Екатерина Франк
Под флагом цвета крови и свободы
– Как только прижмемся к их левому борту, – щурясь на приближающееся судно, кивнула Эрнеста. Пальцы ее были ледяными, как у трупа, сутки пролежавшего под водой, и стиснули руку Эдварда с такой силой, что он вздрогнул от неожиданности. Опомнившись, Дойли отвернулся и торопливо спустился обратно в трюм: первый залп зачастую становился в подобных сражениях решающим, и приказ о нем он желал отдать лично – прежде, чем отправиться на самоубийственную вылазку на вражеское судно.
Наконец узкий однопалубный профиль шлюпа полностью скрыл за собой массивную громаду галеона. Заранее предупрежденные канониры заняли позиции у орудий; и на секунду на «Попутном ветре» наступила такая тишина, что неподготовленному человеку было бы даже страшно сдвинуться с места. Эдвард, ощутив непривычную вязкую робость, дотронулся до спрятанного на груди креста; пальцы ненароком задели висевший на том же шнурке амулет, полученный им от Эрнесты в день его первого абордажа, и это воспоминание слегка отрезвило его. Он внезапно осознал с особой четкостью, что ни у него, ни у его спутников нет права на ошибку; что от успеха их предприятия зависит исход всего сражения и что захват «Морского льва» позволит им, обладателям всего одного судна, одержать победу над пятикратно превосходящим врагом – и непобедимая, отчаянная гордость затопила его душу.
– Пора! – перегнувшись через решетку трюмного люка, крикнула Морено, и Эдвард обернулся к дождавшимся его приказа канонирам.
– Огонь!.. – хриплым, торжествующим голосом скомандовал он и сразу же бросился наверх по лестнице. Загрохотали пушки с опердека, серо-сизый дым мгновенно окутал судно – и под его прикрытием совершенно невозможно было увидеть, как двадцать человек с «Попутного ветра» одновременно спрыгнули за борт и ушли под воду.
Эдвард никогда не считал себя особенно скверным пловцом, тем более что это отнюдь не соответствовало действительности; однако теперь он впервые в полной мере осознал свое отличие от остальных пиратов. Ему приходилось изо всех сил работать руками и ногами, борясь за каждый ярд преодолеваемого пространства, в то время как темные и словно бы мгновенно удлинившиеся, подобно рыбьим, тела вокруг стремительно, ловко и легко рассекали воду точно под нужным углом к волнам. Прекрасно осознавая, что быть обнаруженными для них равносильно смерти, Дойли все же за неполные пять минут, что ушли у них на путь к галеону, дважды вынужден был подниматься к самой поверхности и, на мгновение вытащив лицо из воды, жадно втягивать воздух в разрывавшиеся от жгучей пустоты легкие. Во второй раз ему почудилось, что с галеона раздался удивленный возглас, и сразу же чья-то тонкая, сильная рука обвилась вокруг груди Эдварда и увлекла обратно под воду. Изумленно повернув голову, он увидел перед собой лицо Эрнесты – девушка прижала палец к губам и затем указала на видневшийся впереди и вверху темный бок корабля.
Откровенно говоря, Дойли плохо представлял себе, как можно незаметно пробраться на огромный галеон без трапа или помощи с палубы; однако смелую девушку это, похоже, вообще не смутило. Обогнув судно с кормы, она наконец вынырнула, с наслаждением сделав несколько глубоких вдохов, и, пока остальные спешно насыщали свои легкие живительным воздухом, принялась внимательно рассматривать обшивку корабля.
– Что… вы… Что ищете?.. – все еще с трудом дыша, натужно просипел Эдвард; кто-то из пиратов ободряюще хлопнул его по спине, но бывший офицер предпочел сделать вид, что не заметил этого. Эрнеста вместо ответа подняла руки и ухватилась за одну из досок – к изумлению Эдварда, та поддалась, открывая их взору тщательно замаскированный люк в двух или трех футах выше уровня воды.
