Екатерина Франк
Под флагом цвета крови и свободы
– Так бывает, мистер Дойли! Смиритесь.
– Вы не ответили на мой вопрос, – держа ее за руку, отчеканил Эдвард. – Что произошло и кто вас ударил?
– Меня никто не бил! – Морено наконец вырвалась из его хватки, но уходить больше не спешила: теперь уже злость подстегивала ее. – А уходить я собралась уже довольно давно.
– Это все ваш Рэдфорд, да? – задыхаясь, с трудом выговорил Дойли. На лице его появилось выражение мрачной убежденности. – Тот мальчишка все-таки настроил его против вас?
– Нет! Генри тут совершенно ни при чем, – яростно перебила его Эрнеста. – Не собираюсь больше это слушать. Прощайте!
– Ладно, – Эдвард помрачнел еще больше, но голос его звучал решительно. – Я иду с вами.
– Это еще с чего? – Морено рывком отстранилась от него и скрестила руки на груди. – Вас никто не отпускал. И Джек…
– А мне и не требуется его разрешение, – отрезал Эдвард. Впервые за долгое время он был полностью уверен, что делает все правильно. – Я прямо сейчас уведомлю его и вернусь к вам.
– Ну уж нет. Этому не бывать! – резко отвернувшись от него, Эрнеста стремительно направилась прочь от корабля; однако Эдвард снова догнал еее и преградил путь:
– Стойте, стойте! Что вы делаете?
– Оставьте меня в покое, – сквозь зубы процедила Морено, с нескрываемой яростью глядя на него – но мужчина даже не шелохнулся:
– Одинокой женщине нечего делать в таком месте. То, что сделал этот мерзавец – на его совести, но я не собираюсь следовать его примеру. Мы вполне сможем найти здесь работу и…
– Вы забываетесь, мистер Дойли, – опасно сверкнула глазами Эрнеста. – Уж не решили ли вы, что мне требуется ваша помощь? Или, – ее тон стал насмешливо-ядовитым, – в своем внезапном великодушии вы не сообразили, что у меня одной шансы найти место на каком-либо судне значительно выше, нежели в вашей компании?
Оскорбление, тем более жестокое, что, откровенно говоря, заслуженное, достигло цели: Эдвард отшатнулся от нее, как ужаленный, запоздало вскинув настолько пораженный и растерянный взгляд, что на мгновение Морено ощутила укол совести – но лишь на мгновение:
– Я не ваша прелестная невеста-дворяночка, о которой вы лепетали неделю назад – да, да, когда валялись на палубе, не имея сил сделать глоток воды, припоминаете? – и так трогательно при этом твердили, что она – лучшее, что было в вашей никчемной жизни… Может, она умела говорить так, что никто не обижался – вы-то даже зла на нее не держите – вот только я так не умею, а учиться уже поздно. Поэтому скажу по-простому: оставьте эти глупости и возвращайтесь на судно. Вам ведь не больно-то и хочется мне помогать после того, что я сказала, верно? – склонив голову набок, она, как всегда, странно блеснула темными глазами – с такого положения кровь на щеке было почти не заметно – едва заметно пожала плечами, дрогнул по-прежнему гордо вскинутый подбородок – и в следующее мгновение уже растворилась в толпе портовых работников, полупьяных моряков и еще Бог весть какого сброда с легкостью, на которую способны лишь женщины и пираты. Или женщины-пираты, затравленно осклабившись, подумал Эдвард, забрасывая на плечо забытый было груз и, не чувствуя тяжести, направившись к темневшему впереди массиву «Попутного ветра».
