Екатерина Франк
Под флагом цвета крови и свободы
Дорогу до брига Эдвард запомнил плохо, тем более что длилась она от силы полминуты: Мэрфи, прикрывавший отход, почти столкнул его на дно шлюпки и тяжело рухнул сверху, загораживая собственным телом: пули все еще свистели в воздухе, хотя стрелки Рочестера после первого залпа вынуждены были отступить, и то, вероятно, были мушкеты с брига. Эдвард, опомнившись, поднял голову, выпрастываясь из-под странно обмякшего Мэрфи:
– Все целы? Нужно как можно скорее… – начал он и осекся, когда поймал растерянный и странно удивленный взгляд юноши. Под ладонью Уильяма, которой он прижимал к груди рубашку, медленно расплывалось кровавое пятно.
– Ничего, – хрипло пробормотал он, оттягивая ткань и разглядывая рану, – ничего, простая царапина… – при этом он зашатался и рухнул бы навзничь, не подхвати его Дойли за плечи.
Из шлюпки на борт брига капитана он вынес на руках – стоять твердо тот уже не мог – и, едва отдав боцману приказания идти обратно к берегу, потащил Мэрфи в его каюту. Кто-то из младших офицеров заранее успел разобрать там постель и послал за судовым врачом и горячей водой. Дойли кое-как устроил обмякающее тело прямо в верхней одежде на разворошенных одеялах, содрал с него, опомнившись, китель и сапоги, поднял голову и похлопал по щекам: на скунду ему показалось, что Мэрфи вообще перестал дышать.
– Капитан… Капитан, вы меня слышите? Уильям! – сдавленно крикнул Эдвард, впервые назвав его по имени; юноша мелко дрожал, цепляясь за его руки с неподдельным отчаянием.
– Мистер Дойли… – прошептал он неразборчиво, хрипя и булькая текшей изо рта кровью. Судовой врач, шмыгнув в дверь, поднырнул под локоть Дойли, и принялся перевязывать рану капитана – неловко, косо ложился бинт, сразу промокавший насквозь. Время было упущено: человек, знакомый с пулевыми ранениями, сразу же понял бы это. Эдвард знаком был, и поэтому особенно яростно надеялся, что Мэрфи выживет.
– Капитан, – начал он настойчиво, придерживая того под плечи и спину, чтобы Уильям не захлебнулся кровью, – капитан, вам нужно оставаться в сознании. Капитан, вы слышите меня? Нет, не говорите ничего! Закрывайте глаза на несколько секунд и опять открывайте: один раз – если «да», дважды – «нет». Черт возьми, да давайте я сам! – рявкнул он на неловкого доктора, задевшего рану – Мэрфи дернулся и застонал, но совсем слабо и тихо; Эдвард, справившись с отвратительно непослушными руками, принялся сам накладывать новую повязку.
– Мистер Дойли… – снова позвал Мэрфи, не слушая его предостережений. – Мистер Дойли, плохи мои дела, да?..
– С чего вы взяли? Я видел людей, выживавших после куда более тяжелых ран, – сквозь зубы отрезал Эдвард, ненавидя себя за эту жалкую ложь. Судя по кривой, вымученной усмешке Уильяма, тот все понял; откинувшись назад, он зашептал с мечтательным отчаянием:
– Надо было остаться во флоте. Что я за идиот был… Зря польстился на сладкие обещания. Совесть за деньги не купишь, – он снова надолго закашлялся. Эдвард стиснул зубы:
– Капитан, не говорите ничего. Вы спасли мне жизнь, я этого никогда не забуду, – смотреть на чужое лицо, уже даже не белое, а серое от кровопотери, было страшно – но он все равно глядел неотрывно, боясь пропустить что-то, потому что каждая секунда могла стать для юноши последней. – Держитесь, Уильям. Прошу вас, держитесь…
– Говорил я, негоже без священника на борту. Капитан-то за всех молился, а за него кто помолится? – забурчал кто-то в дверях – Эдвард выдохнул, едва сдерживаясь, чтобы не вскочить и не начать выяснять имя этого болтуна. Тем более что тот отчасти был прав: бывший офицер, как ни силился, не мог припомнить ни единой строчки из молитвенника.
