Виталий Авраамович Бронштейн
Записки несостоявшегося гения
определила жизненный путь настоящего мужчины, сумевшего найти в этой жизни
подлинные и, самое главное, надежные приоритеты.
===========
ГЛАВНОЕ СЛОВО
84
На конкурсе «Журналист года», подведение итогов которого проходило в
двухтысячном году в кафе «Микон», я поднял тост за главное слово русского языка –
любовь. ( Пушкин, в активном словаре которого было сто пятьдесят тысяч слов, таковым
считал глагол «любить»). И пожелал присутствующим всегда находиться в атмосфере
любви – и своих близких, и коллег по работе – ибо именно такая атмосфера всемерно
содействует повышению результатов творческой деятельности.
Все были приятно тронуты и дружно подняли бокалы, лишь владыка Ионафан, глава
областного христианского православия Московского патриархата, сидевший со своим
секретарем за соседним столиком, довольно громко произнес:
– «Ну, слово «любовь» – главное у нас… А у вас, на иврите, – какое слово считается
главным?»
В зале установилась тревожная тишина. Мне было четко показано, что я – чужой, все ждали, что я скажу в ответ. Обычно у меня в таких случаях реакция, как и у многих
других людей, несколько заторможена. Я даже подумал, что надо просто достойно
промолчать, уже этим вызвав сочувствие окружающих. Но тут что-то со мной произошло, будто в голове высверк какой-то, и я в полной тишине, медленно чеканя слова, негромко, но так, чтобы было слышно всем, ответил заносчивому попу:
– «У моего народа, владыка, главное слово на иврите: «Бог». Адонай».
В глазах помощника епископа мелькнули довольные искорки, в зале облегченно
зашевелились, наступила разрядка. В перерыве ко мне подходили председатель
областного совета Третьяков, мэр Ордынский, заместитель губернатора, жали руку, говорили, что им было неловко за владыку, высказывали одобрение, что удалось так
осадить его. Ионафан посидел еще несколько минут и затем, с лицом человека, который
потерял в одночасье всех своих родственников, покинул уважаемое собрание. Ведь это
для него, высокого религиозного деятеля, слово «Бог» должно было быть главным…
===============
ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ КАЗУСЫ
Если бы был жив незабвенный Остап Бендер, к сотням его комбинаций несомненно
прибавилась узаконенная нынче продажа листков высококачественного картона, удостоверяющих наличие у их счастливых обладателей высшего образования. Открытие
в Украине массы частных высших учебных заведений, среди которых сотни, так
называемых, периферийных факультетов, действующих под крышей государственных
вузов, – легальный, высокорентабельный и весьма респектабельный бизнес современных
торгашей от образования. Лет пятнадцать назад открылись такие вузы и в Херсоне.
Если сегодня для многих не секрет, сколь низкий уровень образования получают
выпускники государственных вузов, обучающиеся на платной основе (где еще
сохранилось хоть какое-то подобие требований к качеству знаний),– то нужно ли
говорить, как и за что выдают сейчас дипломы в частных?!
Хозяева их неплохо устроились. Важно надувают щеки, подчеркивая свою
значимость в кругах местной интеллигенции. Не брезгуют государственными наградами и
требуют признания своих великих образовательных заслуг от доверчивых сограждан, неискушенных в образовательном шулерстве. Сколько тысяч бедняг, родители которых
тянулись изо всех сил, чтобы оплатить учебу своих отпрысков, получили никому не
нужные бумажки, свидетельствующие о непроходимой глупости имевших несчастье
поверить, что диплом за деньги и знания за деньги – это одно и то же. Плуты довольно
потирают руки, качая денежку за сомнительные услуги, дураки кручинятся, не в силах
устроиться работать по полученной специальности.
