Екатерина Франк
Под флагом цвета крови и свободы
– Доброе утро, сеньорита.
– Уверены в том, что оно доброе? – прищурилась девушка, глазами указав на все еще ожесточенно споривших Рэдфорда и Генри: капитан хмуро качал головой, похоже, уйдя в глухую оборону, юноша же, видя это, ежился и смущался, но своих попыток не оставлял.
– Джек отличный капитан и славный пират, но есть у него одна беда: совсем не умеет говорить «нет» так, чтобы его услышали, – негромко заметила Эрнеста и широко, ослепительно улыбнулась: – Ну что, мистер Дойли, идем его выручать?
Хотя в сравнении с тем, что было раньше, свои отношения с капитаном Эдвард теперь мог назвать почти дружескими, но в ответ на подобное предложение он смог выдавить из себя лишь неопределенный смешок. Морено лукаво сверкнула глазами, но настаивать не стала:
– Генри, дружок, что стряслось? Расскажи мне, может, я смогу помочь, – мгновенно разнесся над всей палубой ее звонкий голос: Эрнеста умела говорить очень громко и жизнерадостно, если хотела. Фокс против воли сжался еще больше – на него с капитаном и так бросали любопытные взгляды – но все-таки ответил, склонив голову, будто молодой бычок:
– Я прошу позволить мне отлучиться в город на несколько часов. Разве это так сложно? – он затравленно покосился на Рэдфорда, но тот молчал. Эрнеста подняла брови, не стирая с лица непринужденной усмешки:
– Но, Генри, как ты себе это представляешь? Мы не можем пристать к берегу – видишь ли, Джека здесь разыскивают и хотят поскорее устроить ему свидание с пеньковым галстуком на шее. А если даже мы станем на якорь, скажем, в пяти милях от суши, то ты будешь добираться туда и обратно на шлюпке значительно дольше заявленных тобой нескольких часов…
– Я успею, мэм! – торопливо перебил ее Генри, весь пойдя алыми пятнами лихорадочного румянца: казалось, что требуемое увольнение было для него, по меньшей мере, вопросом жизни и смерти. Однако Эрнеста, очевидно, вознамерилась быть на редкость терпеливой:
– Но это все равно крайне опасно, Генри. Как для тебя – поскольку, если кто-нибудь из твоих бывших знакомых догадался, что ты в нашей команде, то тебя тоже разыскивают! – так и для всех нас. И даже если тебя не схватят, а я думаю, что схватят, наши суда могут заметить с берега и открыть огонь. Генри, – настойчиво заглядывая ему в глаза, продолжила она, – Генри, пойми правильно: Джек отказывает тебе не потому, что не уважает твое желание, а потому, что оно подвергает опасности слишком много жизней. Ты теперь старпом и сам должен это учитывать всякий раз, когда что-нибудь приказываешь своим подчиненным.
– Я понимаю это, сеньорита Эрнеста, – хрипло пробормотал юноша, еще ниже опуская голову; все тело его мелко, но явственно дрожало, как в лихорадке. – Но мне… мне нужно…
– Хватит, Генри, – твердо перебила его Эрнеста. Легонько встряхнув юношу за плечи, она повторила: – Хватит. Рано или поздно ты поймешь, а пока что мы с Джеком не дадим тебе наделать ошибок. Иди и узнай у ребят с того судна, не нужно ли чего – помнится, вчера они не могли определить, сколько пороха им требуется. Иди, а нам с капитаном надо поговорить, – последние слова она произнесла чуть жестче, бросив на Рэдфорда недобрый взгляд: Джек нахмурился еще больше, однако промолчал. Генри, все еще растревоженный и непонятный, покорно попятился прочь, втянул голову в плечи так, будто готовился разрыдаться, и капитан, еле дождавшись, пока он отойдет на достаточное расстояние, злым шепотом проговорил:
– Обязательно было говорить с ним, как с ребенком?
– А кто он есть-то? – возразила Эрнеста, в упор изучая его блестящими темными глазами. – Мне вот куда интереснее, с какой стати ты так размяк, что позволяешь ему подобное.
– Что именно я позволяю? – огрызнулся Рэдфорд.