– Нет, мистер Дойли, – прошептал Уильям, невероятным усилием снова поднимая голову и глядя на него с отчаянной, нездешней уже настойчивостью: – Я ни о чем не жалею. Вы… когда все закончится, поезжайте в Англию… – сдернув с шеи простой серебряный крестик, он вложил его в ладонь Эдварда. – Закопайте… словно я сам там лежать буду… Обещаете?
– Обещаю, – стискивая его руку, кивнул бывший офицер.
– Хорошо, – улыбнулся умирающий, – хорошо… Теперь вы – капитан, мистер Дойли… – голова его запрокинулась назад, и ясные голубые глаза на мгновение стали ярче, чем когда-либо, а затем замерли и остекленели. Справившись с оцепенением, Эдвард потянулся к его лицу и прикрыл веки пальцами; остальные в каюте сняли шляпы. Слышно было, как на верхней палубе надрывался боцман, раздавая приказания – видимо, набрать нужную скорость никак не удавалось. Дверь в каюту распахнулась, и на пороге появился давешний лейтенантик – прозрачные глаза его теперь были наполнены самым настоящим ужасом.
– Капитан, – начал он взволнованно, – капитан… – голос его оборвался и смолк, стоило ему разглядеть неподвижное тело Мэрфи на кровати. В наступившей тишине Эдвард медленно поднялся на ноги, и взгляд его стал прежним – тяжелым, решительным и уверенным:
– Говори.
Пару секунд юноша колебался, но затем, похоже, все понял и выпалил без обиняков:
– Капитан, они нас догоняют, возможности оторваться нет! Что прикажете делать?
– Как и договаривались прежде, – обводя всех вокруг поочередно глазами, не терпящим ни малейших возражений тоном ответил Дойли. – Пойдем на северо-восток, где в засаде ожидает флот под командованием капитана Рэдфорда-старшего.
В подобную минуту промедление было равносильно смерти; все хорошо понимали это, и потому подчинились беспрекословно. Эдвард вновь стал командиром – такая должность и сопряженные с ней обязанности показались ему привычны настолько, словно он всю жизнь находился в ней. Не удержи он власть над командой в эту минуту, она, обезглавленная смертью Мэрфи, вероятно, инстинктивно повернула бы к берегу – но делать этого Дойли не собирался. Всю минувшую ночь они с господином губернатором, отцом и сыном Рэдфордами и капитаном Морено, впятером неожиданно возглавив основные силы пиратов, просидели над картой, размышляя о том, как заманить Рочестера в ловушку – и отступать теперь было нельзя.
Скалистый берег незаселенной части Тортуги, покрытый густым лесом, скрывал пиратские корабли действительно надежно – не знай Эдвард, что они там есть, он и сам не заподозрил бы ничего; однако Рочестер, по всей видимости, знал своих бывших подчиненных несколько лучше. Флотилия его, и без того внушительная – Дойли насчитал порядка сорока судов, не считая тех, что с началом погони не последовали за ним – разделилась на два крыла. Левое продолжало ход на северо-восток, правое же направлялось теперь на юг, очевидно, решив обогнуть необжитый берег и высадиться, немного не доходя до гавани – что было умно, поскольку позволяло избежать огня из форта. Эдвард заметил эту слепую зону орудий на стенах еще вчера и знал, что решивших атаковать Тортугу с южного направления готовы будут встретить корабли под началом капитана Морено; однако теперь, сравнивая их численность, он мысленно ужасался.
Слава Богу, что часть капитанов, не подчинявшихся Рочестеру напрямую, ему удалось переубедить: после смены галса Эдвард увидел отходившие на запад суда и понял, что с ними проблема решена; но превосходство все еще было на стороне владельца компании. Пиратские корабли, легкие и маневренные, в прямом бою не продержались бы против вооруженных не слишком крупнокалиберными, но многочисленными пушками судов неприятеля. Собственно, весь расчет защитников Тортуги был построен на неожиданности атаки.