На борту все было буднично и просто: матросы копошились на баке, сматывая в бухты бесконечные канаты; срывая голос, орал боцман Макферсон на проверявших оснастку матросов; сквозь переборки доносились грязные ругательства опять чем-то недовольного Моргана… Словно никогда и не было на «Попутном ветре» настырной и въедливой «мисс штурман», словно не звучал ее звонкий, с едва уловимой болезненной хрипотцой голос, объясняющий, что сделано неверно, требующий чего-либо для команды, спрашивающий, кому и чем можно помочь. И вместе с тем у этого грязного, сотню раз латанного корабля, по какому-то недоразумению ставшего им всем домом, будто неожиданно отняли душу, обнажив все его уродство. Словно исчезла единственная крупица странной, чужеродной, не всегда понятной Эдварду, но – красоты, мирившей его со всем миром пиратов, с их порой дикими, а порой и вполне объяснимыми обычаями, с их диковинным непокорным нравом. Нравом, что позволял оказаться на улице без гроша в кармане, ночевать Бог знает в каких трущобах и трудиться за крохи, каждый день рискуя оказаться на виселице – но не стерпеть нанесенного оскорбления, не протянуть руку, выклянчивая милостыню – пока руки и ноги на месте, работа найдется, а разменивать на нее собственную душу и гордость никак нельзя!
Ей, столь хладнокровно оставившей позади все, что было смыслом существования в последние два месяца – ей, должно быть, никогда не по силам было бы понять, как он мог пойти в матросы к едва не повешенному им пирату, а затем так долго сносить оскорбления и издевательства его людей… Быть может, и они потому и насмехались над ним, что тоже не могли этого понять? Эдвард стиснул зубы и глухо, еле слышно застонал.
Вот сейчас он придет к Рэдфорду, отчитается перед ним, что необходимая провизия доставлена, сменится – и что дальше? Пойдет в трюм, если удастся, снова встанет на корточки и прильнет к своему любимому бочонку – потому что теперь некому будет останавливать его и кричать, захлебываясь собственной жгучей болью, требовать от него бороться, работать, жить… Даже если сегодня он упьется до смерти в том трюме – никому и дела не будет.
– Эй, мистер Дойли! Вы чего застряли? – рыжий ирландец Айк, несший бочонки с солониной, озадаченно глядел на него из-под кособокого лестничного пролета; за его плечом в глубине трюма виднелась широкая сутулая спина Моргана, и Эдвард, словно очнувшись, скинул с плеча тяжелый куль:
– К черту все это. Я увольняюсь.
– Вы… Эй! Эй, вы чего? Да вы… А что же мы капитану-то скажем? – заполошно донеслось уже откуда-то с лестницы, но Дойли лишь усмехнулся и бросил, не оборачиваясь:
– Скажи капитану, чтобы или возвращал сеньориту Морено, или катился к этому вашему… к морскому дьяволу. С его-то штурманскими навыками все равно примерно так оно и выйдет.
На пристани, разумеется, Эрнесты уже не было – и искать ее в такой толпе казалось совершенно бессмысленным занятием. К тому же, Эдвард даже не представлял, куда она могла пойти. К Рэдфорду-старшему? Едва ли – из ее случайных обмолвок выходило, что у них были не слишком доброжелательные отношения. К капитану другой команды? К какому именно? Может быть, здесь, на Меланетто, случайно оказался кто-то из старых знакомых ее отца или ее самой – но как она, почти не покидавшая «Попутный ветер», могла об этом узнать?
В отчаянии после почти четырех часов бесплодных поисков Эдвард забрел в какой-то мелкий трактирчик. Имевшихся при нем денег – не столь больших, он и вовсе ушел бы без гроша в кармане с судна, если бы не обнаружил в карманах забытую сдачу с выделенных на закупку провизии средств. Этого могло хватить на одну-две недели, но почему-то вопрос заработка теперь совершенно не заботил Эдварда. Требовалось найти Эрнесту – а уж дальше они вдвоем поразмыслят, как им быть дальше.
Ром в поданной кружке мерзко горчил, должно быть, изрядно разбавленный всякой дрянью – да так, что Эдвард, сделав глоток, невольно скривился и прикрыл ладонью кружку. Поднял глаза, впервые взглянув на начинавшую заполняться посетителями комнатушку, исполнявшую роль столовой – и ахнул, сообразив: ну конечно же! На Меланетто было множество трактирчиков, таверен и кабаков, но все они находились примерно в одном месте, вблизи порта, и по вечерам все моряки, и местные, и приезжие, набивались в них, желая после тяжелого дня пропустить глоток-другой или вовсе хорошенько отметить свое возвращение на сушу. Если Эрнеста и рассчитывала найти где-нибудь новую команду, то начать свои поиски она должна была именно с одного из этих заведений.
