Сергей Быльцов
Тесей
164. Встреча Тесея с Ипполитом
Ипполит, как незаконнорожденный сын, постоянно жил не в Афинах, а в арголидской Трезене у своей бабки Эфры и прадеда Питфея. Он не мог претендовать на престол в Аттике, в Трезене же он после возвращения от Хирона был объявлен мудрым Питфеем, как его правнук, законным наследником, дед которого сам Посейдон. Унаследовав от своей матери – амазонки особое благоговение перед девой-охотницей Артемидой, он, еще будучи отроком, воздвиг ей небольшой храм в Трезене, неподалеку от Агоры и театра.
Амазонки не желали знать мужчин и встречались с ними на короткое время, как с самцами, чтобы забеременеть и стать матерями – Ипполит же с детства не желал знать девушек и женщин, именно, как женщин, видя в них бесполые существа. Из богинь он почитал лишь одну девственную богиню охоты и дикой природы Артемиду, называя себя ее скромным, но преданным служителем.
Когда Тесей, не видевший сына много лет, после смерти Антиопы приехал в Трезену, он увидел семнадцатилетнего юношу с очень светлыми, пепельного цвета, как у матери, волосами, разделенными аккуратным пробором посередине и не по возрасту строгим выраженьем юного лица. У него была небольшая продолговатая ямочка, разделявшая пополам почти квадратный подбородок и светлые голубые глаза с ресницами, как у девушки пушистыми и длинными.
Мужественное, прекрасное лицо Ипполита не удивило Тесея, он подумал, что сын, как и положено, ликом похож и на него, и на Антиопу. Волосы у него были пепельными, а у матери – серебристыми, почти пепельными, и ямочки у них были на одном месте подбородка, только у Антиопы – маленькая и кругленькая, а у Ипполита – побольше и продолговатая. Лоб у сына был, как у Тесея – высокий, и глаза у него были синевато-голубыми, как у него и у Антиопы.
Однако очень высокий рост сына и широченные плечи изумили Эгеида, и он, и мать – амазонка были среднего роста. Он был почти на голову ниже сына, и этому он не только удивлялся, но и радовался, и даже немного завидовал.
– Наверное, он пошел в своего трезенского прадеда, только он среди близких родичей был высокого роста. С таким ростом и такими плечами не обязательно учиться приемам борьбы иль рукопашного боя. При таком красивом лице и сильном теле и вообще при такой мужской красоте у него, должно быть, совсем нет отбоя от девушек.
Так, живо вспомнив проведенные тоже в Трезене свои юные годы и десятки девушек, родивших от него кучу внебрачных детей, чуть ли не с завистью подумал Тесей, а вслух сыну сказал:
– Возрадуйся Ипполит! Как давно мы с тобою не виделись, должно быть, с того самого дня, как ты после обучения у Хирона появился в Трезене. Антиопа к тебе ездила, хоть на короткое время, но часто, а меня все время царские дела даже на день не отпускали. Ты стал совсем взрослым, на голову выше меня. Такому красавцу не обязательно и царевичем родиться, чтобы девушки ни в чем не отказывали. Признавайся, сколько успели уже девушки нарожать тебе незаконных детей? Наверное, как и я, в твои годы, точно даже не знаешь, сколько твоих сыновей бегает по Трезене, а вот сейчас я, как их дед, хотел бы хоть на одного посмотреть.
Тесей хмурился и улыбался, было видно, что он испытывает неудобство от общения с выросшим сыном, которого он не видел много лет и потому толком не знал. Царю было не приятно осознавать, что он ревнует сына к высокому росту и, что сам себе он сейчас кажется совсем маленьким.