Барк под гордым названием «Непобедимый», флагман Рочестера, открыл огонь первым. Поспешили, с невольной злой усмешкой успел подумать Дойли: ни одно из ядер не задело борт брига – расстояние в триста пятьдесят ярдов было слишком велико. Он сам, знавший некоторые тонкости, позволяющие увеличить точность стрельбы, был рад убедиться в неосведомленности противника и предпочел бы даже выждать еще несколько минут, позволив разрядить больше вражеских бортов – те как раз стали заворачивать к берегу, надеясь отрезать и взять в кольцо бриг – но было уже поздно: они как раз подходили к условленной черте.
Грохот пиратских орудий из засады, по всей видимости, не стал для Рочестера полной неожиданностью – слишком уж быстро его суда дали ответный залп. Что насторожило Эдварда намного больше, так это то, что стреляли они через орудие, не торопясь полностью разряжать борт и к тому же не сбавляя скорости: Рочестер явно намеревался любой ценой добраться до гавани. Едва эскадра продвинулась еще на сотню ярдов вдоль берега, наперерез ему двинулись покинувшие укрытие пиратские корабли. Их было больше – Дойли успел оценить это еще по прибытии на Тортугу – и тем страшнее был воцарившийся вокруг хаос.
На войне ему не раз и не два приходилось видеть, как гибнут люди. Как умирают корабли – с оглушительным грохотом взрываясь изнутри от точного попадания в пороховой склад, уходя под воду медленно и тяжело, со стонами, точно оседающее на землю раненое животное, треща по швам сломанными мачтами, как перебитыми костями – он видел всего несколько раз и теперь понимал, почему пираты, столь привязанные к своим плавучим огромным жилищам, чаще всего забирали себе или просто оставляли чужие корабли на плаву, не желая отправлять их на дно. Зрелище было действительно страшное; ни до, ни после Эдвард не видел ничего подобного, и впервые в его ожесточенном жаждой мести сердце родился искренний ужас перед тем, что, возможно, их всех ждет именно такая участь спустя всего несколько часов.
У их брига метким залпом все-таки достало корму и изрешетило правый борт: второе было намного страшнее, поскольку, как доложил Эдварду чудом выживший после обстрела старпом, открылась течь. Откачивать воду едва успевали: требовалось еще перезаряжать орудия на опердеке, работать с парусами, оттаскивать раненых в трюм. Неприятельский корабль между тем подходил все ближе: то был тоже бриг, только мощнее и кряжистее, с дополнительной орудийной батареей в грузовом отсеке – и Эдвард, стискивая в ладони эфес сабли и вспоминая свое пиратское прошлое, пошел на шаг, который сам бы прежде счел сумасшествием.
Он никогда не любил абордаж и никогда раньше не сражался так: яростно, долго, тяжело и кроваво, почти не обращая внимания на то, есть ли рядом с ним хоть кто-то из своих. Капитуляция ему была не нужна – лишь чужой корабль, на который Эдвард собирался перевести своих людей с полузатопленного брига. И когда все закончилось, когда он, ступая по хлюпающим лужам чужой крови и внутренностей, прошел усеянную трупами палубу, недрогнувшей рукой взявшись за штурвал, то чувствовал спиной страх: не противников, а собственных же подчиненных, что кое-как перетаскивали раненых товарищей на новый корабль. Эдварду было наплевать: весь бой перед его внутренним взором стояло неподвижное лицо Эрнесты, на котором живы были лишь глаза, черные и блестящие, смеющиеся с искренним пониманием – и ради нее он был готов зачистить еще десяток таких кораблей.
Но время было упущено, сознавал Дойли со смутным разочарованием, обводя взглядом море – усеянное горящими обломками, розовое от крови и с плавающими повсюду трупами. Рочестеру удалось прорваться: «Непобедимый» на всех парусах шел к берегу. Несколько пиратских шлюпов пытались задержать его; один из них теперь полыхал на воде, остальные же прочно увязли в схватке с более мелкими судами, эскортом шедшими за «Непобедимым».