– Пререкаться с тобой, спорить на глазах у команды, не слушаться прямых приказов, повышать на тебя голос – вас из трюма слышно было так, что и чайки на клотике оглохли бы, – загибая пальцы, бесстрастно перечислила девушка. – По-твоему, это поведение, достойное твоего старпома – человека, который в случае чего должен отвечать за всю команду?
– Хочешь поговорить об этом – для начала сама оглянись по сторонам и понизь голос! – зло отозвался капитан, жестом подзывая к себе рулевого и уступая ему место у штурвала. – Твой Дойли уже даже не притворяется, что не подслушивает нас…
Эдвард, хотя и не видел в совершаемом ничего плохого – в конце концов, пожелай Джек и Эрнеста оставить предмет своего спора в тайне от остальных, они могли бы оставить его обсуждение на верхней палубе – тем не менее, спешно опустил взгляд, изобразив заинтересованность скверно завязанным узлом в обмотке одной из принайтованных пушек. Особого сочувствия к разборкам пиратской верхушки он в себе не находил, однако какое-то внутреннее чутье упорно твердило ему, что за просьбой Генри таится нечто большее, нежели желание увидеть прекрасную Мэри Фостер. Признаться честно, воображение самого Эдварда, стоило ему услышать от Эрнесты об их местонахождении, сразу же нарисовало ему дивный облик дочери губернатора, доведенный долгой разлукой почти до обожествления – и мысль о том, что этот мальчишка, пользуясь своим дьявольским влиянием на капитана, получит право увидеть ее, право, которого не будет у него, Эдварда – мысль эта сводила мужчину с ума, и лишь усилием воли он принуждал себя продолжать работу как ни в чем не бывало.
В капитанской каюте Эрнеста наконец дала себе волю:
– Сколько можно потакать этому мальчишке?! Собрался всю жизнь разгребать за ним ворох его, заметь, собственных проблем, нажитых исключительно по его же глупости?
– Мы уже не раз это обсуждали, – со всей возможной невозмутимостью возражал Рэдфорд, непроизвольно оглядываясь в сторону припрятанной за книгами в шкафу фляжки с ромом, но вовремя беря себя в руки. – И меня беспокоит совсем не это.
– И что же? – Эрнеста уселась на стул напротив капитана и, выудив у себя из-под ног стоявшую на полу полупустую бутылку, сделала большой глоток. Подумав, протянула ее капитану: – Будешь?
– Он никогда ни о чем меня не просил. С того самого дня, как ступил на борт – ни разу, – проигнорировав предложенный ром, задумчиво проговорил Рэдфорд. Эрнеста хмыкнула:
– Ну, это не удивительно: чего ему просить, раз ты сам ему готов все на блюдечке с золотой каемочкой предложить. Не обольщайся, Джек – на сей раз он попросил именно потому, что это впервые ты не бросился с полуслова исполнять его желание.
– И все равно мне это кажется очень странным, – тихо признался Рэдфорд. – Может, стоило согласиться, раз уж это так важно для него?
– И думать не смей! Забыл, сколько губернатор Фостер назначил за твою голову?! – мгновенно взвилась потревоженной ядовитой змеей Морено, чуть не уронив небрежно брошенную на колени бутылку. – Перебесится твой Генри. Сам должен был понимать, когда шел в команду, что назад дороги нет. И хватит потакать ему, слышишь? – перегнувшись через стол, она довольно ощутимо встряхнула Рэдфорда за плечи, серьезно и внимательно заглядывая в глаза: – Что бы ты не думал, что бы не чувствовал – этого я тебе запретить не могу, но помни: ты – наш капитан, и от твоих решений зависят жизни всех нас! Пусть Генри мечется сколько угодно, ему по возрасту положено – а у нас с тобой права на ошибку нет.
– Что решил капитан? Стоянки не будет? – нарочито небрежным тоном поинтересовался Эдвард, когда Морено вышла из каюты. Та пожала плечами, запрокинув голову и зорко следя за проводившими ежедневную проверку оснастки такелажниками:
– Разумеется, нет – путь в Нью-Лондон нам заказан, пока там сидит губернатор Фостер. Правда, судя по тому, что я о нем слышала, просидит он тут не слишком долго… Вы подготовили запасы пороха, которые я просила?