Ипполит не поддержал деланно игривого тона отца. Он его поприветствовал со спокойной почтительностью, но Тесею эта почтительность показалась какой-то холодной, чуть ли не высокомерной:
– Возрадуйся и ты, отец. Я давно хочу тебя получше узнать, ведь мы очень редко встречались. Старый Питфей мне много раз говорил, что ты великий афинский герой, что ты затмил во многом труды великого Геракла. Амфитрионид истреблял страшных чудовищ, а ты еще объединил Аттику и сделал Афины полисом, одним из самых великих в Элладе. Почетно иметь такого отца. Я же за последние годы изменился не сильно, разве, что после посвящения в таинства, перестал любить убивать зверей на охоте. А близких отношений с девушками, которые ты имеешь в виду, у меня никогда не было, потому нет у меня и детей. Женщины и любовь меня не интересуют…
– Так ты любишь только мальчиков?
Тесей был явно обескуражен. До встречи с Пирифом, которого он по-настоящему полюбил, как юношу, как друга и как брата, мальчики ему не особенно нравились, и он с ними сочетался разными нежными ласками лишь тогда, когда не мог найти для этого девушку.
– Я не люблю, как ты это понимаешь, ни женщин, ни юношей. Тебя, как многих других это, должно быть, удивляет. Постарайся меня понять, ведь понять – значит отчасти простить. Во-первых, я действительно чувства, называемого телесной любовью, не испытываю ни к девушкам, ни к отрокам. Мне интересна дикая природа, животные, звери, я люблю охоту, хотя сейчас меньше и без убивания крупных зверей. Во-вторых, как я тебе сказал, я был посвящен в удивительные подземные таинства и мне было знамение, и после этого я дал обет, оставаться чистым, как чиста самая почитаемая мной безбрачная Артемида, вечно юная, самая прекрасная из богинь. Я, посвященный в таинства, должен чистоту при жизни всегда сохранять, и тогда в гостеприимном вечном доме меня будет ожидать Элисиум.
165. Первая законная супруга Федра
Тесей не раз вспоминал, как он без всякой борьбы оставил Дионису Ариадну, которая ради него предала родину и отца и помогла погубить сводного брата. Он считал себя перед ней виноватым, но не в том, что оставил ее богу виноградной лозы, ведь он не любил ее, и потому их брак был бы для обоих несчастьем. Он был виновен в том, что обманул ее перед тем, как попасть в Лабиринт, надавав по необходимости ей обещания верной любви, которые выполнять не собирался потому, что любви не было.
Возвращаясь мыслями в то «критское» время, он часто вспоминал младшую сестру Ариадны – маленькую Федру, которая, как он помнил, была очень красива. Он живо помнил, как его в жертвенной повязке вели к Лабиринту, и какая-то богато одетая отроковица лет 9–10 смотрела на него с таким восторгом, будто он бог, спустившийся к ней с Олимпа. Он тогда ей на ходу крикнул озорно, что, если останется жив, то когда-нибудь женится на ней. Конечно, это было не обещанием Федре жениться, как Ариадне, а неуклюжей попыткой, хоть, как-то заглушить страх, ведь его вели, даже, не как жертву на заклание богу, а, скорее, как мясо для чудовища.
Однако не обещании отроковице Федре во время мимолетной с ней встречи было главной причиной женитьбы Тесея на Федре, а политика. Все в Афинах ждали, что царь женится «на Крите», чтобы, скрепив союз Аттики и могущественного острова ста городов, усилить Афины и ослабить другие города, особенно Микены, опять набиравшие мощь. Об этом Тесей не однажды говорил даже с Антиопой, и она, будучи царицей амазонок, понимала, что царствование не всегда бывает простым и приятным, порой оно требует жертв. Несколько раз она сама направляла Тесея на Крит для поддельного брака, чтобы он там на маленькой Федре женился и, юную оставив супругу, назад к ней возвратился в Афины.
И вот настал день, когда Тесей снарядил пятидесятивесельный корабль с высоким носом и такой же кормой и отправился на Крит, где правил Девкалион, старший сын Пасифаи и Миноса, искавшего на Сицилии улетевшего с Крита на скрепленных воском крыльях Дедала, но нашедшего свою смерть от кипятка, вылитого на него дочерями царя сиканов Кокала.
Некоторые, подобно Аполлодору, говорят, что Девкалион, тоже желавший политического и военного союза с Афинами, помог сосватать Тесею юную Федру, и тут же сыграли пышную свадьбу.
