Екатерина Франк
Под флагом цвета крови и свободы
– Теперь уже можешь не молчать, здесь никого нет, – прошептала она, закрывая дверь и прижимаясь к ней спиной. У нее даже немного отлегло от сердца – от радости, что она больше не одна. – Я была уверена, что ты мне поможешь…
– Простите, сеньорита, я вас не понимаю, – деревянным голосом ответил тот, заставив ее вздрогнуть. – Каким образом я могу вам служить?
Девушка схватилась за голову: ей показалось, что она находится в каком-то страшном сне.
– Ты не можешь меня не помнить! Я Эрнеста Морено, дочь капитана Антонио, а ты – Педро Санчес, вы с ним много лет ходили по морю, – торопливым шепотом заговорила она. Мужчина скрипнул зубами:
– Извините, сеньорита, я такого не припомню. Должно быть, вы путаете меня с другим человеком. Я должен идти, – он отвернулся и действительно намеревался покинуть кладовую, однако Морено мгновенно метнулась к нему и схватилась за его плечи – гладкая кожа самошитой куртки норовила выскользнуть, и девушка с силой впилась в нее ногтями.
– Что это значит? Почему тебе нельзя разговаривать со мной? – настаивала она, а в сознании истошно колотилась одна-единственная мысль: вот оно, вот что здесь не так!
Педро нервно огляделся по сторонам, дернул плечами и чуть слышно произнес:
– Не здесь. Идемте со мной.
– Ладно, – тоже мгновенно насторожилась Морено – как ей в голову только не пришла мысль о слежке, про себя выругалась она, – ладно, только куда?
Мужчина молча мотнул головой в сторону какого-то коридора – Эрнеста до сих пор еще изредка путалась в этих многочисленных дорогах и уровнях, однако, последовав за ним, почти сразу же поняла, что они направляются в ее каюту. Внутри Педро как следует закрыл за собой дверь, подпер ее одним из сундуков, а затем, еще раз оглядевшись, отошел поближе к окну.
– Даже у стен есть уши, сеньорита, – объяснил он свое поведение. – Я сразу вас узнал и потому удивился, когда вы заговорили со мной так.
– Почему ты удивился? Разве я не могу обменяться парой слов с другом своего отца?
– Без разрешения капитана? – искренне поразился Педро. – Нет, конечно же.
– Да что за чертовщина у вас творится?! – Эрнеста стиснула кулаки, почти с ненавистью глядя в его застывшее, бесстрастное лицо. – Я тебя с детства знаю: ты всегда пел песни за работой, всех смешил всякими историями, был добр и отзывчив, а сейчас… сейчас ты сам на себя не похож! Да, я знаю, как ужасно и жестоко обошлась с тобой жизнь, но все же…
– Сеньорита, – голос Педро на миг прервался: впервые что-то человеческое послышалось в нем, – сеньорита, простите, но я должен вернуться к работе. Если у вас нет распоряжений…
– Да. Да, хорошо, – шепнула девушка, отступая от него. Когда дверь за Санчесом захлопнулась, она с трудом доплелась до кресла и упала в него, сжимая обеими руками голову.
Теперь Эрнеста окончательно перестала понимать что-либо. Разумеется, она вела себя крайне неосторожно: просто увидев знакомое лицо, загорелась надеждой скорее освободить Джека, словно забыв, как сильно меняют людей их желания и протекшие годы… Винченсо Алигьери с того света, должно быть, смеется сейчас над ней! Но что же делать теперь? Как быть, лихорадочно размышляла Эрнеста, все больше начиная понимать, насколько безумен был ее план. Что одна-единственная женщина сможет противопоставить восьми сотням мужчин, безусловно преданных своему капитану? Раньше – намного раньше надо было думать; еще до того, как она сказала Джеку те страшные и жестокие слова при всех… до того, как отпустила мистера Дойли в ту самоубийственную разведку.