И тут наперерез мощному барку, вырвавшись из массы других пиратских кораблей, державших оборону в полумиле от берега, выдвинулся одинокий фрегат – заметно потрепанный, со сгоревшим чуть ли не до половины гротом и превратившимся в труху левым бортом, он упрямо шел вперед, разворачиваясь правым боком к неприятелю. То была безумная и самоубийственная попытка задержать противника, приняв всю его мощь на себя – только истинный храбрец или человек, которому больше нечего было терять в жизни, мог пойти на такой шаг. Эдвард сразу узнал этот фрегат: то был «Попутный ветер» Джека Рэдфорда.
– Разворачиваемся и идем ему на помощь, – глухо распорядился он, передавая штурвал рулевому и берясь за подзорную трубу. Помогать бывшему капитану Дойли совершенно не желал, но допустить высадки Рочестера на берег было нельзя: все, кто мог сражаться, отправились на корабли перед боем, и город остался только под защитой немногочисленных солдат форта.
«Непобедимый» даже не сбавил скорость: его хозяин явно был уверен в победе. Дойли видел своими глазами, что так и есть – помочь Рэдфорду до первого залпа они уже никак не успевали; оставалось надеяться, что тот продержится до их прихода. И тут случилось то, предугадать чего не мог никто: из-за скалистого берега с противоположной стороны за кормой «Попутного ветра» показались восемь галеонов. Огромные, величественные, шли они по воде на всех парусах, и Эдвард с мерзким холодком под сердцем узнал в них суда капитана Гарсии.
Он не сомневался уже в том, что Тортуга потеряна: галеоны, огибая ее прибрежные рифы, шли на расстоянии, вполне допустимом для обстрела их мощными орудиями. Отчего на солдаты форта не открыли огонь первыми, он не понимал. В подзорную трубу видно было, как крошечные фигурки суетились внутри крепости возле пушек, однако, судя по всему, чей-то приказ остановил их. Неужели губернатор решил сдать остров и договориться с испанцами, в отчаянии размышлял Эдвард, стискивая пальцами гладкую поверхность трубы. Галеоны неуклонно шли вперед, все больше зажимая «Попутный ветер», огибая его с двух сторон – но почему-то Рэдфорд тоже не спешил отстреливаться. Он стоял на капитанском мостике с подзорной трубой в руках – и Дойли увидел, как Джек вдруг совершенно по-мальчишески сорвался с места и замахал своим людям, приказывая разворачиваться, словно галеоны вовсе не таили никакой угрозы. Теперь стали заметны и поднятые над ними всеми алые флаги – такие же бывшему офицеру доводилось видеть у пиратских команд. Окончательно перестав что-то понимать, Эдвард снова впился окуляром в палубу галеона – и совершенно неожиданно увидел за штурвалом флагманского галеона живую и невредимую Эрнесту Морено.
Хотя на капитанском мостике теперь стоял Генри Фокс, в горячке предстоящего боя сразу видно было, кто руководит сражением; девушка твердо держала штурвал, отдавая приказания расчетам. Огромные суда с заранее поднятыми орудийными портами ворвались в битву, буквально сметя английские корабли первыми залпами. «Непобедимый» повернул было на запад, желая скрыться от них; но два галеона, зайдя с противоположных сторон, одновременно дали залп. Среди людей Рочестера началась паника: суда, еще минуту назад готовившиеся к победе, спешили поднять белые флаги в знак безоговорочной сдачи. Тех же, кто сразу не сделал этого, матросы с галеонов при поддержке пиратов переубеждали, высаживаясь на палубу и развязывая рукопашный бой. В числе тех, кто попал на «Непобедимый» во время абордажа, была и Эрнеста. По должности делать такое она не имела права, но никто не посмел остановить девушку, когда та следом за бывалыми рубаками перебралась на вражеский борт, оставив командование на Фокса – координировать действия расчетов ему было под силу.
