Сергей Быльцов
Тесей
112. Страшная дань крови [189]
Годы летели. Каждые девять лет афиняне продолжали снаряжать суда на остров ста городов, на которых отправлялись в последний скорбный путь семь пар их сыновей и дочерей, чтобы исчезнуть навсегда ужасном Кносском Лабиринте.
Народ глухо роптал, обвиняя во всем царя Эгея. Хотя некоторые, согласно преданию, расставаясь с детьми, чтоб меньше мучиться и страдать, придумывали сами для себя, что доставленную на Крит афинскую молодежь, губил в Лабиринте не чудовищный Минотавр, а они сами себя губили, блуждая и не находя выхода. Лабиринт, якобы, был просто критской тюрьмой, в которой страшным было только то, что заключенные не могли найти выход из нее. Хоть, Минотавр, как сказано у Еврипида, был «Пород смешенье двух, урод чудовищный и быка, и мужа естество двоякое», но человеческим мясом он не питался, а юношам лишь следовало лучше путь в Лабиринте запоминать. Те из афинян, кто считал себя особенно хитроумным, предлагали отправляемым на Крит юношам и девушкам постоянно рукой стены касаться, тогда из любого лабиринта можно найти выход наружу. Возможно, это и так в случае плоского лабиринта, но Лабиринт Дедала был многоуровневым и в этом заключалась одна из его коварных особенностей.
По словам прилежного и крупнейшего из аттидографов Филохора, написавшего 17-ти книжную историю Афин, критяне тоже говорят, что Лабиринт был обыкновенной тюрьмой, где заключенным не делали ничего дурного и только караулили их, чтобы они не убежали, и что Минос устраивал гимнические состязания в память об Андрогее, а победителю давал в награду афинских подростков, до поры содержавшихся под стражею в Лабиринте. На первых состязаниях победил военачальник по имени Тавр, пользовавшийся тогда у Миноса величайшим доверием, человек грубого и дикого нрава, обходившийся с подростками высокомерно и жестоко.
Универсальный ученый и философ Аристотель в «Государственном устройстве Боттии» также совершенно ясно дает понять, что не верит, будто Минос лишал подростков жизни: они, полагает он, успевали состариться на Крите, неся рабскую службу. Некогда критяне, исполняя старинный обет, отправили в Дельфы своих первенцев, и среди посланных были потомки афинян. Однако переселенцы не смогли прокормиться на новом месте и сначала уехали за море, в Италию; они прожили некоторое время в Иапигии, а затем, возвратившись, обосновались во Фракии и получили имя боттийцев. Вот почему, заканчивает Аристотель, боттийские девушки во время жертвоприношений иногда припевают: «Пойдемте в Афины!».
В аттическом театре Миноса неизменно поносили и осыпали бранью, ему не помогли ни Гесиод, назвавший его «царственнейшим из государей», ни Гомер, говоривший, что он собеседовал с самим Кронионом. Однако эти прославленные поэты имели в виду рожденного Европой от Зевса Миноса Первого, бывшего царем-законодателем, справедливые установления которого и его брат судья Радамант соблюдает. Трагики же, выливали с проскения и скены целое море хулы и ославливали жестоким насильником и нечестивцем Миноса Второго, внука Миноса Первого.
113. Хитрость Тесея на жребии [189]
Итак, подоспел срок отсылать живую дань критскому чудовищу Минотавру в третий раз. Родителям, у которых были не достигнувшие брачного возраста дети, приходилось, сообразно жребию, расставаться с сыновьями или дочерями. При этом в кандидаты для безвозвратного путешествия на Крит отбирались лишь спортивные юноши и девушки, тренированные прыгуны – акробаты. Это было одно из условий Миноса потому, что афинские юноши и девушки перед тем, как попасть к Минотавру, должны были участвовать в священных на Крите Бычьих плясках.