Если бы он был жив, Господи, если бы спасся тогда каким-то чудом! – с внезапной страстью подумала вдруг Эрнеста. Просто жив – безо всяких условий, без его невероятных, волшебных поцелуев – у нее ведь тогда и вправду даже закружилась голова на секунду, и наплевать было и на испанцев, и на Джека, и на то, что все смотрят! – без каких-то признаний в любви, без глупой ревности… Обыкновенный, живой, вечно недовольный всякими мелочами, с его неуместными дворянскими замашками и постоянными попытками отобрать у нее что-то тяжелое или неудобное, с множеством бессмысленных формул и затверженных глупых правил в его – без всего этого мусора – умной голове… Недоверчивый, непривычный, непохожий на всех мужчин, которых она знала раньше, неподходящий для их жизни – и отзывчивый до чужой беды, искренне отстаивающий свои принципы, справедливый и почти болезненно гордый, как и полагается настоящему пирату… Смог бы он остаться, всем сердцем принять эту жизнь без законов и границ? Тосковал бы по далекой туманной Англии и сапфировым глазам, когда рядом была бы она – живая, из плоти и крови?
– Говорил я тебе, говорил, – замогильный хриплый голос отразился от стен, и в воздухе повеяло холодом: капитан Флинт выступил из тени от шторы, скрадывавшей сведенные смертной судорогой, полуразложившиеся черты. Морено напряженно вскинула голову.
– Что тебе нужно? Какое дело мертвому до живых? – недрогнувшим голосом спросила она. Флинт раскатисто расхохотался:
– Страшно тебе, да? – Гул морского прибоя проскальзывал в его голосе, временами почти заглушая звук самой речи. – Страшно, вижу… Говорил я тебе: не верь никому, кроме себя самой! Вот куда тебя завела твоя слабость и куда еще заведет!..
– Слабость? – шепотом повторила девушка. Флинт кивнул:
– Она самая, все она одна… Сильным людям не прощают слабостей. Они за них платят страшнее всех! Ты теперь уже в темноте, а дальше куда? К нам, на самое дно моря!
– Я знаю… – начала Эрнеста срывающимся голосом и, сглотнув, продолжила: – Знаю, что Гарсия лжет. Он не вернет мне родителей… Но эта надежда – вдруг все может быть иначе…
– Оставь свои надежды! – громыхнул давно умерший капитан. – Все не так, как тебе кажется. Мне ли не знать – нет их среди мертвых, ни отца и матери твоих, ни Эдварда Дойли!
– Они живы? Это правда? Они живы?! – вскакивая на ноги от волнения, выкрикнула Эрнеста – Флинт страшно оскалился полусгнившим ртом:
– Какая разница? Все они умрут, кто теперь, кто чуть позже. Будешь и дальше думать о них – потеряешь все! Забудь, забудь про свои глупости… Все предадут, все солгут тебе! Просто у каждого – своя цена: тем, что верны тебе, всего лишь не предложили достаточно много!
– Прошу, – срывающимся голосом взмолилась Морено, – прошу, ответьте мне! Капитан Гарсия не солгал? Мои близкие действительно живы?
Мертвец задумался: темные прогалы глазниц его заблестели, и он пророкотал глухо:
– Ни одному человеку, кроме бедняги Билли, не было дела до меня тогда, на «Морже». У него-то, может, еще были причины думать обо мне, но у тебя – точно нет… А ведь ты меня тогда пожалела, хоть и вспоминать не хочешь. Может, теперь за это и тебя жизнь пожалеет; только не бывает, чтоб у человека все было, как он хочет. Выбирай, слышишь? Выбирай, пока дозволяют! – захрипел он, протягивая оголенные кости рук к лицу Эрнесты: – Выбирай, чего хочешь больше! Что предпочтешь: счастье или жизнь?
– Я не понимаю, – выдохнула Морено; гниющие пальцы схватили ее за подбородок.
– Выбирай, – пророкотал мертвец, – выбирай, пока не поздно! Выберешь счастье – живая словно в могилу ляжешь, и себя, и его проклинать станешь. Выберешь жизнь – сожалеть будешь после и тосковать, весь мир не мил покажется. Что, не хочется ни того, ни другого? А ты ведь уже выбрала… Каждый шаг тебя все ближе, все ближе к выбору твоему ведет! – заорал он оглушительно, и Эрнеста, вырвавшись из оцепенения, отбросила его руки, схватила подсвечник со стола, слепо швырнув его в лицо призраку:
– Хватит, хватит, убирайся прочь!..