Морено уже не сомневалась в исходе самого боя: победа была очевидна, однако девушка преследовала иную цель. Джеймс Рочестер непременно должен был быть убит, не обязательно даже ею самой – хоть так и надежнее – но давать ему даже малейший шанс на спасение Эрнеста не собиралась. Прорубившись к капитанской каюте сквозь ряды последних защитников, Морено, однако, поняла, что опоздала; у самой двери лежал в луже крови с разбитой головой сам Рочестер. Вокруг него облаком разлетелись какие-то бумаги, видимо, в спешке собираемые им: и в смерти расчетливый делец остался верен себе. Светловолосая девушка, в разорванном и заляпанном кровью, однако явно богатого покроя платье, хватаясь за стену, ползла мимо него по ковру. Охваченная совершенно искренним женским чувством, Эрнеста метнулась к ней, помогая встать и оттаскивая от неподвижного тела.
– Он… он держал меня здесь, как пленницу! Умоляю, помогите, – рыдая, заговорила девушка: на лице, обнаженных руках и плечах ее действительно виднелись кровоподтеки и глубокие порезы, а правая кисть висела столь безвольно, наливаясь густой синевой, что даже не слишком сведущая в медицине Морено сразу распознала перелом.
– Это ты убила его? – указывая на проломленный висок лежащего Рочестера и валяющийся чуть поодаль окровавленный подсвечник, спросила она. Девушка кивнула, вся дрожа:
– Молю вас, заберите меня отсюда! У моего отца много денег, он заплатит, сколько пожелаете, только помогите!..
– Неужели? И кто же твой отец такой? – зло усмехнулась Эрнеста, забрасывая ее левую, здоровую руку себе на плечо и с силой хватая ее за талию. Не дожидаясь ответа, она бросила серьезно: – В любом случае, его деньги тебе сейчас не помогут. Надо выбираться отсюда, пока пожар не добрался до крюйт-камеры и тут все не взлетело на воздух. Идти-то сможешь?
– Постараюсь, – цепляясь за нее и повисая всем телом, кивнула девушка. На палубе уже вовсю полыхало, доски трещали от жара в трюме; новоиспеченные пираты спешно покидали борт, забирая все, что оказалось возможным унести с собой – в первую очередь, деньги. Мешать им Эрнеста не собиралась: что времени у них немного, ее подчиненные прекрасно сознавали сами, а лишать их первой и заслуженной добычи она не имела права. Кое-как она провела по трапу девушку и передала на руки вынырнувшего словно из ниоткуда Педро.
– Веди к судовому врачу. Посмотрите, что с рукой, – распорядилась Морено, оглядываясь по сторонам и мгновенно спохватываясь при виде капитана: – Генри, вот ты где! Ты…
Юноша глядел мимо нее – на спасенную пленницу с «Непобедимого» – и Эрнеста мгновенно насторожилась, почувствовав неладное: вернее, некоторое ощущение этого возникло в ней еще раньше, но до того оказалось забыто, вытеснено более важными мыслями.
– Мэри?.. – тихо, недоверчиво спросил Фокс, и девушка за спиной своей спасительницы разом вся сжалась, съежилась до неузнаваемости, умоляюще глядя то на него, то на Морено, словно умоляя не выдавать ее. «Мисс штурман» нашлась первой.
– Педро, веди скорее, говорю тебе! – повторила она жестко, подталкивая к нему девушку, а сама обернулась к Фоксу, незаметно кладя руку на его локоть.
– Если ты хочешь поговорить с ней… – начала она осторожно, но молодой капитан уже совладал со своими чувствами и глубоко вздохнул, приняв спокойный вид:
– Нам нужно… нужно сделать еще что-нибудь? Насколько я понимаю, им уже не победить, – указывая на горевшие вдалеке английские суда, один за другим выбрасывавшие белый флаг, проговорил он. Морено похлопала его по руке:
– Это точно. Сегодня – ваша первая победа, капитан Фокс.
С левого борта раздался шум: там как раз подходил с юга один из пиратских кораблей, на котором сходу готовились трапы – при виде их флага, здорово потрепанного и выглядевшего так, словно его достали из самого дальнего сундука в последнюю минуту, у Эрнесты разом отчаянно забилось сердце.
Едва встречное судно встало борт к борту и первая из досок – еще безо всякого трапа – была переброшена так, что по ней стало можно пройти, на нее тотчас поднялся высокий, сутулый мужчина средних лет, с густой сединой в черных волосах и изуродованным огромным шрамом на правой щеке лицом. Навстречу ему бросилась Эрнеста, стройная и легкая, с разметавшимися темными облаком кудрями, и, столкнувшись на полпути, они сразу же бросились друг другу в объятия.
