Сергей Быльцов
Тесей
34. Персей договаривается с Кефеем об освобождении Андромеды [138]
Вскоре быстрокрылый летун, победивший Горгон, узрел чернокожих племена эфиопов и Кефеевы царские долы. Немилосердный Аммон, почитавшийся в Ливии и Египте, как царь и бог, неповинную там Андромеду за спесивый материнский язык в то время жестокому подверг наказанью.
По свидетельству Еврипида, Софокла и многих других древних авторов Кассиопея, жена царя эфиопов Кефея, высокомерно похвалялась тем, что она и ее дочь Андромеда превосходят красотой Нереид среброногих.
В наказание за непомерную спесь и гордыню царь морей Посейдон посылает на царство Кефея морское чудовище, которое стало в море топить корабли и пожирать людей и домашних животных в прибрежных городах и поселках. Бог Аммон возвестил:
– Эфиопы и другие чернокожие жители Ливии, избавление вас от бедствия наступит тогда, когда дочь Кассиопеи спесивой, юная Андромеда будет привязанной к скале на берегу моря отдана морскому чудовищу, которого вы называете китом.
Жители Эфиопии заставили тогда Кефея сделать это, и он, горько рыдая, сам привязал свою дочь к скале.
Только лишь привязанной за обе руки к гранитной скале обнаженную деву Персей свысока увидал, так сразу решил, что это раскрашенный камень, несмотря на то что ей ветер трепал прекрасные черные волосы и по нежным щекам струились горячие соленые слезы.
В это время над Персеем неслышно на крыльях прозрачных пролетал Эрот, шаловливый Афродиты ребенок кудрявый. Рог его лука чуть слышно заскрипел, тетива на миг загудела, и кипарисовая прянула стрелка остроконечная, жадная до очередной добычи. Тут же огнем безотчетным вдруг Персей загорелся и стал недвижим, ибо понял, что не раскрашенный камень пред ним, а прекрасная дева. Андромеды несравненной красою плененный, чуть не забыл ударять он по воздуху взмахами крыльев на подошвах амвросиальных. Только лишь приземлился Персей рядом с прикованной к скале Андромедой, как только и смог вымолвить, ее красотой еще больше вблизи пораженный:
– Цепей не таких ты достойна, прекраснейшая дева, но лишь поистине тех, что горячих любовников вяжут и ведут к брачному ложу. Мне ты ответь и открой свое и земли твоей имя и расскажи почему ты одна на скале и в оковах!
Дева, увидев рядом с собой красивого юношу, так застыдилась своей наготы, что даже забыла о плачевном своем положении. Все ее заплаканное лицо покрылась удушливой краской стыда, очей она не смела поднять. Долго девичий стыд ей мешал говорить, хоть очень хотелось ответить. То с языка слова у нее пытались сорваться, то обратно в прекрасной груди исчезали, и чуть полноватые розовые губы, даже в горе прелестные, оставались беззвучны. Благочестиво воспитанная дева молчала, не смея с мужчиною речь завести, тем более что она была совсем голая. Она стыдливо скрыла бы даже руками лоно и похожие на яблоки груди, и лицо, когда бы руки были свободны и она не была бы в крепких оковах. Все, что сделать могла Андромеда, – наполнить молчаливо слезами в печали еще более прекрасные очи.
Однако Персей был настойчив, и тогда, чтоб ему не могло показаться, будто она какую-то скрывает вину и свое, и родины имя, Андромеда на вопросы его отвечает правдиво и про мать, которая на красоту свою уповала, рассказывать начинает. Обо всем она помянуть не успела, как грозно воды вдруг вокруг зашумели, и вот, из бездны морской показавшись, выступило чудовище, широко зыбь необъятной грудью своей покрывая.
Вскрикнула от жуткого страха прикованная к скале дева. Завопил на берегу отец Андромеды Кефей с плачущей матерью Кассиопеей рядом – оба несчастные пребывали в горе ужасном.
Персей же, вспомнил, что он бесправный здесь чужестранец, да и на острове Сериф он с незамужней матерью проживает, как нищий. Поэтому прежде, чем в опасное сраженье с чудовищем вступить, он предусмотрительно крикнул царю и царице:
– Для слез впереди у вас будет времени много, но время для помощи дочери дано Судьбой вам короткое. Если я, Персей, сын Зевса и девы, плодоносным наполненной златом, победитель Горгоны, морское это чудовище истреблю, то могу я быть уверен, что, как зятя меня вы потом предпочтете? Доблестью прекрасной Андромеде и вам я послужу, но она после подвига, если живым я останусь, моей должна стать – вот мое непременное вам условье!