Эдвард выбежал из трактира, едва успев заплатить за ром: на улице уже начинало смеркаться. Надо было спешить.
***
Капитан Джек Рэдфорд чувствовал себя по меньшей мере странно. С тех пор, как один из матросов, утром посланных на берег, сообщил, что подштурман Эдвард Дойли неожиданно уволился следом за исчезнувшей Бог весть куда Эрнестой, велев передать ему, Джеку, нечто невразумительное и крайне оскорбительное – настолько, что его посланник даже не решился произнести это вслух – с тех пор прошло уже более часа, а он все еще не мог до конца осознать происходящее.
Быть может, теперь, когда первая волна гнева немного спала и ему удалось поразмыслить обо всем трезво, он даже начал сожалеть о случившемся. Конечно, на Меланетто всегда было предостаточно пиратских команд, любая из которых с удовольствием приняла бы на борт Эрнесту, стоило ей назвать свое имя, да и для Эдварда, изрядно окрепшего за эти два месяца, с его полными шестью футами роста и сносными навыками морского дела, нашлась бы работа. Дело было не в том, что эти двое ушли – а в том, как это произошло. Что-то было не так – и притом настолько, что Джек невольно задавался вопросом: неужели он что-то упустил? Несомненно, Эрнеста могла наговорить лишнего – после пятнадцати лет разлуки Рэдфорд вообще откровенно не понимал временами, что за чертовщина творится в ее черноволосой растрепанной голове – и столь же несомненно было, что без ее постоянной поддержки Эдварду Дойли, ее не в меру ловкому протеже, каким-то чудесным для его нынешнего состояния способом окрутившему саму Морено и получившему звание подштурмана, задерживаться на судне было не с руки. И все же… все же… не мог тот высокомерный офицер, смотревший на всех вокруг, словно на навоз под собственными начищенными сапогами, и сохранивший эту отвратительную манеру даже тогда, когда от него самого за версту разило ромом и потом, а воняющая помоями жижа стекала с его лохмотьев – не мог он уйти вот так просто! Слишком цеплялся за зыбкое подобие стабильности – как и все подобные ему заносчивые, трусливые сухопутные крысы, которых Джек повидал на своем веку предостаточно. И Эрнеста… Конечно, она могла рассказать обо всем Генри даже просто так, не сочтя необходимым молчать о том, о чем в свое время судачили по всему Карибскому побережью. Быть может, так она хотела спровоцировать его на нечто, подобное сегодняшней выходке и наверняка стоившее бы ему головы без его, Джека, заступничества. Или даже проще – донести до старого знакомого, что пора заканчивать с его маленькой слабостью, недостойной пирата… Они говорили об этом всего раз или два, потому что Джек терпеть не мог подобных обсуждений, и было это тогда, когда Морено только-только стала штурманом, но уже в тот момент она всерьез спрашивала его, долго ли еще он намерен держать мальчишку Фокса при себе. Быть может, она узнала… Эрнеста всегда была слишком умна, чтобы удовлетвориться обычным объяснением… но это даже для нее было бы слишком – черт, черт!..
Торопливый, негромкий стук в дверь застал его врасплох: Джек едва успел выпрямиться за столом, на который улегся было грудью в приступе отчаяния, как на пороге возник Генри – бледный, взъерошенный и серьезный.
–Ты чего? – с непривычки удивился капитан. Юноша молчал, переводя дыхание, тревожно и взволнованно глядя на него огромными черными глазами – ни дать ни взять, молодой жеребенок-стригунок, впервые выпущенный в чистое поле. – Я тебя напугал? – догадался наконец Джек, сам подошел ближе, желая похлопать по плечу, приободрить – но в последний момент, нахмурившись, опустил уже протянутую руку.