… тяжело грохнулась на пол снесенная подсвечником с сундука книга. Девушка прижала руки к вискам: она была одна в каюте, непривычно большой и почти роскошной после скромной обстановки «Попутного ветра». В окне алело закатное солнце; беспокойно шевелил шторы легкий западный ветерок, а на столе лежал новый кусок маршрута, начереченный Эрнестой пару часов назад. Чувствуя себя так, словно не была здесь целую вечность, Морено огляделась по сторонам еще раз и схватилась трясущимися руками за оконную раму, до слез вдыхая свежий, напоенный морской солью воздух.
На следующее же утро она отправилась к корабельному коку и предложила приготовить чуть большие порции на обед, а после – сама же отправилась их разносить, как частенько делала на «Попутном ветре». Матросы везде одинаковы, прояви к ним доброту – получишь в ответ любовь, говорил когда-то ее отец. Он, пожалуй, был прав: те вскакивали с места при ее появлении, смотрели настороженно и растерянно садились обратно, разбирая бачки с еще теплой похлебкой. Эрнеста принудила себя игнорировать их недоверчивость, отвечая на все доброжелательной улыбкой. То там, то тут она примечала знакомые лица; но никто не подавал виду, что когда-либо встречался с ней. Подойдя к одному из них, Морено громко и сказала:
– Капитан Гарсия велел, чтобы я обращалась в случае чего лично к нему. Если у кого-то из вас есть какие-нибудь проблемы, то скажите: я постараюсь помочь.
Произнося эти слова, она неожиданно заметила Педро: тот стоял в стороне и глядел на нее такими глазами, словно впервые видел. К ее удивлению, жалобщики все-таки нашлись, хотя и исключительно между собой: вопиюще нечистоплотный сосед по койке у одного, другой жаловался, что регулярно вынужден отстаивать штрафные ночные вахты из-за подставляющих его товарищей, на третьего донесли, что он подбивает других на игру в карты и мошенничает в ней – словом, вопросы, Эрнесте хорошо знакомые благодаря квартирмейстерскому прошлому. Провозившись до обеда и наведавшись к боцману с результатами своей работы, Морено впервые на этом судне слабо усмехалась с удовлетворением: парня, недовольного соседом, самого уличили в разведении грязи и отправили отчищать собственный едва ли не мхом заросший рундук; того, что жаловался на подставы от товарищей, перевели на опердек, куда он с жаром просился; у третьего, того самого шулера, при обыске карт не нашли лишь потому, что сама Морено перед тем вытащила у него зашитую за подклад одеяла колоду и вполголоса предупредила, что в следующий раз спасать его от петли не станет.
И уже тогда, когда она, расстелив карту в каюте, принудила себя не думать о Джеке на время и сесть за работу, в дверь постучали, и Педро появился на пороге.
– Входи, – приняв спокойный вид, кивнула Эрнеста. – У тебя тоже есть какие-то неприятности? Скажи, и я попробую помочь.
Бывший пират не ответил; тщательно закрыв за собой дверь, он подошел к столу и вдруг сполз на колени перед ним; Морено бросилась поднимать его:
– Вставай, Педро, вставай! Брось, ну… Сядь-ка, – подпихнув ему свое кресло, сама она уселась на край столешницы: – Я бы тебе налила нашего доброго рому, будь он у меня…
– Сеньорита, – глухо промолвил тот, хватаясь за ее запястье, – сеньорита, простите меня, но не смогу я помочь. Капитан Гарсия в любом случае узнает – он про всех все знает. Доносчики у него среди команды, а кто именно – никому не известно. Быть может, все, – шепотом прибавил он. Эрнеста положила руку ему на плечо:
– Для чего ему столько доносчиков в команде? Может, капитан Гарсия боится бунта?
– Не знаю, – тихо ответил Педро. – Он всегда все знает, кто бы что ни замыслил. Мы все не можем доверять друг другу… Я не должен говорить вам это, но вы ведь… вы не из его лазутчиков, так? – с надеждой поднял он голову. Морено кивнула:
– Не беспокойся, я никому не скажу о нашем разговоре. Но как он получил над вами всеми такую власть? Как связывается со своими осведомителями и с Рочестером? Часто вы заходите в порты, быть может, какие-то повторяются? Что происходит на других галеонах?