– Полезайте внутрь, – также слегка хриплым от недавних усилий голосом велела она. Люк оказался довольно узок, к тому же большинство добровольцев, вызвавшихся для этой вылазки, были настоящими абордажниками, крепкими и широкоплечими – самый тщедушный из них был полных пяти футов ростом – но спустя несколько минут ожесточенной толкотни, сдавленных ругательств и удивительным образом сочетавшейся с ними безоговорочной помощи друг другу все двадцать смельчаков были внутри.
– Теперь молчите, как в день своего погребения, – крепко сжимая в руке обнаженную саблю, предупредила всех Эрнеста. – Надо пробраться в крюйт-камеру и взять там пистолеты.
– А где мы возьмем ключи? – шепотом поинтересовался кто-то.
– На кой черт тебе ключи? Я и без них вскрою любой замок, – басовито возразил старый матрос Перкинс – товарищи дружно бросились зажимать ему рот. Эрнеста подняла руку:
– Тихо! Ключи хранятся в рубке, я схожу за ними и принесу. Ждите здесь; если не вернусь через четверть часа, идите прямо по коридору, затем по лестнице на четыре уровня вверх и оттуда – налево: вы увидите широкую дверь без засова, а за ней – еще одну лестницу. По ней поднимитесь ровно один пролет; там и будет выход на опердек. Ну, прощайте, ребята! – она решительно пожала руки двоим или троим мужчинам, стоявшим ближе всего к ней, и действительно отправилась дальше по коридору, исчезнув за поворотом.
Эрнеста шла быстрым, хотя и осторожным, по-кошачьи бесшумным шагом. Едва заслышав позади себя шорох, она сразу же обернулась с обнаженным клинком: лезвие уперлось в точно в горло Эдварда, в то место, где под кожей часто и сильно билась живая кровь.
– Вы!.. – слегка удивленно, но все равно не позволив слишком громкому восклицанию сорваться со своих губ, выговорила девушка. – Что вы делаете?
– Я пойду с вами, – просто сказал Дойли, кладя руку на блестящее лезвие и отстраняя от своей шеи. Глаза Эрнесты сверкнули хорошо знакомым ему холодно-опасным огнем:
– Разве вы не слышали моего приказа? Или вам надоело видеть, как солнце встает по утрам и заходит за горизонт вечером? Взгляните на тех людей – никто из них не трус, и все же они не отправились за мной, поскольку знают меня и мое слово.
– Сеньорита, – не позволяя привычно разгоравшемуся в груди раздражению вырваться из-под его контроля, возразил Эдвард, – сеньорита, возможно, я всего лишь жалкий зазнавшийся пьяница, не уважающий ваших, пиратских законов и не понимающий чужих приказов – во всяком случае, в ваших глазах наверняка так и есть. Но даже если и так, я все равно не позволю вам в одиночку совать голову в это осиное гнездо! Я знаю, как вам теперь тяжело, – ступая по очень тонкому льду, решился прибавить он: лицо Эрнесты мгновенно стало непроницаемым. – Довольно и того, что вы уже сделали и еще сделаете для нас; примите же мою помощь, которую я могу оказать, и не отказывайтесь.
Взгляд, которым девушка одарила его по окончании этой короткой речи, выдержать для Эдварда оказалось куда труднее, чем он полагал; однако Морено, подумав, опустила оружие и кивнула. Не посчитала нужным отговаривать человека, не дорожащего собственной жизнью, или просто не стала тратить драгоценное время? В том, что она могла всерьез воспринять его слова, Дойли сильно и не без оснований сомневался.
– Если подставитесь по собственной глупости – выкручиваться тоже будете сами, снова спасать вас я не собираюсь, – вот и все, чем Эрнеста удостоила его, пока они многочисленными темными переходами добирались до заветной рубки. Эдвард пожал плечами и постарался выкинуть из головы ее недавний взгляд – полный такой откровенной боли, что после него все нападки «мисс штурман» становились даже желанными для него. Лишь в такие секунды он еще мог убеждать себя в том, что перед ним – все та же бесстрашная, уверенная в себе и порой невыносимо циничная пиратка, чья единственная цель – уничтожить их общего врага, изрядно потрепав при этом его, Эдварда, нервы.