– Идем, идем сюда скорее, – мотая головой, чтобы унять непрошеные слезы, повторяла девушка, за собой проводя его на борт галеона и даже при этом крепко держа за руку. Мужчина во все глаза рассматривал ее, то и дело обхватывая лицо Эрнесты загрубевшими ладонями и пораженно приговаривая:
– Дочка, дочка, какая же ты стала взрослая! Неужели это и правда ты?
– Папочка, мама, мама-то где? С ней все хорошо? – прижимаясь к нему, спрашивала срывающимся голосом девушка. Она едва ли понимала, что ведет себя, как потерянный ребенок – потому что именно в эту минуту и была им. Восемь лет исчезли в никуда, и она снова стала испуганной пятнадцатилетней девочкой, на берегу крошечного безымянного островка узнавшей о смерти своих родителей. Капитан Антонио обнял ее, как раньше, положив подбородок на макушку Эрнесты и перебирая грубыми пальцами ее темные кудри:
– Мама жива, она сейчас на Тортуге, в доме Джона. Ей здорово досталось, но она полностью в своем уме и нисколько не изменилась – даже хотела идти в бой вместе с нами, – он чуть заметно усмехнулся в усы, и девушка громко, облегченно расхохоталась:
– Да, это действительно наша мама! Она не…
– Нет, – сразу ответил капитан Антонио. – Я не позволил. Она и так натерпелась достаточно в плену у Рочестера…
– Сегодня он за все заплатил, – негромко вступил в разговор Генри, и Морено, слегка опомнившись, высвободилась из объятий отца:
– Папа, это капитан Фокс, друг Джека Рэдфорда.
– Капитан? – повторил с невольной усмешкой сеньор Морено, однако, присмотревшись, расщедрился на чуть заметный одобрительный взгляд: – Наслышан о тебе. Иного и не стоило ожидать: моя дочь не стала бы исполнять приказы недостойного человека, – прибавил он, похлопав юношу по плечу.
– Капитан, англичане, те, которые за нас – ну, что были в команде того Дойли – подходят ближе! – отчитался один из матросов. Все переглянулись, но без особой тревоги – слишком велика была радость; одна лишь Эрнеста Морено побледнела.
– Иди и немедленно передай расчетам: пусть готовятся открыть огонь по моей команде, – резким, напряженным голосом распорядилась она, прежде чем кто-либо успел ее остановить. Генри изумленно повернулся к ней:
– Мэм, что вы делаете?
– То, что должна, – сквозь зубы проговорила Эрнеста. Положив обе руки на планшир, она наклонилась вперед и всмотрелась в далекий еще силуэт английского судна, темным пятном выделявшийся на фоне горящих судов Рочестера. – Мистер Дойли был нашим союзником до тех пор, пока был жив Джеймс Рочестер. Теперь мы обязаны быть готовыми защитить себя!
– Защищать – от кого, зачем? Для чего мистеру Дойли было спасать нас, если бы он хотел напасть на Тортугу? – возразил с откровенным удивлением и почти негодованием Генри. – При таком раскладе ему было бы проще изначально объединиться с мистером Рочестером!
– И уступить ему всю славу победы над пиратами? Не забывай о людях Рочестера, которые сейчас стоят в открытом море! – резко перебила его девушка. Фокс поджал губы:
– Если вы настолько ему не доверяете, то как же… Как вы вообще все это время?.. – он развел руками, не в силах выразить свою мысль словами.
– Я могла доверять Эдварду Дойли, старшему канониру капитана Рэдфорда! – жестко отрезала Эрнеста, не глядя на него. – Теперь же этот человек вновь стал британским офицером. Откуда мне знать, что его долг не прикажет ему поступить с нами, как с преступниками?
– А если он вдруг не послушает вашего предупреждения? – совсем растерянно спросил Фокс. – Если он все-таки подойдет ближе?
– Тогда ты прикажешь открыть огонь, как капитан, который отвечает за свою команду! – безжалостно сверкнула глазами Морено. – А если ты вдруг не сумеешь, то это приказ отдам я.
