Сергей Быльцов
Тесей
101. Тесей прощается с Эгеем перед битвой с Марафонским быком
Узнав, что Тесей хочет собственноручно поймать убившего многих людей быка, боязливый Эгей не на шутку встревожился и настоятельно стал советовать сыну:
– Милый сын, ты могучий герой, но все же не надо тебе в одиночку пытаться убить этого особенного быка. Говорят, он, хоть статью красивый, но совсем бешеный нравом. Это чудовище настоящее и уже немало людей он драгоценной жизни лишил, проткнув острыми рогами своими и затоптав копытами крепкими. Возьми побольше воинов сильных и охотников опытных и пусть они убьют его стрелами и копьями, а ты руководи ими с безопасного расстояния. Ведь ты сын царя, престола наследник, а не какой-то пастух иль охотник! Если ты по молодости забываешь о горе, которое ты своей преждевременной смертью причинишь отцу престарелому, то ты, как наследник, должен думать о государстве!
Тесей слушал родителя с чуть искривленной улыбкой на тонких губах и язвительно думал:
– Так я и не понял – о чем он сейчас больше переживает – о возможной моей смерти от рогов и копыт быка Марафонского или от причинения мной ему горя возможной безвременной смертью? Чадолюбив или самолюбив этот мой недавно обретенный родитель? Или больше всего его, как царя, волнует благополучие народа и государства? Интересно, чтобы сказали благочестивые люди, узнав мои мысли? – Что я черствый душой человек и сын нечестивый? Ведь отца должно у нас больше всех почитать, чуть ли не как бога… А я вот все думаю – почему за много лет он даже не удосужился узнать родился ли у него сын и, если – да, то как живет?.. Конечно, воспитанием ребенка должна заниматься мать, но как мне живого отца всегда не хватало! Хотя бы просто знать, что он рядом и любит меня…
Сын повертел головой, словно так избавляясь от ненужных мыслей, и, погладив пальцами высокий свой лоб, обратился к родителю:
– Нет отец. Нынче лучше ты меня не проси невозможное сделать. Этого быка Геракл поймал и живым Эврисфею доставил, мне же надо его просто убить. Если я один не смогу это сделать, то зря люди меня героем считают!
Так твёрдо ответил Тесей тоном, не допускающим возражений, однако Эгей все-таки возразил:
– Ох, Тесей! Не приучен ты родителей опытных слушаться. Так же не ведаешь ты, как легко в заблуждения буйная юность впадает: ум молодой опрометчив, короток рассудок незрелый. Ну подумай, что будет, если он тебя убьет иль покалечит… Ну, хоть меня пожалей, ведь не перенесу я, если с тобою несчастье случится.
– Значит, все-таки больше всего он жалеет себя. Боится, что не перенесет, если долгожданного наследника вдруг лишится, ведь государству может быть хорошо только, если им управлять будет Эгей или на худой конец Эгеид.
Так язвительно подумал опять Тесей и вслух с едкой насмешкой сказал:
– Не случится, а, если случится – будешь жить, как 17 лет жил до моего появленья в Афинах. Ведь ты – царь, а не какой-то пастух иль охотник. И потом, может, Медея с наследником Медом вернется, ведь до моего появленья в Афинах, вы с ней, говорят, жили счастливо…
В водянистых глазах царя появились и застыли две крупных слезинки, и он, как бы с трудом проглотив ком в горле, сказал не своим слабым старческим голосом:
– Сынок. Нельзя быть с отцом жестоким таким.
Тесей поморщился недовольный собой. Он быстро подошёл к отцу и обнял его на прощание, но сделал это так быстро, что тот не успел, как ему хотелось, с чадолюбивым чувством обняться. Юноша не хотел затягивать прощание и быстро выбежал из дворца, благо меч и палица, да еще нож на икре под коленом были всегда при нем.