И лишь одна мысль, засев в сердце тупой занозой, все ныла и ныла на одной мерзкой ноте: что же она лезет-то? Зачем помогает против своей бывшей команды, раз ей настолько этого не хочется? Действительно, отсиделась бы где-нибудь в трюме, выдав Джеку нужные сведения – Рэдфорд, при всех его недостатках, далеко не дурак, как-нибудь справился бы – или, на худой конец, просто осталась бы на «Попутном ветре»… Чего ради ей было идти сюда – сюда, где каждый уголок, каждая мелочь напоминают ей о…
– Это здесь, – шепотом сообщила Эрнеста, минуя очередной лестничный пролет. На уровне, куда они свернули, было уже значительно светлее – Дойли подозревал, что здесь где-то поблизости должен был быть выход на верхнюю палубу.
Рубка оказалась крошечная и грязная, заваленная всяким хламом, среди которого Эдвард с удивлением заметил множество старых, измятых и засаленных карт разного масштаба и назначения, но начерченных явно одной рукой – загоревшиеся темной яростью при виде них глаза Эрнесты не оставляли ни малейшего сомнения в том, чьей именно – и, как и все остальные закоулки этого огромного корабля, где они побывали, рубка была совершенно безлюдной. Морено вошла внутрь, сдернула с вбитого в стену под потолком гвоздя связку ключей, невнятно пробормотав что-то – не на английском и до того тихо и зло, что Эдварду оставалось лишь догадываться о смысле сказанного – и сухо велела:
– Возвращаемся. Времени совсем мало.
К чести матросов, терпеливо дожидавшихся их внизу, следовало сказать, что ни один из них не выказал каких-либо проявлений робости или нерешительности. Путь до крюйт-камеры также прошел без особых трудностей, хотя пару раз Эдвард совершенно точно был уверен, что за ними кто-то следит. Но, получив из арсенала пояс с двумя пистолетами, рожком сухого пороха и мешочком с запасными пулями, он пересмотрел свое отношение к происходящему.
– Что удивительно, так это то, что наше проникновение никто даже не заметил, – негромко обратился он к Эрнесте, наблюдавшей за тем, как их спутники разбирали и делили полученное оружие. Морено усмехнулась не без злорадства:
– Часовых-то они, конечно, расставили, но только на верхней палубе. Как я уже говорила, людей здесь не хватает, пороховой склад находится ближе к орудийной палубе – так что эта часть судна обычно совершенно пуста. Билл не раз говорил, что это опасно, но мы с Винченсо его не послушали… И теперь эта оплошность спасет наши жизни.
– Значит, вам это не кажется подозрительным? – настойчиво переспросил Эдвард. Девушка наклонилась, взяла с полки еще один пистолет и, осмотрев его, принялась перезаряжать:
– Если бы они знали, что мы здесь, то давно сообщили Винченсо. Один выстрел из противоположного вражескому судну борта – это всегда был наш… их условный сигнал, что требуется подкрепление. Ну что, все закончили? – заткнув пистолет за пояс, обратилась она к остальным. Матросы воодушевленно закивали, кто-то в нетерпении уже вынул из ножен оружие и всем своим видом демонстрировал, что готов пустить его в ход в любую секунду. – Чудесно, тогда пойдемте.
– Нам надо разделиться, – негромко заметил Эдвард, пока они, крадучись, шли уже знакомыми ему переходами. Морено быстро взглянула в его сторону и сразу отвела глаза:
– На верхней палубе, когда мы с Джеком смотрели, было всего четыре человека, считая рулевого. Они даже при желании не смогут развернуть судно, а нам не стоит дробить свои силы: нас и без того не так много.
– Чем быстрее мы направим корабль на помощь «Попутному ветру», тем лучше, – возразил мужчина. – Вы сказали, их четверо – так возьмите троих человек, поднимитесь, захватите штурвал и ведите судно – а мы тем временем зачистим опердек и подготовим все для залпа!
Мгновение Морено с сомнением глядела на него, затем со вздохом подтвердила:
– В этом есть определенный смысл. Эй, Айк, – один из матросов, широкоплечий молодой ирландец с густой шапкой ярко-рыжих кудрей, качнулся в ее сторону, чтобы получше разобрать слова девушки. – Ты же у нас помощник рулевого, не так ли?