– Эрнеста ушла, потому что сама так решила. Я ее не выгонял, – сухо, отрывисто проговорил он, сам не зная, перед кем ему больше хотелось бы оправдаться: перед этим юношей или собственной совестью. – Ты тоже ни в чем не виноват
– Она мне не говорила, – сглотнув, наконец хрипло вымолвил Генри. Вздрогнул, умолк, но тотчас глубоко вдохнул и начал заново, умоляюще глядя на Рэдфорда: – Я сначала не понял, почему вы поссорились – я не думал, что из-за меня – но когда я узнал, что мистер Дойли тоже ушел… Она не рассказывала мне о твоем прошлом и о твоем отце тоже, Джек, Богом клянусь!
– Генри, – Рэдфорд мягко приобнял его за плечи, – Генри, я знаю, что ты славный парень и хороший товарищ, но ведь я не совсем дурак. От кого же ты мог узнать, если не от Эрнесты?
– От тебя, – хрипло выпалил Генри, сжавшись еще больше. Должно быть, лицо Джека при этих словах выразило нечто большее, нежели простое удивление, потому что, взглянув на него, юноша торопливо принялся объяснять: – Помнишь, как я оставался ночевать в твоей каюте после того, как меня смыло за борт во время шторма? Должно быть, тебе тогда приснился кошмар – я… я слышал, как ты говорил о своем отце во сне… а потом увидел твои шрамы и все понял, – почти шепотом закончил он. Рэдфорд молча выпустил его из объятий, шатнулся было в сторону; опомнился, обеими руками сжал голову, глянул серьезно, испытующе:
– Не врешь? Да нет, нет, я верю… верю, это я так, – слабо заверил он открывшего было рот Генри, достал припрятанную между стеной и платяным шкафом объемистую бутыль и сделал два жадных глотка.
– Ну ты и дал маху, дружок, – хрипловато вздохнул он, потирая лоб. – Выпьешь?
– Джек, – с неподдельной мольбой в голосе заговорил Генри, в запале побелевшими от напряжения пальцами хватаясь за край стола, – Джек, мисс Эрнеста ни в чем не виновата. Я тогда же спрашивал ее о тебе – прости, я не должен был, но я правда очень испугался за тебя! – однако мисс Эрнеста сказала, что не будет распускать о тебе сплетни и лучше бы мне забыть то, что я слышал. Я пытался – я правда пытался… но я не смог, Джек! Когда я увидел, как он говорил с тобой… – Генри задохнулся и смолк, зажимая себе рот ладонью – видно, боялся сгоряча наговорить лишнего. Джек решительно выбрался из-за стола и обнял юношу – быстро, без колебаний и с не слишком свойственной ему обычно горячностью.
– Спасибо, – глухо выговорил он наконец. – Спасибо, что не забыл. Это было… здорово.
– Верни ее, Джек. Если хочешь, накажи меня, но верни ее, – чуть слышно отозвался Генри. Рэдфорд усмехнулся без тени веселья:
– Знать бы еще, где она. Я скажу Макферсону, чтобы послал людей в город, но вряд ли она этого не предусмотрела. И Эрнеста ведь всегда была умная, как сам дьявол, она не станет на каждом углу кричать о том, кто она такая.
– Тогда надо найти мистера Дойли, а он приведет нас к ней, – предложил повеселевший Генри. Джек усмехнулся и, развернув за плечи, легонько подтолкнул его к двери:
– Зови Макферсона!
Однако старый боцман, казалось, не нуждался в его распоряжениях: выслушав нарочито небрежно отданный приказ, он перегнулся через стол и принялся доверительно докладывать:
– Кэп, людей-то я, если по правде, уже отправил, да только лучше бы и нам самим поторапливаться. Я слыхал, что к мистеру Рэдфорду пару дней назад приехал гость – очень уважаемый человек, командор аж с пятью кораблями – и еще, говорят, в прошлом месяце он разоблачил и казнил двоих предателей, его бывших друзей…
– А имя? Имя есть у этого доблестного командора? – черные глаза Джека недобро заблестели, и сам он внезапно показался похож на приготовившуюся к прыжку пантеру. Макферсон положил локти на стол:
– Имя есть. На нашу беду, то самое.
– Вот как. Ясно, – рассеянно пробормотал Джек, побарабанил пальцами по заваленному бумагами столу и осведомился: – Сколько толковых ребят сейчас на борту?