Еврипид в «Ипполите» поет: когда молодожены отплывали от берегов родимого Крита, то от мирной сени отчей за их ладьей белокрылой с шумной жалобой недаром волны пенные бежали: не нашла невеста мира в этом браке. Не только с Крита птицы злые эту свадьбу провожали, но их встретили в Афинах, у Мунихия, когда молодые, в волны новые тяжелый бросив якорь, на священный брег Паллады выходили. Это все были приметы будущих несчастий.
Другие рассказывают, будто бы Тесей похитил, как Ариадну, и юную Федру из отчего дома, и пышное свадебное торжество состоялось в его дворце в Афинах, и там дико ревнивая Антиопа была верным его другом Пирифоем убита.
Некоторые говорят, что супружескую жизнь Тесея и Федры непререкаемая Мойра Лахесис с самого начала не счастливой соткала. В брачный покой их ввела Эриния Тисифона со злорадным, томительным воем, сова одинокая долго ухала вместо Гименея песню не свадебную, а печальную. Рядом была Алекто в ореоле из змей ядовитых, и погребальный пылал факел в окровавленных руках у нее. С сестрами не замедлила незримо явиться на свадьбу и Мегера с бичом ядовитым во дланях, и змеи, обвившие его рукоятку, шипение испускали ужасное, погибельное для всего живого.
Павсаний говорит, когда Тесей только задумал жениться на критской царевне Федре, то, не желая, чтобы в случае, если у него родятся дети, Ипполит был под их властью или чтобы он царствовал вместо них, он отсылает его на долгие годы к Питфею, чтобы тот воспитал его и, чтобы он потом, после смерти прадеда, царствовал законно в Трезене, где все его знают с рождения.
166. Ипполит не чтит Афродиту [75]
Однажды, когда Ипполит с несколькими охотниками подошёл ко дворцу Питфея на трезенской площади, где слева от его пышного чертога стояла статуя Афродиты, а справа – ксоан Артемиды, произошло незаметное глазу, как будто непримечательное событие, но повлиявшее на всю его жизнь и ее прекратившее.
При появлении Ипполита из дому вышло несколько рабов, в том числе и старый раб, в прошлом его воспитатель. Шествие направилось к статуе Артемиды, и Ипполит, тряхнув длинными как у женщины пепельными волосами, разделенными посередине и свисавшими до лопаток, радостно закричал:
– О, восславьте гимном, друзья, безбрачную дочь Лето и Зевса, прекрасную Артемиду, из богов самую лучшую, приносящую нам с вами всегда только радость!
Охотники тут же остановились и начали весело возглашать:
– Дева-охотница, радуйся! Многоименная вечно юная Зевсова дочь, великая лучница, дева, светоч людям несущая! Чадо матери образцовой Лето, нет в мире тебя прекраснее. О Артемида, нам нет богов и богинь милее тебя. Девственно чистая, как брат лучезарная, ты самая лучшая в мире!
Когда охотники украшали алтарь Артемиды свежими полевыми цветами Ипполит, окружил подножье статуи большой цветочной гирляндой и почтительно молвил:
– Прими этот большой венок, царица полных дичи лесов и гор крутоглавых: там, на нетронутом лугу, где до меня ничья нога не ступала, ни человека, ни домашней скотины, я для тебя цветы эти сорвал. Там только старательных пчел кружится хоровод средь девственных цветов, которые росою чистейшей по утрам покрывает сама Стыдливость вместе с розоперстой Зарей. И лишь тому, кто сам стыдлив и чист простой бесхитростной душой, срывать цветы там свежие дано. Один горжусь я этим даром – быть всегда с тобою, дыханьем с тобой меняться свежим, тебе внимать, даже тогда, когда уста твои прекрасные безмолвны.