– Уже отправил шлюпку на «Морской лев». Там все, что нужно, и даже больше, – сухо отчитался Эдвард. Эрнеста прищурила на него чуть заметно блеснувшие удовольствием глаза:
– Вы делаете успехи, мистер Дойли. Если мы как-нибудь обзаведемся еще одним судном, вы – наиболее очевидный кандидат на роль его шкипера.
– Однажды я уже командовал кораблем, как вам известно, и не скажу, что мне это понравилось, – равнодушно признался Дойли, поддерживая предложенный разговор скорее по инерции: мысли его явно были далеко. Морено, напротив, оживилась:
– Но ведь у вас в армии, кажется, есть поговорка… как же ее? Ах, да! Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом, – она улыбнулась, обнажив ровные и удивительно белые зубы: – Видимо, я безнадежна. Никогда не хотела быть выше второго помощника.
– Быть может, просто моя душа не лежит к морю, – раздраженно пожал плечами Эдвард. Девушка улыбнулась вторично, шире и откровеннее:
– Если вы не любите море и не любите, с ваших слов, службу в армии – то что же любите, мистер Дойли? Все люди знают и охотно говорят о том, что им не нравится, но очень немногие могут ответить на вопрос, чего они хотят в действительности, – она неожиданно внимательно заглянула в лицо мужчины: – А вы сами-то что, мистер Дойли? Не мечтаете о стоянке в Нью-Лондоне и встрече с прелестной мисс Фостер?
– Я совершенно точно не намерен обсуждать это с вами, – отчаянно молясь в душе о том, чтобы не побледнеть – удар достиг-таки цели – выдохнул Эдвард. Больше всего его почему-то поразило даже не внезапное упоминание дорогого его сердцу имени, а искренняя и вообще-то не свойственная Морено злость, прозвучавшая в этом последнем вопросе – обычно, если ей что-то не нравилось, она говорила прямо и подкрепляла свои слова энергичными действиями. А теперь Эрнеста молчала, сверля собеседника откровенно злым, недовольным взглядом – и Дойли готов был поклясться, что где-то в глубине этих умных, взрослых черных глаз просматривалась самая настоящая обида нелюбимого ребенка, не понимающего, чем он хуже остальных детей в семье. Сам Эдвард некогда испытывал подобное чувство – правда, в отношении одного лишь отца, а не заботливой и нежно обожаемой матери – и теперь, глядя в лицо этой странной, до сих пор не всегда понятной ему девушки, он ощутил, как какое-то удивительное чувство, смесь нежности, жалости и тревоги, кольнуло его сердце.
– Это уже не имеет значения, сеньорита, – подумав, как можно мягче заверил он ее. – Зачем мне отправляться в город, где меня никто не ждет? Теперь мое место здесь, – произнося эти, быть может, не совсем правдивые слова, он все же испытал облегчение, когда прежнее напряженное выражение в глазах Эрнесты уступило место обычной чуть лукавой усмешке.
Звон рынды, как нельзя вовремя разнесшийся над кораблем, неоспоримо свидетельствовал о наступлении обеденного времени. Сменившиеся с вахты матросы, уработавшиеся, веселые и голодные, выбирались на верхнюю палубу, расстилали куски парусины, служившие сразу и скатертями, и обеденными столами, водружали на них принесенные с камбуза бачки с горячим варевом, усаживались вокруг по шесть-семь человек и, вооружившись нехитрыми приборами, – у многих ограничивавшиеся лишь складными ножами да собственными пальцами – принимались за еду. Пища, как и полагалось, была одинакова для всех: и Рэдфорд, и Эрнеста, обедавшие вместе с остальными, получали точно такую же порцию того блюда, которым угощали матросов. В первое время это казалось Эдварду диким, но он, в отличие от многих своих сослуживцев, никогда не был излишне прихотлив к еде, да и кок Хоу, вопреки ходившим среди всех моряков обидным шуткам о судовых поварах, был честен и чистоплотен: похлебки, импровизированные крупяные каши, солонина и вяленая рыба, приготовленные им, после многочасовой работы на солнцепеке казались просто манной небесной.