– Толковых-то? – почесал в затылке Макферсон. – Ну, положим, если снять всех с работ…
– Черт с ними, с работами, – мгновенно заверил его Джек. Старый боцман повеселел:
– Тогда человек сорок наберется, не меньше. Мисс Эрнесту все любят, коли им сказать…
– Нет! Скажешь, когда сойдем на берег, не раньше, – отрезал капитан, снова принявшись ворошить бумаги. – Отбери из этих сорока добровольцев пятнадцать самых крепких и не слишком болтливых. Моргану не следует знать, для чего они нам нужны, слышишь?
– Сделаем, капитан! Когда сходим на берег?
– Как только будем готовы, – Джек с ненавистью повертел в руках истрепанный лист бумаги, на котором с трудом можно было разобрать цифры, сунул его под свернутую рулоном карту и окликнул уже взявшегося за дверную скобу боцмана: – Погоди! Вместе пойдем.
***
Был уже глубокий вечер, когда Эрнеста в заполонившей после заката Меланетто толпе народу проскользнула в кабак «Мертвая голова» – не самое презентабельное, но уважаемое местными за своевременность и качество подаваемой выпивки заведение. К тому же, на всем острове это строение отличалось своими внушительными габаритами, превосходя лишь дом самого Джона Рэдфорда. «Мертвая голова» спокойно вмещала, по меньшей мере, сотню человек единовременно, удовлетворяя все потребности изголодавшихся по прелестям сухопутного житья моряков – от крепкого рома и многочисленных азартных игр до веселых женщин. В подобном месте для человека сведущего не составляло никакого труда завести нужное знакомство или даже найти команду для службы. Вот только Эрнеста Морено, несмотря на свое нынешнее положение, пришла сюда вовсе не за этим.
В отличие от многих своих товарищей, она не считала, что ром – лучший помощник во всех несчастьях человеческих; однако теперь пришла в это заведение с одной-единственной целью – напиться как следует. Завтра… Завтра она начнет поиски новой команды – не Бог весть какой, но ей не привыкать начинать с чистого листа – а сегодня можно утопить в пятке-другом кружек свою память о былых товарищах: о верном и добром Билле, никогда не оставившем бы ее добровольно в подобную тяжкую минуту; о честолюбивом убийце Винченсо, с которым она прежде делила все тяготы пиратской жизни, а теперь готова была застрелить без малейшего колебания; о притворщике Джеке, чье истинное лицо она видела сквозь многочисленные маски слишком хорошо, чтобы остаться в его команде надолго; о не то просто слишком наивном, не то откровенно непонятном ей мальчишке Генри Фоксе; об Эдварде Дойли… о нем, пожалуй, и вспоминать даже не хотелось.
Когда-то давно у нее были отец и мать – два человека, которых она любила всем сердцем и которым могла поведать все, что лежало на душе тяжким грузом. Однако даже им она не смогла бы сказать точно, пожалела ли о своем уходе. Разумеется, они с Джеком не виделись слишком долго для того, чтобы можно было всерьез рассчитывать на его расположение и дружбу; и разве он не сделал для нее и так предостаточно? Если бы она смогла просто уйти, избежав двух этих бессмысленных разговоров! Чем она могла бы помочь тому мальчишке, Карлито? Ей ли не знать, что таких, как Морган – великое множество на любом судне, и что есть люди куда опаснее и страшнее его… И этот Дойли – ему-то, всегда глядевшему на нее с плохо скрытым презрением, какой резон был столь отчаянно цепляться за ее присутствие?
За долгие годы на корабле Морено привыкла общаться с мужчинами как равная, а себя считать во всем подобной им. Иначе и быть не могло: сперва ее оберегал Билл, а затем ее имя и умения сами по себе стали достаточной защитой. Все личные отношения она пресекала на корню, сознавая, что стоит изголодавшимся по женскому обществу пиратам вспомнить, что перед ними – девушка, почти такая же, как и те, что остались на берегу – и ничто, никакая защита и никакие предосторожности не спасут ее от бесконечного потока домогательств и унижений… Эрнеста глухо засмеялась, сгорбившись над очередной кружкой. Нашла, о чем думать – теперь, когда уже все позади, а этого Дойли она наверняка даже больше никогда не увидит. Определенно, нужно пить меньше… или больше? В любом случае, пить еще надо.