– Верно, мэм, – с некоторым удивлением ответил тот.
– Сеньорита… – слегка охрипшим голосом начал Эдвард, но Морено перебила его:
– Слышал, что сказал мистер Дойли? – дождавшись утвердительного кивка, она подняла брови: – Выполняй. Кого возьмешь?
– Дика и Марти. Больше никого не надо, мы и втроем справимся, – неимоверно гордый доверенным ему важным поручением, заверил ее парень. – Они у нас и пикнуть не успеют!
– Вот и отлично, – одобрительно кивнула Эрнеста, указывая им ближайший выход на верхнюю палубу, а сама уводя остальных дальше по коридору, заканчивавшемуся тяжелой дверью – очевидно, за ней и находилась лестница, ведшая на опердек. – Хорошо придумали, мистер Дойли. Мне и в голову бы не пришло, – вопреки все возрастающему волнению в ее черных глазах, говорила девушка все более бодрым, хотя и вынужденно приглушенным голосом. Эдвард глядел на нее со смесью сочувствия и злости.
– Вы неплохо держитесь, но мне можете не лгать, – чуть более резко, чем желал бы, заметил он. Эрнеста осторожно, так, что ни одна пружина не скрипнула, приоткрыла дверь, за которой действительно оказалась лестница:
– Тихо! Проходите по одному и поднимайтесь наверх.
Тщательно сдерживаемое до этого момента волнение словно повисло в воздухе, когда самые храбрые из пиратов принялись осторожно взбираться по лестнице наверх. Эдвард с неприятным холодком внутри осознал, что у него дрожат руки, и покрепче стиснул рукоять сабли. В армии было не в пример легче, почему-то подумалось ему – там за всей этой муштрой и бесконечным исполнением устава немного притуплялось само ощущение близости смерти – здесь же она прямо-таки вилась совсем рядом, приветливо дыша в лицо ледяным холодом и распахивая гостеприимные костлявые объятия…
Из-за двери слышались человеческие голоса, надрывный скрип отодвигаемых орудий, остро и терпко пахло ромом, маслом и железом – тем, что было так привычно любому человеку, мало-мальски знакомому с артиллерийским делом; но Эдвард, не один год проходивший во флоте, прежде чем оказался в офицерской школе и перешел затем на сухопутную службу, отчетливо чувствовал, что от этого запаха его уже начинало мутить, а в глазах медленно расплывались большие разноцветные круги. Пытаясь не упасть, он выставил перед собой руки и ухватился за чужое плечо…
Эрнеста дрожала всем телом, вжавшись в грубо обтесанную стену и зажмурившись с такой силой, что ее обычно уверенное и не лишенное красоты лицо было не узнать. Одной рукой она крепко, до боли прижимала к груди пистолет, а ногти другой глубоко запустила в деревянные доски у себя за спиной. Ее болезненно закушенные губы, выступившая на лбу испарина и в особенности выражение лица, полное самого настоящего, неподдельного страдания – все это испугало Эдварда тем сильнее, что он оказался единственным, разглядевшим это. Последнее, впрочем, было неудивительно: Морено стояла в самом темном углу, ближе всех в двери, отделявшей лестницу от орудийной палубы, да еще и боком к своим товарищам, так что заметить ее состояние кому-либо из них было сложно – но Дойли, внезапно оказавшись выдернутым из водоворота собственных переживаний, не успел все это понять.
– Сеньорита, – охваченный самым искренним и даже слишком сильным сочувствием, он осторожно потряс девушку за плечо, но та оставалась безучастной к чему-либо. – Эрнеста, что такое? – впервые за все время их знакомства, совершенно бессознательно Дойли назвал ее по имени, и Морено невольно откликнулась.