Единственным проявлением субординации во время трапезы было место, занимаемое за бачком, из которого ели капитан, старший помощник и квартирмейстер: сесть по соседству с Рэдфордом и Эрнестой кому угодно было нельзя и, насколько понимал Дойли, подобное неуважение пираты могли расценить как прямой вызов. В первый раз, когда ему предложили занять это место, Эдвард даже посчитал, что ослышался: но места Макферсона и Моргана, бывших на «Морском льве», пустовали, и Рэдфорд сам слегка сдвинулся вбок, пригласительно кивая ему на свободный угол парусинной скатерти рядом с Генри. Эрнеста чуть заметно усмехалась, посматривая на Эдварда со своим всегдашним вызовом в черных глазах – тот, вспыхнув от досады, неловко поднялся на ноги и уселся на предложенное ему место. С тех пор за капитанским столом их четверка оставалась неизменной, и два или три человека, присоединявшиеся к ним, должны были для этого действительно отличиться чем-нибудь.
Однако сегодня на почетном месте их оказалось всего трое: Эрнеста, с обычным здоровым аппетитом поглощавшая обед, сам Дойли и хмуро оглядывавший толпу обедающих Рэдфорд. Эдвард наблюдал за все более мрачневшим капитаном с искренним удовольствием: его так и подмывало невзначай назвать имя старпома, чтобы сделать ситуацию еще более неловкой; но смутное чувство, которое он прежде привык называть благородством, мешало ему.
– Да не дергайся ты, – негромко посоветовала вдруг Эрнеста, зачерпывая полную ложку похлебки и выкладывая из нее перед Рэдфордом приличный кусок солонины. – Перебесится и придет, говорю же. Ешь давай, это вкусно.
– Спасибо. Что-то не хочется, – сухо отозвался Рэдфорд, подумал, затем вдруг резко поднялся со своего места и, кивнув дернувшейся за ним девушке, направился в сторону трюма.
– Просто замечательно, – тихонько пробормотала Эрнеста, проследив за ним взглядом, и на секунду Эдварду стало почти жаль ее.
– Не обращайте внимания, – предложил он шепотом, игнорируя приглушенные смешки за спиной: должно быть, для матросов они двое, оставшиеся за трапезой практически наедине, и впрямь казались забавны, – и не переживайте так. Как-нибудь сами разберутся.
– Наверное, – недовольно проворчала Морено, хотя лицо ее немного прояснилось при этом. – Спасибо, мистер Дойли. Я, если честно, боялась, что вы опять что-нибудь скажете…
Эдвард предпочел отмолчаться, сделав вид, что уделяет все внимание содержимому бачка с похлебкой. И в лучшие времена он не часто испытывал подобное чувство, но именно теперь ему стало откровенно стыдно за свои недавние мысли.
– …нет, Джек! Я никогда тебе не перечил, но для меня это очень важно!.. – до неприличия громко раздался над палубой звонкий голос Генри. Многие матросы с любопытством повернулись в сторону трюмного люка, из которого как раз выбирался первым взъерошенный и сердитый Рэдфорд. Не обращая внимания на удивленные взгляды остальных, он прошел к своему месту и опустился на него с таким видом, как будто только что выдержал смертельную схватку с диким зверем. Генри, проследовав за ним, также заметно взволнованный и раздосадованный, остановился прямо перед ним, но присаживаться не спешил.
– Сеньорита Эрнеста, – во все глаза глядя на девушку, проговорил он срывающимся голосом, – мэм, вы должны его уговорить.
– Генри, – как можно более миролюбиво отозвалась Морено, протягивая ему ложку, – Генри, малыш, есть вещи, о которых говорят только в подходящей обстановке. Сядь и поешь, а затем мы подробно обсудим все еще раз.
– Да не могу же я! Как вы… вы совсем ничего не понимаете, – нервно оглядываясь по сторонам, с тоской выдохнул Генри. Рэдфорд молчал, внимательно глядя на него; Эрнеста, тяжело вздохнув, налила себе еще грога, и Дойли, все это время с некоторым недоумением наблюдавший за этой странной схваткой, вдруг спросил:
– А в чем дело, господин старпом? С чего вдруг такая спешка?