Тут к Ипполиту подходит старый раб, воспитатель его бывший, без шапки, с посохом в руке иссохшей. Он долго смотрит с укоризной и потом ему сурово молвит:
– Царевич юный, внемли мне!.. Мы с тобой давно знакомы, и ты знаешь, что для меня лишь боги господа, и потому я буду правду говорить, хоть ты мне царь, а я твой раб… Если ты готов принять совет во благо от меня сейчас, как было часто раньше, то слушай. Закон есть общий: кто сух душой надменной, всем ненавистен. А ты вон с той богиней, которой все в мире подвластно и которая твой дом хранит, чрезмерно горд; я давно заметил, что ты к ней не подходишь никогда и на нее даже не смотришь, как будто ее здесь нет!
Строго старый раб сказал, рукой костлявой указывая на статую Киприды. Ипполит в ответ одной лишь серебристой головой слегка ксоану Афродиты поклонился и, не покинув статуи другой богини, некогда не знавшей ложа мужчины, гордо сказал:
– Я чту и Киприду, но только издали, по-своему, как чистый. Богиня, которую все больше любят ночью, совсем мне не мила. Как и людей одних мы больше любим, других меньше, иных не любим вовсе, так и с богами – не всех мы чтим и любим одинаково.
Старый раб поджал губы и, помолчав, сокрушенно покачал головой, потом страдальчески улыбаясь бесцветными старческими губами, посмотрел на Ипполита и ему промолвил с расстановкой:
– Тебе видней, ты скоро будешь царь, а для меня – лишь был бы счастлив ты, мой милый мальчик.
Ипполит попросил своих спутников почистить кобылиц и после обеда приготовить их ему для поездки, а старому рабу с легкой улыбкой пожелал много радостей с Кипридой и ушел во дворец.
Старый раб тяжко вздохнул, низко поклонился ксоану Афродиты и, положив посох на землю, воздел к ней руки и стал молится истово:
– С молитвою, смиренной к тебе, я обращаюсь, Владычица великая Киприда. Не гневайся и снизойди ты к безрассудной юности с ее кичливым сердцем. Забудь те дерзкие слова, что юный Ипполит, не думая, сказал. Ведь мудрая ты, как Афина, великодушная и милоулыбчивая. О богиня великая, с чистой душой призываю тебя милость явить юному Ипполиту, ведь знаешь сама ты, как легко в заблуждения неопытная юность впадает.
167. Афродита замышляет кару Ипполиту [75]
Афродита не вняла мольбе старого раба Ипполита и не простила юного царевича. Из всех один в Трезене Тесеев сын, надменный Ипполит, могучею рожденный Амазонкой и благостным Питфеем воскормленный, ее не почитал, как Артемиду. Глядя вслед Ипполиту, Киприда прошептала:
– Во мне ней нет зависти к вечно юной Артемиде, но за прегрешения перед Любовью гордеца я обязана сурово покарать.
Сузив свои влажно-мерцающие фиалковые глаза в узкие щели черных гнутых ресниц, богиня красоты и любви с грозной улыбкой стала говорить своему милому сердцу:
– Полна земля молвой тысячеустой обо мне, и ярок в небесах мой дивный блеск, и сколько есть людей под солнцем и под луной от Понта до Атлантовых пределов, все власть мою приемлют кротко, и их лелею я. Однако, если предо мной гордиться кто задумает, тот счастья в жизни не познает никогда. Таков уж род бессмертный мой, дары и почитанье от людей сердцу моему отрадны, а гордыня человеков наполняет меня справедливым гневом, и подтвержденье этих слов я скоро здесь явлю. Во всем Трезене лишь один спесивый Ипполит меня не чтит и в сонмах дивных тем меня позорит. От радостей любви бежит он, как от напасти, и меж богов нет никого ему милее Артемиды, которая гордится непомерно своим никчемным целомудрием… С ней неразлучен он и днями целыми готов охотиться. Что ж, я не завидую нисколько Звероубийце-Стреловержице, и мне нет никакого дела до тех, кто ее любит. Но в