Снова у афинского царя Эгея пошли раздоры с согражданами, которые горевали о собственных детях и с негодованием сетовали на царскую несправедливость. Они прямо говорили, что виновник всех бедствий страны единственный свободен от наказания, что, Эгей, завещав власть незаконнорожденному чужеземцу Тесею, равнодушно глядит, как они теряют законных отпрысков и некоторые остаются бездетными.
Эти жалобы не раз слышал Тесей, и они угнетали его жаждущий справедливости героический дух. Считая своим долгом не столько царского сына, сколько героя, не оставаться в стороне от постигшего народ горя, но разделить участь сограждан, он сам добровольно, не по жребию, вызвался ехать на Крит. Все удивились благородству Тесея и восхитились его героизмом и любовью к народу.
Эгей же, исчерпав все свои просьбы и мольбы и видя, что сын непреклонен и неколебим, неистово тряся сильно поредевшей бородой на еще больше округлившемся подбородке, визгливым голосом во всеуслышанье объявил на агоре:
– Напоминаю, что никто не может в качестве дани добровольно поехать на Крит, ибо это будет нарушением воли великих богов. Поэтому я, как всегда, повелеваю провести справедливую жеребьевку, которая выявит имена всех подростков, которым самой Могучей Судьбой предначертано ехать на Крит. Пусть у пританея сейчас соберутся не дежурные 50 булевтов, а все 500 членов экклесии, а я, как царь, буду пританом. Жеребьевку проведем без бобов, с одними остраконами (черепками).
Обычно жребий определялся с помощью бобов. В одну урну клали черные и белые бобы, количество тех и других было равно числу кандидатов, а в другую – черепки с их именами. Из обоих сосудов одновременно доставались боб и черепок. Белый цвет боба означал, что кандидат избран, черный – нет. Эллины считали, что таким образом определяется воля бессмертных богов и непреложной Мойры Лахесис для каждого принимающего участие в жеребьевке.
Некоторые рассказывают, что на жеребьевке юношей Тесей проявил хитрость и подменил черепок, выпавший по жребию самому последнему, седьмому по счету подростку. Он быстро подошел к помосту и правой рукой выхватил из руки глашатая последний черепок в тот момент, когда он только, что вынул его из урны. Царевич сделал это, как будто, просто хотел посмотреть. Это было серьезным нарушением процедуры определения жребия, и некоторые замерли в понятном негодовании, другие застыли в недоумении, не зная, как к этому отнестись. В это время кого-то окликнули, и никто не обратил внимание на то, что Тесей, посмотрев, отдал черепок, зажатый не в правой, а в левой руке.
Когда обескураженный глашатай взял из левой руки Тесея последний черепок, то, увидев на нем имя, открыл было рот и замолчал, он ошалело озирался кругом, не в силах выкрикнуть имя царевича.
Тогда Тесей решительно прокричал сам свое имя. Почти все ожидали, что глашатай выкрикнет любое другое имя, кроме имени Тесея и не знали стоит ли им сразу возмутиться вмешательством царевича в жеребьевку. На площади воцарилась мертвая тишина. Люди пытались понять, что же на самом деле произошло, сначала никто из тех, чьи дети не были выбраны, даже не обрадовался такому жребию.
Логограф младшего поколения Гелланик из Митилены на Лесбосе, однако, утверждает, будто никакого жребия на этот раз вообще не метали. Якобы Минос сам приехал в Афины и, выбирая из преуспевших в акробатике юношей и девушек, среди которых был и Тесей, выбрал первым именно его. Таковы на этот раз были условия отправки живой дани на Крит у его могучего владыки, предусматривавшие также, что афиняне за свой счет снаряжают корабль, на котором пленники под присмотром Миноса поплывут на Крит, не взяв с собой никакого «оружия брани», и что конец возмездию может положит смерть Минотавра.
114. Тесей отвечает на укоры Эгея
Эгей скорбно нахмурился, но не столько потому, что его сыну выпал жребий ехать на Крит, сколько потому, что он понял, что, чтобы он не стал делать, Тесей все равно сделает по-своему и поедет. Он, конечно, догадался о подмене имени на черепке потому, что он сам, воспользовавшись властью пританея, совершил бесчестный поступок, заранее убрав из урны черепок с именем сына. В первый момент он даже хотел закричать, что не может быть на черепке имени Тесея потому, что его в урне вообще не было, но потом понял, что только зря сам себя выдаст.