– Не могу… Не могу отдать приказ, – хриплым, полузадушенным шепотом выдохнула она, отворачивая искаженное болью и стыдом лицо к стене. – Я пыталась… пыталась!.. – забыв об осторожности, почти обычным голосом вскрикнула Эрнеста вдруг. Тело Эдварда отреагировало прежде, чем этого следовало ожидать: в ту же секунду он оказался рядом, зажимая девушке рот и отталкивая ее еще дальше в самый темный угол – там, где даже стоявшие совсем рядом товарищи едва ли могли бы ее заметить.
– Будьте здесь, – забыв о собственном недавнем страхе, тихо велел он, отступил обратно к двери и, сделав знак остальным следовать за собой, вынул из-за пояса оба пистолета. Одного мгновения было достаточно, чтобы убедиться, что засов не заперт – и потому Эдвард сразу же, не давая ни себе, ни другим шанса к отступлению, ногой с размаху распахнул дверь и сразу же разрядил оба пистолета в двух ближайших к нему вражеских канониров. Один разом повалился навзничь, другой, обливаясь кровью, выхватил из-под орудия длинный кривой тесак, коим взмахнул, намереваясь снести противнику голову, но Эдвард, уйдя в сторону, мгновенно извлек из ножен свою саблю и всадил лезвие тому в бок едва ли не до хребта. Руки у него ощутимо дрожали, когда он ногой отпихнул от себя обмякшее тело, брызнувшая из чужой раны теплая кровь мгновенно залила рубашку – однако страха Дойли больше не чувствовал. Холодный расчет руководил им, когда он, крепко сжимая оружие, двинулся дальше, вглубь опердека: нельзя было позволить ни одному из канониров подать тот условный сигнал, о котором говорила Эрнеста. Мало захватить пушки – нужно еще, чтобы Алигьери до последнего полагал, что «Морской лев» находится в руках его людей…
«Попутный ветер» находился справа от галеона – следовательно, нельзя было оставлять без прикрытия орудия левого борта. Большая часть канониров – те, кого последовавшие примеру Эдварда люди Рэдфорда не смогли застрелить в первую минуту – оказались втянуты в завязавшуюся рукопашную схватку. Их было значительно больше, нежели их противников – не меньше полусотни, как бегло прикинул Дойли; однако многие из них явно не слишком хорошо владели холодным оружием, так что опасность представляли скорее их число и отчаянность сопротивления, нежели боевые навыки.
На Эдварда дважды нападали, и дважды он отражал яростные, хоть и неуклюжие атаки противников, сам удивляясь тому хладнокровию, с которым разрубал чужие тела, словно мясник – туши забитых животных. В любом случае, вырезать нужно было всех врагов – и чем скорее, тем лучше, почти спокойно рассуждал он, наблюдая за царившим на опердеке побоищем и зорко следя, чтобы никто из противников сгоряча не бросился в сторону пушек.
И все же, отвлекшись на очередного противника, он пропустил тот момент, когда высоченный усатый детина в красном камзоле, размахивая тяжелым, окованным железом пальником и снося им все живое на своем пути, метнулся к дальней от Эдварда медной девятифунтовке – орудию не слишком мощному, но вполне подходящему, чтобы подать тот самый сигнал, который ставил под угрозу все их предприятие. Отчаянным усилием Дойли сшиб с ног противника, не тратя времени даже на то, чтобы убедиться, жив ли тот – удар затылком о ствол ближайшей пушки при падении вполне мог быть как смертельным, так и просто вывести человека из строя на пару минут – но Эдварду было уже не до того. В щипцах пальника, который держал детина, уже зажат был зажженный фитиль, подносимый к запальному отверстию пушки; расстояние между ним и Дойли было в два десятка ярдов, пересечь которые в оставшиеся несколько секунд никак не представлялось возможным.
Но детина, вместо того, чтобы закончить начатое, неожиданно зашатался и обернулся куда-то в сторону двери, выбросив перед собой пальник острым концом вперед – из-за его широкой спины Эдвард не мог разглядеть, что произошло – и сразу же прогремел выстрел, который Дойли даже в наполнявшем опердек шуме боя почему-то различил столь ясно, как если бы тот раздался прямо у него над ухом. Детина замер, еще раз взмахнул пальником, но как-то слабо и неуверенно, шагнул вперед и навзничь повалился на пол. Эдвард, подбежав к нему, быстро окинул взглядом мертвое тело и поднял глаза.