102. Тесей у Гекалы
Когда Тесей оказался на Марафонской равнине, Краса небес, податель света благостный, уж все небесное пространство объехал в квадриге огненной и омыл под зардевшимися океанскими струями своих пылающих коней, дневной ездой измученных.
Тесей, торопясь, не взял ни подстилки, ни теплой одежды, он был в одной короткой тунике без рукавов, на плечах загнутой вдвое и накинутым сверху куском льняной ткани. Опасаясь ночной прохлады, он вознамерился было насобирать сухих палок, чтобы развести костер, но приметил невдалеке огонек.
Подойдя ближе, юноша увидел несколько небогатых домов, а ближе всего – бедную хижину из потемневших от времени растрескавшихся бревен, в которой была покосившаяся дверь и одно – единственное оконце, свет из которого ему дорогу сюда указал. Двор вокруг хижины простирался и был защищен частоколом забора из веток кустов и тонких жердинок. Еще не стемнело, и Тесей увидел, что двор чисто ухожен, растут яблони, оливы и груши, земля меж ними выровнена, трава скошена.
Тесей решил не стучать палкой в ветхий забор и крикнул, есть ли хозяева в доме. Дверь тут же открылась и на перекошенном низком крылечке возникла благостного вида старушка. Она неожиданно резво подбежала к калитке и, открыв засов, приятным голосом пригласила Тесея:
– Возрадуйся путник! Юноша, милый, следуй за мною, под кров мой. Хоть мой дом не богатый, но все ж лучше в нем ночь провести, чем в продуваемом поле темном, сыром и прохладном.
Светло и радостно стало у Тесея на сердце от того, что незнакомый человек, без всякой корысти радушно так его принимает, и ласково он промолвил:
– Пусть Зевс и другие бессмертные боги, хозяйка гостеприимная, дадут тебе все, что ты только желаешь, но больше всего здоровья и долгих лет за то, что ты к незнакомцам такая благожелательная.
Старушка оказалась словоохотливой: пока закрывала калитку и шли по двору она узнала, как Тесея зовут и зачем он оказался на Марафонской равнине, и сама не забыла представиться, сказав, что она Гекала, а маленькой родители ее называли Гекаленой.
В доме старушка быстро придвинула Тесею отполированную временем скамейку, предлагая гостю отдохнуть с дороги, пока она ужин сготовит. Гекала быстро развела угли, под серым тлевшие пеплом и поставила подогревать тушеные овощи, в которые бросила ножку копченой куры, которую много дней берегла, подвешенной к низкому потолку. Пока подогревалось горячее блюдо старушка дала гостю теплую воду, чтобы в ней его утомленные ноги с дороги могли отдохнуть. Растрескавшуюся, но чистую крышку небольшого стола хозяйка вытерла пахучею мятой и положила из корзины несколько яблок, груш и олив.
Все время, пока готовилось кушанье и потом, когда Тесей ел с большим аппетитом, Гекала говорила с ним ласково, называла его уменьшительным именем, какого он и не знал. Когда же юноша съел почти все, оставив лишь грушу и маслины, старушка ему сказала:
– Я твёрдо уверена, что ты, несмотря на свою молодость, выйдешь победителем из битвы с этим страшным быком, но все же, как ты уйдешь, я буду молиться Зевсу, чтобы он тебе легкую победу послал.
103. Прощание с Гекалой
Ночью Тесей спал очень плохо – он все время пытался представить завтрашний поединок с быком:
– Найти его будет не трудно, и он будет все время на меня нападать, а я буду отпрыгивать и мечом его поражать, пока не убью. Если богиня случая Тюхе будет вполне справедлива, то я пред быком не паду, заклейменный позором. Но не зря говорят, что судьбу часто подменяет игралище случая, и я могу оступиться или споткнуться в самый неподходящий момент…и потом, как – то не хочется его убивать, вот бы и мне, как Гераклу, суметь его без меча обуздать, но для этого силы моей, боюсь, будет мало… все же надо утром у Гекалы веревку на всякий случай спросить…
Как только Тесей начинал засыпать, его будили две вороны, рассевшиеся на яблоне под окном, которые время от времени громко и серьезно каркали, как будто что-то важное по – своему говорили. Разговор птиц затянулся, и юноша заснул лишь под самое утро, когда птицы замолкли – то ли улетели, то ли тоже заснули.