Царь, казалось, на несколько мгновений застыл с горестно приоткрывшимися мелко подрагивающими губами, но, придя в себя, он впал в неистовый гнев и отцовский, и царский и стал пронзительно кричать о нарушении правил голосования.
Тесей же спокойно, но достаточно громко, так, чтобы все слышали, отцу возразил:
– Да, я виноват, что не сдержался и, не выдержав томительного ожиданья, формально процедуру нарушил, но не судите меня строго, ведь по существу нарушения не было, ибо я даже не пытался черепок со своим именем подменить.
Потом, успокоившись, уже наедине с сыном, Эгей стал укорять его, все время спрашивая со слезами, застывшими в этот день в сильно постаревших глазах:
– Ну, почему ты сам все решил, даже мне заранее ничего не сказал?! Ведь ты бросаешь меня в старости одного здесь на произвол беспощадных врагов!
– Я, как первый в Афинах герой, должен положить конец столь нечестивому возмездию, наложенному на Афины Миносом за смерть сына его Андрогея, и я во что бы то ни стало убью другого его сына Минотавра.
Ответил жестко Тесей, разозленный несправедливостью отца, желавшего, используя свое царское положение, оградить собственного сына от участия в выплате живой дани. Однако, увидев, как страдает отец, внезапно совсем состарившийся, Тесей пожалел его и участливым тоном сказал:
– Отец, пойми, я не мог поступить иначе. Такова воля великих богов! Я слышал во сне голос Колебателя земли Посейдона, который, как ты сам знаешь, считается моим божественным родителем. Он прямо приказал мне самому плыть на Крит и там убить Минотавра и обещал, при этом, мне помощь.
Эгей, услышав про обещанную помощь могучего бога, воспрял, как ребенок, которого взрослые сначала обидели, а потом приласкали.
Тринадцать афинских матерей приготовили еду на дорогу, а отцы, чтобы поднять дух своих детей, пригласили аэда, который, сопровождая своё пение игрой на лире, поведал несколько героических сказаний со счастливым концом.
Некоторые говорят, что Тесей уже при отплытии имел какой-то план действий потому, что с согласия родителей он заменил двух девушек женственными с виду юношами, с нежной, как у девушек кожей, покрытой первым пушком, с начатками грудей и довольно широкими бедрами. Тем не менее, эти юноши при женственном виде и небольшом росте обладали недюжинной храбростью и мужским здравым умом. Им он наказал принимать теплые ванны, избегать прямых солнечных лучей, чтобы сохранить белизну кожи и стараться не отличаться от девушек ни осанкой, ни повадками и даже ходить девичьей поступью, при которой ягодицы по очереди упруго шевелятся. Так ему удалось обмануть Миноса и выдать двух юношей за девушек.
115. Тесей посещает Дельфиний
Когда метанье жребия было так необычно завершено, Тесей решительно забрал тех, кому он выпал – пять девушек и восемь юношей, из которых двое были очень похожи на девушек, им предстояло в женской одежде изображать девушек. Прежде, чем спуститься к уже ожидавшему кораблю, он решил посетить Дельфиний – храм Аполлона в восточной части Афин.
Пройдя из пританея, около которого производилась жеребьевка, в Дельфиний, Тесей положил за всех пред Аполлоном масличную ветвь. То была увитая белой шерстью ветвь со священного дерева, посаженного самой Афиной во время ее знаменитого спора с Посейдоном за Аттику. Это дерево не только давало лучшее масло и ветви для венков победителям, но и считалось еще и деревом судьбы.