– Я не могу вам рассказать, сеньорита. Иначе… иначе я никогда не встречу своего сына, – еле слышно проговорил вдруг мужчина.
– Что? – потрясенно переспросила Эрнеста, в ужасе глядя на него. Испанец объяснил:
– Когда я пришел к капитану Гарсии… Помните моего сына, Мигуэля Санчеса? Его схватили тогда, отвезли в Испанию – но я узнал, что его не повесили, а отправили куда-то в южные колонии. Я искал его, всюду искал! Один знакомый посоветовал мне: коли надежды нет, то иди к капитану Гарсии. Он рассказал, что сын мой спасся, хоть и под другим именем живет. Предложил обмен: когда он достигнет своей цели, то даст мне бумагу с координатами, где я найду его. Но если я хоть кому-то расскажу об истинной цене за мою службу, то он…
– Давно? – хрипло спросила Эрнеста вдруг. Педро растерянно моргнул:
– Что?
– Давно он предложил тебе этот уговор? – настаивала со странным выражением лица девушка.
– Четыре года назад. Точнее сказать не могу, мы редко заходим в порты, а увольнительные на берегу не положены. Календарь вести нам капитан также запрещает…
– Педро, – взяв его за руку, тихо перебила Морено; голос ее задрожал. – Педро, постарайся понять… Твой сын мертв уже пять лет, и эти координаты могут указывать лишь на его могилу.
– Что… Что вы сказали? – выдохнул испанец, и ярость загорелась в его глазах: – Вы лжете! Быть того не может!..
– Мигуэль Санчес служил у нас на «Кобре» младшим плотником, – твердо выговаривая каждое слово, продолжила Эрнеста. – Капитан Гарсия солгал, Педро. Ему просто нужны верные и умелые слуги! Он и мне обещал это, помнишь? Сказал, будто мои родители живы и он знает, где они… И всем остальным Гарсия говорит то же самое, – чуть слышно закончила она. Мужчина, шатаясь, поднялся с места; налитые кровью глаза его впились в лицо девушки.
– Я вам не верю, – глухо прорычал он и тяжелым шагом вышел прочь, едва не столкнувшись с другим матросом в дверях. Тот проводил его удивленным взглядом, тотчас не понравившимся Эрнесте, поклонился ей и отчеканил:
– Сеньорита, капитан требует представить ему маршрут, который он приказал составить.
– Ты иди, я сейчас поднимусь к нему, – кивнула Эрнеста, рассматривая его: тоненький, светловолосый, на порядок моложе остальных членов этой команды – лет двадцати трех, смазливым лицом и темными глазами похожий на Генри Фокса. Сравнение сразу остро насторожило ее, заставив перебрать в уме сказанное Санчесом о лазутчиках на судне; но внешне она никак не выдала волнения, быстро дочертила фарватер и отправилась в капитанскую каюту. Гарсия, видимо, ждал ее – других посетителей в этот оживленный час у него не наблюдалось – и глядел, вопреки обычному любезному тону, крайне напряженно.
– Мне сообщили, что сегодня вы проявили неслыханную доброту к моим подчиненным, – бросил он небрежно, изучая составленный маршрут. Морено положила руки на колени:
– Все верно – мы с боцманом рассмотрели несколько споров внутри команды и решили их. Я не думала, что мне это запрещено.
– И зачем же вам это понадобилось?
– Привычка, сеньор, – как можно чище выговаривая испанские слова, пожала она плечами. – На «Попутном ветре», если вы знаете, я выполняла обязанности квартирмейстера. Это…
– Я прекрасно осведомлен, что означает слово «квартирмейстер», – перебил ее Гарсия. – Пираты выбирают его в противовес капитану!
– Не совсем так. Скорее, он нужен, чтобы не беспокоить капитана по всяким пустякам, – спокойно возразила Эрнеста. – Квартирмейстер разбирает споры между матросами, составляет списки необходимых покупок и отчитывается перед капитаном в этом, поскольку всегда подчинен ему. Это просто человек, которому в равной степени доверяют все.
