Екатерина Франк
Под флагом цвета крови и свободы
– Давай, – продолжал твердо между тем Рэдфорд. – Стреляй же в меня! Это я желал смерти твоему ненаглядному бывшему подполковнику, это я обвинил его в измене, это я отправил его в ту разведку! Отпусти мальчишку и забери мою жизнь…
– Что мне твоя жизнь? – с горькой и злой усмешкой возразила Морено, глядя в упор на застывшего под дулом ее пистолета юношу. – Разве не существует ничего страшнее смерти? Почему же он должен жить, а тот, кто погиб за него – лежать там, на дне моря? – яростно указала она рукой на лазоревые волны за бортом. Рэдфорд с мольбой взглянул на нее:
– Эрнеста, он и Роджер – все, что у меня осталось от моей жизни. Все, что я когда-либо…
– А что осталось у меня? – холодно и яростно перебила его Эрнеста – в черных глазах ее мгновенно вспыхнуло жгучее пламя. – Мои родители, моя семья, моя команда, моя жизнь!.. Единственное, что было – даже это ты отнял у меня! Ответь же: что еще осталось у меня?
– Эрнеста…
– Отвечай, не то я убью его! Скажи, Джек! Ничего – ничего у меня не осталось!.. – в ярости закричала она. Рэдфорд стиснул зубы – лицо его стало каменным – и тихо, отчетливо сказал:
– Память, Эрнеста. Память о близких людях и той любви, которую они к тебе питали. У меня самого никогда не было и этого.
– Значит, ради любви, так? Ради любви ты обрек на погибель нас всех? Не смог вовремя избавиться от одного-единственного мальчишки и предпочел погубить команду, доверившую тебе управление? – с холодной ненавистью выговаривая каждое слово, процедила Эрнеста; от ее голоса, от каждого жеста веяло ледяным северным ветром. – Какое счастье, что это больше не моя проблема. А ты – больше не мой капитан.
– Эрнеста…
– Ты не заслуживаешь этого! Будь ты настоящим капитаном – уже давно отдал свою жизнь, чтобы спасти их, – проведя дулом по воздуху и указав им на застывших вокруг пиратов, Морено почти швырнула пистолет ему под ноги и прошла мимо – как всегда, с идеально прямой спиной и застывшим лицом. Матросы молча расступились перед ней, не смея задержать ни на миг; однако невыносимую тишину вдруг нарушил голос капитана Гарсии:
– No es así, señorita.22
– Que dijiste?23 – переспросила Морено. Испанец вежливо и спокойно улыбнулся:
– Tus padres estan vivos. Si vienes a mi barco, sabrás donde están.24 Обдумайте мое предложение и примите верное решение, – окидывая всю пиратскую команду пристальным взглядом, прибавил он. Морено некоторое время молча глядела на него расширившимися, огромными глазами, кусая губы, чтобы не задать рвущийся с них вопрос – однако привычная выдержка взяла верх: глубоко вздохнув, она резко, всем корпусом развернулась и поднялась по ступенькам на пустующий ют. Гарсия, также не сказав ни слова, спустился в свою шлюпку и дал знак гребцам возвращаться на галеон.
– Капитан, что будем делать? – справившись с растерянностью раньше остальных, рискнул спросить Макферсон. Рэдфорд взглянул на него безо всякого выражения, пощипал пальцами свою короткую бородку, словно взвешивая что-то в мыслях, и указал на Генри:
– В карцер его! Отправьте людей еще раз осмотреть позиции противника, – подняв с палубы брошенный Эрнестой пистолет, он выпрямился и со спокойным видом направился к себе в каюту. Среди матросов уже понемногу начинался ропот – казалось, капитану и дела не было до нависшей над всеми угрозы – однако привычка заставила их повиноваться.
Эрнеста все еще сидела в одиночестве на юте, совершенно безучастная ко всему, когда за ее спиной послышались тихие шаги. Справа от нее на палубу лег пистолет – тот самый, из которого она еще недавно желала застрелить Генри.