Только розоперстая Эос начали лить сладостный свет для людей земнородных и для бессмертных богов, обитающих в небе широком, как рано вставшая Гекала торжественно сказала:
– Я даю обет, если он невредимым останется, то я в жертву богам принесу своего петуха, и пусть кура, моя единственная подруга, тоже, как я, без супруга останется. Все равно недолго нам осталось с ней жить.
Тесей проснулся и очень быстро собрался в поход против быка. Он отказался даже от яблок и груш, которые предлагала Гекала, решив, что с пустым желудком намного удобней и безопасней сражаться. Не забыв взять у старушки нашедшуюся в ее скудном хозяйстве веревку, Тесей пожелал Гекале здоровья и решительно вышел из дома.
Отойдя на несколько шагов, юноша вдруг почувствовал острое желание обернуться и увидел, что старушка, застыла как изваяние на крыльце. Сирой Гекала стояла, оцепенев от страха за случайно встреченного чужеземца. Распущенных волос ей ветер не трепал, не было ни кровинки в помертвевших щеках; на лице ее скорбном недвижно слезы застыли в потухших очах; ничего в ней не осталось живого. Герой бросился к Гекале и обнял ее, как самого родного на земле человека. Пока они так стояли, прощаясь, Тесей впервые за несколько дней начисто забыл о быке, и вспомнил, лишь, когда Гекала с просветлёнными глазами его слегка к выходу подтолкнула, тихо промолвив:
– Иди, сынок, тебя ожидает великая слава.
На обратном пути, после того как Тесей проведет через весь город на веревке стреноженного Марафонского быка, а затем принесет его в жертву Аполлону-Дельфинию, он вновь зайдет в Гекале, но, увы, не застанет ее в живых. Опечаленный ее кончиной Тесей впервые за последние десять лет заплачет. Он сам выроет могилку и похоронит маленькое высохшее тело Гекалы, а жертвоприношение Зевсу, обещанное ею за его спасение, совершит тоже сам, принеся в жертву ее петуха и куру, чтоб без любимой хозяйки они не страдали. А еще через несколько лет по приказу царствовавшего Тесея будет установлен праздник Гекалесий, отмечаемый в Четырехградье (Союз Марафона, Трикоринфа, Энои и Пробалинфа).
Согласно Плутарху, окрестные демы все вместе справляли Гекалесии, принося жертвы Зевсу Гекальскому. Жители Четырехградья высоко чтили Гекалу, называя ее всегда уменьшительным именем, в память о том, что она, приютив Тесея, еще совсем юного и малоизвестного, по-старушечьи приветливо встретила его и тоже называла ласкательными именами. А так как перед битвой Гекала молилась за него Зевсу и дала обет, если Тесей останется невредим, принести богу жертву, но не дожила до его возвращения, она, по приказу Тесея, получила после смерти указанное выше воздаяние за свое искреннее радушие. Так рассказывает Филохор.
104. Бычьи игры
Тесей давно узнал о так называемых бычьих играх или плясках (называемых историками тавроката́псией), распространенных в то время среди греков и особенно – у критян и афинской молодежи. Они заключались в том, что не только юноши, но и девушки без оружия в удобной для прыжков одежде (или совсем без одежды) приближались к заранее разъяренному быку и с риском для жизни хватали его за рога. Мощный бык легко перекидывал их через себя, но они, благодаря акробатическим тренировкам, всегда ловко приземлялись на ноги или на руки членов своей команды позади него. В Трезене была только одна команда бычьих плясунов, но они были очень искусны. Посвятив немало дней тренировкам с этими плясунами в Трезене, Тесей уже подростком стал одним из самых ловких бычьих акробатов в Пелопоннесе.