– Да потому что время истекает!.. – сорвавшись, выкрикнул Генри. На палубе окончательно смолкли все посторонние разговоры – теперь все смотрели только на них.
– Эрнеста права, – наконец нарушил это молчание Рэдфорд. – Сядь, Генри, поешь с нами.
Морено, искоса наблюдавшая за капитаном, мгновенно придвинулась ближе к нему:
– Кстати, Джек, забыла сказать: мистер Дойли сегодня решил те неурядицы с порохом, о которых я тебе говорила четыре дня назад. И у нас заканчивается запасная парусина, нужно будет в следующем порту обновить запасы.
– Отлично. А с описью пушек тоже закончено?
– Мы завершаем работу. Состояние орудий более чем удовлетворительное, – сухо отчитался Эдвард. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.
– И еще я закончила маршрут до самого Порто-Белло. Если хочешь, могу сегодня же предоставить его тебе на утверждение, – с безмятежной улыбкой расправляясь с остатками еды, прибавила Морено.
Генри, все это время молча наблюдавший за продолжившимся как ни в чем не бывало разговором, охваченный не то обидой, не то стыдом от внезапного унижения, рывком наклонился вперед, выхватив у Эдварда из-под руки нож для разделки рыбы, и с силой швырнул его в сторону Рэдфорда: лезвие просвистело в паре дюймов над его головой, вонзившись в дерево грот-мачты за его спиной.
Мгновение на палубе царила мертвая тишина. Затем матросы дружно бросились вставать со своих мест – из глубокой симпатии к Генри многие еще без оружия в руках, но у кого-то уже блеснул воздетый пистолет, послышался стук кремней, и в воздухе тонко запахло порохом.
– Джек, – на Генри жалко было смотреть – до того он был бледен и казался сам обескуражен собственным поступком. – Джек, я не…
Рэдфорд молчал, также глядя на него тяжелым пристальным взглядом – видно было, как слегка дрожала его рука, когда он провел ею по волосам, проверяя отсутствие крови. Внезапно со своего места вскочила Эрнеста: с каменным лицом и ярко горящими глазами, она без тени страха шагнула навстречу юноше. Тишина лопнула, исчезла, растворившись в неестественного громком звуке крепкой пощечины – Генри, не устояв на ногах, свалиля на колени у ее ног.
– Поднимись и спускайся в трюм. Жди меня там, – не терпящим возражений голосом велела Морено – юноше, слава Богу, хватило ума не начать препираться – и обратила мгновенно прояснившийся взгляд на Рэдфорда, слегка склонив голову с видом крайнего уважения: – Джек, как квартирмейстер, наказания членам команды назначаю я. Мистер Хоу давно жалуется, что ему не хватает рук, чтобы отчистить на камбузе все котлы и прочую посуду, однако если ты считаешь, что такое наказание слишком… – Эрнеста чуть заметно вздохнула, – слишком мягкое, то я заменю его на любое другое, какое ты сочтешь подходящим.
– Нет, – почти сразу же отозвался Рэдфорд, похоже, уже овладев собой в достаточной мере, чтобы говорить громко и твердо. – Наказание меня более чем устраивает. Мистер Дойли, возьмите, это ваше, – выдернув нож, увязший в дереве мачты, он вручил его Эдварду. Эрнеста, еще раз коротко наклонив голову, развернулась и направилась в трюм. Генри ждал ее, бледный и перепуганный едва ли не больше всех, и Морено сразу же разозлилась еще больше:
– Замолчи, не желаю слышать твоих оправданий!.. Твое счастье, что наш капитан добр и не велел отодрать тебя хорошенько при всей команде! Пошли за мной, – грубо толкнув его в плечо, велела она. Генри повиновался, лишь негромко спросив:
– Куда мы идем?
– На камбуз! Будешь драить посуду и делать все, что прикажет мистер Хоу. В другой раз ты так легко не отделаешься! – рявкнула та на него, хватая за локоть и лишь этим удерживая от падения с узкой ступеньки: – Под ноги смотри, не то в лазарете будешь этим заниматься!