85
Здесь я позволю себе небольшое отступление. Ранее в своих записках я уже
рассказывал о случае, который открыл мне глаза на частные институты. Лет пять назад, в
середине сентября, ко мне явился выпускник моей школы, крайне слабый ученик, сын
одного рыночного деятеля, ни разу не сдававший в школе экзамены по причине плохого
состояния здоровья, и всегда обеспеченный для этого всеми необходимыми
медицинскими документами, в точном соответствии с инструкциями Минпроса. Мой
выпускник, цветущего вида юноша, похвастал тем, что уже поступил на юридический
факультет местного частного вуза и попросил… выдать ему аттестат зрелости, который он
так и не удосужился получить летом: во время выпускных экзаменов, как всегда, болел, потом ездил куда-то отдыхать, в общем, пришла пора получать заслуженный аттестатик!
Сказать, что я тогда был удивлен – ничего не сказать… Что же это за высшие учебные
заведения, куда принимают даже без наличия каких-нибудь документов о среднем
образовании?!
Наверное, здесь будет уместно упомянуть еще одну историю, красноречиво
характеризующую уровень наших вузовских педагогов.
Дело было в конце восьмидесятых, когда наш пединститут еще не назывался
университетом, а я был консультантом-референтом депутата Верховного Совета СССР
В.Череповича. Который регулярно принимал в здании горсовета избирателей, алчущих
его высокого вмешательства для решения своих бед и проблем. Приемы проходили
вечером, и обычно выстраивалась длинная очередь людей, готовых покорно ждать часами
желанной аудиенции.
Честно говоря, немолодая полная женщина, жалующаяся на то, что ее внука не
приняли в пединститут, у меня сразу же вызвала невольное раздражение.
– Постыдилась бы идти сюда с такой чушью, это уже вообще переходит всякие рамки, -
подумалось мне. Похоже, подобные чувства испытывал и сам народный слуга.
– Поставить нашему Эдичке «двойку» по английскому… – причитала не по возрасту
ярко одетая дама, – да свет не знает такой несправедливости! Вы как депутат просто
обязаны немедленно вмешаться!
– Если депутат станет разбираться с каждой «двойкой», где он тогда возьмет время, чтобы помочь сотням людей, толпящихся сейчас в коридоре с более важными
проблемами? С такими вещами следует идти в приемную комиссию! – мягко предложил я.
– Если я иду к депутату, значит, мне и нужно идти к депутату! Когда в этом несчастном
педине ставят «двойку» такому мальчику – не грешно и обратиться к самому
Генеральному секретарю!
– Тысячи абитуриентов не справляются с вступительными экзаменами, тем более, иностранный язык у нас действительно знают немногие… Я, например, тоже им не
владею, и жаловаться, если бы мне поставили «неудовлетворительно», никогда бы не
стал, – вступил в разговор мой депутат.
– Это ваше дело – жаловаться или нет, – отрезала недовольная бабушка, – но ставить
«два» моему Эдику – я никому не позволю! Если бы так оценили его русский – я бы не
возмущалась, он действительно его не очень хорошо знает. Но английский… Разве
ребенок виноват, что преподаватели не понимают его речь? Это, скорее, не его, а их
проблема – что они его не понимают! Ответил им на все вопросы, рассказал, что надо – а
они ему «двойку»! Ничего себе, педагоги…
Мой сын с невесткой, между прочим, дипломатические сотрудники, много лет работают в
Вашингтоне, там Эдик и родился. Мальчик закончил посольскую школу и, к вашему
сведению, у него родной язык – английский, и знает он его, как любой американец, к тому
же имеет по нему высший балл… А они его не понимают!
Я посмотрел на депутата, депутат посмотрел на меня. Затем он взял небольшой
служебный телефонный справочник, нашел нужную фамилию и позвонил. Вкратце
передал бабушкин рассказ ректору института Ницою, а затем отодвинул трубку от уха: такие громкие вопли неслись оттуда. Выслушав, поблагодарил за верное решение вопроса
86
и предложил бабушке подойти завтра с внуком в приемную комиссию: ее мальчик будет
зачислен.
– Что там тебе кричал ректор, что ты даже подальше отвел трубку? – спросил я, когда
бабушка с довольным видом вышла из кабинета.
– Крыл матом во всю ивановскую своих злосчастных педагогов, – ответил мне депутат.
– Представляешь, какой бы скандал наделала эта история, если бы стала достоянием
местных газет?!