Когда Тесей, простившись с Гекалой, явился на Марафонскую равнину, Гелиос – солнце, покинув прекрасный залив на самом крае земли, где его огненный чертог находился, уже поднялся на чистое небо, чтоб свет свой на тучную землю опять лить для бессмертных богов и людей, рожденных для смерти.
Тесей вскоре взмок от быстрого бега по высокой сочной траве в поисках прекрасного видом, но бешеного белого быка, которого прежде все звали Критским. Он так и не решил: просто убить ему быка, ставшего здесь называться Марафонским, или попробовать его, как Геракл, пленить, не хотелось ему без необходимости жизнью своей рисковать, но и свою славу по сравнению с Амфитрионидом он принижать не желал.
Наконец, юноша увидел быка. Это был действительно огромный бык белоснежного цвета с большущим подгрудком и мощными заостренными рогами, между которыми пролегла единственная черная полоска на могучем белом теле. Бык не видел Тесея, и вид его было вовсе не грозным, и взор его больших глаз не был ужасен; вполне мирным сейчас выглядел бык.
Глядя на могучее животное, Тесей вспомнил рассказы Питфея о том, как Зевс, приняв образ такого же белоснежного быка, похитил финикийскую царевну Европу, дочь Агенора и Телефассы. Дед рассказывал, как гладила Европа быка, изобильную пену руками с губ его мягких стирала и с ласкою тихой даже его целовала. Нежно бык мычал ей в ответ и перед Европой склонил он колена, ей в девичьи очи взирая, передние ноги согнул и скошенным взглядом указывал ей на свою широкую спину.
Бык тоже заметил Тесея, полусонные глаза его удивленно раскрылись и дико заблестели, наливаясь кровью, и буйство сразу в нем пробудилось. И вот уж глаза от прилившейся крови красными стали, шумно он засопел и начал передними копытами вспахивать землю. Тесей, так и не решив, что будет делать, взял в правую руку меч, а в левую – палицу и стал потихоньку к быку приближаться, сосредоточенно ожидая его нападенья. Ждать не долго пришлось, и вот уже неизвестно чем взбешённый бык, набирая скорость, словно, несущий смерть ураган, понесся на героя.
Тут Тесей понял, что сама необходимость принуждает его делать с быком, и он, чтобы не кинуться спасться бегом от чудовищного животного, сам себе быстро-быстро и громко стал говорить:
– Я много раз видел, как секирой убивают быков, и одного черного быка и сам однажды убил на жертвоприношении Посейдону. Но только теперь я понимаю, что убивать секирой можно только мирно стоящих быков, да и то не таких огромных. Этот разбушевавшийся бык – олицетворение дикой мощи и неистового бешенства. Даже, если я сумею ударить это чудовище палицей или мечом по шее иль голове, то едва ли убью, а вот он легко меня насквозь рогами проткнет или копытами насмерть затопчет.
В последний момент, когда Тесей встретился глазами со свирепым взглядом быка, в котором было только звериная злоба, он увидел промелькнувшего перед ним на крылатых ногах обнаженного Кайроса. Герой не стал и пытаться схватить Счастливый случай за прядь волос, свисавшую на лоб, он, не раздумывая вдруг бросил на землю и палицу, и меч и приготовился безоружным встретиться с быком. Как стрела, сорвавшаяся с тетивы, юноша бросился вперёд и схватился за огромные рога могучего животного. На несколько мгновений герой, казавшийся на огромной бычьей шее совсем маленьким мальчиком, и мощная громада быка, начавшего вспахивать землю, чтобы затормозить, словно, замерли. Бык выпрямил передние ноги и высоко вскинул морду, и Тесей, подброшенный в воздух, как птица, перелетел через него и, дважды перевернувшись в воздухе, упруго приземлился на ноги.