Эрнеста, бледная и взволнованная, державшая все еще дымившийся пистолет обеими руками, в упор смотрела мимо него – на убитого ею детину. Дойли, тяжело дыша от быстрого бега, глядел на нее, не зная, что делать – смеяться или благодарить.
– Хороший выстрел, – наконец выговорил он. Морено безо всякого выражения посмотрела на него, затем наклонилась и выдернула из-под ремня у трупа пистолет – длинный, богато украшенный слоновой костью, с хорошим, английского производства, колесцовым механизмом. Прикрепив оружие к собственному поясу, она усмехнулась, глядя на обескураженного Дойли:
– Что? Это был подарок Билла мне с первой добычи. Конечно, все растащили… Помните о воровстве у своих товарищей? Жаль, что я забыла его в каюте той ночью… – не договорив, она оттолкнула Эдварда в сторону и пальнула из своего трофея куда-то вправо; обернувшись, Дойли успел лишь увидеть еще одно тело, сползающее по стене с растекающимся на груди кровавым пятном. Тяжелый катласс, вывалившийся из руки умирающего, гулко ударил по блестящему медному боку пушки слева от него; но взгляд мужчины оставался осмысленным, устремленным на застывшее каменной маской лицо девушки. Эдвард знал это выражение; охваченный непонятным порывом, он схватил ее за плечи, вынуждая отвернуться от убитого:
– Не смотри на него! Ты ни в чем не виновата. Это война, и он выбрал свою сторону! – почти прижимаясь лбом к ее лбу, яростно повторял он, готовый ударить, убить или поцеловать – словом, сделать что угодно, если потребуется; и девушка, вздрогнув, отмерла, подняла на него неестественно блестящие глаза, проговорила, словно только-только заметив:
– Корабль изменил курс. Наши наверху, они должны были захватить палубу!
– Идите туда и помогите им, – справившись с собой, предложил Дойли. – Мы закончим здесь и присоединимся к вам.
К его удивлению, Морено повиновалась беспрекословно: потому ли, что оставаться на опердеке, среди умирающих бывших друзей, было для нее слишком тяжело, или потому, что человеку опытному хватило бы одного взгляда, чтобы понять исход боя. Некоторые из канониров «Морского льва» еще сопротивлялись, кое-кто из них даже не был ранен – но то был вопрос времени, причем очень короткого его промежутка. Это понимал и Эдвард; прежнее его хладнокровное равнодушие прошло вместе с азартом опасного боя, однако ему хватило воинского опыта, чтобы не остановиться до той минуты, когда последний из членов команды «Морского льва» не лег мертвым, заливая кровью доски пола орудийной палубы.
– Уберите тела, – вытирая саблю рукавом собственной рубашки – использовать для этого одежду убитых, как делали остальные, он не мог себя заставить – и вкладывая ее обратно в ножны, распорядился Эдвард. Формально он не был на главенствующем положении над остальными – определенным авторитетом для них обладала лишь Эрнеста – но, к его удивлению, кто-то сразу же послушно бросился за ноги оттаскивать трупы от залитых кровью орудий, а другие, немного помедлив, последовали их примеру. Когда на опердеке стало чуть более просторно, Дойли вторично отдал приказ: – Проверьте пушки. Какие заряжены, сразу подкатывайте к портам, остальные – перезарядить срочно! Кто не знает, как это делается?
Ему ответили – по счастью, с канонирским трудом так или иначе были знакомы многие, так что несведущих оказалось лишь пять-шесть человек. Эдвард на скорую руку показал основные обязанности: прочистить ствол банником, забить внутрь картуз, закатить ядро и всунуть следом за ним пыж, проткнуть его затворником, подкатить орудие к порту, насыпать порох на полку и запальное отверстие и поднести фитиль. С корректировкой прицела он велел подождать и, покинув опердек, почти бегом бросился на верхнюю палубу. Там, слава Богу, все было в относительном порядке: трое добровольцев-матросов карабкались по снастям, ставя дополнительные паруса – на скромный взгляд Эдварда, можно было обойтись и без них, но благодаря этому Эрнеста осталась за штурвалом в полном одиночестве.