==============
ЧТО ПОСЕЕШЬ
У каждого учителя – если он настоящий учитель! – есть свои педагогические находки, разные штучки-дрючки, которые тепло окрашивают рутинное школьное бытие и надолго
запоминаются всем свидетелям и участникам. До сих пор помню, какой восторг вызвала
когда-то у меня, молодого директора школы, статья в «Литературке», где рассказывалось
о педагогическом новшестве одного школьного руководителя, который в своем кабинете, с целью решения сугубо воспитательных задач, повесил на видном месте картину: «Иван
Грозный убивает своего сына». Теперь любой проштрафившийся ученик, вызванный к
нему на ковер, становился участником содержательной беседы:
– Ты знаешь, что изображено на этой картине? – негодующе вопрошал директор, – Это
Иван Грозный (слышал, поганец, такую фамилию?) убивает своего непутевого сына… А
знаешь, за что он его порешил?!
И тут провинившийся ученик, в четкой зависимости от своего прегрешения, узнавал, что грозный царь, оказывается, убил непослушного сыночка за то, что он плохо вел себя
на уроке физики, или курил на переменке у дворового школьного туалета, опять
пропустил воскресник по сбору металлолома…
Мне тогда это настолько понравилось, что даже (неудобно в этом признаться!) такой
портрет какое-то время красовался и в моем служебном кабинете…
Ну, это так, к слову, но были и у меня любопытные находки. Захожу однажды на урок
русского языка в пятый класс и вижу на полу возле учительского стола новенькую
блестящую монетку – 10 копеек. Спрашиваю, чьи деньги – никто не признается. Что ж, попробуем малость развлечь заторможенную публику. Говорю им:
– Слышали, ребята, такое выражение: что «посеешь – то пожнешь»? Сегодня кто-то из
вас "посеял" здесь десять копеек, хотите проверить, что можно из них "пожать"?
Под одобрительный ребячий шумок подхожу к окну, прощальным жестом показываю
классу монетку и с усилием вталкиваю ее ребром в угловой цветочный вазон. Затем
присыпаю бугорок рыхлой землицей, разглаживаю пальцем, мою руки под краном и, наконец, оборачиваюсь к ребятам. На их лицах безмерное удивление. Объясняю, что с
этого дня мною проводится в их классе эксперимент под названием: «что посеешь».
Сейчас на дворе сентябрь, дождемся окончания учебного года и тогда проверим, что из
наших десяти копеек уродилось в этом вазоне. Только не забывайте его поливать…
Прошел год. 25 мая, в День последнего звонка, подходит ко мне молоденькая
учительница, классный руководитель 5-го класса, и сбивчиво говорит, что ребята
рассказали ей, будто я провожу в их классе какой-то интересный эксперимент; все очень
оживлены и просят меня заглянуть к ним. Долго не могу сообразить, о чем идет речь, и
вдруг в голове мелькнуло: 10 копеек!
87
Прошу ее немедленно под любым предлогом вывести класс на улицу, провести, например, с детьми беседу об уходе за зелеными насаждениями и только по моему
сигналу завести класс опять в школу.
Не теряя времени, посылаю секретаря в ближайший ларек, и… через минут пятнадцать
захожу в пятый класс.
– Вы, наверное, забыли, Виталий Абрамович, – кричат ребята, – помните, как нашли у
нас десять копеек и закопали их в вазоне? Еще сказали, что это эксперимент будет: что из
них родится через девять месяцев!
Делаю удивленный вид: что за вазон? Какой еще эксперимент?! Дети выходят из себя, вскакивают, несут злополучный цветок к учительскому столу. Смотрю на них
подчеркнуто недоумевающе, говорю, что не помню ни о каком эксперименте, но если
подобная чушь могла взбрести в их глупые головки, то я не возражаю: пусть поищут свои
десять копеек в этом вазоне. И с интересом наблюдаю, как Вовочка Лазаренко начинает
карандашом рыхлить вазонную почву. А уже через мгновенье в земле появляется что-то
блестящее, рассыпается серебряными острыми лучиками, и под горящими взглядами
притихших детей одна за другой появляются на столе десять новехоньких копеечек…
Урожай – один к десяти!