Кефей и Кассиопея тут же, перебивая друг друга, стали кричать, что принимают его все условия, – кто бы стал колебаться? Взмолились мать и отец и Персею пообещали не только дочь Андромеду, но вдобавок еще и немалое приданое – все эфиопское царство.
35. Персей освобождает Андромеду [138]
В это время, словно огромный корабль, вперед окованным пущенный носом, гребцов вспотевшими движимый руками, исполинский морской зверь, шевеля мощными плавниками, словно широченными веслами, из воды показался. Вскоре он, высокие волны погнав налегающей грудью, настолько был уже близок от скал, насколько пращой балеарской кинутый может свинец, крутясь, пролететь над землей.
Юноша, в этот же миг от земли оттолкнувшись ногами, обутыми в подошвы крылатые, ввысь полетел, к облакам. Сначала Персей хотел вытащить из сумки ужасную голову Медусы-Горгоны, но побоялся, что вместе с чудовищем и Андромеда окаменеет.
Хотя Нонн Панополитанский поет, что Персей все же тварь прикончил морскую!
Все звери пучины каменели от одного взгляда Горгоны!
Между тем, едва на морскую поверхность мужа откинулась тень, как на нее чудовище бросилось в неистовой злобе. Как Громовержца орел, усмотревший на поле пустынном змея, что солнцу свою синеватую спину подставил, сзади хватает его и, чтоб уст не успел обратить он хищных, вонзает в хребет чешуйчатый жадные когти. – Так, пространство своим прорезав быстрым полетом, спину чудовища сжал Инахид и рычащему зверю в правое вставил плечо свой меч, искривленный до самой рукояти. Тяжкою раной той уязвленный, взвивается в воздух зверь, потом под тяжестью тела уходит в зыбкие волны, то опять кидается словно свирепый вепрь, что стаей собак устрашен, вокруг лающих громко.
Смертельных укусов чудовища и ударов его хвоста Персей на быстрых крылах избегает: все, что открыто – хребет с наростами раковин полых, ребра с обоих боков и место, где хвост, утончаясь, рыбьим становится, – он поражает мечом серповидным из седого железа. Воду потоком меж тем вперемежку с багряною кровью могучий зверь извергает. Но все больше тяжелеют намокшие крылья, и уж не смеет Персей довериться долее набухшим крыльям прежде резвых плесниц. Герой видит скалу, которая самой вершиной встала из тихой воды, но скрывается вся при волненье, и, об утес опершись и держась за вершину рукою, трижды, четырежды он пронзает утробу морского дракона. Чудовище испускает оглушительный крик перед смертью и, наконец, подыхает.
Рукоплесканье и радость наполнили берег и в небе атрии блаженных богов, построенные им Гефестом, хоть на ноги хилым, но очень искусным. Веселятся душой и приветствуют зятя с Кассиопеей Кефей, называют его от смерти избавителем оба, царского своего дома надежной опорой.
Герой, отдышавшись, с трудом подлетает на намокших плесницах и освобождает деву от оков, разрубив их мечом своим серповидным. Шагом свободным Андромеда с избавителем рядом пошла – причина его тяжких трудов и награда! Но, вспомнив, что она совсем голая, дева застыдилась и попросила Персея, не оглядываясь, идти впереди, а она пойдет сзади пока ей не дадут хоть какую-нибудь одежду.
Гигин в «Астрономии» говорит, что Персей не получил от Андромеды ни малейшего знака благосклонности за спасение, ведь ни ее отец Кефей, ни мать Кассиопея не могли заставить ее покинуть родителей и отечество и последовать за Персеем. Впрочем, об этих событиях Еврипид написал замечательную трагедию под соименным названием.
Согласно «Повествованиям» Конана, у Кефея была дочь чрезвычайной красоты, Андромеда, которой предстояло вступить в брак с неким финикийцем, или с братом Кефея – Финеем. После долгих размышлений, кому из них отдать предпочтение, Кефей останови выбор на финикийце, но, стараясь избежать ссоры с братом, оставил это в тайне. Андромеда была похищена с пустынного острова, где по обыкновению совершала жертвоприношения Афродите. Финикиец похитил ее, воспользовавшись удачей на корабле, называвшемся «Кит». Андромеда, похищенная без ведома отца, предалась плачу, громко взывая о помощи. Персей, сын Данаи, проплывавший мимо, увидел страдающую девушку и, проникшись к ней состраданием и любовью, разрушил корабль, тот самый «Кит», напав на него с такой яростью, что один перебил их всех, окаменевших перед лицом смерти, от ужаса. Поэтому-то эллины и придумали миф о чудовище и о превращении в камень при виде головы Горгоны. Взяв в жены Андромеду, Персей отплыл с ней в Элладу, где стал царствовать, поселившись в Аргосе.
36. Морские кораллы и новые небесные звезды
Овидий в «Метаморфозах» поет, как Персей, воды зачерпнув, омывает геройские руки в заливе, и чтобы жесткий песок не тер головы змееносной, вниз настилает листвы и в воде произросшие тростинки и возлагает на них главу Форкиды Медусы. Каждый росток молодой с еще не скудеющим соком, впитав яд чудовища, мгновенно становится камнем; стебли его и листва обретают нежданную крепость. Нимфы морские, дивясь, испытывают чудесное дело тотчас на многих стеблях, – и сами, того достигая, рады, и вот семена все обильнее в воду бросают. Из этих семян появились морские кораллы. Так и осталось досель у кораллов природное свойство: только их воздух коснись – и сразу становятся они тверды; что было в море лозой, в воздухе над водою становится камнем.
Согласно «Астрономии» Гигина, самого Кефея древние также причислили к созвездию, чтобы весь их царский род (Кефей, Кассиопея и Андромеда) соединился на небосклоне навечно. Кассиопея была помещена среди созвездий, сидя на троне. Но ее нечестие послужило причиной того, что она, поскольку небосвод вращается, представляется взору так, словно она совершает движение вниз головой.
Говорят, что Андромеда была помешена среди созвездий по милости Афины и вследствие доблести Персея, который спас ее от смерти, когда ее отдали морскому чудовищу. Это морское чудовище по причине своей непомерной величины тоже было помещено на небосклон в виде созвездия Кита.
Эратосфен говорит, что Афина взяла Андромеду на небо за то, что, спасенная Персеем, она не пожелала остаться ни с отцом, ни с матерью, но предпочла добровольно отправиться вместе с ним в Аргос, выказав тем самым немалое благородство и смелость. Якобы так пишет в посвященной ей драме Еврипид.
Конечно, Зевс не забыл и о сыне – за великую доблесть и славу, и за то, что он родился от весьма необычного союза, герой был вознесен на небо в виде созвездия Персея. Однако все это произойдет по предначертанию никогда не дремлющей Мойры Лахесис еще очень нескоро, а пока, как ею же было выткано в седой пряже столетий, состоялась свадьба Персея и Андромеды.
37. Свадьба Персея и Андромеды [138]
Чтобы брак Персея и Андромеды был вполне законным, согласно древней традиции, свадьбе должно было предшествовать обручение, и Кефей торжественно дочь обручил. Затем жених взял невесту из круга подруг и увел в дом родственницы, которая приняла ее и приготовила брачную комнату. И немедля, тотчас Андромеду – достойную награду за подвиг великий – Персей без приданого взял. Ведь очень похожа и стройным телом, и прекрасным лицом на богинь она вечноживущих. После кратких тайных сношений доблестного жениха с красавицей – невестой брак торжественно объявили и стали праздновать пышную свадьбу.
Трем божествам Персей три алтаря устроил из дерна: левый, Гермесу, без меча которого было бы не одолеть ни Медусу-Горгону, ни морское чудовище, правый – воинственной деве, без щита которой он мог бы обратиться в камень, а средний Зевсу, без которого не было бы ни Гермеса, ни Афины, ни самого Персея. Афине белую заклали телицу, богу, родившемуся с крылами на голове и ногах, – тучного тельца, а наивысшему из богов – огромного белого быка круторогого!
Потрясают сладкоистомный Эрот с божеством брачной песни Гименеем, обладавшим сердцем нежным и тонким, светочи свадьбы, огни благовоньем насыщены щедро, с кровель цветов плетеницы висят, и лиры, флейты и песни повсюду звучат, – счастливые знаки веселья. Гименей в шафрановом плаще, увенчанный венком из боярышника, незримо присутствует на каждой свадьбе, освещая факелом жизненную дорогу новобрачным и желая, чтобы она была счастливой долгой.
В доме распахнуты все половины дверные, и настежь Атрий открыт золотой, и на царский, в прекрасном убранстве, пышно устроенный пир царская знать прибывает. С трапезой кончив, когда дарами щедрого Вакха возбудились умы, о нравах тех мест и народах спрашивать начали Персея, – про дух их мужей и обычаи. Потом кто-то громко воскликнул:
– Теперь, о храбрейший, молви, Персей, каким ты приемом, какою доблестью мог отрубить главу той, чей взор в камень всех обращает? Только расскажи все подробно.
И тогда не спеша, окинув всех своим взглядом, как всегда, спокойным, серьезным и твердым, в котором светилось спокойная уверенность в себе и врожденное благородство, гордо повествует Персей:
– Есть под холодным Атлантом место одно, там обитают тройничные сестры, Морского Старика Форкиса и Кето-Пучины дочери, глаз же, как и зуб, один им служит, всем общий. С виду страшные эти старухи, похожие то на дряхлых лебедей с облезлыми крыльями, то на морщинистых девушек с волосами седыми, но страху я не поддался и к ним незаметно подкрался, что было не трудно, ведь глаз у них был только один. Когда одна их Грай глаз передавала сестре, очередь которой настала быть зрячей, я тихонько руку подсунул свою и овладел тем особенным глазом. Правда, некоторые говорят, что глаз и зуб я взял безо всякого труда, когда они все трое крепко спали. Это говорят те, кто там не был, любят у нас некоторые доблестных героев принижать славу… Потом, взяв у Форкид особый заплечный мешок из особой серебряной ткани, с золотыми кистями я узнал у них кратчайшую дорогу к нимфам стигийским и глаз с зубом за это им, согласно уговору, отдал. Стигийские нимфы Левка и Минта, восхищенные моей доблестью и бесстрашием, одолжили мне крылатые подошвы, на которых я, подобно Гермесу, с дуновением ветра и над землей беспредельной, и над водою смог проноситься, разрезая воздух со свистом. Дальше над скалами с их страшным лесом трескучим пролетел я к дому Горгон. Там вокруг я увидел людей и животных подобья, тех самых, что окаменели, едва посмотрели ужасной Медусе в глаза. Потом в данном Афиной щите, что на левой руке, отраженным медью впервые узрел ужасающий красотой образ Медусы. Тяжким пользуясь сном, и ее и гадюк охватившим, голову с шеи сорвал ударом кривого меча я, и тут Пегас быстрокрылый с братом его Хрисаором с мечом золотым родились из пролитой матерью крови. Потом, благодаря могучему ветру Борею, я смог улететь от чудовищных сестер Медусы, страшных Горгон, кинувшихся за мной в погоню, чтоб растерзать за сестру. Борей швырнул их в волны и обдал холодом так, что кожистые крылья у них льда тонким слоем покрылись и лететь долго они не смогли. После я был у Атланта и по внушению вещей Ткачихи Лахесис превратил его в скалистую гору, чтоб стал он навечно надежной каменной подпоркой для купола неба. И вот, наконец, я прилетел в Эфиопию к вам, а что здесь случилось все знают.
Скромно потупив глаза, замолчал Персей и сделал это скорей, чем того ожидали. И задал некто, один из вельмож, вопрос: из сестер трех почему же волосы только у двух перемешаны змеями были? Гость же в ответ так молвил:
– Раз ты вопросил о достойном рассказа, дела причину тебе изложу. Мойра Лахесис предоставила сестрам Горгонам выбрать свободно меж красотой и бессмертием. Две сестры выбрали вечную жизнь и стали чудовищами с клыками и змеями вместо волос. Медуса же выбрала короткую жизнь, но, чтоб ее прожить очень красивой. Красотою блистая, многих Медуса женихов завидным была упованьем. В ней же всего остального стократ прекраснее были волосы. Говорят, за ее волосы, ей завидовали даже богини Олимпа, и вскоре ее изнасиловал прямо на алтаре в храме Афины Царь зыбей, и Зевсова дщерь отвернулась при этом, эгидой скрыв целомудренный лик. Чтоб грех осквернения храма не остался без кары и, чтоб предначертание Мойр не нарушить, в гидр ужасных волосы Медусы обратятся и станут, как у сестер после ее смерти. Когда я вытаскивал голову Медусы, чтоб показать исполину Атланту, я брал ее за волосы и чувствовал, что некоторые ее туго сплетенные косы уже превратились в маленьких змеек, и пока они не превратились в ужасных змей я должен отдать голову мудрой Афине, что она поместила ее на эгиду…
Чтобы покончить с вопросами Кефей подал знак музыкантам, и начались танцы и пение. Особенно часто звучала под звуки флейт свадебная песнь, которую пел сын Терпсихоры от лучезарного Музагета Гименей. Прекрасный юноша с женственным ликом и нежной душой пел и плакал о быстротечности человеческой жизни, о мимолетности прекрасной поры юности, увядании красоты и потери молодоженами телесной и душевной невинности.
38. Персей наказывает женихов Андромеды [138]
Персей слушал брачную песнь Гименея и любовался чистой красотой Андромеды, дышавшей юною свежестью и мечтал поскорее остаться с ней наедине на брачном ложе сразу после того, как молодежь разбросает перед ее домом орехи. Толпой шумящей сени царские наполнились, и вдруг крик раздался, но не тот, которым обычно свадебный праздник гремит, но кровавого боя предвестник! Дикий крик этот, брачный пир, превративший сразу в смятенье, можно бы с морем сравнить, сначала спокойным, чьи воды, яростно вдруг налетев, вмиг взволнуют свирепые мощные ветры.
Брат Кефея чернобородый Финей, зачинатель сражения дерзкий, ясень упругий копья с медным концом неистово потрясая, громогласно вопил:
– Я вовремя здесь появился! За похищенье своей невесты законный отмститель! Ныне ни крылья, привязанные к ногам, ни Зевс, обратившийся в ливень из злата, тебя уже не спасут! Прямо сейчас, чужестранец несчастный, с тобой я расправлюсь за твою нечестивость!
И метнуть уж копье Финей замахнулся, но крикнул Кефей с гневным упреком:
– Что ты делаешь? Что за мысли безумные тебя толкают на преступление, брат? Благодарность такую ль заслугам стольким должно воздать? То брачный твой дар за спасение девы? Ведь не Персей у тебя ее отнял, – коль в истину вникнешь, – но приговор Нереид, суровый Аммон рогоносный, чудище бездны морской, что нежданно из волн приходило жрать любимую утробу мою. Не спаси этот герой вовремя деву, ей бы уже не жить. Для нее ты требуешь, жестокосердый, гибели вновь, чтобы скорбью моей самому веселиться? Не удовольствован ты, что ее при тебе оковали. Ты же, – и дядя ее и жених, – никак тогда не помог ей! А теперь прискорбно тебе, что спасенье ей пришло от другого, что невеста твоя ускользнула из рук? Коль ее столь ценной считаешь, сам бы деву забрал на скале, где ее мне против воли по решенью народа пришлось приковать! Ныне тому, кто забрал, чрез кого моя старость не сира, дай получить, что заслужено им справедливо и моим обещано словом. Он ведь, пойми, не тебе предпочтен, но погибели верной.
Сначала Финей промолчал, только скрипнув зубами, но потом, злобно вращая глазами, то на брата посмотрит, то Персея, не зная и сам, на того ли напасть, на другого ль. Наконец, копье, напряженное силой, приданной гневом ему, метнул он в Персея, но промахнулся. Сын Зевса ответным ударом грудь прободал бы врага, когда бы Финей не укрылся за алтарем и – позор! – был на пользу алтарь негодяю. Вместо Финея по воле богини случая Тюхе Персей копьем поражает кого-то другого.
Многие эфиопы были не довольны происходящим и больше всего тем, что невесту отдают чужестранцу, что древние нарушало обычаи. Гневом неукротимым загорелась толпа многолюдная, и все кидать начали в Персея копья. Иные нашлись, возглашавшие громко, что с зятем должен пасть и царствующий Кефей. Персей стоял рядом с Кефеем и бился как лев, кровью врагов, орошая, скамейки и столы пированья. Юный герой без устали и копья бросал, и тугую тетиву натягивал гнутого лука, и мечом серповидным рубил, и даже случайно попавшим в руки крепким поленом, что дымилось на алтаре, вражеских лиц дробил вдребезги кости.