– Ты пришел, чтобы убить меня? – не поворачивая головы, спокойно спросила она. Рэдфорд опустился на пустое место рядом с ней, привалившись спиной к фальшборту:
– Чтобы попросить тебя о помощи, Эрнеста, всего лишь о ней. Я никогда не хотел твоей смерти. Даже тогда, когда твой отец хвалил тебя за каждый криво сделанный чертеж, а мой тем временем мечтал, чтобы я как-нибудь незаметно исчез и перестал ему мешать одним фактом своего существования…
– Ты настолько завидовал мне? – совершенно равнодушно поинтересовалась Морено. Джек с горечью усмехнулся:
– Помнишь, как в нашу первую встречу я учил тебя плавать? До чего же мне тогда хотелось схватить тебя за шею, нырнуть поглубже и держать, пока мы оба не захлебнемся… Но каждый раз, когда я собирался это сделать и подплывал ближе, ты сама хваталась за меня и просила не отпускать – и я думал: пусть подержится еще немного, это ведь совсем ничего не значит… Потом твой отец заметил нас и отнесся ко мне по-доброму, и я забыл об этом. Но теперь понимаю, что на самом деле ничего я не забывал, – голос Рэдфорда стал низким, полным почти звериной, плохо скрытой тоски. – Такое невозможно забыть, Эрнеста.
– К чему ты говоришь мне это? – внезапно с яростью возразила Морено, всем корпусом поворачиваясь к нему. – Не хочешь забывать, что когда-то я была счастливее тебя – а как мне не вспоминать о том, что ты сделал?!
– Можешь вспоминать, если хочешь, это ничего не меняет, – перебил ее Джек. – Ненавидь меня, но помоги этим людям! Пообещай мне всего две вещи – и вы все останетесь живы…
– Хочешь, чтобы я пощадила твоего мальчишку? Он сам подписал себе смертный приговор, – отрезала Эрнеста. Рэдфорд скрестил руки на груди:
– Нам удалось узнать кое-что о позициях противника. Скажи, сможем ли мы уйти от них этой дорогой? – он развернул на палубе карту, вынутую из-за обшлага камзола. Морено мельком взглянула на неровную линию, вычерченную им, и отрицательно покачала головой:
– Нет, корабль там не пройдет – слишком мелко. Да и даже так…
– А если на шлюпках? – поднял на нее горящие безумной надеждой глаза капитан. Эрнеста всмотрелась в них и склонилась над картой, разглядывая ее уже внимательнее. Достав карандаш, она быстро сделала несколько пометок, потянулась было к шее, где раньше висел компас, и с тяжким вздохом подняла голову, определяя стороны света по солнцу.
– Вот, возьми, – заметив это затруднение, Рэдфорд протянул ей собственный компас – тяжелый и местами обшарпанный, в грубом чехле черной кожи. Морено открыла его и вновь принялась за работу – рука ее летала над картой, как кисть искусного живописца, с прежней безошибочной легкостью.
– Ловко обложили, ничего не скажешь, – сквозь зубы приговаривала она. – Ни одной слепой зоны… а, нет, есть… но дальше они все равно заметят. А если под прикрытием скал? Здесь остается промежуток, где мы как на ладони… но это лучше, чем сидеть и ждать атаки.
– Они не атакуют, – чуть слышно произнес вдруг Рэдфорд – Эрнеста перевела на него непонимающий взгляд, но не сказала ни слова. – Я знаю, чем отвлечь их. Пойдем со мной.
Захваченная его неудержимым порывом, Морено действительно пошла за ним в каюту – собственная жизнь для нее в эту минуту все равно не стоила и ломаного пенни, так что она даже едва ли воспротивилась, попытайся Рэдфорд застрелить ее или выбросить за борт. Тот, однако, не сделал ни того, ни другого; взамен он позвал старого Макферсона и запер дверь.
– Эрнеста нашла выход, – не тратя времени на долгие объяснения, сразу сказал он. – Судно придется бросить, так что собирайте всех, в том числе раненых, и готовьтесь уходить на шлюпках.
– Капитан, так нас же сразу расстреляют!.. – воззрился поочередно на них обоих старый боцман. Эрнеста молчала, глядя в пустоту, так что за двоих ответил Рэдфорд:
– У меня есть план, как отвлечь противника. Ради Бога, мистер Макферсон, доверьтесь мне! У нас очень мало времени.