Представляю, о чем тем вечером говорили в тридцати белозерских семьях… И как мне
приятно, когда эту историю с удовольствием вспоминают сейчас, через столько лет, мои
постаревшие ученики.
=================
УКОЛ
«Есть вещи, которые не хочется помнить, но и забыть нельзя: они таят в себе укол, когда-то пронзивший твое сердце и отдающийся острой болью при любом невольном
воспоминании.
…Я опишу одно раннее зимнее утро, а вы попробуете ответить: есть ли что-нибудь
такое на свете, что могло бы это прекрасное, свежее, колючее от сухих снежинок, бьющих
прямо в лицо ветром-низовиком, утро – вдруг безнадежно испортить? Конечно же, нет, -
скажете вы, – и будете совершенно правы.
На первый в том сезоне подледный лов рыбы я собирался две недели. Давным-давно подготовил все снасти, но каждый раз что-нибудь мешало. Наконец, пришло
долгожданное воскресенье, и вот я, тепло одетый, в зимних сапогах и с рюкзаком за
плечами, с острой, как бритва, блестящей пешней для колки лунок, иду по хрусткому
речному ледку.
Преодолевая встречный ветер, заметно сгибаюсь. Впереди пляшет цепочка быстро
заносящихся снежной крупой чужих следов: кто-то проходил здесь пару минут назад, приятно ощущение, что ты не один.
Первым делом я пробью две лунки и заброшу удочки-донки, после приготовлю
снасти для ловли на живца: здесь водятся крупные щуки и окуни. Часам к одиннадцати
подтянутся друзья-приятели, в рюкзаке неслышно булькает "заветная", а какой чистый, пробирающий холодком до самого нутра воздух шевелит здесь, на речной ледяной глади, мои слежавшиеся в городском тепле легкие!
Принесу с рыбалки пару хороших щучек, да десятка полтора окуньков, жена сразу
поумерит пыл: где тебя носит по воскресеньям?!
Хорошо идти так, наперекор ветру и зимней колючей пороше, холить в себе
предвкушение удачной рыбалки, радости от того, что ты силен, здоров, идешь бодро, цепко, не чувствуя усталости.
88
Только вдруг ты что-то теряешь из виду, что – не понимаешь еще сам, но ухнуло
тревожно сердце, и – сперло в груди дыханье, и мгновенная испарина покрыла вмиг
побелевшее лицо…
И ты мгновенно, будто натолкнувшись на стену, останавливаешься, и медленно, по
мере прихода понимания, осторожно, на негнущихся ногах, отходишь назад…
Чужие следы исчезли! Виден последний, и видны до него, но впереди ничего нет.
Это с трудом усваивается сознанием: как же так, лед вроде крепкий; в темноватых, щедро
усеянных снежной крошкой разводьях, ни прорубей, ни трещин не видно, а следов – нет…
Еще пять минут назад здесь шел человек, опередивший меня на какую-то сотню метров.
Его я не видел, но подсознательно следовал за этими четкими, в глубокий косой рубчик
следами. А сейчас здесь все внезапно опустело. Ветер, поземка, снежные заряды и
больше ничего. А мой предшественник, скорее всего, тут же, рядом, но только – внизу…
Какую-то минуту стою, не дыша, с трудом гашу желание сделать несколько шагов
вперед: может, ему можно чем-то помочь? А потом медленно поворачиваю и иду назад, к
берегу. Настроение испорчено, рыбалка тоже. В те времена мобильной связи не было. Так
что лишь дома звоню по телефону в милицию. Даю приблизительные координаты места
происшествия. Нашли его или нет, не знаю. Со мной никто по этому поводу не
связывался. Был человек…»
(Не помню уже, кто мне рассказывал эту историю, но заноза в сердце осталась навсегда).