– Внизу порядок? – как только Дойли приблизился, жестким тоном поинтересовалась она. Эдвард кивнул:
– Можете не беспокоиться. Что у вас? – спросил он исключительно для того, чтобы не допустить нового тягостного молчания. Происходившее в то время, которое они провели в трюме, было очевидно и так: «Орел» тяжело и неохотно тонул, исходя черным траурным дымом, перемежавшимся редкими огненными всполохами, прикрывавший его «Пеликан» пестрел многочисленными пробоинами и давал явный крен на поврежденный правый борт. Однако «Кобра», стремительная и смертоносная, все еще оставалась невредимой, искусно маневрируя на том расстоянии от противника, при котором вести стрельбу было в теории возможно, но не имело особого смысла. «Попутный ветер» также выглядел изрядно потрепанным, однако на плаву держался твердо и почти не сбавляя скорости: Рэдфорд, не менее опытный, чем Алигьери, и даже превосходивший его в том, что касалось искусства управления судном на коротких дистанциях, избегал прямого столкновения. Со стороны могло показаться, что он ищет способ отойти с наименьшими потерями – и лишь посвященные в его план могли понять, что капитан «Попутного ветра» лишь тянет время.
– Нам следует поторопиться, ведь так? – не дождавшись ответа на свой вопрос, снова заговорил Эдвард. Морено на секунду отвела глаза от медленно передвигавшихся в полумиле от них кораблей:
– Велите поднять красный флаг.
– Красный… что? Зачем это? – растерянно переспросил Эдвард. Он знал, что означает данный цвет в пиратской символике, однако плохо понимал, каким образом смена флага отразится на сложившейся обстановке. Эрнеста подняла брови и сухо объяснила:
– Красный флаг означает, что мы вступаем в бой и не намерены щадить никого. Оба капитана увидят этот сигнал, – ее темные глаза сверкнули чем-то, похожим одновременно на гордость и глубокую тоску. – Но только Джек поймет, что он значит на самом деле.
Эдвард повиновался, в глубине души еще раз поразившись тому, насколько же сложны и непонятны для него те установки, над которыми ни один пират даже не задумался бы. Как только крикливо-красный, похожий на только что пролитую кровь флаг, украшенный двумя скрещенными абордажными саблями, поднялся над «Морским львом», тактика боя с обеих сторон кардинальным образом поменялась. «Кобра» начала движение, оттесняя «Попутный ветер» на юг – так, чтобы тот очутился между ней и приближающимся галеоном.
– Опять чужими руками делает всю грязную работу, – сквозь зубы проворчала Эрнеста, остервенело ворочая рулем. – Мы не заденем своих, мистер Дойли?
Эдвард, за прошедшие десять минут уже несколько раз спускавшийся на опердек и снова поднимавшийся обратно, покачал головой:
– Мимо «Кобры» мы не промахнемся, но лучше решить дело одним залпом. У нас заряжены оба борта, может, удастся достать и оставшиеся два судна?
– Попробуем, – без малейших колебаний согласилась Эрнеста – казалось, прежние сомнения наконец оставили ее. – Лишь бы Винченсо не заподозрил что-то… Ладно, изобразим, что нам мешает ветер. Эй, Айк, парни! Ставьте нижние марсели и бизань да держитесь как следует: сейчас увалимся вправо! – тяжелый галеон действительно зашатался, медленно смещаясь в сторону: теперь он при желании мог пройти слева от «Кобры» и одновременно носовыми орудиями и из правого борта расстрелять «Пеликан» и то, что осталось от «Орла».
– С какого расстояния мы можем вести огонь? – понизив голос, спросила у Эдварда девушка. – Совсем близко подходить нельзя: Винченсо разглядит, что на борту не его люди.
– Большинство орудий, которые есть на этом судне, довольно дальнобойны и крупного калибра, – отозвался Дойли. – Прямого попадания с полутора сотен ярдов будет достаточно.