– На моих судах в таком человеке нужды нет, – отрезал Гарсия, однако взгляд его ощутимо стал мягче. – Вы пытались встретиться с капитаном Рэдфордом?
– Нет, сеньор.
– Об этом мне также известно, – кивнул испанец, расслабившись еще больше. – Признаться, изначально я ошибся насчет вас, сеньорита Морено. Вы намного полезнее, нежели можно было преположить со слов мистера Фокса.
– Капитан Рэдфорд отправил на смерть человека, который был… очень дорог мне, – выдержав его взгляд, стиснула руки под столом Эрнеста. – Я не стану спасать его ценой жизни еще двух близких мне людей.
– Да, я помню. Вы говорили об этом, когда хотели застрелить мистера Фокса, – задумчиво признал Гарсия, и Морено внутренне выдохнула: похоже, проверку она сумела пройти. – Наверное, в учреждении этой должности на пиратских кораблях есть определенный резон, но здесь она неприемлема, сеньорита. Власть должна оставаться в одних руках. Раз эти негодяи вам доверились, я разрешаю, чтобы вы и дальше разбирали их вопросы; но если узнаете что-нибудь, представляющее угрозу для наших планов, вы… – он сделал секундную паузу, –… вы сообщите об этом мне лично.
– Не думаю, что есть повод для таких опасений, – поколебавшись секунду, принудила себя улыбнуться Морено. – Более того, мне не доводилось прежде видеть столь вышколенную и сплоченную команду. Какими бы ни были ваши методы, они очень действенны!
Гарсия выглядел явно польщенным этими словами: в черных глазах его блеснули самодовольные искры, а на губах даже появилась легкая усмешка, когда он пояснил загадочно:
– У всякого человека свои привязанности и страхи, сеньорита: одно проистекает из другого. Узнав их, вы сможете подчинить себе кого угодно, – он улыбнулся шире обыкновенного, и по спине Эрнесты прополз холодок: на мгновение ей показалось, что она говорит с сумасшедшим.
– Нужно быть готовыми ко всему, сеньорита, – продолжил между тем Гарсия. – Завтра прибудут посланцы мистера Рочестера: он хочет обсудить мои требования, и я передам также, что желаю немедленной выдачи ваших родителей. Не разменивайте эту удачу на жизнь капитана Рэдфорда, – со значением прибавил он, и Морено нашла в себе силы лишь кивнуть.
В свою каюту она вернулась измученная сомнениями еще больше. Временами ей казалось, что Гарсия – лжец, по чьему приказу прямо сейчас пытают ее друга; затем страстная надежда увидеть родителей вновь расцветала в ее сердце. Ни ясно мыслить, ни заняться чем-нибудь она не могла и едва сдержала испуганный вскрик, когда в дверь постучали. Внезапными посетителями оказались Педро и еще один матрос, имени которого девушка не знала.
– Это Сэнди Роллинс, наш человек, – кратко отрекомендовал его Санчес. Тот поклонился.
– Сегодня капитана Рэдфорда переводят к нам, на «Бесстрашный», – сообщил он тут же, наклонившись к самому уху Эрнесты. – У меня сестру старшую один мерзавец в Джеймс-таун увез, а более я ничего о них не слыхал. Капитан Гарсия полгода назад разыскал мою сестру, обещал мне рассказать после успеха своего, где она, если пойду в команду и стану ему сообщать все, что о нем в команде говорят.
– Значит, все верно… И много еще таких, как ты, на каждом судне? – спросила Эрнеста; мозг ее уже лихорадочно заработал.
– Мы поспрашиваем тех, кто наверняка не доносчик, – решил Педро. Сэнди задумлся:
– Кой-кого я знаю. Пьера Кривого и мистера Линдси, а еще Уэйна Трехпалого – вот они точно тоже ему сообщали…
– Линдси – это светловолосый и молодой, что заходил ко мне сегодня? – прищурилась Морено. Матросы переглянулись.
– Значит, и Рене тоже, – нахмурился Сэнди. – То-то он зачастил на ночные вахты…
– Иди обратно, а то тебя хватятся, столько времени за смолой ходить, – посоветовал Санчес. Эрнеста кивнула:
– Опросите всех, кто внушает доверие, только очень осторожно. Попробуйте узнать, как обстоит на других кораблях, – вдохновенно распорядилась она. – Чем больше людей, тем лучше! Только чтобы никто из офицеров не узнал пока, в чем дело.