===================
ЖЕСТОКАЯ ПРФЕССИЯ
Так получилось, что большую часть своей жизни я был равнодушен к нашим
братьям меньшим. Но потом вдруг влюбился в жалкого маленького котенка, который двое
суток плакал у моей двери и своего добился – стал полноправным членом нашей семьи, а
я с тех пор весьма близко принимаю проблемы бедных животных, их страдания, вызванные людской черствостью и жестокостью. Так что, пройти безучастно мимо
полемики в «Аргументах и фактах» о том, как жестоки с животными дрессировщики, я
просто не мог.
…Инициатор темы, дрессировщик Владимир Дерябкин, решил уйти из дрессуры. Его
подопечных медведей «списали». Их не стало. В поезде он написал стихи: Опустели медвежьи клетки.
Нет в живых моих близких друзей.
Лишь на стенах, как росписи, метки
От медвежьих остались когтей…
Вот что рассказывает по этому поводу Игорь Кио:
«Когда я был ребенком, мы с мамой приехали на гастроли в Киев с цирком Дурова.
В труппе у Владимира Григорьевича был дрессировщик Исаак Бабутин. Однажды он
поссорились, и Дуров его уволил. А заодно списал своего старого слона, который потом
попал в Киевский зоопарк.
Бабутин тоже решил остаться в Киеве, устроился в зоопарк и доживал рядом с
этим самым слоном…
Мама привела меня туда и сказала: пойдем к Бабутину, увидишь знаменитого
дуровского слона. Бабутин встретил нас и привел в вольер. И тут он совершил ошибку: 89
подошел к слону сзади. Хотя полагается всегда подходить к слону так, чтобы он тебя
видел. Но у Бабутина были с ним такие домашние отношения, как с собакой или кошкой, что он без страха подошел «с хвоста». А слон уже был стар, глуховат, не услышал
шагов, испугался, схватил его хоботом и отбросил в сторону. Бабутин упал навзничь.
Слон повернулся и – я навсегда запомнил эту сцену – с ужасом увидел, кого бросил, с кем
так обошелся! Он опустился на колени, стал трубить, качать Бабутина на хоботе, а
затем принялся трюк за трюком исполнять программу, которую делал в цирке всю
жизнь, – только бы вымолить прощение…»
Недаром символ дрессуры – крюк на конце стека, которым цепляют за ухо слона, чтобы он шел, куда следует. Крюк скрыт от зрителей бутафорской розой. Это символ
жестокости профессии. Люди, люди…
===============
КАК АУКНЕТСЯ
Жена главного инженера учебного хозяйства Валя Коркина была красивой
женщиной и хорошо это знала. Когда я открывал новую школу в Белозерке, Коркин
попросил меня взять свою красавицу на должность медсестры – у нее было среднее
медицинское образование. Так что нашему с ней знакомству уже больше сорока лет.
Чистенькая брюнеточка с нежным меловым лицом и в отутюженном, подогнанном
по стройной фигурке белоснежном халатике, она обращала на себя внимание мужской
части школьного коллектива и наслаждалась, когда представители сильного пола
оборачивались ей во след, жадно разглядывая округлые сильные бедра, плавно играющие
на высоких, чуть плотноватых, как правило, на высоком каблуке ногах. Ай, да Валя…
В то время я был разведен, и когда на каком-то школьном сабантуе она пригласила
меня на белый танец, танцевал с ней охотно, демонстративно сжимая в руках ее гладкое, мне запомнилось – чуть текучее скользкое тело.
– Что, – насмешливо глядя на меня всепонимающими глазами, поинтересовалась она, -
хотели бы, Виталий Абрамович, иметь такую? Лишь на секунду я задержался с
чистосердечным ответом холеной прелестнице:
– Спасибо, Валя, такую я уже имел…
Работала она в школе недолго, пошла учиться в педагогический и со временем
получила высшее образование. Через несколько лет неожиданно овдовела: мужа ее
зарезали в районной больнице, не вовремя прооперировав запущенный аппендицит.
Характер у этой вдовицы был такой, что она так и не вышла больше замуж. А
может, просто очень любила первого мужа. Он был красив, высок, статен и умен. За пару
лет перед смертью он уволился из учхоза и стал преподавать в Технологическом
институте. Это была видная пара.