– В таком случае, вам стоит поспешить, – сообщила Эрнеста бесстрастно, сильно напомнив ему себя в первые дни пребывания на «Попутном ветре». – У вас осталось около девяти минут.
Она была права: этого времени едва хватало на то, чтобы настроить прицел многочисленных пушек – но никогда еще Эдвард не чувствовал такого нежелания повиноваться кому-то. Когда распоряжения ему отдавал Рэдфорд или кто-то из его подчиненных, это было отчасти заслуженно; но Эрнеста, он видел, меньше всего должна была оставаться наедине со своими мучительными мыслями – теперь, когда лишь жалкие несколько минут отделяли ее от необходимости делать, возможно, самый трудный в ее жизни выбор…
Да ведь она уже сделала этот выбор, кривясь от отвращения к этим глупым оправданиям, твердил самому себе Эдвард, спускаясь обратно на опердек. Разумеется, сделала – иначе что она делает здесь? – и с чего ты, глупый сухопутный офицер, решил, что в ее жизни не было выборов сложнее? Откуда еще в двадцать три года берется такой взгляд и столь цинично-спокойное отношение ко всему? Если в ее сердце еще осталось место благодарности, жалости и симпатии, не имеющей откровенно животного начало – что ж, то твоя удача и не более…
Орудия наводились одно за другим раздражающе легко: Эдвард почти не беспокоился, что что-то могло пойти не так – и все шло как по маслу; после того, как все расчеты заняли свои позиции, предательский хронометр показал две минуты, оставшиеся в запасе. Дойли заколебался: голос у него был вполне громкий, легкие здоровы, да и опердек находился всего через уровень ниже верхней палубы, так что, если оставить люки между ними открытыми, его команду вполне могло быть слышно и оттуда…
Он не помнил, как снова поднялся наверх и очутился возле так и не оставившей штурвал Эрнесты; с палубы казалось, что «Кобра» очутилась вдруг совсем рядом, и его невольно удивило то, что они до сих пор не разоблачены. В подзорную трубу отчетливо были видны фигурки матросов на шхуне и даже маленький черноволосый человечек в зеленом камзоле, расположившийся на капитанском мостике. Даже с такого расстояния у него, казалось, был вид победителя – Эдвард с досадой скривился, убрав трубу.
– Он еще не знает, что обречен, – шепотом заметила Эрнеста, глядя в том же направлении – ей наверняка и не требовались какие-либо приборы, чтобы знать, что происходит на палубе ее бывшего корабля. – Никто из них даже не представляет…
– Сеньорита… – сорвавшись на более привычное обращение, начал было он и сразу же исправился: – Эрнеста, мы готовы.
– Я тоже, – отвернувшись так, чтобы никто на палубе не мог видеть ее лица, отрезала Морено. – Если можете уничтожить их одним залпом – стреляйте. Стреляйте, мистер Дойли!.. – ветер подхватил ее сорвавшийся крик, и затянувшаяся пауза вдруг лопнула: с «Кобры», где различили голос бывшей предводительницы, послышались вперемешку изумленные и яростные возгласы, с «Попутного ветра» – громкая, решительная команда Рэдфорда канонирам; и Дойли, сознавая, что в запасе у них осталось лишь несколько секунд, с безумным торжеством схватился за решетку трюмного люка и прокричал одно-единственное слово:
– Огонь!!!
«Морской лев» ударил, как и предполагалось, с двух бортов: сначала с левого, и затем, с запасом в несколько секунд – с правого, при поддержке носовых пушек. Решительно и неуклонно, одно за другим выпускали тяжелые орудия смертоносные ядра; корпус галеона дрожал, но выдерживал отдачу – он был приспособлен и для больших нагрузок, для перевозок многих тонн золота и человеческих тел, оружия и рабов, других ценных грузов; предел был сопоставим лишь с жадностью построивших его людей. Огонь вел и «Попутный ветер»: «Кобра» лишилась последнего шанса оказать сопротивление. «Пеликан» попытался еще отстреливаться, но спустя пару минут на его грот-матче, появился медленно ползущий наверх белый флаг. «Кобра», охваченная с обеих сторон пламенем, последовала его примеру.