чем передо мной действительно виновен Ипполит, за то гордец сполна ответит… А то, что моим чарам он не доступен, совсем не значит, что не настигнет его моя кара. Когда чертог покинет он Питфея, чтоб Элевсина таинства узреть, в Афинах его увидит мачеха, блистающая родом Гелия. Уж, если Пасифаю, супругу Миноса, заставила я полюбить быка безумно, то дочь его влюбить в красавца Ипполита будет совсем просто. Мой сын прекрасный Эрот своею стрелкой с загнутым зазубренным крючком воспламенит ей сердце пылко. Влюбленная, она скалу Паллады с той стороны, что смотрит на Трезен, моим святилищем украсит, и храм ее тоскующей любви прослывет "святыней Ипполита". Когда ж Тесей, чтобы себя очистить от скверны пролитой им крови Паллантидов, в изгнание из Аттики с женой сюда, в Трезен, приедет на целый год – несчастная, мечты любовные со стонами мешая, здесь от жала Эрота сохнуть молча станет. Из челяди никто о ее тайне знает не будет. Только преступной страсти не суждено будет угаснуть без следа. Тесей узнает обо всем и сына проклянет, и нам враждебный Ипполит будет убит его проклятьем, ведь царь пучин чадолюбивый, недаром же по воле старой Мойры Тесею три желанья посулил исполнить. Потом Тесей узнает, что сына погубил напрасно. Что ж так ему и надо, его я тоже ненавижу за то, что предал он любовь и Ариадну отдал Дионису, не противясь. При этом суждено погибнуть и Федре, что будет во всем послушна мне. Что ж, пусть погибнет! Мне лучше, чтобы и она погибла, чем, ее спасая, мне сердца, месть лаская, вдоволь не насытить. И потом она ведь внучка Гелия, которого давно я не люблю за то, что он, все сверху видя, разболтал Гефесту, в тот время моему супругу о моей измене с Аресом и тем обрек меня не только на позор, но и на посмешище среди насельников Олимпа.
Афродита не стала медлить и тут же призвала сына златокрылого. Когда Эрот примчался и стал нежиться на ее коленях, богиня выдавила слезинку из фиалковых глаз и сладко стала его заклинать устами, влажно блестевшими, как лепестки нежнейшей розы:
– Мой резвый ребенок, тебе все в этом мире подвластно. Узами любви материнской, нежными ранами твоих кипарисовых стрел, факела твоего ожогами сладкими, призываю тебя отомстить за слезы своей родительницы, которую надменный Ипполит знать не желает! Ему совсем я немила! Полной мерой воздать дерзкому Ипполиту, и тебе не удастся, должно быть, слишком он кичится непогрешимой своей чистотой. Так пусть не он влюбился в супругу родителя Федру, а она, узрев своего пасынка, неистовой страстью зажжётся и безумно будет его до самой смерти любить!
Бог идалийский крылатый, обвив шаловливыми материнскую шею руками и, как всегда, поцелуев прося, громко смеялся и отвечал Афродите:
– Что свой мерцающий сердечными тайнами взор омрачаешь напрасно слезами? Все, что ты скажешь я исполнить готов, милая матерь. Если угодно тебе, то юноша этот, Ипполит, сын Тесея, жгучий огонь наш почует и его мачеху Федру безумно заставлю пасынка полюбить.
168. Эрот поражает Федру стрелой
Бог крылатый тут же взял оселок и кипарисовые подточил свои стрелы с острыми зазубренными крючками, потом тугой тетивой себя опоясал, приладил колчан золотой за плечами и во все оружье бурно взлетел. И вот уж он над солнечной пролетая Аттикой, стремительный полет свой замедляет и направляет его в Афины, где, проводя элевсинские мистерии, граждане готовились к процессии, которая заканчивалась в Элевсине, расположенном в 20 стадиях от Афин на мегарской границе. Эфебы сопровождали жрецов, доставлявших обратно в Элевсинское святилище то, что они привозили в афинский Элевсион, и среди этих эфебов был Ипполит.