К тому времени, когда я перешел работать в «Городний велетень», Валя уже
трудилась в районо на должности инспектора. Вела она себя нормально, каких-нибудь
слухов, обычно сопровождающих любую красивую свободную женщину, о ней я не
слышал.
Как-то она позвонила мне в школу и попросила о встрече по личному вопросу. Я
назначил ей время и уже на следующий день выслушал слезную мольбу: дать несколько
часов в неделю домоводства, потому что после смерти мужа они с дочкой сильно
нуждаются.
Собственно говоря, Людмила Береговская, немолодая учительница, читающая этот
предмет в моей школе, сама была мало нагружена, но мне так жалко стало эту несчастную
90
красавицу, что я согласился. Думаю, в школе учителям не очень понравилось, что я
бесцеремонно ущемил их коллегу, которая пользовалась у всех уважением и как педагог, и как хороший душевный человек. Кстати, она даже не сопротивлялась. Сказала:
– Ну, раз так надо…
Мне было очень неудобно, но чего не поделаешь для молодой красивой женщины, попавшей в беду… Тем более, думалось, свой человек в районо тоже не помешает.
Инспектор районо Валентина Коркина взялась за преподавание в сельской
десятилетке весьма уверенно. Прежде всего, настояла, чтобы завуч поставила все ее часы
в один день, кажется, в субботу. Видите ли, так ей удобнее… Приезжая утром, не
здороваясь, проходила через учительскую, раздеваясь исключительно в моем кабинете.
Как же, из района начальница…
Не ошибусь, если скажу, что учителя возненавидели ее лютой ненавистью, да и я, пожалуй, уже не слишком был рад тому, что взял ее в школу.
Все поломалось в один миг. Уже не помню, почему я не присутствовал на
районном совещании руководителей школ, которое проходило в райцентре в начале
третьей декады декабря. Кажется, выезжал с директором совхоза в Каховку за
документацией на строительство новой школы. Вечером мне позвонил один приятель и
рассказал, что на совещании, в числе прочих, выступала инспектор Коркина и вылила
ушат грязи на организацию питания в моей школе. Сказала, что читает сейчас там часы и
не в силах спокойно наблюдать, как в раздаточном пункте (в здании школы не было своей
столовой), грубо нарушая требования сангигиены, разливают детское молоко. Причем, возмущалась в столь резкой форме, что директора, зная мой статус руководителя – я был
членом коллегии образования – не на шутку удивились: кажется, конец приходит
Бронштейну…
Разумеется, эту информацию я тут же перепроверил, чтобы не нарубить сгоряча
дров, и продумал свою линию поведения. Честно говоря, я и теперь, спустя много лет, не
могу понять: на что рассчитывала Валентина? И зачем она это сделала? Просто хотела
показать свою крутизну директорам школ? Что она мало празднует даже директора, в
школе которого получила возможность дополнительного заработка? Не знаю. Была
заинтересована в том, чтобы поправить дело? Тогда почему ни разу не сделала замечания
раздатчице или хотя бы сказала мне? Ведь это же можно было решить, не дожидаясь
такого представительного совещания: поставить, право, еще один бидон, да приобрести
дополнительно сотню граненых стаканов…
Рассказал об этом учителям. Не заметил, что бы они были сильно удивлены.
Оказывается, наоборот: их удивляло, почему я терплю эту самодовольную выскочку. Они
даже было подумали, что нас с ней связывает нечто большее, чем просто
производственные отношения. Потому как чем-то иным мое поведение объяснить было
трудно. Я сказал, что дело поправимо, и ждать моей реакции долго не придется.