– Дочка, – негромко вмешался до этой минуты следивший за застывшим вдалеке английским судном капитан Антонио. – Я не столь хорошо знаком с этим мистером Дойли, как ты, но мне он показался человеком достаточно честным.
– А я не хочу проверять свои предположения ценой жизней моих людей, папа! – слезы блестели на ресницах Эрнесты, так, что даже при желании нельзя было посчитать их за соленые брызги моря, и голос ее дрожал надрывно, но в тоне его оставалась хорошо знакомая Генри нотка: так их «мисс штурман» говорила, когда точно знала, что поступает правильно. – Если мистер Дойли подойдет ближе – мне придется отдать приказ стрелять на поражение.
Тяжелое молчание, сменившее недавнюю радость, повисло над палубой; не только капитан и штурман, но и все члены команды теперь пристально наблюдали за английским бригом на горизонте. Какое-то время тот оставался на месте неподвижно, затем тронулся вперед; над его грот-мачтой начал медленно подниматься белый флаг.
– Как поступим, капитан? – почему-то глядя больше не на Фокса, которому адресовал вопрос, а на застывшую с блестевшими на щеках дорожками слез Эрнесту, спросил Педро. Генри тоже перевел на нее выжидательный взгляд.
– Прикажи открыть орудийные порты, – после долгого молчания велела она, отворачиваясь. Лицо Морено оставалось каменным, черные глаза блестели сухо и ярко: казалось, будто она чего-то ждала. Капитан Антонио, хмурясь, подошел ближе и обнял дочь за плечи.
Английский бриг вновь остановился – ровно на полпути; Эрнеста глубоко вздохнула. Она не притрагивалась к подзорной трубе, да ей и не нужно было это: малейшее движение чужого корабля она теперь чувствовала всем своим существом.
– Ты не пожалеешь об этом после? – негромко спросил капитан Антонио, не снимая руки с ее плеча. Эрнеста отрицательно покачала головой:
– Мистер Дойли мечтал вернуться в Англию все это время – так пусть возвращается. Когда еще ему выпадет столь удачная возможность?
Выражал ли при этом хоть что-то ее голос – никто бы не мог сказать с уверенностью, потому что сеньорита Морено говорила тихо, и слышал ее ответ лишь сам капитан Антонио; но можно было увидеть, что красивое лицо прославленной пиратки оставалось спокойным, и в углах его губ металась, исчезая и вновь появляясь, улыбка, не пропавшая и тогда, когда английский корабль развернулся и пошел уже в западном направлении, прочь от Тортуги.
И вот тогда среди пиратов началось самое настоящее ликование: когда еще им доводилось разбить и обратить в бегство английские военные корабли, защитив свой дом! Эрнеста видела – многие команды, сближаясь бортами и вот так, бок о бок двигаясь в направлении берега, тоже выбрасывали имевшийся у всех пиратов, но редко используемый алый флаг – знак того, что пощады противнику не будет. Прежняя Морено посмеялась бы над этим от души: какой толк смене девиза после боя! – но в тот момент, когда мачты английского брига истаяли в лучах закатного солнца на горизонте, что-то исчезло в ее собственном сердце. Оно не разрывалось от боли, вовсе нет: Эрнеста даже думала, что это будет для нее куда мучительнее, когда приказывала готовить орудия к бою – просто из него пропала вдруг способность испытывать радость. Мир не лишился красок, звуков, ощущений: Морено все осознавала и замечала, пока шла на капитанский мостик через толпу ликующих матросов, принимая их поздравления, воодушевленную ругань от облегчения, знакомого лишь пережившим смертельную опасность и вышедшим из нее невредимыми, пересчет раненых и захваченной добычи – однако эта суета, бывшая ее жизнью последние семь лет, больше не трогала ее.