– Я… Я сделаю все это, как прикажете, – справившись с дрожью в голосе, послушно ответил Генри. – Мне бы только увидеть Джека. Он сильно обиделся на меня?
– Естественно! Ты вообще соображаешь, что делаешь? – зло прошипела Морено. – Он – капитан! Его авторитет перед командой должен быть непоколебим, а ты!..
– Я этого не хотел. Сам не знаю, что на меня нашло, – торопливо произнес юноша, глядя на нее широко распахнутыми умоляющими глазами. – Умоляю, можно мне увидеться с ним? Я должен попросить прощения…
– Я не в карцер тебя веду, Генри, – немного смягчившись его жалобным тоном, ответила Эрнеста. – Закончишь с работой – и иди на все четыре стороны.
Слова эти, очевидно, настолько подбодрили Генри, что на камбузе он бросился к горе засаленных, перепачканных жиром и накипью котлов так, будто увидел, по меньшей мере, груду золота. Хоу, недоверчиво усмехаясь, вручил ему полный таз песка и миску золы, скупо объяснил, что и как нужно делать, и юноша сразу же принялся за работу.
– Как у вас тут дела? – спустя десять минут незаметно спустившись в трюм, поинтересовался Дойли. Эрнеста, сквозь узкую щель неплотно закрытой двери на камбуз наблюдавшая за Генри, пожала плечами с обычным бесстрастным видом:
– Сами видите – все спокойно. Как Джек?
– Аналогично, – усмехнулся Дойли: сразу же после случившегося Рэдфорд без единого слова заперся в своей каюте и никого не пускал внутрь, так что старший канонир даже почти не кривил душой, утверждая это. – Сеньорита, вы считаете, что инцидент исчерпан?
– Разумеется, – сверкнув на него глазами, отрезала Эрнеста. – У меня сейчас вахта, а у вас – с вечера, так что лучше идите отдыхать, – прибавила она, давая понять, что разговор окончен.
Ближе к вечеру Рэдфорд все же вышел из каюты – слегка бледный, но, вопреки всем ожиданиям, даже трезвый; он подошел к Эрнесте, спокойно поинтересовался у нее положением дел и отправился к штурвалу, отпустив рулевого.
– Как вы думаете, это вот так закончится? – тихо спросил Эдвард у девушки. Та глубоко вздохнула:
– Что вы имеете в виду?
– Генри так настаивал на стоянке неспроста. Я слишком хорошо знаю его, – сквозь зубы пробормотал Дойли. – Это может быть опасно для всей команды, вы слишком доверяете ему.
– Ваша личная неприязнь к нему – еще не повод для таких утверждений.
– Дело совсем не в моей неприязни к нему, сеньорита! – с досадой воскликнул Эдвард. – Подумайте сами: будь этот мальчишка вполовину так честен, как вы полагаете, стал бы он требовать от вашего капитана подобной самоубийственной выходки?
– Говорите тише, не то даже я не смогу вам помочь! – зло прошипела Эрнеста, глядя куда-то ему за спину. – Вот и он.
Генри, усталый и распаренный, с кое-как отмытым от сажи лицом, действительно выбирался в этот момент на палубу. Осмотревшись, он безошибочно направился на капитанский мостик и встал перед Рэдфордом, что-то тихо и виновато говоря ему.
– …ты простишь меня, Джек? Ты не представляешь, как мне стыдно… – долетели до ушей Эдварда его слова, а следом за ними – негромкий смех капитана.
– Видите? Все хорошо, – тоже улыбаясь, заметила Эрнеста удовлетворенно. – Принимайте вахту, мистер Дойли, а я пойду спать. Замучилась с этими чертями… – подавив зевок, ворчливо призналась она.
В своей каюте Морено действительно сразу же легла спать. Однако прошло, казалось, всего несколько минут, прежде чем ее разбудил торопливый шепот:
– Сеньорита! Сеньорита Эрнеста, просыпайтесь скорее!.. – Эдвард, полностью одетый и встревоженный, стоял прямо над ней – Эрнеста, забыв о том, что на ней лишь едва прикрывающая грудь рубашка и штаны, потерла глаза ладонью и растерянно покосилась на чуть светлеющее в проеме окна небо: было около четырех часов утра:
– Что случилось, мистер Дойли?