С каким нетерпением дожидался коллектив Велетенской средней школы
наступления следующей субботы! Наивные люди, они предвкушали вспышку с моей
стороны, что я начну гневно укорять злополучную инспектрису в неблагодарности и
необъективности, что было бы, строго говоря, вполне естественно и справедливо. Как бы
ни так! К тому времени я уже прекрасно знал правила игры на номенклатурных широтах и
потому, когда разгоряченная, с морозца, Коркина, в длинной каракулевой шубе, горделиво
шествовала в субботу по замершей учительской к моему кабинету, дружески обратился к
ней, всем видом показывая всяческое расположение к милой начальнице:
– Доброе утро, Валентина Николаевна! Как, однако, мороз разукрасил ваши
щечки…Что новенького? Да, кстати, чтобы не забыть: заканчивается первое полугодие, и
в школе несколько изменилась обстановка: ряд учителей имеют малую нагрузку, поэтому
после Нового года от ваших услуг мы отказываемся. К сожалению…
91
Услышав это, она не поверила собственным ушам и даже оглянулась: к ней ли
обращены мои слова, а так как я уже стал нарочито оживленно говорить о чем-то с
учителями, медленно прошла к моему кабинету…
Все было потом: и ее слезы, и попытки узнать, в чем дело, и хватание меня за руки
с мольбой разрешить ей преподавать дальше. Я был вежлив, корректен и тверд. На этом
мы с ней распрощались.
На следующий день учителя школы по поводу увольнения Коркиной высказывали мне
недовольство: мы думали, что вы скажете ей, какой она непорядочный человек, дадите
хорошенько этой зазнайке! А вы ей ласково так: изменились условия работы, мы
вынуждены расстаться с вами…Эту гадюку нужно было гнать сраной метлою!
Мне стоило немалых трудов объяснить, что хоть учителей-почасовиков дирекция
принимает и увольняет по своему усмотрению, скажи я ей настоящую причину, то дал бы
тем возможность жаловаться на меня районному руководству за расправу с ней за
критику, сведение счетов из-за того, что она бескомпромиссно выполняет свой служебный
долг. И работала бы Валюха в нашей школе до скончания века. А так – я ни перед кем не
должен отчитываться за свои производственные решения. В конце концов, свою задачу я
видел не в воспитании взрослого человека, а в выдворении этой барышни из школы.
Говорят, себя не переделаешь. Когда инспектору районо Валентине Коркиной
исполнилось 55, ее тут же отправили на пенсию. С облегчением. Хотя в районном отделе
образования остались работать бабушки намного ее старше. Когда человек не может сам
себе сложить цены, ему ее быстро определяют другие. Точно и нелицеприятно.
=================
НОГА БЕЗЫМЯННАЯ
В свое время Белозерским руководством было немало сделано, чтобы замять эту
историю, но и сегодня, мне кажется, ее кое-кто помнит в моем бывшем райцентре.
Кстати, ко мне она имеет прямое отношение, ибо именно с тех пор меня стали выжимать
из райцентра как человека ненадежного, представляющего определенную угрозу для
местных властителей.
Итак, теплый осенний денек 1984 года, Белозерская школа № 2, время – ближе к обеду, и
какой-то заметный повсюду рокот, гул, что ли: нога, нога, человеческая нога…
Учащихся будто подменили. Они стремглав носятся по школе с возбужденными, заговорщнческими лицами.
– Что происходит? – спросил я в коридоре у первой, попавшейся мне на глаза
учительницы.
– Да, вот, дети говорят, что нашли во дворе какую-то ногу!
– Что за чепуха, какая еще нога здесь появилась?
– Они говорят, что человеческая… – растерянно отвечает учительница.
– Что вы, детей не знаете! Мало ли что наговорят эти фантазеры. На сто процентов уверен: нашли или муляж какой-то, или фрагмент демонстративного скелета, мало ли что нашей
детворе на глаза попадется, а они тут же и рады – шум, крик, паника по всей школе!
Мимо несется малышка-третьеклассница. Хватаю ее за руку:
– Подожди, куда ты так спешишь?
– Ой, вы знаете, – взволнованно отвечает она, – там, у котельной валяется нога, честное
слово!
– Прекрати выдумывать глупости! – успокаивающе говорю я, – ты что, своими глазами
видела?
– Да я только оттуда…
92
– Тогда пойдем вместе, покажешь мне эту дурацкую ногу…
Детей я хорошо знаю. Таких мастеров придумывать разные нереальные истории еще надо
поискать. Но здесь главное, если начинаются элементы паники, пресекать их на корню.