– Сделаем, сеньорита, – кивнул Сэнди, просачиваясь за дверь; Педро задержался.
– Сеньорита, – полным муки и боли голосом спросил он, – скажите, как умер мой сын?
Эрнеста глубоко вздохнула:
– В абордаже ногу отрубили топором. Мы, конечно, его сразу к доктору оттащили, но поздно уже было – крови потерял много, к утру скончался. Тебя вспоминал все: думал, что отец из-за него погиб, что зря пошел в другую команду…
– Понятно, – выговорил Педро и больше не сказал ни слова. Морено отвернулась: как раз в это самое мгновение оборвался и пропал на закате прследний алый солнечный луч.
***
– Готовы, мистер Дойли? – спросил капитан Мэрфи, изучая в подзорную трубу медленно приближающийся галеон – остальные семь полукругом расположились позади, угрожающе покачиваясь на волнах. – Когда сойдем на борт к ним, вы будете действовать самостоятельно, я почти ничем не смогу помочь: на мне останутся переговоры с испанским капитаном.
Эдвард вздохнул, мысленно сосчитав до десяти: Уильям Мэрфи, его нынешний непосредственный начальник, был на добрых пять лет его моложе и хотя и относился к нему уважительно и даже с добротой, иногда раздражал просто неимоверно. Дойли пытался вспомнить себя в его возрасте: он тоже был невыносимо ответственен, из кожи вон лез, чтобы выполнить приказ безукоризненно – но помогало это скверно. Особенно раздражало то, что Мэрфи и правда был похож на Эдварда в те же годы, и даже прошлое у них оказалось схожим, о чем явственно свидетельствовала военная выправка Уильяма.
– Я действительно служил в королевском флоте, мистер Дойли, – с вежливой и немного извиняющейся улыбкой ответил он на вопрос Эдварда, – но денег на офицерский патент у меня все равно не нашлось бы, да и происхождение не то: мой покойный отец был простой лавочник. Вот и я тоже перешел после войны в торговый флот – мистер Рочестер мне очень помог, когда отдал под командование целый корабль… – Глаза у него при этом сияли: он подолгу говорил об Англии, о долге перед своим благодетелем и перед своей страной, который видел в защите ее интересов, экономических и политических, от любых врагов; и Эдвард слушал его с тяжелым сердцем. Приятно было наконец-то найти единомышленника; но все чаще и чаще он ловил себя на мысли, что нескончаемые, терпко приправленные тысячью отличий в воззрениях споры с Эрнестой, к которым он привык за минувшие месяцы, стали ему ближе и доступней непрерывного согласия с каждым тезисом собеседника.
– Кажется, это и есть капитан Гарсия, – взволнованно проговорил вдруг Мэрфи, вырывая его из неприятных размышлений протянутой подзорной трубой; Эдвард молча принял ее. Уильям не ошибся, испанский капитан действительно стоял на палубе, также изучая приближающееся судно и уже вполне различимую вооруженным глазом команду – но Дойли глядел мимо него, боясь вздохнуть: он жадно искал глазами – и не смел надеяться на чудо.
Однако Бог услышал его невысказанную молитву, совершив это чудо, для Эдварда превзошедшее все описанное в Евангелиях: Гарсия, опустив трубу, направился ближе к фальшборту и предложил ее стоявшей там девушке. Даже с такого расстояния Дойли сразу узнал Эрнесту; взяв прибор, она приложила его к глазу, навела – на миг сердце Эдварда остановилась – и вдруг опустила руки, едва не выронив трубу, до того бессильно-растерянным жестом, что казалось, будто она вот-вот разрыдается. Дойли не видел ее лица, и ему оставалось надеяться, что выдержка не изменит девушке окончательно; потрясенный, он остался стоять на палубе и почти не заметил того, как сошлись оба корабля, и они с Мэрфи в сопровождении других офицеров и десятка крепких матросов поднялись на борт галеона.