– Ну… Ладно, капитан, – привыкший без лишних рассуждений повиноваться приказам, кивнул старый боцман. Когда за ним захлопнулась дверь, Эрнеста поднялась со своего стула и тоже хотела уйти, однако капитан с неожиданной силой вдруг схватил ее за руку. В одиночестве, в стремительно смыкающемся вокруг мареве опасности Рэдфорд обхватил ее за плечи, обнял и взмолился на ухо чуть слышным, страстным шепотом:
– Пообещай, что не убьешь его! Пообещай, и я уйду спокойно!..
Какая-то тень далекого, прежнего чувства шевельнулась в душе Эрнесты при этих словах – будто ей на миг снова стало девять лет, и у нее на глазах избивали кнутом еще мальчишку Джека, сына Джона Рэдфорда. Однако сама Морено была уже не прежней отзывчивой до чужого горя девочкой – она лишь накрыла плечо бывшего друга ладонью и глухо произнесла:
– Смерть для него – слишком легкое наказание. Пусть живет и знает, что он сделал.
– Отец!.. – звонкий, растерянный мальчишеский голос заставил их мгновенно отшатнуться друг от друга, и сердце Эрнесты на секунду тоскливо сжалось при виде Роджера Рэдфорда – стоя на пороге, он во все глаза глядел на капитана: – Отец, что происходит? Мы уходим с корабля? Мистер Макферсон ничего не говорит, а я…
– Роджер, – глубоко вдохнув, позвал его Джек, – Роджер, иди сюда. Эрнеста все равно уже уходит, – прибавил он негромко, и Морено, спохватившись, поспешила закрыть за собой дверь.
– Отец, но я правда не понимаю… – успел проговорить растерянно Роджер, прежде чем Джек обнял его. Мальчишка с готовностью прижался к нему, затих на добрых полминуты, затем тихонько спросил: – Мы ведь выберемся отсюда, правда?
– Правда, сынок. Обещаю, – шепотом отозвался капитан. Отпустив его, он уселся рядом с мальчиком на кровать плечом к плечу, чего никогда раньше не делал, и спросил негромко, почти буднично: – Роджер, я ведь могу говорить с тобой, как со взрослым?
– Конечно, отец, – слегка удивленно кивнул мальчишка. Джек небрежно, но ласково потрепал его по волосам и продолжил, почему-то не решаясь убрать руку:
– Те люди, что приходили сегодня – очень, очень дурные, сынок. Если сделать, как они хотят, то они все равно не пощадят никого. У меня есть план, и я смогу обмануть их, но ты обязательно должен сделать в точности, как я скажу.
– Я все сделаю, отец, я клянусь! – с жаром пообещал мальчик. Джек обхватил его лицо ладонями и заглянул прямо в глаза:
– Ты должен сейчас сесть в шлюпку вместе с остальными и пойти к берегу. Будет немного страшно, но с тобой останутся мистер Макферсон и Эрнеста, они помогут, если… если что-то пойдет не так. Слушай, не перебивай! Я непременно нагоню вас позже, а пока ты должен быть храбрым и сильным. Обещаешь? И еще… То, что произошло сегодня с дядей Генри – ты ведь все видел, правда? Так вот, если про него будут говорить что-нибудь дурное или даже он сам скажет – не верь. Это все неправда…
– Разве он не предатель? – удивленно воскликнул мальчик и тут же просиял: – Если честно, я и сам не верил в это. Дядя Генри ведь очень хороший человек, и ты тоже всегда…
– Да, да, сынок, – вновь прижимая его к себе, кивнул Рэдфорд. Сухие глаза его заблестели: – И еще, Роджер. Если… если я задержусь немного, то… быть может, мистер Макферсон и Эрнеста отвезут тебя к твоему дедушке.
– К капитану Джону Рэдфорду с острова Меланетто? Я знаю о нем!
– Да. Так вот… Он удивительный, особенный человек, и ты наверняка будешь сначала очень восхищаться им – как я в свое время… – Джек на мгновение умолк и затем продолжил настойчиво: – Но запомни: никогда, ни при каких условиях не оставайся с ним наедине! Держись поближе к Эрнесте, к Макферсону – они тебя защитят, если что-то пойдет не так.