– Ай да, Тесей! Настоящий бычий плясун!
Крикнул, громко хлопнув в ладоши, юный герой.
105. Тесей укрощает Марафонского быка
Остановившийся полностью бык повернулся на месте неожиданно ловко для его огромного тела и, опустив смертоносные рога, снова яростно бросился на юношу. Тесей с неуловимой быстротой опять схватился за рога и, как мощной катапультой, вновь был подброшен быком в воздух. Так продолжалось много раз. Остановившийся полностью бык поворачивался на месте и, опустив смертоносные рога, раз за разом яростно бросался на юношу. Тесей с неуловимой быстротой каждый раз хватался за рога и, как мощной катапультой, подбрасывался быком в воздух.
Единственная одежда Тесея – набедренная повязка слетела с него после второго броска, а после десятого – пот с обнаженного тела лился ручьями; свалилась и веревка, обвязанная много раз вокруг тонкой талии юноши. Вся земля далеко вокруг героя была перепахана, словно целое стадо коров и быков тут бесновалось. Обезумевший бык взрывал копытами и рогами землю, то ревел, словно медведь или лев, то вдруг мычал, как корова, но все было напрасно – герой, как птица взлетал в воздух и всякий раз упруго приземлялся сзади животного на ноги.
И вот тяжело дышавший Тесей, стряхивая ладонями пот соленый с лица, чтобы хоть что-нибудь видеть, посмотрел на землю вокруг, изрытую, словно плугом и сам себе объявил:
– Не только бык, но я вконец весь измотан, надо теперь мне поездить на нем!
Он бесстрашно сзади запрыгнул на спину быка и, схватившись за рога, крепко сжал холку животного сильными коленями. Бык в неистовстве, помчалось огромными скачками по равнине, словно необъезженный конь, пытаясь скинуть седока. Много раз потное тело Тесея было в воздухе, но с рогов его руки невозможно было стряхнуть. И вот по тяжелому дыханию быка тоже обессиленный Тесей догадался, что схватке скоро конец. И действительно, бык совсем изнемог – такая огромная туша не могла долго бегать и прыгать подобно стройной лани или малому зайцу.
Бык вдруг, словно споткнулся, и медленно повалился на передние колени. Тесей понял, что сражение выиграл и, с трудом разжав руки, никак не желавшие рога выпускать, тоже упал на мягкую землю, рядом с быком, повалившимся на бок. Отдых был очень недолгим. Тесей услышал тяжелое сопение и почувствовал по сотрясенью земли, что бык пытается встать. Он тут же вскочил и бросился к веревке, видневшейся серым бугром на зеленой траве. Когда бык встал, Тесей из последних сил схватил его за рога и стал их выворачивать, пока, наконец, не повалил огромную бычью тушу на бок. Затем он стреножил лежавшего быка веревкой, как это сделал несколько лет назад могучий Геракл и повел его в Афины неспешно, ведь путь предстоял неблизкий.
Некоторые, как Каллимах, говорят, что Тесей прекрасного Марафонского быка с белоснежными боками показал афинянам, проведя через весь город, а затем принес в жертву Аполлону-Дельфинию.
Овидий поет, что и самые знатные люди, и совсем небогатый народ за искрометным вином, возбуждающим души, песни дружно запели:
– Тобой, великий Тесей восхищается не один Марафон, а все двенадцать общин – городов солнечной Аттики – что быка ты стреножил! Если героические заслуги твои и возраст захотим мы сравнить, то дел будет много больше, чем тебе лет. Пожеланья свои, о храбрейший, мы всенародно гласим, и за тебя испиваем мы полные кубки и чаши вина искрометного!
Всенародным был одобреньем Эгея дворец оглашен и мольбами желавших блага его сыну Тесею. Афиняне щедро почтили Тесея за бывшего Критского быка, а теперь Марафонского.
106. Смерть Андрогея
Некоторые, как основатель истории, как науки, Фукидид, говорят, что правнук Зевса Минос первым из эллинов создал мощный флот и, овладев большей частью Эгейского моря, изгнал промышлявших морским разбоем карийцев. Он так же достиг господства над Кикладскими островами (расположенные вокруг Делоса) и основал там колонии, причем посадил их правителями собственных сыновей. Минос женился на Пасифае, дочери Гелиоса и Персеиды, и та родила ему сыновей Девкалиона, Катрея, Андрогея и дочерей Ариадну и Федру. Кроме того, у Миноса было много незаконнорожденных детей.
Самый любимый сын Миноса Андрогей, прибыл на Панафинейские торжества в Афины, проводившиеся в честь великой покровительницы города, когда царем там совсем недавно стал Эгей. Открытие этих Панафиней, проведенных за год или за два до посещения Эгеем своего друга Питфея после получения оракула в Дельфах, началось, как обычно, с ночных танцев, музыкальных и театральных представлений и факельных шествий.
На второй день, перед началом гимнастических состязаний, было торжественное шествие афинян с Агоры на Акрополь, усеянный святилищами, с последующим жертвоприношением. На состязаниях произошло невероятное – сын Миноса Андрогей одолел всех атлетов. Все десять судей – агонотетов вручили ему венки из ветвей освящённой оливы и прекрасные глиняные кувшины – панафинейские амфоры, наполненные священным оливковым маслом.
Эгей, относительно недавно ставший афинским царем, очень обеспокоился тем, что победителем на самых крупных афинских играх стал не афинянин. Однако еще большую тревогу Эгея вызвало известие, что критский царевич подружился с его заклятыми врагами – сыновьями брата Палланта. Он отнесся к этой дружбе больше, чем с подозрением, очень он опасался, что Паллантиды с помощью набиравшего силу Крита лишат его царской власти, и поэтому по настоятельному совету одного пользовавшегося у него доверием эфора решился погубить Андрогея.
Некоторые говорят, что во время завершающей Панафинеи праздничной процессии, в которой участвовали не только граждане Афин, но и поражённые в правах жители города, один из метэков (переселенец) Андрогея убил. Во время праздничной суматохи сразу нескольким человекам показалось, что он толкнул Андрогея под панафинейский корабль – тяжелую повозку со жрецами и расшитым одеянием богини Афины цвета шафрана, которое для каждого празднества Панафиней ткали и шили женщины Аттики. На суде метэк опроверг все обвинения, заявив, что он никого специально под священную повозку не толкал, а, если он кого-то случайно толкнул, то этого даже не заметил, ведь в той сумятице все толкались. Вскоре после этого по настоянию царя, оправданный судом метэк, до народного голосования был внесен в список граждан, и Эгей собственноручно увенчал его оливковым венком за благожелательность к афинскому народу.
Другие говорят, что, когда Андрогей отправился на священный праздник в семивратные Фивы, у находящейся в Аттике Энои один местный житель из засады застрелил его из лука. Кто-то видел подлое это убийство и потребовал суда над этим автохтоном, и тогда на судилище тот сказал, что действовал по царскому приказу Эгея.
Узнав о гибели сына, Минос с небольшим войском прибыл на своих кораблях быстролетных в Афины и, стремясь обойтись без для всех ужасной войны, потребовал справедливого возмездия за убийство Андрогея. Однако Эгей это требование решительно отклонил, сказав, что его сына убили с целью грабежа неизвестные ему разбойники, ведь не мог же он признаться в заранее спланированном убийстве и сам себя покарать, как организатора преступления.