Переговоры, по-видимому, должны были начаться сразу после обмена приветствиями; своих спутников Мэрфи предусмотрительно представлять не стал, и Гарсия сделал так же. Дойли незаметно огляделся по сторонам с самым скучающим видом: Эрнесты нигде не было.
– Мистер Дойли, действуйте, – чуть слышно шепнул Уильям, толкнув его локтем в бок, и Эдвард опомнился вовремя: испанский капитан уже приглашал их в свою каюту. Незаметно отделившись от остальных – сделать это ему, стоявшему позади всех, было нетрудно – Дойли спустился в трюм. Вражеских матросов ему не встретилось, да и на верхней палубе было почти пусто: очевидно, тех услали в кубрик, дабы избавиться от лишних глаз и ушей – так что он остановился, как вкопанный, заметив тонкую женскую фигуру, отделившуюся от стены.
– Мистер Дойли… Мистер Дойли! Эдвард!.. – срывающимся голосом произнесла она, впервые в жизни назвав его по имени – и он сам не понял, как рванулся ей навстречу, как стиснул в объятиях, выдыхая в мокрые от слез щеки, в кривящиеся в безмолвно-счастливой улыбке губы, в ее ослепительно сияющие глаза единственно важную сейчас вещь:
– Живая, живая!.. Спасибо, спасибо, милостивый Боже! Ты услышал нас двоих…
Глава
XXIX
. Переговоры
Эдвард разморенно шевельнул рукой, поглаживая волосы лежавшей рядом девушки: в новой каюте у Морено была кровать вместо гамака, на которую они с порога сразу же повалились прямо в одежде. То была не минутная страсть, способная бросить в объятия желанного человека, а позже – в мучительные сомнения насчет правильности такого поступка – они просто держались друг за друга крепко сплетенными пальцами и соприкасались плечами, улыбаясь, как безумные. Затем Морено понемногу зашевелилась, села и привалилась спиной к стене, не сводя с него сияющих тихим, уютным пожаром радости глаз. Она все еще держала Эдварда за руку, и никогда прежде он не чувствовал себя настолько счастливым.
Эрнеста не спрашивала, как ему удалось спастись, и он был этому действительно рад. Она выслушала его, коротко рассказала все, что успела разузнать о Гарсии и его методах вербовки – Дойли и это на волне эйфории принял почти спокойно – а после заявила тихо, решительно:
– Ты должен выполнить поручение Рочестера, но лишь наполовину. Спаси Джека, а после устрой ему побег и сам уходи – вы как раз будете в одном месте проходить совсем рядом с архипелагом Креста, там будут ждать наши. Я покажу, – в руках ее словно из воздуха появилась карта, над которой Морено склонилась, едва различимо намечая карандашом нужный курс. Эдвард смотрел на то, как сползла с ее смуглого плеча расстегнувшаяся рубашка, открыв ключицу и одинокую тонкую черную косичку с алой бусиной на конце, забившуюся за воротник – но последние слова немного его отрезвили:
– Что ты говоришь? Эрнеста, ты же понимаешь…
– Его перевели к нам на судно именно потому, что боятся попытки перехвата, – возразила Морено, поднимая на него свои темные глаза. – Другого такого шанса может не быть.
– Эрнеста, – четко и раздельно проговорил Эдвард, – Эрнеста, он хотел моей смерти и едва не погубил нас всех.
Девушка положила карту на кровать и смерила его пристальным взглядом.
– Что ты хочешь этим сказать? – наконец спросила она, и Дойли тоже невольно приподнялся на локтях – лежать во весь рост почему-то стало неудобно:
– Что капитан Рэдфорд будет разбираться со своими проблемами сам. Я не стану спасать его – я вернулся ради тебя.
– Но я не могу уйти сейчас, – тихо, задумчиво возразила Морено, и в тоне ее вдруг едва ли не впервые появилась жалобная, почти умоляющая нота: – У Гарсии может быть информация о моих родителях – я не знаю точно, солгал ли он именно мне! Я столько… столько лет думала… Это очень важно для меня. А если бы даже…
– Эрнеста, очнись! – Дойли, сев на постели, сжал обеими руками плечи девушки. – Ты же видела, как этот человек лжет всем вокруг – он сам признался, что использует их страхи и привязанности, чтобы заставить служить себе. Он не знает ничего о твоих родителях!