– Что же может… – удивился искренне Роджер, и Джек с негромким, усталым смешком уткнулся носом в его взъерошенную макушку:
– Запомни еще кое-что, Роджер. Не так много времени нам с тобой выпало, но… – напоследок крепко обняв сына, он позволил себе прикрыть на минуту глаза. – У меня никогда раньше не было детей – может, даже и были, но я о них не знал – а мой отец, он… не всегда вел себя так, как мне казалось правильным. Наверное, это участь всех отцов, но с тобой – просто знай это и запомни навсегда – с тобой я всегда старался вести себя так… как мне хотелось когда-то, чтобы поступали со мной. А теперь иди, сынок, помоги мистеру Макферсону – вам скоро предстоит отправиться на берег.
***
Эдвард плыл долго, временами размышляя о том, хватит ли у него сил. Он не был ранен – едва испанцы, завидев их, открыли огонь, Дойли нырнул под воду и несколько минут остервенело двигался вслепую в том направлении, которое казалось ему противоположным вражеским судам. Когда он рискнул подняться обратно на поверхность, чтобы глотнуть воздуху, выяснилось, что все уже было кончено: те пираты, которые не погибли при обстреле, под укрытием скал спешно пробирались обратно к кораблю. Расстояние между ними и самим Эдвардом было уже в добрую треть мили, поэтому прежде всего Дойли отдышался – у него все еще кружилась голова и мелко дрожавшие руки и ноги с трудом держали ослабевшее тело на плаву. Еще плохо понимая, что делает, он развернулся и короткими, неровными движениями погреб дальше, хрипло нашептывая что-то мирно плескавшейся вокруг воде, уютно розовевшему над ней небу и самому себе, слабому, задыхающемуся и не верящему еще в свое спасение: пожалуйста, еще немного, еще чуть-чуть – пусть все останется так, как есть сейчас! Еще только одну минуту!.. Но минута прошла, а за ней другая, и третья, и четвертая – а тяжелые громады испанских галеонов молчали, словно забыв об одиноком крохотном человечке, барахтавшемся неподалеку от них.
Кое-как он добрался до длинной цепи валунов, ухватился за скользкую от воды, замшелую поверхность и улегся на нее грудью, тяжело втягивая в себя воздух. Отдышавшись, он поднял голову: скалы теперь были слева от него, и все позиции противника, все восемь галеонов – как на ладони; неразличимый для них, Эдвард поглядел на грозного врага и хрипло, торжествующе рассмеялся. Но веселье его было недолгим; и, все еще лежа на камне, Дойли принялся напряженно размышлять, что ему делать с неожиданно обретенной свободой.
Разумеется, самой первой – и заведомо проигрышной – была мысль вернуться на «Попутный ветер» и сообщить оставшимся в ловушке пиратам о расположении противника: с такими сведениями и штурманским гением Эрнесты им не составило бы труда добраться до суши. Однако – Дойли шумно втянул в себя воздух и проскреб ногтями широкие дорожки во мшистом ковре, покрывавшем заросший камень – он отлично помнил, какими взглядами провожали его на самоубийственную вылазку матросы и даже другие добровольцы, и понимал: спасение команды не гарантирует ему жизни. В минуту крайней нужды в ее талантах Морено смогла одолеть Рэдфорда, но как только необходимость в них отпадет – капитан сможет завершить начатое. Умирать на потеху пиратам Эдварду не хотелось совсем.
Более простой – и жестокой – стала мысль обратить все случившееся себе на пользу: ведь Рочестер ничего еще не знает! А если отправиться к нему сейчас, успеть раньше всех осведомителей и потребовать… нет, попросить, вежливо и настойчиво попросить себе должность в его торговом флоте в обмен на нужные сведения? Насколько Эдвард знал этого хладнокровного, но ловкого и сообразительного дельца, тот ценил в окружающих эти же качества и вполне мог согласиться на подобное требование. Это же действительно стоящий шанс начать все сначала!