Генри не спускался с мостика, зорко следя за чем-то по правому борту – посмотрев туда, Эрнеста невольно усмехнулась: «Попутный ветер», тоже здорово истрепанный боем, подходил все ближе к ним. Она была уверена, что при желании безо всякой подзорной трубы сумела бы разглядеть на капитанском мостике невысокую, жилистую фигуру Джека Рэдфорда. Собственно, его даже не пришлось бы даже искать глазами – достаточно было посмотреть в том направлении, в котором с неожиданным и неподдельным страхом глядел теперь Фокс.
– И чего же ты стоишь? – спокойно спросила вдруг Эрнеста, подходя к нему и понимающе кладя руку на плечо. Генри обернулся, и в глазах его полыхнуло самое настоящее отчаяние – в другое время Морено бы даже посочувствовала ему, но сейчас попросту не могла: собственная боль незаживающей раной терзала ее изнутри. – Иди к нему.
– Мне страшно, мэм, – шепотом, совершенно по-мальчишески откровенно признался Фокс. Эрнеста подняла брови.
– Страшно посмотреть ему в глаза или страшно, что он не выслушает и пошлет тебя к черту? – со своей почти прежней убийственной прямотой спросила она.
– И то, и другое, – честно ответил юноша. – Я просто… просто не знаю, что теперь ему сказать. Как теперь жить дальше…
Морено вздохнула и отвела свои черные глаза, устремив взгляд на розовеющую полосу горизонта на западе – там, где не столь давно скрылся полностью бриг Эдварда Дойли.
– Я тоже, Генри, – пожав плечами, тихо сказала она наконец. – Но ты не бойся: я уверена, Джек примет тебя и поймет. Сможешь сесть в шлюпку? Если хочешь, я прямо сейчас прикажу спустить ее на воду, и тебя отвезут к Джеку.
– Хочу, – подумав, кивнул юноша. Морено устало, но все же с тенью былого покровительственного чувства похлопала его по здоровому плечу.
– Мэм, – спросил он еще раз перед самым отплытием, – мэм, но что же я ему скажу?
– Не думаю, что это столь важно, – покачала головой девушка, помогая ему спуститься вниз. – Главное – говори искренне. Не лги больше, ладно, парень? Думаю, ты уже понял, что это не приводит ни к чему хорошему.
На «Попутном ветре» их никто не встречал намеренно: матросы просто спустили трап и помогли подняться на борт, а старый боцман Макферсон, раздававший приказания направо и налево, увидев живого и здорового Генри, молча подошел и на пару секунд стиснул его в своих медвежьих объятиях.
– Капитан тебя ждет, – украдкой вытирая повлажневшие глаза и пряча дрожь в голосе за нарочитым кашлем, сообщил он. На мостик Фокс поднялся один – сразу почти до судорог сжавшись внутренне, когда увидел перед собой прямую, узкую спину Рэдфорда, затянутую в темный камзол.
– Джек, – окликнул он его почти шепотом и, не дожидаясь, пока человек, преданный и спасенный им, обернется, упал на колени, низко склонив голову – так было проще не глядеть в чужие черные глаза, столько времени терзавшие его каждую минуту и днем, и ночью. – Эти люди выбрали меня своим капитаном, – опуская лицо все ниже, глухо вымолвил он, впиваясь взглядом в палубные доски. – Я… Я согласился, потому что уже тогда знал, к кому приду после того, как все закончится. Командор Рэдфорд, – его голос все-таки предательски дрогнул, – я и мои люди ожидаем ваших приказаний.
Он ожидал молчания, долгого и мучительного, но дававшего какую-никакую возможность перевести дыхание; однако Джек просто наклонился, помогая ему подняться, а после – без единого упрека стиснул в объятиях, слишком крепких для человека, едва оправившегося от пыток и плена.
– Живой… – только и выговорил он на ухо юноше то нестерпимо-искреннее, что не смог не сказать; и Генри, лишь теперь все поняв окончательно, поднял словно налившиеся свинцом руки, положив их на спину Рэдфорда.
– Прости, Джек. Прости, я… я такой идиот… – прошептал он отчаянно, даже не надеясь быть услышанным; но его капитан, вне всякого сомнения, понял все и даже больше того, что Фокс осмелился произнести. Справившись с собой и немного отстранившись, чтобы глотнуть воздуху, он поднял голову и неожиданно громко, искренне засмеялся:
