ее сущие, что находится в роли подручного средства, какова его сущность и какую функцию, соответственно, оно и она исполняют. Итак, основными элементами этой идеи – конечно, кроме человека и общества, в котором он живет, – являются:
– во-первых, сама сокрытость – лета, то есть то, что еще находится в скрытом от нас состоянии и как бы в нашем забвении (неведении, Ничто), которое является исходной, фундаментальной позицией нашего существования;
– во-вторых, это не-сокрытость – алетейя, характерной особенностью которой является уже возникшее присутствие какой-то новизны пока что непонятного нам вида;
– и, в-третьих, – это сама Новизна.
Весь вопрос только в том и заключается, в какой форме перед нами возникает то, чего ранее не было ни в нашем представлении, ни в нашем владении. То есть, что является результатом «вычитания» сокрытости (леты) из не-сокрытости (а-летейи). Иными словами, что является содержимым привативной частицы «а». И, конечно же, вряд ли можно полагать, что греки были настолько примитивны, что могли бы связать алетейю, положим, с появлением из-за угла дома незнакомого им человека или с лицезрением какой-либо неизвестной вещи, перенесенной из темного угла дома к светлому окну. Скорее всего, третьим элементом данной идеи была для них сама Новизна, но такая Новизна, которая, как мы полагаем, способна исполнять какую-либо важную функцию, то есть она должна быть подручным средством. И естественным было бы предположить, что таким подручным средством является интеллектуальная Новизна в виде интуитивно–инсайтной идеи, той идеи, которая исполняет функцию повышения духовно-материального состояния сообщества и возникновение которой является наиболее запоминающимся событием нашей интеллектуально-духовной жизни. Ведь только благодаря тому, что возникновение новых идей запечатлевалось не только в нашем уме (сознании, памяти), но и в нашей душе (как эмоциональные проявления нашей психики), только поэтому в культуре была зафиксирована идея Истины как не-сокрытости (несмотря на последующее искажение и забвение этого понятия).
Итак, подручным средством в структуре самой идеи алетейи, как мы полагаем, является объективная идея, обладающая сущностным свойством (сущностью, «чтойностью», по Аристотелю) абсолютной Новизны, той Новизны, которой еще не было в обиходе человеческого существования и жизнеустроения и посредством которой осуществляется функция повышения духовно-материального состояния сообщества. И если мы вернемся к изложенной нами структуре бытия (см. Раздел 6.1. «Где…прячется бытие?», п. 4), то заметим, что обе они – и структура бытия и структура алетейи – тождественны в части той функции, к которой предназначены их подручные средства: человек и объективная идея, соответственно. А именно, повышение культурного состояния сообщества.
Как видим, общим для этих идей является функция, разными же, в основном, – все остальные пункты. Но если общим в этих идеях является функция, исполняемая различными подручными средствами, то может быть это подскажет нам, в чем именно принципиальное различие между Бытием и Истиной. Ведь метафизическая судьба этих категорий переплетена, но так и не разграничена на всем протяжении развития философии. Но что же получается из нашего сопоставления? А получается то, что, если объективная идея, обладающая абсолютной новизной – это Истина как сущее (каковыми является и идея, и закон, и умозаключение и т. д.), то человек, обладающий свойством генерировать идеи – это то сущее, которое осуществляет процесс Бытия. И результатом этого процесса является наивысшее сущее – Истина. Так что идея Бытия в некотором роде – она же и есть идея Истины как мысленной конструкции: только Бытие – это сам процесс возникновения Истины, в то время как Истина – это результат этого процесса в виде развернутого комплекса сущих, взаимосвязи между которыми образуют вполне определенное смысловое содержание, так же являющееся сущим. Таким образом, идея Бытия есть идея процесса, а идея Истины есть идея сущего.
