Екатерина Франк
Под флагом цвета крови и свободы
– Не посмею? Ты права. Я сделаю кое-что получше, Нэнси, – с издевкой выговорил он старое обращение, давно забытое всеми членами команды, даже теми, кто еще был жив с того момента, как они впервые вышли в море на этой самой «Кобре» – один лишь Билл все еще звал ее так. Только ему Эрнеста позволяла это, только на него не обижалась за излишнюю и бессмысленную опеку и глупые детские прозвища – на него, большого и не слишком умного, но отзывчивого, храброго и великодушного, ставшего ей старшим братом и единственным близким человеком за семь лет, проведенных бок о бок. И черта с два Винченсо мог рассчитывать, что угрозой смерти ухитрится мгновенно разорвать эту прочнейшую связь, куда крепче той, что была у каждого из них с ним самим или у него со множеством девушек в любом порту, в который они когда-лиибо заходили…
– Меня зовут Эрнеста Морено, – упрямо не опуская перед ним глаз, ответила она. – Мое имя уже знают и запомнят надолго, поверь! А капитана Винченсо Алигьери никто не вспомнит, даже если ему суждено ходить по морям еще сорок лет…
– Однако из нас двоих именно мне, а не тебе, доведется проверять справедливость твоих слов, – злорадно отрезал Винченсо, и она похолодела, поняв, что этот человек не отступится от своих слов. Холодная, жуткая злоба сверкала в его глазах, ставших на мгновение очень похожими на глаза хищной мурены, приготовившейся к атаке, когда Алигьери коротко приказал, обернувшись к ожидавшим за его спиной матросам: – Утопить. Немедленно.
– Что?.. Нет, нет! Отпустите меня! На помощь! – змеей извиваясь в чужой хватке, закричала Эрнеста – хотя ей и заломили за спину руки, заткнуть рот не догадались. – Ченси, не смей! Ты не можешь… – выворачивая шею, чтобы заглянуть в лицо то ему, то волокшим ее прочь из карцера матросам, все еще не веря в происходящее, повторяла она. – Алан, Питер, это же я привела вас на «Кобру»!.. Отпустите меня! Ради Бога, кто-нибудь, помогите! – Увидев над собой решетку трюмного люка, девушка забилась с новыми силами. Винченсо, шедший позади них, стянул с себя шейный платок, завязал посередине узел и, несмотря на яростное сопротивление, заткнул ей рот этим импровизированным кляпом.
– Ведите быстрее! – немного нервно потребовал он. Подумал, затем концами платка завязал отчаянно дергавшейся девушке и глаза. Теперь ей оставалось полагаться лишь на слух и осязание, но против троих сильных и вооруженных мужчин этого было явно недостаточно.
Свежий морской воздух, смешанный с неприятным запахом нечистот, ударил ей в лицо и, даже не слыша еще шума волн, Эрнеста поняла, что ее вытащили на гальюнную палубу – лишь с нее можно было столкнуть человека в воду, не привлекая лишнего внимания. Даже добивать не потребуется – острый киль корабля завершит дело не хуже пули в голову…
– Держи, держи ее! Я сейчас… – раздался голос одного из матросов, и она поняла, что момент настал. С силой откинувшись назад, затылком Эрнеста попала точно в лицо державшему ее со спины и ощутила, что сжимавшие ее запястья пальцы разжались.
– Держи ее!.. – проорал откуда-то сбоку Винченсо, но у Эрнесты не было времени думать: зная свой корабль до последней досочки, она метнулась к окну, подпрыгнула, обеими руками ухватившись за носовую фигуру, перебралась на бушприт и спустя несколько секунд уже оказалась на верхней палубе. Лишь теперь она сорвала с себя повязку – и застыла, похолодев.
Вся палуба была заполнена матросами, с веселым ревом особенно налегавшими на правый борт – там, где на узкой доске, ведущей прямо в море, виднелась одинокая фигура со стянутыми за спиной руками и так же, как у нее самой недавно, завязанными глазами.
– Держи ее! – раздался снизу голос Винченсо, как видно, бросившегося через трюм на палубу, и Эрнеста отмерла.
– Ребята! Мистер Стивенсон! – в последней, отчаянной надежде заговорила она. – Ни я, ни Билл ни в чем не виноваты! Капитан Алигьери только что пытался меня убить, потому что боялся, что я расскажу вам об этом!.. Вспомните, сколько всего мы с вами вместе прошли – я же ни разу не делала ничего, что бы могло вам навредить… Милостивым Богом клянусь вам, своей жизнью и памятью моих родителей – я не предатель!..
– Вот она! – выкрикнул показавшийся в отверстии трюмного люка Винченсо. Жар погони, похоже, пересилил в нем даже обычную осторожность: обернувшись ко всем матросам сразу, он выхватил из-за пояса пистолет и громко велел: – Хватайте предательницу!
Все остальное Эрнеста, застывшая в понимании, что на расстоянии десяти шагов уйти от пули ей не удастся, запомнила смутно: вот чья-то рука уже поднялась, другая – коснулась кожи выше локтя – а затем тяжелое сильное тело врезалось в нее сзади, сбив с ног и отшвырнув прочь с линии огня. Билл, как был, связанный и ничего не видящий, сумел невесть как в толпе по голосу узнать ее, и теперь ринулся вперед в последней, отчаянной и бессмысленной попытке найти Винченсо…
– В воду, Билл! Скорее в воду! – охваченная единственной мыслью, что ее друг обречен на смерть, крикнула Эрнеста, и Катлер, казалось, услышал: он круто повернулся и бросился к ней. Ему оставалось всего несколько секунд, когда грянул выстрел. Билл, уже добравшийся до фальшборта, пошатнулся, сделал два неверных шага и, перевернувшись по планширу, рухнул в воду. Эрнеста, ахнув, бросилась к тому месту, где он стоял всего мгновение назад: крик замер у нее на губах.
Холодное лезвие шпаги вкрадчиво царапнуло шею.
– Ну же, – выставив перед собой оружие, усмехнулся Винченсо. Глаза его указывали на воду. – Акулы ждут вас обоих.
Мгновение Эрнеста молча глядела на него, чувствуя, как борются, словно две огромные волны, ярость и гордость в ее душе. Затем она обернулась и посмотрела на изгибавшееся в воде среди расплывающегося кровавого пятна тело. Отец, отец! Что сказал бы он, увидев свою дочь в этом положении? И… что бы сделал сам на ее месте?
– Я не умру, – сдавленным шепотом выдохнула она и, подняв голову, повторила в лицо своему палачу: – Слышишь, ты – и пусть они тоже услышат: я не умру!..
Не раздумывая ни секунды более, она сразу бросилась прямо вниз, в окровавленные волны. Билл был хорошим пловцом, но простреленное плечо и связанные за спиной руки сделали свое дело: с огромным трудом Эрнесте удалось вытянуть его за собой на поверхность. Мгновенно с корабля раздался пистолетный выстрел, и пуля прошила воду в футе от них.
– Ныр… рять надо, – прохрипел Билл, отчаянно дергая связанными руками. Эрнеста обняла его за здоровое плечо, отчаянно ощупывая голенище своего сапога в поисках кортика, который обычно клала туда перед сном. Мокрая веревка резалась тяжело, но узел, слава Богу, оказался простым, и спустя несколько секунд ей удалось освободить запястья друга. Второй и третий выстрелы грянули практически одновременно.
– Вдохни поглубже, Билл! – только и успела проговорить она, увлекая его под воду. Когда они вынырнули, едва дыша, расстояние до корабля увеличилось до полусотни футов, но стрельба все еще не прекращалась.
– Даже шлюпку не дали, – со злобой проговорила Эрнеста, жадно хватая ртом воздух.
– Ост… ров, – отозвался Билл глухо, глядя куда-то ей за спину. Эрнеста обернулась и стиснула зубы:
– Значит, он и правда все подстроил!..
– Я знал, – тяжело наваливаясь на нее всем телом, продолжил Билл. – Знал, что Ченси… что он сделает что-то подобное. Зря ты… вмешалась. Он… давно уже…
– Тогда какого черта ты молчал?! – не сдержавшись, девушка впилась ногтями ему в здоровое плечо.
– Я не верил… Думал, мне кажется. Прости, это я… я во всем… – голос Билла слабел, он явно с трудом держался на плаву. Эрнеста отвернулась к едва заметной на горизонте темной полоске земли:
– Давай попробуем добраться туда. С твоей раной нельзя долго находиться в воде.
Огненное, нестерпимо яркое солнце, казалось, выжигало сам воздух вокруг. С огромным трудом Эрнеста дотащила Билла до небольшой пальмовой рощицы, перевязала, как умела – слава Богу, он, обмякший на ее руках сразу, стоило им добраться до берега, не пришел в себя в это время. Ковыряться в живом мясе, при помощи широкого неудобного кортика пытаясь достать пулю, было тяжелым и кровавым делом. Но долгие семь лет в пиратской команде, где штурман и судовой врач на время боя нережко становились коллегами, сыграли роль: Морено, все-таки подавляя приступы тошноты, сосредоточенно кромсала глубокую рану на плече друга, добираясь до пули, пока наконец не смогла нащупать ее пальцами и вытянуть наруже. Корабли их недавних товарищей уже скрылись за горизонтом, когда девушка, покончив с остановкой упорно не желавшей переставать течь крови, принялась осматриваться вокруг.
Островок оказался совсем маленький, песчаный, всю приметную растительность которого составляли пальмы и несколько мелких кустарников, торчавших в их тени. Никакой пресной воды на нем не оказалось, и Эрнеста, поблагодарив мысленно Небеса за то, что не сняла перед сном на корабле привязанный к бедру кортик, полезла на ближайшую пальму. Билл заворочался в тот момент, когда она, сбросив на землю крупный кокосовый орех и два больших листа, начала спускаться обратно.
– Какого… Что ты делаешь? – хрипло и раздраженно пробормотал мужчина. Эрнеста широко, через силу ухмыльнулась:
– Очнулся! Вот и славно. Сейчас поедим, а потом я добуду нам воду.
– При… береги лучше. Для себя. Я… не голоден.
– Не глупи. Мне нужны две половинки, чтобы собрать эту штуковину. Отец когда-то показывал что-то похожее – вот и пригодилось… – Эрнеста начала широкими движениями срезать верхушку кокоса. После продолжительного молчания она подняла голову, тяжело поглядела на Билла и заявила: – Даже не думай! Мы обязательно выберемся отсюда.
Всю жидкость она отдала другу, а сочную, ароматную мякоть поделила пополам. Затем в одну из опустевших половинок скорлупы – в ту, что была побольше – налила морской воды, опустила внутрь вторую половинку, туго обвязала пальмовыми листьями и выставила получившуюся конструкцию на солнце. Таким нехитрым способом можно было добыть до двух пинт спасительной пресной воды в день. Будь Эрнеста одна, этого количества ей с лихвой хватило бы, но терзаемому лихорадкой Биллу требовалось пить как можно больше, а расходовать сразу несколько кокосов девушка не решалась: Бог весть, сколько времени им еще предстоит провести на этом острове!
Первые сутки прошли все же сносно: сознавая, что от жары, голода и жажды ее разум скоро начнет путаться, Эрнеста заранее осмотрела берег, с особым сосущим чувством отметив отсутствие черепашьих кладок, на содержимое которых она очень надеялась, и кортиком обстругала плотный и твердый стержень пальмового листа для ловли рыбы. Стоя на мелководье, она долго и жадно всматривалась в синюю даль горизонта, но безуспешно. Ни единого намека на заветный белый парус, их единственную надежду на спасение!
Вечером, когда они поедали двух мелких рыбешек, выловленных ею после почти часа неловких ковыряний по пояс в воде, Билл сказал:
– Он знал, где нас высадить. В этих водах плавают разве что контрабандисты, да и то редко.
Эрнеста промолчала – она и сама прекрасно знала об этом, но надеялась, что редко интересовавшийся подобными тонкостями Билл не догадается. Шансов у них и впрямь было немного: когда-то в прошлом она сама рекомендовала островки в этих широтах как идеальное место для кренгования, удаленное от всех морских путей…
– Нэнси, – голос его звучал хрипло и до того безнадежно, что хотелось завыть, – Нэнси, нам обоим не выжить, ты же понимаешь? Я хочу, чтобы это была ты. Ты слышишь?
– Замолчи, – поднявшись на ноги, она принялась собирать рыбью кожу и кости. – Может, удастся приманить на них кого-нибудь покрупнее.
– Нэнси…
– Замолчи и ложись спать! Нечего зря тратить силы, – огрызнулась Эрнеста и побрела обратно на берег. Уже смеркалось, рыбы почти не было; завернув свою приманку в платок и придавив ко дну камнем, девушка уселась на песок и долго слепо глядела на лизавшие ее босые ноги серые волны.
…Второй день она помнила хуже, хотя он был самым радостным: удалось поймать одну, но довольно крупную, в полфута рыбину, долго бившуюся в ее руках – Эрнеста долго кромсала ножом нежно-розовую плоть, не веря своему счастью; и Биллу полегчало – вечером он даже пытался садиться, и девушка, кусая губы от счастья, придерживала его за плечи. Но на третьи сутки удача словно отвернулась от них. Биллу опять стало хуже, на мелководье крутились одни мальки – слишком юркие и настолько крошечные, что даже поймай девушка их с десяток, она не смогла бы утолить голод. Однако все это было еще терпимо: у них оставались спасительные кокосы, свежая зелень пальмовых листьев, возможность использовать в еду растертую кору, небольшой, но стабильный источник пресной воды, а вместе с ним и надежда на спасение…
…но Биллу, как она ни старалась, никак не удавалось понять это. Его рана стремительно воспалялась, сменяемые повязки сразу пропитывались отвратительно пахнувшим гноем; он часами метался в бреду, не узнавая хлопотавшую вокруг него девушку, а придя в себя, снова и снова уговаривал ее прикончить его, не тратя бесценные воду и еду на того, кто и так обречен. Эрнеста стискивала зубы, но упорно повторяла, что станет пить и есть и ляжет спать только после него: иного способа заставить не менее упрямого Катлера повиноваться не было. Ночью четвертого дня она проснулась от слабого всплеска на берегу и сперва обрадовалась, решив, что их обнаружили: хотя древесину требовалось беречь, но по вечерам, когда увидеть что-либо на горизонте становилось невозможным, девушка непременно разводила сигнальный костер подальше от пальмовой рощи. Однако, повернув голову и увидев на том месте, где раньше лежал ее товарищ, лишь примятую траву, кое-где запятнанную кровью, она сразу все поняла.
Слава Богу, рана помешала Биллу быстро осуществить задуманное: он успел зайти в воду лишь по плечи, когда Эрнеста, едва дыша от ужаса и бега, обхватила его поперек груди и поволокла обратно на берег. Была какая-то долгая, бессмысленная возня в холодной воде, заливавшей глаза и рот, были чужие яростные выкрики и собственные горько-отчаянные мольбы, в которых смешивалось все, что хотелось сказать, но никак не говорилось на этом проклятом острове – с которого, как ей казалось, им уже вовек не выбраться…
Потом они лежали рядом на мокром песке, с трудом переводя дух – Эрнеста захлебывалась злыми слезами, до боли впиваясь ногтями в чужие плечи, а Билл держал ее за руку и глухо, отрывисто говорил:
– Послушай, ну послушай же… Нэнси, какая же ты дурочка, ведь ты же могла бы… Если бы не я – давно уже сделала бы плот или еще что-нибудь… Бессмысленно тут сидеть, понимаешь? А там… за три-четыре дня… будь ты одна, уже была бы на каком-нибудь судне… Нэнси, посмотри на меня! Посмотри – я уже труп! Тебе бежать от меня нужно, Нэнси… Беги, говорю! Проваливай, безмозглая девчонка! Проваливай, спасай свою жизнь!..
Небо над головой казалось огромным пистолетным дулом – выстрелит или нет? Даже упорно подавляемое ею усилием воли чувство голода куда-то пропало. Вытирая жгучие слезы, она прижималась щекой ко лбу Билла и твердила сорванным шепотом:
– Заткнись, заткнись, ради Бога! Мы обязательно выберемся отсюда, разыщем Винченсо и устроим ему такую веселую жизнь, что он вообще пожалеет о том, что на свет родился… Совсем немного осталось, Билл, слышишь? Помнишь, через что мы прошли вместе? А тут – такая мелочь, что и говорить не стоит… Потом вместе над этим посмеемся!..
…Билл очнулся только поздним утром. Поднял голову, долго смотрел на сидевшую рядом Эрнесту, потом спросил:
– Ты что же, совсем ночью не спала?
– Я теперь вообще спать не смогу по твоей милости, – зло ответила девушка, протягивая ему наполненную водой половинку кокосовой скорлупы. – Пей первым.
К ее удивлению, Билл подчинился. Допивая остатки, она осторожно спросила:
– Как рана?
– Лучше не стало, – пожал здоровым плечом мужчина. Кое-как прикрытое пальмовым листом, сочащееся сукровицей и гноем кровавое пятно на его груди и впрямь выглядело страшно, но Эрнеста почему-то даже не испугалась. Странное равнодушие, охватившее ее, было уже не первым тревожным признаком голода: с самого утра девушку не покидала мысль об отвратительности любой еды и процесса насыщения ею. Но пока еще кое-как сквозь это чувство пробивался слабый голос истощенного разума, твердивший, что есть необходимо, чтобы оставаться на ногах. А это необходимо, чтобы кормить себя и Билла, чтобы в свою очередь оставаться на ногах, чтобы…
– Нэнси, – вдруг тихо позвал тот, большой трясущейся рукой беря ее за запястье. – Нэнси, прости. Я вел себя, как последняя скотина… Ложись спать, я не сбегу больше.
– Некогда… спать, – к горлу подступил ком, но Эрнеста привычно списала это на чувство голода. – Схожу на берег, может, поймаю что-нибудь. Все равно надо постоянно наблюдать, а то вдруг пропустим корабль…
– Тогда давай смотреть по очереди. Поможешь мне дойти?
Эрнеста с недоверием покосилась на него, ожидая подвоха, но сил спорить у нее уже не было: все забрала эта жуткая, одна из самых страшных в ее жизни ночь. Она обхватила друга за пояс, невольно сгибаясь под его тяжестью, помогла дойти до границы травы и песка, где начинался берег, уложила под ближайшей пальмой и отправилась ловить рыбу. Ставшая отчего-то очень легкой голова кружилась, мучительно хотелось лечь куда угодно – хоть на ту же водную гладь – и на пару минут прикрыть глаза, но Эрнеста понимала, что если сделает это, то уже ничто не заставит ее снова встать.
Поесть было необходимо. Кое-как ей удалось в тот день поймать трех рыбешек, которых они съели сырыми, даже не разжигая огня, а вечером девушка даже вытащила из воды невесть откуда взявшегося столь близко к берегу краба, клешни которого они честно поделили между собой. Теперь Билл ел и вообще послушно делал все, что она говорила, но эта покорность настораживала ее: Эрнеста знала, что стала думать медленнее и хуже, но даже в таком состоянии видела, что друг перестал спорить лишь потому, что у него не осталось на это сил.
…Седьмой день был ужаснее всего. Голода Эрнеста уже не чувствовала, но почему-то именно в то утро она ощутила, что не сможет подняться на ноги. С трудом перекатившись на бок, она поднесла к лицу руки, с холодным липким ужасом разглядывая отчетливо выступившие под кожей вены и кости.
– Не хочу умирать, – с трудом ворочая языком, прохрипела она – надо сейчас же поставить воду, чтобы хоть к полудню напиться! Надо… надо встать… У нее не получалось: ослабевшие, словно сделанные из ваты ноги подкашивались, и лишь спустя пару минут Эрнеста смогла встать на четвереньки. Вспомнив о Катлере, она подползла к нему и тронула за плечо:
– Эй, Билл… – В ответ совершенно черное – мертвое! – лицо повернулось к ней, и Эрнеста с криком отшатнулась, зажмурившись, но холодная влажная рука тотчас сжала ее запястье:
– Я здесь, Нэнси. Все в порядке. Я напугал тебя?
– Н-нет, просто я… Нет, все отлично. Тебе стало хуже?
– Нет, намного лучше. Давно уже так хорошо не было, и совсем ничего не болит, – голос Билла звучал необыкновенно ласково и даже крепче прежнего, но, повинуясь какому-то животному страху, она все еще не решалась взглянуть на него. – Только очень хочется пить…
– Я сейчас поставлю новую порцию, а тебе принесу росы, – пообещала Эрнеста. Холодная рука чуть сильнее стиснула ее запястье:
– Себя тоже не забудь: если не будешь пить, то тело ослабеет. Без тебя мы оба тут пропадем, Нэнси. И срежь еще один кокос, слышишь? Не жалей. Неизвестно, будут ли у тебя силы лазить за ним завтра. Надо съесть хотя бы один сейчас…
Свежая, сочная мякоть плода действительно вернула ее к жизни. Эрнеста чувствовала, как отступает слабость, будто ее молодое, крепкое и привыкшее к лишениям тело использовало самую крошечную возможность, чтобы восстановить силы. Билл, лежавший под пальмой – лицо его было в тени буйно разросшейся травы – спрашивал почти обычным голосом:
– Лучше?
– Ага. Еще по кружке доброго рома – и вообще отлично было бы, – усмехалась Эрнеста, жадно пережевывая свою порцию сладких белых волокон и запивая заветной водой.
– Да, было бы недурно. Но ведь так тоже неплохо, правда, Нэнси? – на его широком загорелом лице вновь появлялась улыбка. – Раньше я и не замечал, как здесь хорошо. Тепло, покой, тишина… Что еще нужно для счастья?
– Еда и пресная вода, например, – предположила Эрнеста, растягиваясь рядом на траве и глядя в чистое синее небо. Билл оглянулся на нее, помолчал и глухо, невесело рассмеялся
…И был восьмой день, светлый и спокойный. Проснувшись, Эрнеста долго лежала, повернув голову на восток, и глядела, как встает солнце.
– Наверное, ты прав, – сказала она с улыбкой. – Будь у нас побольше питья и еды, можно было бы остаться здесь вдвоем навсегда… Только ты и я, а? Как тебе такая идея?
– Не говори глупостей, – суховато отозвался из тени Билл. – Сходи за водой, будь добра.
Они напились, съели остатки вчерашнего кокоса – Эрнеста старалась не думать о том, что будет, когда орехи кончатся, но и это почему-то почти не волновало ее. Мучительно хотелось спать, но Билл уговаривал ее сходить за рыбой, и девушка уступила. Она снова стояла по колено в воде, держа свое импровизированное копье, а друг с берега что-то говорил, и голос его доносился до нее так хорошо, словно звучал совсем рядом. В другое время Эрнеста удивилась бы, но теперь сил на удивление не оставалось, и она лишь тихо радовалась звуку этого голоса, не позволявшему ей потерять сознание. Потом она ела пойманных ею мальков – неохотно, потому что есть совсем не хотелось, но Билл убеждал ее, что это необходимо – и уже после, упросив его подежурить, легла прямо на горячий песок и мгновенно заснула.
– Нэнси, Нэнси! – мужчина тряс ее за плечо слабой рукой, и Эрнесте на миг опять почудились страшные трупные пятна на той, но на сей раз она не закричала, а лишь заглянула в его глаза – шальные, яркие и неимоверно живые – и наваждение сразу же прошло. – Нэнси, смотри, там, на юго-востоке, корабль! Скорее стреляй! – Пистолет словно сам прыгнул ей в руку, и звук единственного выстрела оказался настолько громким, что Эрнеста едва вновь не потеряла сознание. Жадным, остановившимся взглядом она впилась в едва различимую темную тень паруса – корабль, очевидно, был пиратский – всего в паре миль от острова. Будь она сильна и здорова, даже догнать это судно вплавь оказалось бы делом одного часа!
– Не разворачиваются, – глухо пробормотала она, облизывая сухие губы. – Чего они ждут?
– Опасаются, что это ловушка, – прошелестел за ее спиной Билл. И без того почти черное лицо его потемнело еще больше, он тяжело дышал, словно ему вдруг стало хуже. Охваченная внезапным ужасом, Эрнеста схватила его за руку:
– Эй, ты чего? Билл, Билл! Не вздумай… Не смей сейчас, ты что?.. Билл, тебе плохо?
– Очень… Очень плохо, Нэнси, – прохрипел тот, жадно заглядывая ей в глаза. – Нэнси, милая, попробуй добраться до них. Нэнси, прошу… Тебе надо доплыть до их корабля и все рассказать! Ты ведь сможешь это сделать?
– Да. Да, конечно, – растерянно кивнула девушка, крепко держа его за плечи и помогая улечься под пальмой. – Я сейчас вплавь доберусь до них и попрошу помощи, слышишь, Билл? Я уйду всего на пару часов. Мы вернемся за тобой, клянусь! Ты ведь дождешься меня?
– Да, я обещаю, – еле слышно отозвался тот, еще раз крепко пожимая ее руку. – Я никуда не уйду, Нэнси, честное слово, только ты плыви, плыви скорее…
…вода, бесконечная и почему-то холодная, соленая – Эрнесте неимоверно хотелось пить, но она помнила какими-то остатками разума, что морская вода не утолит жажду, а лишь усилит ее. Было сперва принятое ею за бред темное пятно шлюпки, и совсем смутно – как она забралась в нее и как чья-то рука держала ее голову и подносила ко рту фляжку с водой…
… и голос, чужой, мужской, хриплый, спрашивающий о чем-то важном, обещающий помощь, кров, еду, а вместе с ними и то, что они означали вместе – жизнь.
***
– Кажется, заснула, – негромко сообщил Джек, притворяя за собой дверь своей же каюты – непрестанно ухаживая за больной, работать он все же в последнее время предпочитал на капитанском мостике, куда за ним и проследовал любопытный Генри:
– И все-таки, кто она, Джек, твоя знакомая? Ты так волновался, когда увидел ее…
– Знакомая, да, – рассеянно усмехнулся Рэдфорд, при скудном свете фонаря – уже смеркалось, солнце село полчаса назад – пытаясь разобрать собственные выписки из географического атласа. – Разве мистер Макферсон не рассказывал тебе?
– По-моему, мистер Макферсон вообще старается не упоминать о ней. А команда и вовсе считает, что мы спасли какое-то… – юноша замялся, но потом все же закончил: – Я не совсем понял, кажется, какого-то злого духа в женском облике.
– Вот ведь напридумывают, правда? – рассмеялся капитан, но глаза его стали совершенно серьезными и озабоченными. – А сам-то ты что думаешь?
– Ну… Я думаю, она человек, – осторожно ответил Генри. Поймав чужой насмешливый взгляд, возмущенно пояснил: – Я видел, как она ест и пьет. Разве дьявол не снабдил бы своего служителя всем необходимым? И вообще, наверное, чертям не нужна еда…
– По твоей логике, Бог тем более должен был помочь этим двоим. Во всяком случае, Эрнесте точно – не думаю, что она стала менее упертой протестанткой, чем ее мать.
– Ты знаешь ее семью? – растерялся Генри, увидев, насколько серьезным и полным скрытой горечи стало лицо Рэдфорда:
– Когда-то знал очень хорошо.
Над их головами тревожно закричала сидевшая на брамсе одинокая чайка – ослепительно белая на фоне быстро темнеющего неба. Джек помолчал, гладя пальцами темное дерево фальшборта, затем прислонился боком к плечу не посмевшего отстраниться Генри и заговорил:
– Эту девушку зовут Эрнеста Морено, она дочь сразу двух пиратских капитанов – Антонио Морено и Фрэнсис, его жены, в девичестве Флэнеганн. Еще ее считают одним из лучших штурманов, когда-либо плававших в этих водах.
– Считают? – нахмурился юноша. – Значит, ты сам с этим не согласен?
– Не согласен, – кивнул Джек. – Я считаю, что она – лучший штурман, когда-либо плававший в этих водах, но не суть. Важно то, что когда-то мы с ней были знакомы, и я, если честно, немного жалел, что Эрнеста пошла не ко мне на судно. Впрочем, в этом я сам виноват… Словом, сейчас она осталась без команды, без капитана, и, возможно, мне удастся ей все это обеспечить. Соображаешь? – подмигнул он опешившему собеседнику:
– Ты… Ты думаешь, она согласится?
– Дьявол, а с какой стати ей отказываться? – непривычно раздраженно отозвался Джек: эта мысль, очевидно, приходила на ум и ему. – Разве я такой плохой капитан? Или, быть может, у нее есть варианты получше?
– Нет, Джек. Ты чудесный капитан, – мягко ответил Генри, сжимая его локоть – всю злость Рэдфорда словно смыло огромной волной, он усмехнулся и прикрыл глаза ладонью. – Но если мисс Морено все же откажется – после того, что с ней произошло…
– Отвезу ее в тот порт, в который пожелает. Может быть, на Тортугу, если для нее это не опасно, – нахмурился капитан. – Не думаю, что она случайно оказалась на том острове…
– Ты не отвезешь ее к ее родителям? – удивился юноша.
– Они погибли. Давно уже, больше семи лет назад, – глухо пояснил Джек, в задумчивости снова обхватывая рукой его узкие плечи. – Мне сказали, случился взрыв порохового склада. Именно после этого Эрнеста и подалась в пираты – до того отец ей запрещал, мол это слишком опасно… в те годы много каперов попалось на том, что служили не той власти. Я только потому и уцелел, что служил частной торговой компании… А Эрнеста, видимо, не захотела.
– Семь лет… Сколько же ей тогда было? – потрясенно шепнул Генри.
– Примерно пятнадцать-шестнадцать.Мне было столько же, когда я стал пиратом. Только ей, видимо, повезло чуть меньше моего, – проворчал Рэдфорд, невольно оборачиваясь и поглядывая на плотно прикрытую дверь своей каюты. – Ничего. Только бы на этот раз обошлось, а там уж я позабочусь, чтобы у нее все было в порядке. Как и у нас всех…
Глава
III
. Заманчивое предложение
Эрнеста очнулась как-то совсем внезапно, на пятый день своего пребывания на корабле. Джека в каюте не было – он еще с утра отправился осматривать судно – и когда она, как всегда, открыв глаза, неожиданно заснула опять, а перевернулась на спину и попыталась сесть, над ней склонилось совершенно незнакомое лицо.
– Где это я? Что… – часто моргая, с трудом проговорила она.
– Вы на корабле «Попутный ветер», мэм. Вас… – стройный, темноглазый юноша с необычайно для пирата красивым и открытым лицом, сидевший у изголовья кровати, на секунду запнулся, но тотчас продолжил: – Вас нашли в открытом море четыре дня назад. Вы помните, что с вами случилось?
– В каком еще море… что ты мне голову морочишь? – стискивая виски пальцами, прикрикнула на него Эрнеста; лицо девушки болезненно скривилось, когда она, опираясь на локоть, более-менее устойчиво села в постели. – Пить хочется ужасно, дай воды…
– Сейчас, сейчас! – спохватился юноша, торопливо шаря на столе в поисках чистого стакана: никогда не отличавшийся аккуратностью Джек в собственной каюте порой устраивал самый настоящий бардак, а юнг для уборки впускал только тогда, когда сам переставал понимать, где что находится. – Меня Генри зовут. А вы Эрнеста, я уже знаю…
– Ты у них новенький, что ли? – с болезненной гримасой наблюдая за ним, поинтересовалась девушка. – Не ищи, я прямо так выпью… О-ох, Господи, – простонала она, в три больших глотка осушив полупустую бутылку. – Какое же счастье – когда есть вода… – Юноша при этих словах невольно напрягся, и во взгляде Эрнесты тотчас загорелся тревожно-подозрительный огонек.
– Мэм, я, наверное, схожу за капитаном, – сделал попытку ускользнуть от тягостных объяснений Генри, но девушка с внезапной для только-только пришедшего в сознание человека силой сжала его запястье:
– Погоди-ка! Я вспомнила, вспомнила, – ее голос задрожал от волнения. – Я была на острове, увидела ваш корабль, выстрелила, вы долго не отвечали… я попыталась вплавь вас нагнать, и шлюпка… Нет, нет, это все вздор! Ты только скажи, скажи мне, что с Биллом? Билл Катлер – мой друг, мы вместе с ним были на острове…
– Мэм, – побелев, чуть слышно откликнулся юноша; Эрнеста вскинула на него горящий взгляд, вся напрягшись в ожидании ответа. – Мне очень жаль. Вашего друга спасти не удалось.
Он ожидал истерики, неверия, чего угодно – но лицо девушки осталось совершенно непроницаемым. Выпустив его запястье, она тяжело откинулась на подушку и кивнула:
– Ясно.
– Мэм, я… – начисто растерявшись, начал было Генри, но осекся, не зная, что сказать. Девушка медленно подняла голову.
