Предусмотрительный Тесей не допустил, чтобы беспорядочные толпы переселенцев, устремившиеся в Афины, вызвали в государстве неприемлемое смешение и расстройство. Он впервые выделил среди афинских граждан три основных сословия: благородных, землевладельцев и ремесленников.
Именно Тесею приписывается введение древнейшего строя афинской общины, разделение ее населения на аттических аристократов – эвпатридов (тех, кто более других достоин своей отчизны), геоморов (земледельцев) и демиургов (ремесленников). На самом деле демиурги, которые были значительно многочисленнее, чем все остальные, служили не только ремесленниками, но прорицателями, врачами, вестниками – глашатаями, ковровщиками, скульпторами и кондитерами.
Тесей благородным эвпатридам так заявил:
– Вам предоставляется право занимать высшие государственные должности, а также учить законам другие сословия и толковать установления божеские и человеческие. Только вы благородные имеете право давать советы царям, имеющим божественное происхождение.
На народном собрании афинян Тесей так сказал всем гражданам:
– В целом все три главных афинских сословия справедливо уравниваются между собой: немногочисленные благородные – эвпатриды превосходят всех прочих врожденным достоинством; земледельцы – геоморы – самым необходимым для всех трудом, и потому они являются основной опорой государству; ремесленники-демиурги – своей разнообразной деятельностью и подавляющей численностью.
Геоморы были мелкими земледельцами, крупные же земельные наделы были сосредоточены в руках родовой аристократии. В зависимость от эвпатридов попадало все больше мелких свободных земельных собственников, так росла долговая кабала, служившая одним из источников рабства. Наряду с рабами и свободными по рождению в Афинах существовали метэки – свободные граждане из иностранцев и отпущенных на свободу рабов, они были лишены некоторых политических и экономических прав в отличие от свободных полноправных граждан. В шестнадцатый день месяца гекатомбеона Тесей справил Метэкии (или Синойкии).
Тесей стал первым царем, образовавшим демократическое содружество, и поэтому Гомер в «Каталоге кораблей» только одних афинян называет «народом».
Однако Павсаний говорит, что среди народа существует общераспространенное мнение, будто Тесей передал все руководство делами народу, и что, начиная с этого времени, Афины стали демократией, пока Писистрат не восстал и не сделался тираном, выдвинутым плебеями (простой народ) для защиты их интересов. Некоторые, правда, не верят в правдивость этой истории. Рассказывается и многое другое, неверное, среди народа людьми, не очень сведущими в истории, которые все, что они в дни детства слышали в хорах и в трагедиях, считают за истину. Говорится это, в частности и относительно Тесея; на самом деле он и сам царствовал, и впоследствии, после того как умер царь Менесфей, возглавивший поход афинян против Трои, потомки Тесея до четвертого колена сохраняли за собой царскую власть.
Таким образом, Тесей еще не установил настоящую демократию в Афинах, но он, оставаясь царем, заложил демократические основы царского правления. Демократия должна была пройти в своем развитии различные фазы и ступени.
Многие говорят, что Тесей стал первым афинским царем, который начал чеканить монету, он выбивал на ней изображение быка, что объяснялось по-разному. Некоторые видели в бычьей голове на монете побежденного Тесеем Минотавра или Миносова полководца Тавра. Другие считали, что на монете изображен Марафонский бык, либо своеобразный совет согражданам больше заниматься земледелием и животноводством. Благодаря этим монетам, бывшим долгое время в ходу, говорят, пошли выражения «стоимость в сто быков», «стоимость в десять быков».
Тесей, как афинский царь, сыграл важную роль в драматичных событиях, развернувшихся в Фивах вокруг знаменитого рокоборца сына фиванского царя Лая и Иокасты Эдипа. Эдип был праправнуком героя Кадма и богини согласия Гармонии, дочери Ареса и Афродиты.
Говорят, первый супруг легкомысленной богини красоты и любви олимпийский искусник Гефест за измену любимой жены проклял всех ее потомков и изготовил дивное с виду ожерелье, пропитанное этим проклятьем. Ожерелье, получившее название Ожерелья Гармонии обрекало на несчастье всех женских потомков Гармонии, которая была единственной дочерью неверной супруги божественного кузнеца.
Внук Кадма и Гармонии Лай и его троюродная племянница Иокаста, несмотря на предупреждение оракула, по непререкаемой воле Мойры Лахесис становятся супругами и родителями Эдипа. Эдип, получив предупреждение Пифии, о том, что он убьет отца и женится на матери, пытается бороться с Роком, но именно из-за этой борьбы по неведению все же совершает то, от чего всеми силами пытался уйти. Думая, что его родители коринфский царь Полиб и его супруга Меропа, в доме которых он был воспитан, Эдип решает не возвращаться из Дельф, где он узнал оракул, в Коринф. По дороге в Фивы он встречает царственного старика в колеснице и в ссоре, случайно посохом убивает его. Вскоре Эдип избавляет Фивы от страшного порождения Ехидны и Тифона певицы ужасов Сфинкс (душительница). Незадолго до этого Креонт, сын Менекея и брат жены Лая Иокасты, узнавший о смерти Лая, приказал объявить по всей Греции, что фиванский трон и рука царицы будут наградой тому, кто освободит город от чудовищной крылатой певицы, душившей людей в львиных объятьях. В результате Эдип по неведению женится на матери, становится отцом своим братьям Полинику и Этеоклу, и сестрам Исмене и Антигоне. Узнав через много лет во время ужасного мора, насланного богами на Фивы, страшную истину, Иокаста кончает жизнь в петле, а Эдип в отчаянье себя ослепляет иглою пряжки золотой, чтобы не видеть больше тех ужасов, что вынес он, – и тех, что сам свершил.
Некоторые рассказывают, что Эдип не только ослепил себя, но и оскопил. Душа Эдипа огнем раскаянья пылала и сладостно ему хотелось, чтобы его слепого забили бы камнями насмерть, но люди волею его пренебрегли сначала. Граждане и Креонт, отныне ставший стражем всей земли фиванской, не решались изгнать Эдипа, ожидая решенья его судьбы дальнейшей богами, царящими в небе широком.
Когда же оба сына Эдипа Полиник и Этеокл возмужали, они предпочли отцу престол и скипетр, царственную власть, и он бездомным стал скитальцем, слепым нищим. И Эдип проклял сыновей.
Изгнанный из родного города слепой Эдип в сопровождении дочери Антигоны после нищенских скитаний, чтобы, согласно оракулу, обрести вечный покой в роще Эриний приходит в афинский пригород Колон. Там он рассказал местным жителям свою трагическую историю, и те стали гнать его из священной рощи:
– Прочь чужестранец удались! Край наш немедленно покинь! Чтобы на праведный наш город бед ненароком не навлечь!
Когда по зову стражей явился афинский царь Тесей, Эдип обратился к нему с мольбой, на что царь ему ответил, безмерно сострадая:
– Сын Лая несчастный, совсем ты должен о несбыточном просить, чтобы твоей я просьбы не уважил. Ведь и я, как ты, тоже не в отцовском дому был воспитан и больше, чем другие, на чужбине подвигов, мне неминуемой гибелью грозивших, совершил. Я от такого странника, как ты, надменно не отвернусь, просьбы не уважив, но, напротив, от бед любых тебя постараюсь избавить. Ведь и так ты настрадался в своей жизни чрезмерно из-за того, что тебе уже при рождении Мойры столь ужасную долю соткали. Тебе не надо больше мучиться, ведь, что Рок таинственный определит – то смертным не ужасно. Но чем же я тебе могу помочь?
– Тебе свое измученное тело, как дар, несу. Оно убого только с виду, но знаю я оракул, что более в нем пользы, чем красы. Однако знай: ждет тебя немалая борьба. Креонт и сыновья мои хотят забрать к себе меня насильно.
– Зачем они тебя зовут сейчас вернуться, когда недавно изгнали сами?
– Их принуждает голос божества, гласящий, что этот край им гибелью грозит.
– Что ж помешает дружбе между нами?
– К тебе сегодня благосклонны Фивы, но время бесконечное без счета ночей и дней родит в своем теченье, и, рано ль, поздно ль, давнюю приязнь сразит копье из-за пустого слова. Тогда мой прах, в сырой могиле спящий, напьется, хладный, их горячей крови, коль Зевса волю правдиво молвил Феб. Но говорить сейчас не должно нам об этой тайне. Дозволь не продолжать. Будь верен слову – и никогда не скажешь про Эдипа, что он напрасно принят был тобой. А коль не так, – обманут я богами!
Тесей, хоть был еще годами молод, но в жизни многое изведал. Он не поверил, что Эдип, наказанный богами, после смерти власть обретя и силу, будет ему полезен, однако он ответил осторожно:
– Кто ж благосклонностью такого мужа пренебрежет? Нет, милости твоей я не отвергну, у нас в стране тебя я поселю. Коль здесь приятно гостю, я пришлю охрану, и никто мне вопреки не уведет тебя отсюда. Я ухожу, чтоб жертву Посейдону принести, но, именем моим хранимый, здесь ты ни в чем не пострадаешь.
Новый правитель Фив Креонт узнает оракул, согласно которому, местность, где упокоится прах Эдипа, будет одарена богами благополучием народа и всяческой удачей. Он является в Афины в сопровождении вооруженной свиты и, схватив Эдипа с дочерями Исменой и Антигоной, чтобы силой увести их в Фивы, говорит, злорадства не скрывая:
– Вот и без обоих живых посохов своих остался ты… Коль хочешь, восставай на родину, на близких, чей наказ сейчас я выполняю, хоть и царь над ними, но пусть, по-твоему, все будет! Только знаю: поймешь потом, что ныне, как и прежде, вредишь себе ты необдуманно, с близкими враждуя и гневом оскверняя весь свой век!
Тут прибежал запыхавшийся Тесей, узнавший о явившемся в его страну Креонте:
– Что за крики? Что за смятение вокруг? Что вынудило меня прервать святую жертву и прекратить быков закланье повелителю морей, покровителю Колона? Говорите, знать желаю, для чего сюда поспешно мне пришлось бежать, не чуя ног?
Афинскому царю Эдип ответил благодарно:
– О милый мой! Эгеид я узнаю твой голос. Сейчас здесь тяжкую обиду я претерпел. Креонт за мной явился… и не добившись своего, я слышу, он уходит, отняв моих любимых дочерей!
Тесей, окинув властным взором все кругом, громко крикнул воинам своей охраны:
– Бегите быстро к алтарям, где я прервал моленья, и созывайте весь народ. Передайте конным мой приказ, чтоб они помчались во весь дух туда, где две пересеклись дороги, перехватить похищенных девиц, чтоб мне не стать посмешищем дерзкому пришельцу… Креонту передайте, что из моей не выйдет он страны живым, пока девиц обеих не поставит предо мною.
Добавил царь афинский своим слугам грозно. Когда же окруженного афинской стражей Креонта привели, Тесей строго ему сказал:
– Ты наглым поведением своим опозорил свою страну и весь свой род. Явившись в город, чтущий правосудье, не знающий деяний беззаконных, ты пренебрег уставом независимого государства и вел себя, как варвар и захватчик, схватив, кого желал!.. Тебя не похвалили бы и в Фивах, узнав, что ты мое и божеское грабил и бедных, умоляющих угнал насильно!
Сурово так сказал Тесей, а Креонт оправдываться хитроумно стал:
– Я был уверен, что Эдип – отцеубийца, муж, изобличенный в браке нечестивом с матерью своей, так оскверненный, не будет принят здесь. Уверен был – вот и решил забрать преступника и, чтобы он сам со мной пошел взял дочерей его. Я вправе был так поступить.
Эдип не удержался и с горечью сказал:
– Бесстыдный человек! Убийством, браком, нищетой моей ты укорял меня, – а я невинен! Сам посуди: коль предсказали боги отцу погибнуть от своих детей, – что ж обвинять меня? Все предрешилось по предначертанью Рока, когда отец еще отцом мне не был, еще и мать меня не зачала! Но если я, родившись по воле непреложной Мойры себе на горе, повздоривши со стариком, убил его, не зная сам, что он отец мой, ужель меня корить за грех невольный? Тебе не стыдно заставлять меня о браке с матерью, сестрой твоею, вслух говорить? О, горе, горе! Но я не знал, не знала и она…Потом – позор! – детей мне принесла… так я попал в беду, ведомый бессмертными богами и Судьбой Могучей. Одно лишь знаю: ты по доброй воле меня язвишь, а грех мой был невольным, и против воли речь о нем сейчас веду.
Креонт, улыбнувшись криво, раздумывал не долго и сквозь зубы медленно ответил:
– Ах, как ты ловок на словах, стал нечестивец! По – твоему выходит, что боги всемогущие заставили тебя свершить все преступленья, а ты невинен как младенец. Благочестивый человек, узнав от бога, что он убьет отца и женится на матери, вернулся бы из Дельф к тем, кого родителями считал он и, все им рассказав, от них узнал бы, что он им совсем не сын родной. А ты, зная оракул, стал драться с незнакомыми людьми, которые тебе в отцы годятся. А после?! Как мог жениться ты на незнакомой женщине не первой молодости, которая в матери тебе годится, прекрасно зная от богов, что ложе матери тебе делить придется?! И потом – все это случилось после того, как тебе сказали, что ты не сын Полиба и Меропы, что ты приемыш и найденыш…
Увидев, как от слов Креонта весь содрогается слепой Эдип, Тесей повелительно взмахнул рукой:
– Довольно демагогии и слов, вводящих в заблуждение: виновники спешат, а мы, от них страдающие, медлим. Ты сам укажешь мне, Креонт, где спрятал дочерей Эдипа. А если – нет и убегут с добычею злодеи, – горя мало, погоня на конях все равно настигнет их, а ты за дерзкое самоуправство ответишь мне, ведь ты здесь никто, у нас ты бесправный чужестранец.
Тесей повелительно взял под руку Креонта, и они в сопровождении афинских стражников уходят. Вскоре довольный Тесей возвратился к Эдипу и не один – вместе с Исменой и Антигоной.
Прошло немного дней и вот однажды в раскатах непрерывных, в блеске молний, бросаемых необоримой дланью, Эдип увидел себе знаменья от бессмертных, что близится его конец и, призвав Тесея, с благодарностью ему сказал:
– Узнай же, сын Эгея, что избавит от скорби и упадка город твой. Мой прах успокоенный, надежнее крепких щитов, во много слоев обитых кожей воловьей, и многих копий от врагов он защитит страну твою. Пусть это будет тайною от всех, свято храни ее. Когда же подойдешь к пределу жизни, тайну эту передай наследнику, – да будет так и впредь. И никогда твой город не разрушат драконовы потомки.
Лицо Эдипа просветлело, и он добавил тихо:
– Теперь я понуждаем волей божества, найду свою священную могилу, где телу моему назначено Судьбой лежать.
Эдип пошел без провожатых, – напротив, сам показывал Тесею и дочерям, любимым путь. Когда же подошел к крутому спуску, где медные ступени в глубь земли ведут, остановился на распутье. Там он сел, и смрадные свои одежды сбросил, и, кликнув дочерей, велел достать воды – омыться и для возлияний. Они пошли на видный издалека благой Деметры холм, блюстительницы всходов. Потом, как он желал, его омыли и в белое одели, по обряду.
Когда же все свершили до конца и просиял сын Лая радостью, внезапно загремел подземный Зевс, и обе девы затрепетали, как тонкие тростинки на ветру. И, припав к коленам родителя, горькими слезами сестры залились, в грудь стали бить себя, одежды раздирая на себе и завопили. А когда примолкли стоны и перестал звучать их скорбный вопль, настала в мире гробовая тишина, которая звенела как музыка небесных сфер. И некий голос торжественно позвал Эдипа, и волосы у всех зашевелились, все стояли в страхе. И многократно, ясно бог тут воззвал:
– Эдип, Эдип, что медлишь ты идти напрасно? И так уже ты запоздал намного!
И, услыхав призывный голос бога, он подозвал царя Тесея. Тот приблизился, и старец молвил:
– Милый! В знак верности моим дай руку детям. Вы, дети, также. Поклянись, что их ты не оставишь и всечасно будешь о благе их заботиться, как друг.
Тот обещал. Тогда, детей не видя, он, руки протянув, в последний раз коснулся лиц их и молвил:
– Дети, будьте всегда тверды духом, сейчас же отсюда удалитесь, не просите о том, что видеть и внимать не должно. Скорее же! Пусть лишь Тесей по праву останется при мне и знает все.
Так он сказал. И, выслушав его, в слезах послушно девушки ушли. И лишь немного удалившись, назад оборотились вновь – и видят: уж нет его на месте том, один стоит герой Тесей.
Рассказывают, что царь афинский рукою заслонил глаза свои, как будто некий ужас возник пред ним, невыносимый зренью смертного. Тесей, к земле склонившись, и к горнему Олимпу, где блаженствуют боги, единую молитву обратил. Но как Эдип скончался, рассказать никто не может – лишь один герой Тесей.
Некоторые говорят, что ни огненная молния богов его не похищала, ни от моря вдруг вставший черный вихрь крыльев Танатоса его не уносил. Присутствовал ли там Гермес, посланец быстрокрылый богов бессмертных, которого все называли Психопомпом (проводник душ)? Иль каменные недра перед ним Земля сама приветливо разверзла? Они говорят, что без стенаний, горести и мук пропал с солнечного лика земли Эдип, всех более из смертных достойный изумленья.
Другие говорят, что Тесей видел, как чернокрылый Танатос отсек своим мечом огромным седую прядь волос Эдипа, из тела бренного исторгнул душу и вихрем черным к Реке умчался. А перед этим афинский царь, якобы, видел еще юную деву с весами золотыми, ножницами из адаманта и солнечными часами, которыми она потрясала, как бы указывая Эдипу и Танатосу, что момент его смерти давно уж настал. Будто бы это была сама юная обликом Мойра Атропа, прозванная Неизбежной…
В последующие несколько лет после смерти Эдипа между двумя его сыновьями возникла смертельная распря из-за фиванского трона. Этеокл, после года правления, не освободил, согласно уговору царствовать поочередно по году, фиванский престол брату. Полиник, женившийся на дочери аргосского царя Адраста, убедил тестя возглавить поход Семерых против Фив. Когда четверо из семерых героев пали под фиванскими стенами, проклятые отцом братья в роковом поединке убили друг друга.
Опять занявший фиванский престол Креонт запретил хоронить Полиника и других павших в сражении аргосских героев.
И вот к Элевсинскому храму благой богини Деметры, на высоких ступенях которого в золототканной царской одежде стояла бывшая трезенская царевна Эфра, а теперь еще и мать царя набиравших силу Афин, пришли обезумившие от горя вдовы и матери – старухи. В знак мольбы они трясущимися руками протягивали к Эфре оливковые ветви с намотанной на них белой шерстью.
Единственный из участвовавших в походе Семерых героев оставшийся в живых Адраст, придя в Афины, припал к алтарю Элея, бога Жалости и Милосердия и, положив на него ветвь молящего о защите, стал просить о помощи в погребении мертвых. Не получив ответа, он вместе с матерями погибших воинов пришел к храму Деметры и лег, лицом зарывшись прямо в землю, прикрыв голову сверху темным плащом.
Старухи в это время обнимали и целовали колени афинской царице, слезно умоляя ее помочь им:
– Царица ты тоже мать и потому должна нас понять. Известному во всей Элладе справедливостью своему сыну, великому афинскому герою, вели нас спасти: мертвых детей, царица, пусть нам вернет новый царь Фив! Несчастье прибило нас к этим ступеням. Правда с нами, и мы, как мать, умоляем тебя помочь сыновей наших несчастных останки в могилы сложить и похоронить согласно обряду.
Тут появился Тесей с небольшой свитой. Увидев окруженного отроками лежащего вниз лицом человека, Тесей спросил, кто там распростерт и о чем он молит. Адраст вскочил и с готовностью сам быстро стал говорить:
– Аргосского Адраста видишь ты, Эгея знаменитый сын. Ты, конечно, слышал, царь, про мой пагубный поход на Фивы. Шестеро из семерых возглавлявших отряды героев погибли по предначертанью Могучей Судьбы, которой не может избегнуть ни один земнородный муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится. Я возвратить мне их трупы просил, но дорвавшийся до власти Креонт, опьяненный успехом, надменно посольство мое отклонил. Теперь лишь на тебя надежда осталась… Царь! Только ты один можешь вызволить из нечестивого плена тела погибших в сраженье аргосские героев!
Тесей поморщился, глядя неодобрительно на Адраста и сказал ему с явным неудовольствием:
– Я, конечно, слышал о вашем походе Семерых. Что я могу сказать? – Отважный дух, но ум не крепкий тобой руководил, Адраст, ведь знал прекрасно ты от шурина Амфиарая оракул, что все герои, возглавлявшие поход семи отрядов, должны будут погибнуть под стенами фиванскими, за исключением тебя. И, кроме шести героев, там погибло еще немало воинов, желавших быстро достичь блестящей громкой славы.
– О лучший вождь Эллады, царь Афин, мне совестно, Тесей, перед тобой склонять свои седины и колени охватывать, моля, твои… Я виновен… Но будь же милостив, Тесей, как Зевс велит и к сердцу прими великодушно мой печальный жребий. Афины, знаю, сочувствуют несчастью Аргоса, но состраданья недостаточно. Ты можешь сделать больше, ведь несмотря на молодость, ты доблестен уже, и подвиги великие твои известны всем в Элладе. Помоги только похоронить тела погибших, которые нам взять не разрешают.
– Есть люди, которые гордыне ослепить рассудок свой дают, и потому умней богов себя считают. И ты из них, Адраст. Ты дочерей за чужестранцев выдал, оракулу послушный; значит, ты в богов-то верил, если даже чистый не побоялся дом свой запятнать, внеся в него грехи чужие. Но кто Судьбу с преступными связал, будь даже сердцем чист, суда богов тот трепещи! Когда ты начинал войну, и речь гадателей угрозой над Аргосом звучала, о Мойре и богах подумал ли ты, царь? Не ты ли в бездну мрака сам увлек свои войска и знаменитых шестерых героев? Бог не знает ни снисхождения, ни милосердия, ему понятна и мила лишь справедливость, а ты о ней подумал? Ведь не фиванцы же пришли с войной к аргосским стенам! И что теперь, неужто мне в союз военный вступать с тобою? Ведь просто так, по моей просьбе, Креонт надменный и мне трупы героев ваших не отдаст… Так, что, раз ты затеял поход на Фивы, так сам же и сноси его последствия, не избегая взора Дике. Мы ж, афиняне здесь не при чем.
Адраст, говорят, славился своим красноречием, однако на этот раз ему не удавалось склонить на свою сторону царя Афин. Аргосский царь скорбно поджал губы и, сдерживая скупо слезы, тихо промолвил:
– Не хочешь ты нам помочь, Тесей… увы, что ж тут поделать! Спорить с тобой у мня нет никакого права, да и тщетно это… Идемте ж прочь, вы, матери и вдовы… Блестящую листву оливковых ветвей своих оставьте на ступенях алтаря. Призываю в свидетели богов я. Землю-мать в свидетели беру, Деметры факел призываю, Солнца свет, что были моленья наши сделаны, но оказались бесполезны.