К тому моменту, когда «Мертвая голова» неожиданно наполнилась приветственным гулом и полупьяные пираты, с трудом вставая со своих мест, принялись снимать шляпы перед возникшим на пороге Джоном Рэдфордом, Эрнеста была уже в таком состоянии, что даже не забеспокоилась, а лишь флегматично принялась изучать его потемневшее еще больше от выпитого рома лицо и горящие откровенно безумным огнем глаза. И далеко не сразу она заметила что-то странное – сперва звук знакомого голоса из-под полей новой шляпы с огромным ярко-алым пером – а затем увидела и самого спутника Рэдфорда, которому он наливал ром из той же бутылки, что и себе, и слушал его замысловатый рассказ – должно быть, Винченсо был уже достаточно навеселе, чтобы безо всякого стеснения сочинять на ходу…
– … тех мятежников я вынужден был отдать на суд команды, хотя, видит Бог, мне было нелегко поступить так с бывшими друзьями, – прихлебывая ром, вещал Алигьери, не замечая, как в глубине одной из множества устремленных на него пар глаз медленно загорается пламя тяжелой, жгучей ненависти. – Полагаю, вы, капитан Рэдфорд, меня понимаете – вы ведь известны своей справедливостью и неуклонным следованием законам. Кто бы их не нарушил – даже самый близкий вам человек… А в том, что доказательства вины моего старшего помощника Уильяма Катлера и его любовницы Эрнесты Морено были неоспоримы…
– Лжешь ты все! – внезапно раздался громкий и четкий женский голос. И столь уверенно и решительно он прозвучал, что людская толпа невольно расхлынулась в стороны, давая дорогу его обладательнице. Крепко сжимая в руке обнаженную саблю, Эрнеста Морено вышла вперед и выставила ее перед собой, направив сверкающее лезвие на казалось, окаменевшего Винченсо Алигьери. – Господом Богом, позволившим мне спастись с острова, на котором этот человек бросил меня и моего друга умирать от голода и ран, клянусь вам – он лжет!
Глава X. Бой не по правилам
Едва успел отзвучать гневный голос Эрнесты, как со своего места навстречу ей поднялся сам капитан Джон Рэдфорд.
– Что все это значит? – требовательно спросил он, пряча за негодованием собственное невольное удивление. – Даже если каким-то чудесным образом тебе удалось спастись с острова, на котором тебя оставила твоя команда – как ты посмела явиться сюда? Обвинений в сговоре с врагом с тебя еще никто не снимал!
– Значит, снимут сейчас, – сквозь зубы процедила Эрнеста, в упор глядя на бывшего капитана. – Винченсо Алигьери, ты сейчас не на своем корабле и не являешься единственным возможным судьей. А я обвиняю тебя в том, что ты несправедливо обвинил меня и моего друга в сговоре с врагом, пытался без суда выбросить меня за борт, а когда Билл остановил тебя, ты выстрелил в него и оставил нас на необитаемом острове – вопреки всем законам с одним пистолетом на двоих!
– И поэтому спаслась только ты? – поднял бровь Винченсо. Эрнеста сверкнула глазами:
– Билл умер от раны, которую ему ты нанес! Тому есть предостаточно свидетелей, и всем рты ты не заткнешь!..
– И кто же они? – властитель Меланетто потянулся за своей излюбленной трубкой. Морено, смертельно побледнев, закусила губу:
– Вся команда «Кобры»! Люди с «Пеликана», «Морского льва», с «Орла» и «Удачи» – они все здесь, и любой знает меня в лицо так же хорошо, как знал покойного Билла, – она обернулась, безошибочно указывая на каждого, чье имя называла: – Вот Эдмунд Гриффин, Одноглазый Робин и Рейли Легкая Рука – как вы думаете, кто привел этих троих на борт «Пеликана»? Тобиас Стивенс, я спрашиваю вас: кто спас вам жизнь во время абордажа, когда капитан вражеского судна уже занес саблю, чтобы раскроить вам череп? А кто голосовал первым за вас в тот день, когда вы были избраны квартирмейстером?..