Но Эрнеста… черт побери, Эрнеста, оставшаяся среди тех пиратов – единственной из них, не желавшей ему смерти! – Дойли с тоской застонал, вспоминая ее последний доверчиво–понимающий взгляд. И тот поцелуй… Черт, как же он мог подписаться на такое? Быть может, самое правильное для него сейчас – распрощаться со всей этой историей раз и навсегда? Добраться вплавь до берега, разыскать людей, назваться новым именем и больше никогда, никогда не вспоминать капитана Рэдфорда и его команду… Забыть и Эрнесту Морено, пиратскую принцессу, еще при жизни ставшую легендой своего дикого народа – народа, у которого нет ни страны, ни правителей, ни законов, а лишь зыбкие, очерченные рамками человеческой воли границы – забыть и ее, и прекрасную Мэри Фостер, жениться, осесть на этой проклятой и благословенной одновременно земле и больше никогда…
Все ниже и ниже клонилось, розовея, солнце, а Эдвард продолжал думать, лежа ничком на огромном валуне и прислушиваясь к шелесту волн под собой. Наконец он шевельнулся, повел затекшими плечами, сполз обратно в воду, развернулся и поплыл – обратно, к темной скалистой гряде ущелья.
***
В карцере было спокойно и почти смертельно тихо – на каком-то издевательском контрасте над верхней палубой, бурлившей висевшим в воздухе человеческим нежеланием умирать. Генри не пытался перепилить чем-нибудь прутья клетки, разогнуть их или еще каким-нибудь способом выбраться на свободу. Вместо этого он сидел, прислонившись спиной к шершавой, едва обработанной тонким слоем полустершейся смолы и поросшей какой-то дрянью дальней стене, уронив на грудь голову – так, что выбившиеся из стягивавшего их на затылке шнурка смоляные кудри почти полностью закрывали лицо. Со стороны он мог показаться спящим – до того спокойной и мирной была его поза. Однако, едва скрипнула дверь, юноша сразу же поднял голову и, ухватившись за решетку, одним рывком вскочил на ноги. Джек молча сделал шаг ему навстречу, и их взгляды встретились.
– Все… Уже? – каким-то пустым, звонким голосом выдохнул Генри. В глазах его не было ужаса – лишь напряженное, почти болезненное ожидание. Капитан сделал еще шаг вперед, положив руки на прутья решетки и почти касаясь побелевших пальцев Фокса; лицо его, бледное и неподвижное, напоминало выгоревший песок на отливе:
– Ты боишься?
– Нет, – чуть слышно вымолвил юноша. Рэдфорд усмехнулся, на мгновение прикрыв глаза:
– А следовало бы. Ведите! – обернувшись, велел он ждавшим в дверях матросам. Генри не сопротивлялся – ни когда его, грубо взяв за плечи, выволокли из карцера и потащили следом за стремительно поднимавшимся по многочисленным лестницам и переходам капитаном, ни когда уже вывели на верхнюю палубу, ни когда завязали ему руки за спиной так, что узлы почти до крови впились в кожу запястий. И лишь очутившись лицом к лицу опять только с капитаном и словно бы новыми глазами увидев нестерпимо чистое голубое небо над головой и мирно плескавшиеся внизу волны, Генри хрипло вымолвил:
– Это будет… долго? Мучительно? – о пиратских казнях за проведенные с ними полгода он успел узнать достаточно, но почему-то лишь теперь в полной мере осознал, что именно его ждет. Рэдфорд лишь приподнял брови, не то изображая удивление, не то действительно удивляясь этому вопросу:
– А ты заслужил, чтобы было быстро и безболезненно?
– Нет, – обреченным шепотом отозвался Генри, как завороженный, не сводя с него глаз – казалось, стоит ему отвести их, как сразу же начнется мучительная казнь. – Нет, но… Джек, я… Джек!…
Рэдфорд неожиданно шагнул ему навстречу, глубоко и внимательно заглянув в глаза – и юноша даже сквозь удушливую пелену страха различил в его лице то же самое обреченное выражение, что наверняка было у него самого.
– Не бойся, Генри, – в отличие от его собственных, руки у Рэдфорда не дрожали, хоть и были холоднее придонных вод. – Скоро ты будешь очень далеко отсюда, в одном прекрасном, замечательном месте, а это все закончится, будто дурной сон… – шепот его проникал, минуя уши, будто сразу в мозг и там осыпался мириадами тончайших ледистых искр. И Генри, с жарким отчаянием внимавший ему, словно очнулся, заново оглядевшись и заметив то, до чего прежде ему, поглощенному мыслями о себе, не было дела: пираты вокруг вовсе не стояли в ожидании начала казни предателя, а сновали по палубе, спешно загружая в уже спущенные на воду шлюпки какие-то мешки, бочонки, раненых – тех, кто после недавнего боя не мог передвигаться самостоятельно. Словом, никто из них не обращал на появление Фокса ни малейшего внимания.
– Знаешь, о чем я действительно жалею? – спокойно спросил Рэдфорд, все так же почти бережно придерживая его, шатающегося, за плечи. Черные глаза капитана были неотрывно устремлены на одну из шлюпок по правому борту – туда как раз заканчивали грузить необходимые запасы еды и воды, и в воздухе сухо, резко и равнодушно звучал голос отдававшей короткие распоряжения Эрнесты. Лицо ее было еще более белым и бесстрастным, чем у Джека, напоминая предсмертную маску умирающего от долгой, тяжелой болезни: Генри с трудом узнал в ней прежнюю бодрую и деятельную Морено. – О том, что из всего множества людей, на которых я мог повесить твое преступление, я выбрал именно Дойли.
– Капитан, нужно отправляться, – глухо проговорил ставший разом старше еще на десяток лет Макферсон. Джек вздрогнул, кивнул и снял руки с плеч Генри:
– Садись в шлюпку. Пойдешь вместе с ними.
– Что? – не веря своим ушам, вцепился в него юноша. – Нет, нет, прошу, не надо…
– Прощай, Генри, – тихо и внятно отрезал Рэдфорд, подталкивая его к трапу. На плечо Фокса легла тяжелая рука боцмана:
– Спускайся быстрее, ждать никто не будет.
– А как же… как же ты?.. – потрясенно и все еще неверяще оборачиваясь на капитана, пробормотал юноша, но его никто не слушал; понукаемый остальными, он кое-как спустился по трапу и рухнул на скамью одной из трех качавшихся на волнах шлюпок. Места было мало – помимо людей, нужно было грузить запасы еды и воды – но, хотя даже Эрнеста Морено сидела, вжавшись между двумя гребцами, место рядом с уже бывшим старпомом оставалось пустым. Лишь после резкого окрика «мисс штурман» кто-то сообразил швырнуть туда прихваченные запасы солонины и бочонок пресной воды – под скамью; но ни один человек с «Попутного ветра» не сел рядом с Генри.
Ему дали весла: с грехом пополам, но юноша умел с ними обращаться и, в отличие от многих, не был ранен в последнем бою. Вцепившись в мокрое дерево, он принялся проворачивать его в уключинах с таким остервенением, словно мечтал разбить лопасти о воду. Не смея ни на кого поднять глаза, Генри попробовал про себя молиться: сначала за Джека, оставшегося на судне, затем – о том, чтобы все это оказалось всего лишь дурным сном, а после – чтобы сказанное капитаном Гарсией о далекой и невыразимо прекрасной мисс Фостер было гнусной ложью. Но все его слова, бессвязные и отрывочные, оборачивались в конце концов в к одному-единственному желанию: чтобы никто из сидящих вокруг людей не смотрел на него, не видел вовсе.
И даже эта мольба его не была услышана высоким, холодно-голубым небом, медленно заливавшимся розовым маревом на закате: случайно подняв голову, Генри поймал устремленный в упор на него взгляд Эрнесты. Северный ветер трепал ее распустившиеся темные волосы, лицо оставалось мертвенно бледным, а с бескровных губ не сорвалось ни единого слова; тихо, спокойно и неподвижно сидела она, глядя на предавшего их юношу остановившимся взглядом – и взгляд этот был страшен.
Генри остановился на секунду, сбившись с хода: он видел, что Морено жаждет его смерти больше, чем чего-либо на свете – и странное, непонятное равнодушие ко всему овладело им. Осторожно опустив весла на место, он положил руки на колени и спросил тихо:
– Вы хотите убить меня, да?
– Да, – без тени замешательства ответила Эрнеста, едва шевельнув сухими губами. Генри, весь дрожа, протянул руку к ножу на ее поясе – Морено не шелохнулась и лишь равнодушно посмотрела на него, когда оружие легло в ее ладонь.
– Тогда убейте, – тихо предложил Фокс, глядя ей прямо в глаза. Он видел, как и в этой же шлюпке, и в соседних зашевелились матросы, наблюдая за ними – никто из них не осудил бы Эрнесту за казнь предателя; но она с видимым сожалением вернула нож на прежнее место.
– Почему? Почему вы не хотите… – потрясен
ный и почти обиженный этим жестом, начал был Генри – и умолк мгновенно, едва Морено снова взглянула на него.
– Твоя жизнь принадлежит теперь не тебе и не мне, чтобы забрать ее, – тихим, ледяным голосом, похожим на гул северного ветра, сказала она. – Джек купил ее, заплатив цену куда выше той, которой она стоит.
– Что это значит?.. – шепнул Генри, совсем растерявшись, но ответа получить не успел: в соседней шлюпке послышалось какое-то движение.
– Отец! Пожалуйста, скажите мне, что это значит? Это какой-то план, да? Он сказал мне… Почему вы молчите? Отец! Отец!.. – все более и более срывающимся на крик голосом повторял Роджер, указывая на что-то по правому борту позади – там, где в ущелье на волнах покачивался оставленный «Попутный ветер». Видно было, как от фрегата медленно отделилась одинокая шлюпка и направилась к выходу из ущелья, навстречу испанским галеонам. Даже на таком расстоянии опытные моряки сразу же смогли различить, что то была капитанская гичка, а на веслах ее сидел сам Неуловимый Джек Рэдфорд.
– Что это значит? Почему же вы все молчите?!.. Отец! Отец!! Отец!!! – надрывно и жалобно закричал Роджер, метнувшись было вскочить – кто-то из матросов тотчас ухватил его поперек тела и зажал рот рукой. Однако даже так мальчишка продолжал сопротивляться и глухо, отчаянно скулить, как избитый щенок, дергаясь всем своим худеньким телом. Остальные наблюдали за ним, стиснув зубы: чувство жалости мешалось в воздухе с острым сознанием их беспомощности. Эрнеста следила за тем, как Генри, часто дыша, смотрел на рыдающего Роджера – и первой подорвалась с места, перехватив юношу у самого борта.
– Тише, дурень, тише, шлюпку перевернешь!.. – хрипел откуда-то сбоку боцман Макферсон, стискивая в медвежьих объятиях его беспорядочно содрогавшееся тело. Эрнеста держала молча и крепко, но в глазах ее металась разбуженная криком Роджера тоска.
– Отпустите меня… Отпустите!.. Люди вы или нет? Он же ваш капитан!.. – срывающимся голосом повторял Фокс, поняв, что вырваться силой не сможет – на помощь Макферсону и Эрнесте уже пришли сидевшие вокруг матросы, и бывшего старпома держали по меньшей мере в десяток рук. – Отпустите меня, я же… Дайте мне просто умереть вместе с ним, я не хочу быть, как Рапье!.. – вдруг выкрикнул он с такой болью, словно его живьем раздирали на части; и Морено, пристально глядевшая ему в лицо, вдруг заговорила – глухо и безжалостно:
– Но ты уже как Рапье. В чем разница между вами?
– Нет! Нет!!! Нет!.. – задыхаясь, успел крикнуть Фокс до того, как кто-то из матросов, скривясь, заткнул ему рот собственным шейным платком. Генри замычал протестующе, мотая головой, и из глаз его впервые брызнули самые настоящие, искренние и покаянные слезы, говорившие красноречивее многих слов. Холодное и жесткое лицо Морено, как приговор, как безжалостная ослепительная звезда, сжигающая дотла, неотступно оставалось прямо перед его глазами – и Генри зажмурился, моля Бога о смерти: немедленной, жестокой и мучительной, позволившей бы ему искупить свою вину. Тем удивительней и страшнее было ощущение потертого кожаного футляра, легшего в его ладонь.
Эрнеста Морено смотрела на него, и ни за что на свете Фокс не смог бы понять, чего больше было в ее глазах: боли, решительности, гнева – или сочувствия. Разумеется, она не простила его; но что-то на мгновение пробудилось в ее умершей вместе с известием о гибели Дойли душе – что-то, знакомое прежней Эрнесте, отзывчивой и любознательной, беззаветно любящей своих родителей и любимой ими. Этого оказалось достаточно: прижавшись лбом ко лбу Генри, она пояснила:
– Это компас Джека. Думаю, он хотел бы, чтобы ты получил его, – и, выпрямившись, громко и уверенно крикнула: – Мистер Макферсон!