Тогда Минос объявил афинянам войну и, господствуя в то время на море, начал, как пират топить все попадающиеся афинские корабли, однако на суше с Афинами ничего поделать не мог. Тогда правнук Зевеса обратился к своему прадеду с мольбой, чтобы Афины справедливо поразили несчастья. Зевс, как главный охранник справедливости в мире, не мог оставить эту мольбу без внимания. Владыка Олимпа решил не откладывать кару, и вскоре сначала в Аттике, а потом и во всей Элладе началась страшная засуха, и весь урожай погиб. Правители самых крупных городов Греции, собравшись вместе в Дельфах, обратились к богу за советом – пророчеством, как избавиться от несчастья, и Пифия от имени Аполлона, возвещавшего волю Зевса, сурово изрекла:
– Зевс разгневался на всех вас за нечестивое убийство критского царевича Андрогея. Он наслал на вас ужасный голод и болезни, от которых вы избавитесь, лишь, отправившись к царю Эгины Эаку и попросив его вознести молитвы за вас, тогда кара для невиновных закончится.
Веление это было исполнено, и благочестивый Эак сотворил молитву Зевсу Всеэллинскому. Громовержец принял молитву и сильно дождил несколько дней везде, кроме Аттики, непосредственно виновной в смерти Андрогея. Засуха прекратилась по всей Элладе, сохранившись только в Афинах и близлежащих городах и поселках. На эту область с центром в Афинах обрушился еще более страшный мор, там не было не только дождей, но вокруг нее обмелели или совсем иссякли многие реки, озера и другие источники пресной воды.
Тогда безмерно страдающие афиняне снова кинулись в Дельфы и неотступно вопрошали бога, как же им тоже избавиться от ужасного несчастья, и Пифия, наконец, от имени Феба-Локсия провещала:
– О жители Аттики! Справедливый гнев небес только тогда успокоится и страшным бедствиям вашим наступит конец, когда вы умилостивите Миноса. Плывите на Крит и склоните его прекратить вражду к вам! Для этого вы должны выполнить все, чтоб он не потребовал.
Афинянам, чтобы всем не погибнуть от голода, пришлось повиноваться богу, когда Минос повелел им каждые девять лет, в конце Великого года, отправлять семь юношей и столько же девушек на Крит в качестве живой дани, для принесения в жертву за убитого Андрогея.
Повеление Миноса не было какой-то особенной жестокостью. Ведь в самих Афинах существовал такой закон: если афинянин был убит в другом государстве, то на его родственниках лежала священная обязанность отомстить за его смерть. Если это государство отказывалось выдать убийцу, то мститель имел законное право схватить любых трех его граждан. В Афинах был убит не простой критянин, а царевич, и Минос потребовал 14 афинских граждан за своего сына, поскольку Афины не выдавали своего царя Эгея, виновного в убийстве Андрогея.
Некоторые говорили, что афинские подростки на Крите обращались в рабство, их сажали под замок в крепости Лабиринте и потом приносили в жертву то ли какому-то подземному божеству, то ли чудовищному полубогу Минотавру, обитавшему в Лабиринте, который был сыном критской царицы Пасифая от мужа Миноса или Посейдона, принявшего образ дивного статью белого быка, прозванного впоследствии Критским, а потом Марафонским.
Как бы там ни было, но отослав на Крит 14 юных афинских граждан, жители Аттики избавились от самых страшных напастей. Не только повсеместно засуха прекратилась, но и на морских просторах Минос закончил войну с Афинами, прекратив топить их корабли. По истечении 9 лет послы Миноса вновь прибыли в Аттику на многовесельном корабле и опять безвозвратно увезли на Крит отобранных по жребию 14 юных афинян – семь юношей и столько же девушек.
Когда после убийства Андрогея минуло 18 лет с Крита в третий раз уже собирались посылать в Афины корабль за живой данью. В это время семнадцатилетний Тесей, недавно победивший Марафонского быка, заканчивал очередную войну с Паллантидами, которая на этот раз оказалась очень тяжелой.