– К чему сейчас говорить об этом? – слегка охрипшим голосом перебил ее Винченсо, предостерегающе-властным взглядом обводя собственную зашептавшуюся команду: в толпе матросов отчетливо послышался глухой ропот, однако открыто высказываться никто не спешил. – Разве кто-то из названных тобой людей возразил против моего решения?
Эрнеста не ответила; черные глаза ее с напряженным ожиданием впились в толпу бывших товарищей, на длинных ресницах блеснули слезы, и видно было даже, как под плотной тканью жилета и рубашкой бурно вздымалась высокая грудь.
– Неужели никто из вас не решится подтвердить, что он лжет? – заговорила она яростным, вздрагивающим от с трудом подавляемых чувств голосом, в упор глядя на опускавших глаза рослых мужчин, на голову или две выше нее. – Вспомните, сколько добра Билл сделал каждому из вас! Вы же знаете – вы отлично знаете, что для него интересы команды всегда были превыше всего остального… И хоть я и не понимала таких крайностей – но ведь и я тоже… тоже старалась заботиться о вас… и я… Скажите же что-нибудь! – Матросы, тяжело вздыхая, стараяись не смотреть ей в лицо. – Почему Билл – почему именно он оказался предан своими собственными… – Эрнеста умолкла и поднесла руку к мучительно искривившимся губам. Затем ее пальцы, дрогнув, поднялись выше, закрывая лицо.
– У вас есть иные доказательства вашей правоты, мисс Морено? – после продолжительного молчания, внимательно взглянув на Винченсо, спросил властитель Меланетто. Эрнеста, дернувшись, будто от удара бичом, подняла на него смертельно сухие глаза:
– Есть другие свидетели того, что Билл умер от раны и что у нас был один-единственный пистолет, из которого я стреляла в воздух, чтобы подать сигнал проходившему мимо судну.
– И кто же они?
– Люди, подобравшие меня на острове. Ваш сын, капитан Джек Рэдфорд, и его команда.
Забытая трубка, вывалившись из на мгновение ослабевших пальцев, в немедленно наступившем молчании гулко стукнулась о поверхность стола. Винченсо вздрогнул и опасливо покосился на, казалось, застывшего гранитным монолитом хозяина острова, но почти сразу же, взяв себя в руки, отпарировал:
– А я – капитан Алигьери, и я и моя команда можем подтвердить совершенно обратное: что ты и Билл Катлер…
– Заткнись! Не смей снова осквернять его имя своей ложью, – яростным жестом остановила его Эрнеста и сама глубоко вдохнула, силясь успокоиться. Добившись этого лишь отчасти, она обернулась к Джону Рэдфорду и продолжила: – Капитан, я пришла сюда вовсе не требовать наказания для этого негодяя – я знаю, что это бесполезно. Но я хочу справедливости.
– Много раз доводилось мне выслушивать обвинения в несправедливости моего суда, и все же вновь и вновь люди приходят ко мне и просят о нем, – величественно кивнул властитель Меланетто. Эрнеста отрицательно покачала головой:
– Я прошу вас не о суде.
– О чем же?
– О том, что должно было случиться еще тогда, на борту «Кобры». Пусть меня и Винченсо судит Бог, – левой рукой выдернув из-за пояса пистолет, Эрнеста швырнула его на стол между собой и Алигьери: – Принимаешь мой вызов, Ченси?
Определенный и точный кодекс дуэли, насколько знала Эрнеста, сложился в пиратских кругах сравнительно недавно – злые языки даже поговаривали, что сам властитель Меланетто не раз приложил к тому руку – но благоразумнейший его принцип, предписывавший выяснять свои споры лишь на суше, был куда древнее, восходя к заветам великих мореходов прошлого. Эрнеста знала все эти сказки, да и присутствовать на подобных дуэлях ей доводилось, но в качестве одного из противников – еще ни разу. Ну что ж, все бывает в первый раз: страха она почти не чувствовала – лишь легкое беспокойство, когда капитан Рэдфорд, переговорив с Винченсо, сухо спросил, глядя ей прямо в глаза:
– Пятнадцать шагов?