Старый боцман, перебравшийся было на нос, к румпелю, недоуменно воззрился на нее. Эрнеста протянула ему сложенную вчетверо карту:
– Я начертила вам фарватер. Идите вдоль этих скал, а затем – на северо-восток, к берегу; ждите там не менее двух суток, а затем возвращайтесь обратно. Если испанцы не сожгут наш корабль, то садитесь на него, если же нет – добирайтесь на шлюпках. Идите на остров Меланетто, к капитану Джону Рэдфорду! Скажите ему, что случилось с его сыном; скажите, что Джеймс Рочестер и Хуан де Гарсия не остановятся и что опасность от них грозит всем пиратам! Скажите – если я верно поняла замыслы испанцев, то я уведу их суда на восток, к архипелагу Креста: с того направления пусть и ожидают нас!
– А что же будете делать вы, мэм? – растерянно спросил кто-то из матросов. Эрнеста слабо усмехнулась:
– Я пойду следом за Джеком и попробую освободить его. Пойду одна! Испанцы меня не тронут, я нужна им, – мгновенно предостерегающе подняла она руку. Оглядев напоследок остатки ставшей ей семьей за минувшие полгода команды, Эрнеста тихо прибавила: – Мистер Макферсон, я вам поручаю наших ребят. Прощайте! – она поднялась со шлюпочной скамьи, глубоко вдохнула и, вскинув руки, струной врезалась в ровную морскую гладь. Вынырнула Морено уже в футах тридцати от шлюпок, перевела дыхание и стремительно двинулась в сторону темневших вокруг скал вражеских судов.
На огромном флагманском галеоне ее, казалось, ждали: трап оставался спущенным, то ли по чьей-то оплошности, то ли намеренно – и часовые также не заметили одинокую фигурку, быстро вскарабкавшуюся на борт. Уже очень давно Эрнеста привыкла перед отплытием на шлюпках заматывать пистолет в просмоленный кусок кожи, чтобы сохранить порох сухим – эту хитрость ей когда-то подсказал отец, и теперь она пришлась очень кстати. Еще прежде, чем испанские матросы успели сообразить что-то, Морено проскользнула на палубу – капитан Гарсия как раз стоял у фальшборта с подзорной трубой в руках и даже не удивился, когда разглядел направленное точно ему в лоб черное дуло.
– Quedarse quieto!25 – сразу же выкрикнул он – Эрнеста успела расслышать топот чужих сапог и лязг оружия у себя за спиной, но пистолет все-таки не опустила, решив держаться до последнего. Это, по-видимому, оказалось верной стратегией: несмотря на непосредственную угрозу своей жизни, Гарсия глядел на нее без враждебности и даже с интересом.
– Весьма храбрый поступок, сеньорита, хотя и самоубийственный, – признал он спокойно. – Вы рассчитывали таким образом спасти вашего капитана?
– Наплевать мне на капитана, когда речь идет о моей семье. Отвечайте, где они?! – практически искренне отрезала Эрнеста. Испанец чуть заметно усмехнулся:
– Вы говорите о ваших родителях? Они живы, но находятся в таком месте, из которого вам не под силу будет их вызволить самостоятельно.
– Почему же они… не попытались связаться со мной самостоятельно? – глухо спросила Морено. Гарсия небрежно пожал плечами, хотя и не перестал при этом внимательно наблюдать за ней:
– Насколько мне сообщили, оба они были… не в том положении, чтобы распоряжаться полноценно свободой передвижения или слать письма. – Взгляд его мгновенно стал очень цепким: – Они у нашего старого знакомого, работодателя вашего отца. Понимаете, о ком я?
– У Джеймса Рочестера… – уронив руку, державшую пистолет, еле слышно произнесла Эрнеста. Испанский капитан вкрадчиво продолжал:
– Если мне удастся завладеть тем, что украл Рэдфорд, я получу возможность потребовать у мистера Рочестера все, что захочу. В том числе – и свободу для ваших родителей, сеньорита. Разумеется, если вы поможете мне достичь моей цели…