Но эти идеи как сиамские близнецы имеют общую срединную область сращения, а именно, область оперирования объективной идеей: и Истина через объективную идею выходит к своей функции, и Бытие через человека, обладающего свойством генерировать объективные идеи также выходит к той же функции. И если идея Бытия есть идея процесса, а идея Истины есть идея сущего, то Бытие потому и не является сущим, – о чем неустанно напоминал Хайдеггер, – что оно им в принципе не может быть, поскольку оно по определению есть процесс. Не в этом ли кроется «секрет» онтологического различения между Бытием и сущим? Но, с другой стороны, не в этом ли причина постоянного отождествления Бытия с сущим на всем протяжении развития метафизики? И не отсюда ли тождественность изначальных древнегреческих понятий алетейи, Бытия и природы, разошедшихся, как мы знаем, только после того, как у Парменида, а отчасти у Платона и Аристотеля произошло насильственное искажение этих понятий: Бытие как возникновение новизны трансформировалось в существование (присутствие) то ли «целокупного» сущего (уже у Парменида), то ли идеи (у Платона), то ли энергии Перводвигателя (у Аристотеля), то ли воли (у Шопенгауэра, Ницше и самого Хайдеггера); а Истина как не-сокрытость превратилась в истину-достоверность. Что же касается древнегреческого понятия природы (фюсис), которое во многом тождественно изначальным понятиям алетейи и Бытия, то в нем все же сохранились – даже после изменения сущности последних – отголоски правильности этих понятий: это и зарождение-возрастание чего-то совершенно нового, возникающего из самого себя, и наличие в объекте внутренне присущей ему силы, и спонтанность явления чего-то от нас ранее скрытого.
А теперь, когда мы раскрыли структурный состав идеи Истины (не-сокрытости-алетейи), сопоставили его с идеей Бытия и показали их сродственность и различение, снова вернемся к идее Истины. Вполне очевидным является то обстоятельство, что указанное подручное средство этой идеи (объективная идея) исполняет свою функцию во взаимосвязи (творца идеи) с тем сообществом, которое способно (то есть обладает свойством) эту идею воспринять и ассимилировать в своей практике. (Естественно, не будь данного сообщества, не было бы и необходимости в генерировании этих идей). Как видим, здесь полная аналогия и с идеей кусочка мела, и с идеей справедливости, и с идеей естественного отбора и т. д. Разными являются лишь подручные средства, функции ими исполняемые и сами элементы идей (а именно, исходный комплекс сущих). Но идентичным событием для всех идей является функциональное взаимодействие между всеми объектами-сущими идей, то взаимодействие, которое способно непременным образом привести к возникновению и успешному выполнению определенной функции. То есть, наряду со структурным составом идеи, именно функциональная взаимосвязь ее элементов есть решающий фактор в возникновении той или иной, но обязательно новой, мысленной конструкции. Иными словами, общим моментом возникновения всех идей, а, следовательно, и всех функций, осуществляемых посредством подручных средств (искомых сущих) является одинаковость (общность, Единство) той методологии, посредством которой возникает как то, так и другое. Переходя на метафизический язык, можно было бы сказать, что родовой сущностью возникновения (то есть Бытия) любой идеи и «приносимой» ею функции является Единство методологии (и технологии) их возникновения вне зависимости от типа идей: научные ли они, технические, художественные, философские или какие-либо другие. И это мы показали, когда выясняли на многочисленных примерах, каким именно образом возникает сначала объективная идея, а вслед за нею (и на ее основе) и функция (см. Раздел. 6.1. «Где…прячется бытие?»).
Нам остается только вернуться к поставленному нами вопросу: почему античной метафизикой – мы уже не говорим о последующей философии – так и не было разработано открытое (напомним: открытое, а не созданное!) досократиками понятие Истины как несокрытости.
Но здесь, как нам представляется, к ответу на этот вопрос было бы сподручнее подойти через ответ на вопрос, почему именно возникла потребность введения понятия истины как достоверности, то есть, в чем была заложена необходимость удостоверения в том, что данное сущее является действительно сущим. Иначе говоря, зачем нам сверять наше суждение о сущем, соответствует ли оно сущности этого объекта. Попытаемся ответить сначала на этот вопрос, а уже затем, идя в обратном направлении, вернуться к вопросу, почему была забыта алетейя. Может быть, это поможет нам найти правильный ответ на него.
п. 2. Истина как достоверность: чем была вызвана
необходимость возникновения этого понятия?
Итак, первым делом нам нужно понять, в чем заключается сам акт удостоверения в том, что данное сущее, – в каком бы виде оно не было представлено – действительно является тем сущим, которое нам необходимо и необходимо только вот в этом виде, а не в каком-либо другом? В чем именно нам надо удостовериться: в том ли, что данное сущее отвечает нашему взгляду на то, каким оно должно быть по своему виду или в том, соответствует ли оно той функции, для которой предназначено? Возьмем для наглядности все тот же пример с идеей кусочка мела. Спрашивается, в чем мы собираемся удостовериться: то ли в том, что мел сам по себе – это хрупкий кусочек вещества прямоугольной формы и белого цвета, или в том, отвечает ли он той функции, которую призван исполнять, а именно, способствовать более эффективному распространению знания.