Однако врагов, опьяненных всюду лившейся кровью, живых оставалось все время намного больше, чем мертвых. Много людей в зал для пиров с улицы с криком ворвались. Во что бы то ни стало с чужеземцем – героем покончить было стремленье у всех эфиопов. Ополчились ряды отовсюду единодушно, вражда на заслугу и честь ополчилась, забыв о том, что на свете есть справедливость! Богобоязненный тесть и теща с женой молодою тщетно стоят за Персея, наполняя лишь воплями сени, их оружия звук и поверженных стон заглушают.
Бог Амон веревку могучей вражды, всем ужасной, на стороне эфиопов простер, – прочную, крепкую, многим бойцам поломавшую руки и ноги. Вот неистовая Энио кровью обильной оскверненные заливает пенаты и вновь замешать поспешает сраженье. Тут окружают Персея сотни вооруженных мужей и впереди них с пеной на черной бороде брат Кефея Финей. Летят, словно хлопья снега в пургу, многочисленные копья и стрелы над пиршественными столами, но пока мимо Персея.
Тут герой понял, что, если он не истребит сразу всех, кто не справедливо на него ополчился, то тут же рано иль поздно обязательно будет убит, и не мать предаст его мертвое тело с плачем огню, а эфиопские собаки будут в поле зубами терзать его тело. Он прижался спиной к камню огромной колонны, обезопасив свой тыл и, уяснив, что пасть неизбежно должна перед множеством врагов его доблесть, мрачно промолвил:
– Что ж, раз сама жутколикая богиня Ананка меня к тому принуждает, помощи я буду искать у врага! Отверните же в сторону лица скорее, те меж вас, кто смерти мне не желает!
И быстро вытащив из сумки ужасную голову Медусы – Горгоны, он ее приподнял, чтоб видели издали многие, и тот, кто увидел ее ужасающий взор, тут же застыл изваяньем неподвижным из камня. Однако другие из-за их каменных спин истошно орали:
– От малодушия вы, а совсем не от мощи Горгоны остолбенели! Накинемся на него товарищи разом, совместно. Наземь повергнем и убьем юнца-чужестранца вместе с его чародейным оружьем!
Но и они, лик Горгоны узрев, словно остолбенев, в камень тотчас обратились. Оставшийся в живых один лишь Финей пожалел, наконец, о неправедной битве. Только что ж делать ему? Он лишь каменные образы разные видит, он и своих узнает и, по имени каждого клича, помощи просит; не веря себе, касается ближних тел, – но остывают они, становясь каменными изваяниями. Тогда отвернулся Финей, чтоб только голову Медусы – Горгоны не видеть и так, жестами умоляя, в стороны руки простер, полную изъявляя покорность, и просительно молвил:
– Ты побеждаешь, Персей, так отврати это чудище, в камень все обращающий лик Медусы. О, отврати, я умоляю! Не злоба к тебе, не царствовать жажда к брани подвигли меня: за невесту любимую я начал сражение. Теперь признаю, что право жениться заслугами ты приобрел, а я – простым ожиданьем. Не уступил, – и очень теперь сожалею. Из всего, о храбрейший, мою лишь бессмертную душу ты мне уступи, да будет твоим все остальное!
И говорившему так врагу, Персей, глядя на него спокойно, серьезно и твердо, язвительно отвечает:
– Что, о Финей боязливый, дать, тебе ныне могу, – и дар то не малый для труса! – Дам, и ты страх свой откинь. Не обижу тебя я ни железом, ни медью. Наоборот, тебя на века, как памятник некий, потомкам оставлю. Будешь всегда на виду ты в доме у нашего тестя, чтобы супругу мою утешал давно нареченного образ!
Молвив такие слова, Персей Форкиды ужасную голову быстро понес к тому месту, куда был Финей лицом обращен трепетавшим от страха. И, между тем, как глаза от лика Медусы отвернуть он безуспешно сначала пытался, все ж не сумел, и шея окоченела его, и в камень слеза затвердела, но умоляющий лик и уста боязливые в камне видны досель, о пощаде мольба и покорности знаки.