В Дельфиние не было расселины в скале, откуда поднимались дурманящие испарения гниющих останков змея Пифона, не было и Пифии, восседавшей на знаменитом треножнике. Жрецами Аполлона обычно бывали мужчины, поскольку мужчины были жрецами богов, а женщины – жрицами богинь. Использование женских уст не было типичным для Фебовых прорицалищ, и Дельфы были одним из немногих исключений, таких, как Аргос и Ликийские Патары. В Афинах, так же, как и в Дидимах и Кларосе, где находились наиболее известные оракулы Феба, пророками были мужчины.
Однако многое в афинском Дельфиние было устроено непосредственно по дельфийскому образцу. Здесь был жертвенник Посейдону, статуи всех трех Мойр, их предводителя Зевса-Мойрагета и конечно, же самого Аполлона, изваяние которого в рост человека было из чистого золота.
Тесей много слышал о знаменитейшем храме всей обитаемой Ойкумены в Дельфах, но ни разу там еще не был. Он не видел буйного экстаза прорицающей Пифии, и потому не был удивлен встреченному при входе спокойному, сосредоточенному жрецу, который стройной, как у юноши, фигурой и длинными золотисто – рыжеватыми волосами был похож на бога, вдохновляющего его. Казалось, что бог наделил жреца пророческим даром и сделал его причастным боговдохновенному и истинному пророчеству, связав его мыслительную способность с безмятежным сном. Поэтому не было необходимости разгадывать таинственные речения и видения Пифии, как в Дельфах. Жрец в Дельфиние был и прорицатель, и толкователь, и возвеститель воли бога. Точно так же и сам Аполлон был и толкователем воли великого Зевса, и его пророком. Этот жрец выбирался из числа самых достойных афинских фамилий и после годичного испытательного срока либо заменялся, либо оставался на пожизненную службу в храме.
Аполлон устами своего жреца повелел Тесею простыми и ясными словами:
– Внемли мне юный, но уже знаменитый герой! Речь моя будет понятна тебе. Отправляясь на Крит, ты должен взять себе в путеводительницы фиалковенчанную Афродиту. Только эта великая богиня озорному своему сыну Эроту, и то, если он ей будет послушен, сможет приказать дочери Миноса Ариадне к тебе милость склонить, стрелой своей ее ранив в сердце и в печень. Но и сам ты должен сделать все, чтобы понравиться Ариадне, ведь только по советам ее ты сумеешь и Минотавра убить, и с ее помощью найти выход из запутанного кносского Лабиринта, из которого только его строитель Дедал знает, как выход найти.
Выйдя из храма, Тесей по дороге к морю увидел на лугу чью-то привязанную к колу козу и взял ее, оставив хозяину на траве несколько драхм, которые были при нем. После этого он сразу стал готовиться к жертве милоулыбчивой Афродите и так ей жарко молился:
– О, златая Киферея-Киприда, искусная не только в любви, но и в кознях! Могучим даром тебя одарили непреложные Мойры, отличая тебя среди всех других олимпийских богов и богинь. Ты покоряешь всех, и нет никого, кто настолько был бы могуч, кто смог бы все покоряющей власти твоей избежать. Ты правишь нашим и телом, и душой, и рассудком, проникая в нас вместе со стрелами Эрота дыханьем своих таинственных сил. О богиня богинь, весь твой вид столь отраден, твои очи мерцают в ореоле изогнутых дивно ресниц, с чистой душой призываю тебя и умоляю о помощи. Прекраснейшая из богинь, вечно улыбающаяся, славная сладостным смехом, помоги мне стать любимым у дочери Миноса Ариадны и зажги ее ко мне страстью горячей! А я у алтаря жертву сейчас тебе принесу и песню в небо тебе вознесу. Я жертву приношу тебе сейчас впервые, но будь уверена, что для меня всегда ты будешь главной богиней. Я козьей кровью сейчас окроплю твой алтарь и в жертву тебе принесу тучные бедра этой рогатой козы, поскольку другого животного для жертвы нет сейчас у меня.
Говорят, когда Тесей на берегу моря приносил златовенчанной богине красоты и любви в жертву козу, животное вдруг обернулось козлом; отсюда и новое прозвище богини – «Козлиная».
Помолившись, Тесей с выбранной по жребию для поездки на Крит афинской молодежью спустился к морю. Все это происходило в шестой день месяца мунихиона, в который и ныне посылают в Дельфиний девушек с мольбою о милости.
116. Разные рассказы о плавании Тесея на Крит
Афиняне снарядили тридцативесельный корабль с изогнутым верхом, с высокой кормою и носом, на котором избранные по жребию 14 юношей и девушек, включая Тесея, под присмотром Миноса поплыли на Крит, не везя с собою никакого «оружия брани». Тесей сам себе выбрал жребий в Кносский попасть Лабиринт, чтобы убить Минотавра и его смертью конец ужасному возмездию положить.
Плутарх в «Тесее» говорит, что прежде у юношей и девушек, отправлявшихся на Крит, не оставалось никакой надежды на спасение, поэтому на корабле всегда был черный парус, как траурный знак неминуемого несчастья. Однако на этот раз Тесей так ободрил отца гордыми уверениями одолеть Минотавра, что Эгей дал кормчему еще один парус, белый, и велел поднять его на обратном пути, если Тесей уцелеет, если же нет – плыть под черным, возвещая о произошедшей ужасной беде.
Симонид же, включенный учеными Александрии в канонический список Девяти лириков, поет, что Эгей дал не белый, а пурпурный парус, окрашенный соком цветов ветвистого дуба, и это должно было знаменовать чудесное спасение. Вел судно Ферекл, сын Амарсиада.
По словам же аттидографа Филохора, Тесей взял у Скира с Саламина кормчего Навсифоя и помощника кормчего Феака, поскольку афиняне тогда еще не занимались дальним мореплаванием, а в числе подростков находился Менест, внук Скира. В пользу этого свидетельствуют святилища героев Навсифоя и Феака, воздвигнутые Тесеем в Фалерах подле храма Скира; в их же честь, заключает Филохор, справляется и праздник кормчих – Кибернесии.
Некоторые, подобно историку Клидему о плавании Тесея на Крит повествуют иначе. В то время среди греков существовало твердое мнение, что ни одна триера не должна выходить в море, имея на борту более пяти человек. Лишь русокудрый герой Ясон, начальник «Арго» плавал во главе целой полусотни человек из Иолка в солнечную Колхиду за золотым руном, по пути очищая море от пиратов. Тесей, между тем, вопреки существовавшему среди эллинов мнению, тайно принялся строить большие корабли как в самой Аттике, но далеко от большой дороги, в Тиметадах, так и в Трезене, с помощью своего мудрого деда Питфея. Юный герой, помня об отправке Афинами живой дани на Крит в конце каждого Великого года, желал сохранить свои планы как можно дольше в тайне. Суда были готовы только после отправки очередной живой дани на Крит. Таким образом Тесей двинулся в путь с опозданием, проводниками ему служили критские изгнанники. Увидевшие подходящие к острову чернобокие корабли Тесея, критяне были хитро обмануты им. По его приказу с каждого корабля стали кричать, что они прибыли с соседних островов для участия в священных бычьих играх. Критяне ничего не заподозрили и, позволив людям Тесея беспрепятственно высадиться на берег, встречали их как друзей, многие, при этом, были без оружия. Поэтому Тесей, высадившись на берегу, занял без сопротивления гавань и, нисколько немедля, устремился к столичному городу Кноссу. Он завязал кровопролитное сражение у стен кносского дворца и у самых ворот Лабиринта, в котором убил царя вместе со всеми его охранниками, его сыну Девкалиону удалось с острова бежать. Царская власть, согласно законам Крита, перешла к старшей дочери Миноса Ариадне, и Тесей, заключив с нею брачный договор и почетный для Афин мир, получил обратно афинских подростков. Так возник брак между Тесеем и Ариадной и дружеский союз между афинянами и критянами, которые поклялись никогда более не начинать друг с другом войну.
Клидем упоминает Лабиринт, но ничего не рассказывает о Минотавре. О плавании Тесея на Крит известно еще немало разных преданий, в том числе и ни в чем друг с другом не схожих.