Как мы уже установили ранее (см. Раздел. 6.1. «Где…прячется бытие?», п. 4), нас мало интересует, в каком виде будет то или иное сущее: будет ли мел (на основе известняка) предметом, оставляющим след на доске в виде мелкодисперсной крошки или это будет лазерная указка, оставляющая на некоторое время след своего луча на каком-либо экране. Но что нас действительно интересует, так это то, выполняет ли данное подручное средство свою сущностную функцию, а именно, функцию оставлять видимый глазом след-текст на доске и тем самым осуществлять коммуникацию, то есть передачу знания от преподавателя к его ученикам.
Итак, нам важно удостовериться в функции подручного средства, успешность выполнения которой в свою очередь зависит от тех свойств, коими оно обладает. Но здесь, прежде чем продолжить далее, нам необходимо сначала отметить, – а вернее, напомнить из текста предыдущего пункта – три ключевых момента. Во-первых, как мы уже знаем, возникновение какой-либо функции возможно лишь только в том единственном случае, если у нас зародилась объективная идея, взаимосвязавшая в единый узел определенный комплекс сущих, одним из элементов которого стало то или иное внове образуемое подручное средство. Так в идее мела таким комплексом стал «букет» из таких объектов-сущих как преподаватель, ученик, письменность, зрение человека, доска и т. д., а самим подручным средством (искомым сущим) стал мел, исходным материалом для изготовления которого был взят известняк. В то же время – и это, во-вторых, – мы уже установили, что объективная идея, развернутая в мысль, есть не что иное как новая мысленная конструкция, явление которой – в нашем интеллекте – из сокрытости в не-сокрытость, как нам представляется, есть наше Бытие само по себе. В то время как сама мысленная конструкция (как не-сокрытость) есть древнегреческая алетейя, то есть Истина. Но в том-то все и дело, – и это уже, в-третьих, – что изначальной философии не было известно, а потому и не было осмыслено то, что несокрытость (алетейя) представляет собой смысловую структуру, спонтанно рождаемую нашим интеллектом, рождаемую в виде идеи.
И, как мы убедимся в дальнейшем, именно в этом отсутствии представления об алетейе как иррационально рожденной конструкции, образовался тот «вакуум», куда устремилась потребность удостоверения (нашим суждением) в сущности объекта. Истина как достоверность попыталась не столько компенсировать это отсутствие, сколько в некоторой степени «заменить» а-летейю, но, правда «заменить» довольно-таки странным образом: она подошла к алетейе с «другого» конца, а именно, с удостоверения постфактум сущности объекта, уже образовавшегося «законным» путем из алетейи, из той алетейи, которая уже свершилась (то есть развернулась в мысль из идеи), но не была замечена и зафиксирована (положим, записана) сознанием своего творца. Это все равно, что, если бы мы стали удостоверять сущность линзы как подручного средства, вовсе упустив из виду тот факт, что однажды кому-то в голову пришла интуитивная (инсайтная) идея использования круглого и выпуклого кусочка стекла в специально изготовленной трубке, названной потом телескопом.
Вот мы и пришли не только к тому, что истина как достоверность оказалась «взаимосвязанной» с алетейей, но и к вопросу о том, почему возникла сама необходимость в удостоверении сущего как того объекта, который способен исполнять возложенную на него самим смыслом идеи функцию. И, как мы видим, возникновение сущности объекта (или «его» бытие) здесь в общем-то не причем: все определяется той функцией, которую исполняет то или иное сущее-подручное средство. Только функция выявляет тот набор качеств-свойств сущего, которые способствуют – или, по крайней мере, не препятствуют – исполнению этой функции в той или иной ситуации. А главное, она выявляет то сущностное свойство, посредством которого эта ситуация разрешается каким-либо сущим. Так, например, сущностным свойством линзы является фокусировка потока частиц света, а последняя может быть осуществлена как за счет особой формы круглого и прозрачного кусочка стекла, так и за счет, положим, магнитной или зеркально отражающей линзы. Таким образом, каждая функция «подбирает» под себя не только то сущее, которое более всего для этого пригодно, но и то сущностное свойство сущего, которое (свойство) выполняет свою задачу (функцию) наилучшим образом в данной ситуации и на данном уровне наших представлений об окружающем нас материально-духовном мире. (Ясно, что во времена Левенгука не могло быть и речи, положим, об электронном микроскопе). По сути дела, единственной сущностью сущего (его «истиной») является его сущностное свойство, а вместе с ним и функция, исполняемая посредством этого свойства. Функция – она и есть следствие возникновения Истины как не-сокрытости, то есть следствие Бытия внове рождаемой смысловой структуры. В то время как само Бытие – и об этом всегда надо помнить – это роды самой Природы: то ли природы нашего творческого мышления, то ли Природы возникновения новых видов живых существ.