– Ты не можешь говорить наверняка…
– Эрнеста, они умерли! – в отчаянии едва не выкрикнул он, прижимая девушку к себе в неловком объятии. – Они умерли, и ты уже очень давно оплакала их и отпустила навсегда. Да, это ужасно, это несправедливо, но так случилось много лет назад, и ты ничего не можешь исправить! Я здесь, – он прижал ее непривычно холодную, расслабленную ладонь к своей груди, – я здесь, я живой, и ты тоже! Я вернулся, потому что хочу прожить с тобой жизнь, воспитать детей и вместе встретить старость. К дьяволу Гарсию, а если ты хочешь – то к дьяволу и Рочестера, я уйду из его компании, мы уедем далеко-далеко, в Англию… Ты когда-нибудь бывала там? Я найду себе место, быть может, вернусь во флот, а тебе больше не придется грабить суда и каждый день рисковать жизнью… – он столь увлекся красочным описанием счастливого будущего для них обоих, что не сразу заметил устремленный на него взгляд Эрнесты – тяжелый и пристальный, как монолитный гранит. Никогда прежде она не смотрела на него так – даже когда подозревала в предательстве – и Дойли невольно вздрогнул:
– Что такое? Тебе… не по душе мои слова?
– Ты знаешь, для чего Гарсия намерен шантажировать Рочестера? – совершенно спокойным и даже жутковатым из-за этого голосом спросила Эрнеста. Эдвард нахмурился, поколебался мгновение и честно признался:
– Понятия не имею. Я думал об этом, но…
– А я, кажется, знаю, – все тем же странным тоном продолжила Морено. – У капитана Гарсии великолепная боевая эскадра, но она сплошь состоит из испанских галеонов. Они тяжелые, с большой осадкой – в мелкую гавань или через рифы им не пройти. У Джеймса Рочестера целый флот английских судов, которые вполне способны пробраться там.
– И что? – поджал губы Дойли; он все еще не понимал, к чему клонит девушка. – Куда им необходимо будет отправиться?
– Капитан Гарсия ненавидит пиратов; вероятно, считает их виновными в упадке его обожаемой великой Испании, – чуть заметно усмехнулась Морено. – Действительно, куда бы он отправился, если бы стремился их уничтожить?
– У пиратов нет постоянной базы, они живут в море. Я бы стал постоянно патрулировать его, имей я достаточный запас судов. Этого хочет Гарсия? – предположил Дойли. Эрнеста покачала головой, закусив губу; злая усмешка появилась на ее лице:
– У пиратов, быть может, нет постоянной базы, но есть место, которое они считают своим домом. Они перевозят туда свои семьи, там оседают на суше, когда приходит время – и они скорее умрут, чем уйдут оттуда добровольно.
– Тортуга, – осененный долгожданной догадкой, прошептал Эдвард. Девушка кивнула:
– Тортуга! Остров, окруженный рядами рифов, стоящий на мелководье – этой защиты ему всегда было достаточно. Если корабли Рочестера причалят к берегу, то смогут вырезать сотни, если не тысячи людей в собственных домах. Часть, конечно, пробьется к своим судам, даст отпор и попробует выйти в открытое море. Но кто встретит их там? Верно – галеоны капитана Гарсии! Они добьют выживших, и не останется никого. – Голос ее стал низким и почти страшным: – Хочешь, чтобы я позволила уничтожить их всех? Они – мой народ, Эдвард. Моя семья, моя команда и, если на то пошло – просто живые люди!..
– Мы можем предупредить их, – осторожно предложил Дойли. Эрнеста тряхнула волосами:
– Ты все еще плохо знаешь пиратов… Они уже лишились одного дома и ни за что не согласятся потерять второй добровольно! Они останутся на Тортуге. И умрут там все…
– Погоди! – вдруг оживился Эдвард. – Рэдфорд уже сказал Гарсии, где бумаги?
– Не думаю: мы просто лавируем с места на место, чтобы избежать преследования. Но Рочестер не станет рисковать, – покачала головой Морено с удрученным видом. – У него слишком мало времени; думаю, если ты в кратчайшие сроки не доставишь Джека, он атакует.