На Агоре в Пестрой стое, расписанной знаменитыми живописцами, архонт-басилевс (верховный жрец Афин), уже принял одетых в пурпурное облачение двух главных элевсинских жрецов иерофанта (знающий будущее) и дадуха (факелоносец), олицетворявшего поиски Деметрой любимой дочери Коры, ставшей после замужества Персефоной. Посвященные уже собирались под портиками храма Элевсиниона. Тут они должны были выслушать заявление иерофанта, который объявлял об установленных условиях для допущения в мистерии.
Потом все направились к берегу вечно шумящего моря, чтобы совершить там омовение. Мисты омылись в прибрежных волнах сами и искупали символизировавших плодородие поросят, которых затем принесли в жертву благой богине в Элевсинионе. И вот Мисты, украшенные миртовыми венками, радостно запели и стали дружно выкрикивать имя божества. Процессия вышла из Элевсиниона, размеренно прошла через Агору и Керамик, останавливаясь у храмов и алтарей, чтобы совершить предписанные ритуалы. Среди участников этой процессии Эрот зоркими своими глазами узрел Ипполита и Федру.
Бог идалийский, оставаясь невидимым всем, на прозрачных, как у стрекозы, крыльях к юноше, одетому в девственно чистые белые одежды, быстро слетает и, когда тот на Федру глядит, пронзает его сердце своей стрелкой кипарисовой с изоострым крючком-наконечником. Пепельная голова Ипполита была украшена венком из свежих цветов, смуглые щеки его рдели стыдливым огнем. Юноша, как и прозорливая ожидала Киприда, к женской красоте мачехи совсем безучастным остался. Его мать амазонка всю свою жизнь до встречи с Тесеем знать мужчин не желала – юный Ипполит не желал знать женщин. Он твёрдо намеревался быть «чистым» служителем такой же чистой девы-охотницы Артемиды, никогда не знавшей брачного ложа.
Между тем, по-прежнему невидимый никому Эрот свой бурный полет к Федре быстро направил. Бог любви дождался, когда Федра взглянет на Ипполита, идущего в белых одеждах невдалеке от нее, и тут же поразил ее своей пламенеющей стрелкой с загнутым наточенным острием в самое сердце. Словно сверкающий молнией северный ветер Борей в душу критянки Эрот проник до самого дна. В тот момент, когда сладостно-горькое жало любви ей в сердце впилось, царица вздрогнула сильно, как от рокового удара и чуть не упала. Так быстро и мощно, с первого взгляда, разгорелось дикое пламя от факела крошки – бога и вспыхнула любовная страсть и отчаянное безумие в ее прекрасных очах. Увидев это, Эрот довольный с хохотом, резво взмыл в небо и умчался в лазурную высь.
Мачеха смотрела на пасынка, как будто первый раз его видела и не могла оторваться и губы ее, как завороженные, беззвучно шептали:
– Что-то странное со мной сейчас происходит. Кажется, в его внешности ничего нет особенного, хотя он высокий и стройный, плечи широкие, талия тонкая. Слышала я, как некоторые называли лицо его худощавое надменно угрюмым, мне же оно кажется мужественным и прекрасным, особенно красив его волевой раздвоенный подбородок. А волосы его?! – Как у Феба – длинные, волнистые, только пепельно-серебристого цвета, они чудесны природной своей красотой, видно, что они с гребнем совсем не знакомы, но ведь вреден мужской красоте тщательный слишком уход. Как и облик суровый, пышных волос беспорядок и легкие пыли следы на прекрасной коже очень пристали ему! А глаза его – такие синие, как бездонное летнее небо, в них видится вся чудесная его душа!
Федра не была невинной девушкой, она знала, что такое любовь. Поняв мгновенно, что она влюбилась в сына своего мужа, царственная критянка ужаснулась и решила изо всех сил бороться с греховной любовью.
Овидий в «Песнях любви» поет, что борьба с Эротом лишь разжигает пламя любви. Спокойно к любви относившись, человек облегчает свой груз. Мучит сильнее Любовь и свирепей терзает мятежных и страстных, нежели тех, кто спокойно, безропотно готов любовное рабство свое выносить.