117. Тесей на корабле защищает Эрибею
Некоторые, как Вакхилид, говорят, что, когда по происшествии 18 лет после убийства Андрогея настало время Афинам отсылать живую дань в третий раз, Минос сам прибыл в Афины, и первое столкновение с ним у Тесея произошло на снаряженном афинянами корабле в то время, когда они плыли на Крит.
Итак, бурные волны, рассекая носом высоким, несся под свежим дыханием Зефира тридцативесельный корабль под парусом черным по критскому морю, и на нем плыл юный Тесей с другими афинскими юношами и юницами… И пока в угоду светлоокой дочери Зевса на мрачный парус Бореады во всю налегали, Афродита, таящая неисчислимые соблазны в своем поясе Пестроузорным, сына своего Гимэрота призвала, чтоб он сердце Миносу пронзил пламенной стрелкой.
И вот яркий Гимер на золотистых крылах пролетает над морем и, бурный полет к кораблю устремляя, сердце Миноса поражает, когда тот смотрит на юную Эрибею, плывущую на Крит, как часть живой дани Афин. Тут же от золота крыльев Гимера вспыхнула в Миносе жажда плотского наслаждения, без которого нежеланна смертным ни жизнь, ни богатство, ни власть, и даже божественный удел незавиден. И все же между Эротом и Гимэротом большая разница, такая же, как между олимпийцами, стремящимися к вселенской гармонии и первобытными титанами, олицетворявшими дикие стихии природы. Если первый – это болезнь бессмертной души, причина тяжкой внутренней раны, то второй – это лишь похожее на голод желание бренного тела.
Минос испытал к юной Эрибее сильнейшее влечение, которое происходит от стремления к наслаждению цветущей юностью. Он подошёл к прекрасной юностью пленнице и рукой похотливо коснулся нежной щеки девушки, но как поет Вакхилид, в ответ потомку Пандиона «Защити» юница громко завопила.
Засверкали, заметались по сторонам потемневшие до синего цвета Тесея зрачки; жало обжигающей скорби грудь ему пронзило, и он заорал:
– О, потомок Кронида, сильнейшего из богов! У тебя, видно, такие бешеные страсти в сердце бушуют, что ты про совесть забыл, если вздумал глумиться над этой девой бесправной. От Судьбы своей мы тобой все равно никуда не уйдем, но с игом царского произвола ты лучше помедли пока. Вспомни, царь, что если ты потомок Зевеса, то и я не жалок рождением: Посейдону Питфеева дочь меня родила в Трезене и в чертоге вырастила богатом…
Тесей поморщил нос и губы, когда вспомнил, что никакой свадьбы его матери не только с Посейдоном, но и с Эгеем не было, но он подумал, что критский Минос этого знать не может и решительно продолжил:
– На пире брачном у невесты золотое было покрывало, среброногих Нереид подарок ей…
Юный герой понимал, что совсем безоружный, он не сможет справиться с Миносом и его вооруженной охраной, даже, если ему на помощь придут остальные тоже безоружные афинские юноши. Однако и позволять Миносу или его охранникам приставать с любовными ласками к девушкам было нельзя, ведь они могли пристать и к двум юношам, выдающим себя за девушек. Если откроется этот обман, то ни к чему хорошему он не приведет. Тесей мучительно искал выход из создавшегося непредвиденного положения, и тут, как это часто бывало в казавшихся безвыходными положениях, мимо него бог счастливого случая Кайрос промчался, нагло толкнув его плечом, чтоб на его пути не мешался. И юный герой, вспомнив, что лучшая защита – это нападение и наглость – второе счастье, уверенным в себе голосом заявил:
– Говорю тебе твердо, о, сотни градов повелитель, или ты сейчас же сам прекратишь над этой девочкой издеваться, иль пускай сиянья звезд мне больше не видеть, если я тебе позволю хоть одну из этих нежных девушек обидеть. Силу рук моих, лишь с виду не мощных, изведаешь раньше, чем Посейдон, сотрясающий землю, так потопит этот корабль, что не утонем лишь мы – афиняне.