– Генри нет, – без обиняков прямо сообщил Эдвард, нервно ероша свои непривычно короткие волосы. – Я встал двадцать минут назад, глянул – а его гамак пуст.
– Может, вышел куда-нибудь? – лицо у Эрнесты все еще было крайне сонным и недовольным, но взгляд уже прояснился и приобрел обычную жесткость.
– Нет, я везде проверил. И заодно нашел очень интересную пропажу.
– Какую еще пропажу? Мистер Дойли, да говорите уже!
– У нас было четырнадцать шлюпок. Теперь их стало тринадцать, – с некоторым даже злорадством сообщил Эдвард. Морено одарила его долгим испытующим взглядом и, по видимости, поверив сказанному, сразу же выбралась из гамака, как была, босиком, с растрепавшимися за ночь волосами:
– Я немедленно сообщу Джеку. Он не мог разрешить это, я бы знала!..
– Нет, – помрачнев еще больше, торопливо возразил Дойли. – Он сразу же развернет судно к берегу, а этого допустить нельзя, вы сами говорили. И Генри тоже это слышал, кстати.
– Вздор! Какие у вас доказательства? Если вы намеревались сбежать этой ночью, то могли не выдумывать весь этот бред про Генри, – почти с тоской перебила его Эрнеста, лихорадочно озираясь в поисках не то сапог и верхней одежды, не то ключей от оставленного на столе сундука с картами и приборами. Эдвард внезапно протянул руку и схватил ее за локоть:
– Скажите, вы правда не понимаете, что происходит? Ну же, сеньорита, вы должны помочь мне! Я возьму шлюпку, постараюсь догнать его и вернуть на борт: нас с ним еще могут не заметить с берега, но целый корабль или даже два – никогда! Просто постарайтесь… – он запнулся, встретив настороженный взгляд Эрнесты. – На это мне нужно время. Выиграйте мне хотя бы пять-шесть часов! Скажите, что возникли неотлучные дела на «Морском льве», а еще лучше – передайте это через кого-нибудь, капитан до полудня нас и не хватится!..
– Не хватится? – переспросила Эрнеста с невольной усмешкой, но сразу же сама пообещала, помрачнев: – Хорошо, сделаю! Идемте: шлюпку проще спустить на воду вдвоем.
На шлюпочной палубе было пусто и прохладно в этот час; сиротливо зияло прогалиной место той лодки, на которой ушел Генри. Отвязывая найтовочный канат, Эрнеста сухо, отрывисто говорила, не поднимая головы и старательно не глядя в сторону Эдварда:
– Вы знаете город лучше меня, так что не буду советовать, где вам его искать. Если до полудня не управитесь, все равно возвращайтесь: расскажем обо всем Джеку и будем вместе думать, как быть. И еще… – какой-то неподатливый узел застопорился в ее руках, и Эрнеста, чертыхнувшись, с силой дернула за веревку: – Если вас… если вас вдруг заметят – бросьте свои дворянские замашки и бегите. Никто… ни один человек здесь не осудит вас за это.
– Хорошо, сеньорита. Я обещаю вам не рисковать жизнью без крайней нужды, – заверил ее Эдвард, берясь за весла. Течение было сильное, поэтому на какое-то время все его внимание оказалось приковано к тому, чтобы отделиться от судна и двинуться в направлении берега; когда же он поднял голову, между шлюпкой и кораблем лежали уже добрых полсотни ярдов: Эрнеста все еще стояла на палубе и махала ему рукой. Ее стройный силуэт на фоне хищно трепетавших на ветру снастей и медленно светлевшего неба был последним, что увидел Эдвард, прежде чем с новой силой налег на весла.
Знакомые узкие улочки легко стелились ему под ноги. Город в целом остался именно таким, каким он его запомнил – разве что обычные караулы солдат в красных мундирах, ежедневно совершавших обход по часам, встречались значительно реже, и в Дойли против воли просыпалось едкое раздражение: он был убежден, что, свернув в сторону от главной площади и добравшись до отлично известного местным трактира «У Джо», непременно обнаружил бы там с десяток незадачливых караульщиков. Похоже, его нынешний преемник, кто бы он ни был, здорово распустил солдат: Эдвард, искренне не считавший себя излишне строгим, всегда считал, что пустующая гауптвахта – признак скверного командира.