– Десять, – со злорадной усмешкой возразила Эрнеста. Она не сомневалась, что успеет выстрелить первой и не промахнется: стрелком она всегда была хорошим. Полный бессильной ярости взгляд Винченсо служил тому наилучшим подтверждением.
– Капитан Алигьери, что скажете? – нахмурился властитель Меланетто. Тот пожал плечами и чуть заметно поморщился, крепче держась за рукоять своего пистолета:
– Десять так десять. Мне все равно.
– Раз все равно, может, будем стрелять через платок? – хищно оскалившись, предложила Эрнеста – в толпе мгновенно послышались негромкие, но явно одобрительные смешки. Команда под началом Алигьери затравленно косилась на откровенно выражавших свой восторг пиратов, однако те были в большинстве, что связывало им руки.
– Уверены, что вы не передумаете? – отмерив нужное количество шагов, настороженно оглядел обоих дуэлянтов властитель Меланетто. Алигьери, покосившись на девушку, отрицательно покачал головой; Эрнеста лишь с презрением отвернулась и выложила на стол пистолет и шпагу – надо было по обычаю показать свой арсенал противнику в доказательство того, что шансы обоих изначально равны. Равенство это было более чем условным: пистолет Эрнесты был на три с половиной дюйма короче, а шпага – заметно легче тяжелой, с вычурной гравировкой сабли Винченсо, однако девушка лишь чуть заметно усмехнулась, когда кто-то из толпы за ее спиной забурчал об этой разнице. В том, что дело решится одним выстрелом и шпага ей все равно не понадобится, Морено даже теперь нисколько не сомневалась.
По обычаю, исполнявшему роль судьи полагалось сделать попытку примирить обе стороны, однако капитан Рэдфорд воздержался от этого, вероятно, посчитав, что своим предыдущим вопросом уже более чем исполнил свой долг. Едва Винченсо и Эрнеста заняли свои позиции, он громко объявил:
– Один! – противники одновременно заткнули оружие за пояс и повернулись друг к другу спинами. Алигьери сразу же положил руку на бедро, а Эрнеста – на пряжку ремня: касаться оружия до установленного момента было запрещено.
– Два! – хрипло и страшно прогремело в воздухе. Морено с присвистом вздохнула; запоздало мелькнула мысль, что стоило перекреститься до начала поединка – но теперь уже слишком…
– Три! – скомандовал капитан Рэдфорд, и противники с обеих сторон сразу же схватились за пистолеты. Эрнеста успела первая: она обернулась и, почти не целясь, спустила курок. Однако – по безумной ли прихоти судьбы, по нелепой ли смертоносной случайности – вместо громового звука выстрела раздался лишь сухой щелчок кремня. Пистолет дал осечку.
Мгновение Эрнеста почти с ужасом смотрела на предавшее ее оружие, но тотчас вскинула напряженный, отчаянный взгляд на бывшего капитана. Она знала, что Винченсо не откажется от выстрела и не даст ей время перезарядить пистолет; в сущности, по правилам пиратской дуэли он и не был обязан это делать. С расстояния всего в десять шагов промахнуться из пистолета, дающего точный и верный бой со всех тридцати – было практически невозможно.
Властитель Меланетто молчал, не вмешиваясь – Эрнеста видела, как страшно поблескивали его угольно-черные глаза, но ни одного слова не сорвалось с его крепко сжатых губ. Вероятно, это бездействие еще больше ободрило Алигьери. Реши он выстрелить сразу же, у Эрнесты не было бы ни единого шанса; но Винченсо медлил, держа девушку на прицеле: он то почти убирал палец с курка, то решительно хмурился, словно готовясь выстрелить, переступал с ноги на ногу – на один-два шага из стороны в сторону – и в углах его рта при этом вспыхивала и вновь угасала довольная усмешка. Эрнеста молча глядела на него без всякого выражения – ей, выросшей в жестких рамках пиратского общества, не впервой было скрывать свои чувства и даже парализующий страх смерти – однако зоркий глаз мог бы уловить, как чуть заметно подрагивала закушенная ею едва ли не до крови нижняя губа.