Так что нельзя говорить о сущности сущего (как и о его Бытии) вне контекста той функции, к исполнению которой оно (сущее) предназначено (или причастно). Это так же некорректно, как некорректно говорить об «идее» того или иного объекта вне комплекса тех взаимосвязей, в которые он вступает с другими объектами. Только от этого возникают все те недоразумения, в которые порою попадает философия, пытаясь извлечь какую-то информацию из объекта самого по себе (вне его окружения) или из объекта, поставленного в такие взаимоотношения с окружающей действительностью, которые не отражают самой сущности этих взаимоотношений. Объект, изолированный как физически, так и «духовно» от других объектов – это то Ничто, из которого ничего нельзя извлечь, кроме разве того, что когда-нибудь в будущем он может стать одним из исходных сущих комплекса какой-либо внове создаваемой (открываемой) идеи. А потому для нас важно то, что ближе всего нас затрагивает, а именно, та функция, которой мы пользуемся и ради которой нами создано сущее данного, а не какого-либо иного вида.
И если главным в метафизике все-таки является познание методологии возникновения новой функции, а главным в Бытии – генерирование Новизны самой по себе, то тогда получается следующее: истина как достоверность на самом деле есть наше умственное удостоверение (суждение) в (о) том, что данное сущее обладает именно таким сущностным свойством, которое способно выполнять возложенную на него функцию наилучшим образом. Так, сущностью («истиной»), положим, института благотворительности – в идее справедливости – является его сущностное свойство соответствующим образом воздействовать как на государство, та и на обеспеченных его граждан с той целью, чтобы помогать бедным, старым, больным и тем самым исполнять функцию смягчения и уравновешивания взаимоотношений в обществе между разными социальными группами.
Имея теперь некоторое представление и об Истине как не-сокрытости (а-летейе), и об истине-достоверности, нам ясно: необходимость возникновения классического, когерентного понятия истины явилась следствием неразработанности понятия алетейи. А потому, между понятием алетейи и истины-достоверности нет никакой ни сходственности, ни преемственности. Сходственности не может быть хотя бы только потому, что если Истина – как «модернизированная» алетейя в предложенном нами варианте ее истолкования – несет с собой всю цепочку образования духовно-материальной новизны: новая идея, новый комплекс сущих, новая Истина, новое подручное средство, новая функция и новая (результирующая) Продукция, то истина как достоверность никакой новизны с собой не приносит – она лишь удостоверяет, и притом удостоверяет постфактум, уже существующее сущее, то есть «убеждает» в том, что данное сущее имеет тот, а не какой-либо иной вид. Вот почему только понятие а-летейи могло стать единственным носителем, в первую очередь, интеллектуальной новизны. (О точках соприкосновения и соотнесения истины как достоверности и Истины как несокрытости речь у нас будет идти еще и в Разделе 15.3, п. 4. «Что такое смысл идеи …»).