И все же отвратительнее всего была вовсе не скверная дисциплина среди солдат, не необходимость срочно прикидывать, где разыскивать Генри и не опасения, что Рэдфорд, все узнав, прикажет судам подойти к берегу, где по ним могут открыть огонь – все это хоть и сидело в сознании Эдварда раскаленной иглой, отвлекая от других мыслей, но над всем этим довлело одно тягостное чувство, мерзкое, мучительное и унизительное – чувство собственной ненужности в некогда родном городе. Нью-Лондон, под стать своему далекому туманному собрату, даровавшему ему имя, принял Эдварда, выпил из него все силы и отбросил прочь, как надоевшую игрушку. По-прежнему в иллюзорном подобии веселья сияло на небе солнце, шумел город вокруг, а над всем этим муравейником звучал чуть различимый голос моря – единственного, что было здесь настоящего, окружившего это место и тихо посмеивавшегося над суетливой пестротой людской жизни.
Подгоняемый его зовом – даже выйдя на сушу, Эдвард почему-то ощущал всем своим существом эту огромную соленую бездну – Дойли ускорил шаг, почти перестав вглядываться в лица встречных людей и не ища глазами прошлых знакомых. Даже мысль о Мэри Фостер слегка притупилась и не колотилась в висках оглушительным набатом, как он ожидал. Найти Генри, отвести к спрятанной в прибрежных зарослях в четверти мили от порта шлюпке и вернуться на корабль, пока не случилось чего-нибудь действительно непоправимого – вот единственное, что заботило Эдварда теперь. Солнце постепенно поднималось над городом, стремясь достичь самой высокой точки: нужно было спешить.
Глава XIX. Без памяти и имени
Эрнеста сдержала слово: с самого утра она под предлогом очередной проверки отправилась на «Морской лев», мимоходом обмолвившись Рэдфорду, что с ней отправятся старший канонир Дойли и Генри Фокс, которому также необходимо набираться опыта в решении повседневных проблем команды. Капитан, все еще слегка тяготившийся вчерашней стычкой с юношей, согласился сразу же. Что бы ни испытывала Эрнеста в это время – понять по ее лицу было невозможно; однако она честно и добросовестно выполнила все, что полагалось: тщательно осмотрела судно, переговорила с Макферсоном о нуждах команды, пообещав передать все капитану, и потратила почти час на беседу с самими матросами. Словом, Эрнеста тянула время мастерски – любой, кто следил бы за ней, не заподозрил бы в ее действиях ничего предосудительного, ни малейшего намека на тревогу или волнение.
Однако ближе к полудню, когда раскаленное солнце дошло до середины небосвода, Морено наконец забеспокоилась по-настоящему: она еще держалась спокойно, прощаясь с командой и спускаясь в шлюпку, однако, к удивлению сидевшего на веслах матроса, призванного доставить ее на «Попутный ветер», затем вдруг внезапно спрятала лицо в ладонях и не шевелилась с добрых полминуты, когда оробевший парень осмелился подать голос:
– Мэм, с вами все хорошо?
– Нет, – не отнимая от лица рук, отрезала Эрнеста. Подумала, выпрямилась, потерла пальцами лоб и виски и уже твердо произнесла: – Да. Возвращайся к работе, я доберусь сама.
Рэдфорд уже ждал ее у трапа. Выражение его лица сказало девушке больше любых слов, поэтому она не сделала даже попытки вырваться, когда капитан протянул ей руку, помогая забраться на борт, а затем сразу же с силой дернул поближе к себе, заговорив низким шепотом:
– Фокс и Дойли пропали. Никто не видел их с прошлой ночи. Ты сказала, что они с тобой – я знаю, что это была ложь от первого и до последнего слова!..
– Джек, я могу все объяснить, – не сделав бессмысленных попыток вырваться, твердо ответила Морено. Рэдфорд с силой скрипнул зубами:
– Мне не нужны объяснения. Только правда! Говори – они живы?