Так Тесей сказал и замолчал, угрожающе глядя на Миноса синими, как окружающее море, глазами. И замерли моряки и юные жертвы застыли пред этой отвагою дерзкой… Но Гелия зять, оглядев вдруг начавшее покрываться пенными волнами бескрайнее море, так не доверчиво говорит:
– О Зевс, о мой прадед могучий, с небес своих метни жгучую молнию в знак того, что меня, как потомка, любишь и слышишь! Ты же, афинский герой, коль точно Эфра тебя от Колебателя суши чернокудрого Посейдона родила в Трезене, вот эту златую красу, которая на моем пальце сияет, отважно в отцовский чертог снизойдя, достанешь нам из бурной пучины.
Минос свое кольцо в воду с силой бросает. В тот же миг внял горделивой молитве Кронид без меры могучий и правнуку, людям на диво, почет породил. Он молнией яркой брызнул из тучи, – и славою полный воспрянул царь Кносса, надменное его сердце взыграло, и мощную руку в эфир голубой воздел он, а речь высокомерно так зазвучала:
– Ты ныне узрел, афинский герой, как взыскан дарами Зевса я, спустись же и ты смело за долей своей к Властителю тяжко гремящих морей, и, славой твоею бряцая, море пусть вокруг загудит коль ему повелит отец твой державный.
Тесей понял мгновенно, что, если он не достанет из моря кольцо Миноса, то его наглая дерзость будет жестоко наказана, и юный герой, не раздумывая, прыгнул через борт корабля и погрузился в воду вниз головой.
С лаской приемлет героя водный чертог, а в Миносе мужество тает: триеру велит он на веслах держать, и Тесею вдогонку кричит:
– Тебе ли, о смертный, Могучей Судьбы избежать?
И на волнах качался корабль чернобокий, покорный устам Бореады… И в страхе теснилась у борта молодежь афинян, все бросали тоскливые взгляды на пену морскую, в которой скрылся их предводитель герой. Из юных глаз афинянок горячие слезы сбегали порой в туманном предчувствии будущих тяжких насилий, но глаза юношей оставались сухими…
Мифографы говорят, что Тесея дельфины, быстрейшие питомцы морей, в чертог Посейдона мигом примчали. Там он златого Нерея узрел дочерей: тела их, как серебро, сияли… они хороводы водили и, мерным движеньем чаруя сердца, сребрились их, похожие на рыбьи хвосты, гибкие ноги. Благочестивая супруга отца, почтила Тесея, в пурпур одев, и на русые кудри герою надела венец, а на палец – принесенное тружениками дельфинами кольцо Крита владыки…
Через много лет царь лапифов Пирифой говорил, что его возлюбленный друг Тесей сам ему неоднократно рассказывал, что ему с кольцом Миноса просто повезло: место было не глубокое, вода прозрачная, на небе яркое солнце, и он, нырнув, сразу издали увидел блеснувшее золото на фоне зеленых морских водорослей. Кольцо не опустилось на дно и покоилось на переплетающихся стеблях высоких растений. Ему не потребовалось даже все его искусство выдающегося ныряльщика, чтобы взять в руку кольцо, он даже успел голову себе увенчать водорослями, как пальмовой ветвью.
И все на корабле узрели, что диво свершилось… для бога оно – простое желанье, для смертного великое чудо: у острой груди корабельной, – к горести и тяжким думам недоверчивого царя Крита, Тесей невредим появился… Эрибея и другие юницы, что утренней краше Зари, восторгом были объяты нежданным, веселые крики подъяли, и море вокруг загудело, пеан их повторяя, что лился радостно и свободно из уст молодых…
Тесей взошел на корабль не только с кольцом Миноса на руке, но и с непустой головой – то ли с настоящей короной, возложенной на его голову самой Амфитритой, царицей морской, то ли с венком из морских водорослей, который он сам на себя водрузил. При этом то ли среброногие нереиды, то ли дельфины, резвясь в воде и играя, проводили судно до самой гавани Кносса.