Это о сходственности. Что касается вопроса преемственности возникновения традиционного понятия истины-достоверности от понятия алетейи, то, вопреки утверждению Хайдеггера, что истина-соответствие имеет свое онтологическое основание в алетейе81, нам представляется, что это два совершенно несходственных понятия, возникшие притом из разных источников и начал: первое – из потребности рационального удостоверения в сущности уже имеющегося в употреблении (подручности) сущего, второе – из спонтанно-иррационального возникновения интеллектуальной новизны, вид которой нам еще неизвестен. Но мало того: у них не только разное происхождение, но и разные цели: первое – в создании иллюзии «законности» происхождения и «правильности» вида сущего, второе – в сотворении нового подручного средства и функции, им исполняемой посредством своего сущностного свойства
Следует заметить, что «законность» и «правильность» возникновения нового сущего может быть обеспечена только через посредство предварительно возникшей идеи, раскрытие которой и обнаруживает данное искомое сущее. И нет какого-либо другого пути возникновения Новизны. Жизнь в своем креативном устремлении «придумала» и претворила в действительность самое главное, самое непредвидимое и самое мудрое: возникновение Новизны из сгустка (комплекса) взаимосвязанных между собой объектов-сущих. И таким сгустком является «сгусток» смысла, представленный объективной идеей. И конечно же, этот смысловой «сгусток» образовался благодаря возникновению взаимосвязей между свойствами сущих (искомого и исходных).
Если сама жизнь, в какой бы форме она не была представлена, соткана из бесконечного количества взаимосвязей, то спрашивается тогда, почему нечто новое должно возникать изолировано от всего остального? Абсурд, да и только. Вот оно (новое) и возникает из взаимосвязей сущих. Оно – венец, украшающий плодотворность союза определенного комплекса сущих и взаимосвязей между ними. Но в том-то и вся загадка мудрости Природы: как образуется необходимый комплекс сущих, взаимосвязи между которыми способны родить нечто отличное и от сущих, и от их свойств, и от взаимосвязей, а именно, родить новую функцию, посредством которой может быть исполнена деятельность по получению необходимого продукта, потребность в коем назрела задолго до События-11, то есть до события возникновения новой идеи?
Итак, мы видим: сущностное свойство искомого сущего – и это всегда надо держать в уме – не возникает сразу же в готовом виде, Оно может сформироваться и появиться только в сообществе комплекса сущих и только в результате спонтанного рождения идеи. Идея – это исток возникновения комплекса и начало формирования как вида (эйдоса) искомого сущего, так и той функции, которую оно – в виде подручного средства – должно будет исполнять посредством своего сущностного свойства. Вот почему Истина как не-сокрытость внове возникшей мысленной конструкции имеет дело с зарождением и формированием этой структуры и с последующим образованием самого подручного средства и его функции. В то время как истина в качестве достоверности или соответствия имеет дело с уже сформировавшимся сущим и ей нет никакого дела до того, каковы начала, истоки и пути возникновения этого сущего и его функции. В этом принципиальная разница между этими истинами. Причем вторую из них у нас вряд ли есть какие-либо основания называть этим именем. Скорее всего, ее можно было бы именовать не истиной, а удостоверением сущности объекта или, конкретнее, его сущностного свойства.
Но, несмотря на столь принципиальное различие между ними, мы все же вышли к некоторой «сходственности» этих истин: а именно, наличие сущности у сущего и функции, которая могла бы быть исполнена им. Но вышли мы к этой «сходственности», как мы уже отмечали, весьма странным образом: повторным обоснованием (удостоверением) сущности сущего (для которого устанавливается истина-достоверность), сущность которого установлена уже ранее. Так, пытаясь – как это пытается сделать Хайдеггер – определить бытие кусочка мела (сущность мела), который находится здесь и сейчас в нашей руке (то есть мел когда-то был уже создан (изобретен) и существует), мы определяем ту сущность, которая уже сформировалась давным-давно и, скорее всего тогда, когда кому-то пришла в голову спонтанная идея создания кусочка вещества, который бы оставлял видимый зрением след-текст на доске и тем самым исполнял мобильную функцию передачи знания от одного знающего (преподавателя) сразу к большому количеству учеников, пока еще не осведомленных в каком-либо вопросе. И осуществляем мы эту бесполезную и, прямо-таки скажем, тавталогическую процедуру удостоверения сущности сущего (посредством истины-достоверности) еще и потому, что бытие для нас все еще означает при-сутствование, бытие при сути, а это есть не что иное как существование объекта-сущего, в то время как уже 2,5 тысячелетия назад древние греки достаточно прозрачно указали нам на то, что Бытие – тождественное в некоторой степени и даже синонимичное и природе (φυσις) и алетейе (αληθεια) – есть возникновение для нас чего-то самопроизвольно появляющегося.