Вести себя невозмутимо и твердо. Можно даже чуть насмешливо – это ребят быстро
отрезвляет.
Выхожу с ней во двор, и вдвоем мы поднимаемся через спортплощадку к школьной
котельной, которая находится здесь же, за оградой. Гляжу, а там уже собралась группка
учеников, человек 8 – 10. Подходим туда, они расступаются, и я вижу перед собой нечто
серо-лиловое, легко узнаваемое, и уже через мгновение, после выброса порции
адреналина в кровь, четко приказываю всем немедленно вернуться в классы и про
увиденное никому не болтать.
Оставляю на месте находки старшеклассника – никого не подпускать близко, а сам, чуть
ли не бегом, возвращаюсь в свой кабинет и вызываю милицию.
Никак не втолкую дежурному по райотделу, что здесь произошло, и откуда на школьном
подворье появилась нога. В конце концов, предлагаю ему поскорее прислать сюда своих
работников, а то, боюсь, мы здесь скоро сделаем и другие находки: ведь появление в
каком-нибудь месте любой части человеческого тела предполагает нахождение по
соседству чего-нибудь схожего. Например, другой ноги или рук, а там и до бесхозной
головы недалеко. Мне, вообще, такие находки не сильно нравятся, в особенности, когда
они всплывают в местах скопления детей…
Сидеть в кабинете не могу и возвращаюсь к чертовой кочегарке. Отправляю
старшеклассника в школу, а сам рассматриваю находку и ожидаю милицию. Назвать то, что лежит сейчас передо мной, ногой – кажется, слишком громко. Скорее, это только
небольшая часть ее: галошевидная стопа, разношенная, с опухшими грубыми пальцами, бледно-синюшного оттенка. В голову лезут всякие мысли: еще пару дней назад эта стопа
гуляла по белу свету, интересно, где ее вторая подружка, неужели где-то поблизости?
Через полчаса прибывает молоденький лейтенант милиции, садится на корточки, внимательно рассматривает стопу. Сокрушенно качает головой.
– Нам только расчлененки не хватало, – жалуется он, – и уходит вызывать транспорт для
перевозки злополучной находки.
Удивительно: чтобы перевезти несчастную стопу, милиции понадобился грузовик с
металлическим ящиком, наполненным песком!
Наконец, пришли еще два милиционера. Они долго обходят котельную
концентрическими кругами, ищут что-то, затем, несолоно хлебавши, уходят восвояси.
Кроме нашей стопы в районе котельной ничего не обнаружилось.
Рассказал об этом вечером маме, она поохала:
– Боже мой, неужели изувер у вас появился, людей убивает да тела расчленяет…
Да и у меня неприятное осталось какое-то чувство: это ж надо, в детском учреждении –
неопознанные человеческие останки! Дожили…
***
Главное началось на следующий день. Утром ко мне позвонил секретарь райкома партии
Саша Стасюк.
– Что, Бронштейн, – злорадно прошипел он, – крови жаждешь? Так мы ее тебе пустим, не
сомневайся!
Честно говоря, я даже вначале не понял в чем дело. Растерялся и переспросил, что он
имеет в виду. Мне и в голову не могло прийти, что это связано со вчерашней находкой.
– Да не валяй дурака, будто не понимаешь, о чем я говорю! – отмахнулся Саша. – Ты же
специально поднял на весь район шум, вызвал милицию из-за какой-то хрени, чтобы как
можно больше людей пострадало… Почему не позвонил вначале в райком? Чтобы мы
тебе рот не заткнули раньше времени?!
93
Стараясь говорить спокойно, я сказал, что как-то не знал до сих пор, что о подобных, из
ряда вон выходящих случаях, следует первым делом сообщать в партийные органы, а не
непосредственно тем, кто ведет практическую борьбу с преступностью.
– Какая еще преступность?! – изо всех сил завопил Стасюк, – Да это в райбольнице
позавчера больному операцию делали, да не туда ногу бросили… Новенькая санитарка