Спрашивается тогда, а разве иррационально проникшая в наше сознание инсайтная (интуитивная) идея, разве она не является именно таким самопроизвольно возникающим образованием?! (Образованием подобным произрастающей и распускающейся розе). Как видим, здесь, в вопросе продуктивного мышления, мы следуем самой Природе. Вот где корень тождественности а-летейи и с природой, и с Бытием, и с мышлением, и с идеей. И в то же время именно здесь прослеживается просто поразительная инертность человеческого метафизического мышления, так и не сумевшего, согласно Хайдеггеру, не столько ассимилировать, сколько хотя бы осмыслить плодотворный опыт изначального мышления древних греков, что и привело к тотальной увлеченности сущим и забвению бытия.
А теперь несколько слов об упомянутой нами эвристичности понятия Истины. Если мы зададимся вопросом, в чем принципиальная особенность Истины-алетейи, отличающая ее от истины-достоверности, то, как мы уже установили ранее, Истина – это всегда новая смысловая структура, в обязательном порядке причастная к возникновению нового сущего и исполнению им своей сущностной функции. И чтобы убедиться в том, что это действительно так, нам надо всего лишь зафиксировать возникновение новой функции и «раскрутить» эту ситуацию в обратном направлении. И что же мы здесь увидим? А увидим мы то, что возникновение новой функции – это критерий того,
– что имеется подручное средство, которое исполняет эту функцию посредством своего сущностного свойства; причем, результатом деятельности функции является производство новой Продукции, (что мы назвали Событием-111);
– что это средство является одним из внове образуемых элементов определенного комплекса взаимосвязанных между собой сущих (исходных и искомого);
– что этот комплекс некогда представлял собой новую мысленную конструкцию (идею), однажды пришедшую в голову ее создателю (Событие-11);
– и наконец, что когда-то в социуме возникла ситуация (Событие-1), в которой забрезжила (появилась в «просвете», как сказал бы Хайдеггер) необходимость создания функции (деятельности), которая бы разрешила данную проблемную ситуацию. (Об этом более подробно в Главах 11, 12, и 14 Части 111).
Круг замкнулся: Истина выполнила свою задачу приумножения нашего духовно-материального разнообразия. В этом ее цель (телос). Гений Аристотеля в том и заключается, что более чем 2,3 тысячелетия назад он указал на важность целевой причины, запускающей в оборот обозначенный нами Онтологический Круг (см. Раздел 6.16. «Онтологический Круг»), тот круг, в котором зародившееся в недрах объективной идеи подручное средство способно исполнять свою сущностную функцию приумножения разнообразия мира. Но вхождение в этот круг осуществляется в процессе «набрасывания» (Х.-Г. Гадамер) нового смысла на этапе рефлексии-1, а выхождение из него – в процессе возникновения самой функции, предвосхищенной (вот где проглядывает аристотелевский телос) этой рефлексией и постановкой проблемы, приведших к возникновению Истины. Не будь рождения Истин, не было бы ни развития, ни многообразия, ни жизни. Так что внове возникшая функция – критерий когда-то обнаруженной Истины и когда-то испытанного творцом этой Истины состояния Бытия.
Что же касается классического понятия истины как соответствия нашего суждения об объекте самому объекту, то мы не можем «раскрутить» в обратном порядке всю цепочку возникновения удостоверяемого нами сущего, поскольку, как правило, мы не знаем истории его возникновения и не можем восстановить эту историю, так как она всегда уникальна, как уникальна любая объективная идея, зародившаяся в недрах той ситуации, которой был окружен творец (или открыватель) этой идеи.
Итак, мы пришли к тому выводу, что необходимость удостоверения сущности сущего возникла только потому, что явленное нам сущее (объект) присутствует в том виде, из которого мы не можем заключить ни о том, как оно, возникнув из своего источника, развивалось, чтобы действительно стать тем сущим, которое пред нами предстало и которое нас чем-либо заинтересовало. То есть, мы не знаем «родословной» этого сущего, а потому не вполне уверены в том, что оно обладает «правильным» набором своих качеств-свойств. А если мы не уверены в этом, то должны удостовериться в этой «правильности» посредством своего суждения, которое как печать – на фальшивом документе! – вселит в нас уверенность в том, что данное сущее будто бы имеет законное происхождение, чего на самом деле нет, поскольку мы этого – происхождения – не знаем. А не знаем вследствие забвения его «родословной», той родословной, о которой нам мог бы поведать тот, кто был непосредственно причастен к сотворению соответствующей идеи. (См. Р. S. 2).
