Лариса Кольцова
Миражи и маски Паралеи
Значит, не видение от «Матери Воды», не призрак, поскольку призраки обуви с камнями не носят, а если и носят, то не теряют камушки и не оставляют после себя следов. От хохота призраков не валятся деревья в лесу. Кто же, что же это было? И смешки эти никак не выходили из его ума, поскольку прежний Тон-Ат был суров, неприступен и беспощаден даже по виду. Но мало ли какая перемена могла произойти с ним после спасения от такой-то страшной катастрофы, когда его неведомым чудом отнесло далеко и заранее от места взрыва. И что он там говорил о Рудольфе? Почему это Рудольф должен был его убивать? Что было за дело Рудольфу до старого и явно чокнутого мага и лекаря для психованных и больных на сексуальной почве женщин? Когда Тон-Ат исчез, Чапос знал, как сокрушались богатые женщины, особенно аристократки, лишившись такого исцелителя от настолько интимных хворей, настолько постыдных душевных расстройств. Подобного Тон-Ату целителя так и не нашлось. И о каком острове он говорил, где теперь обитал?
Когда сокровища не радуют
Сопя носом от холодной сырости, от не улёгшейся незаслуженной обиды, когда обозвали его мерзкой толстой личинкой, Чапос углубился в подземные выработки, уходя всё дальше и дальше привычным уже маршрутом. Он сожалел об упущенной возможности огреть старого факира сучковатой палкой, так что руки зудели от нереализованной мести. Зато он теперь знал, где у пришельцев уязвимое место, если всё сказанное Тон-Атом было правдой. Но он же сказал ясно, что не стоит людям верить им, посланцам какой-то Красной Звезды, пришедшим непонятно каким путём, непонятно с какой целью. Не для проповедей же, в самом деле? Вот уж тут Чапос не верил ни жрецам, ни учителям, ни пришельцам. Рудольфа Тон-Ат чётко определил, как полностью подобного самому Чапосу и прочим людям. Но у Рудольфа есть страшное оружие, летающие машины и прочие штуковины, могущие считывать все шаги и поступки людей Паралеи. А у Тон-Ата ничего этого не было. Было же что-то более важное. Сверхъестественные психические способности, странное пугающее мышление существа по виду мужчины, по возрасту старика, а по сути, ни пола, ни возраста у него не было, если в человеческом понимании. Он смутно припомнил старого и болезненного по виду Хагора, прежде часто отирающегося в «Ночной Лиане», ведущего сладкозвучные беседы с женщинами и девушками, там толкущимися. Был дед явный их любитель в прошлом, явно бессильный в своём дряхлом настоящем. Он гладил девушкам колени, сиял синими, очень синими глазами, впитывал их дыхание при глупых их речах и угощал «Матерью Водой» или пирожными, которых они не стеснялись поклянчить. И это было всё, на что он и был способен. Но Чапосу он денежку давал, если была с его стороны услуга знакомства, ни к чему не приводящему. Чапос злился на малый прибыток со старого чудачка, но и снисходил, нагло упиваясь даровой «Матерью Водой», в чём не чинил ему препятствий нежадный Хагор.
Чапос не мог ни хмыкнуть, – Мальчик Хагор! – и тут же загудел в перспективу туннелей, угашенную угольной чернотой, веселя сам себя, – Ха, ха, ха, мальчик – верхняя головка плешивая, нижняя усохла полностью. Ох, как же ты плох! Ни одну мою девчонку не тыкнул, даже и не пытался, застенчивый и талантливый мальчик, ножки тонкие, ручки хлипкие, рожица в сухом лишае. Да! Красивые у них там жители, ничего не скажешь, и как только их Красная Звезда не погасла от горя при виде такого-то народца, что вытолкала из своего лона? А я ещё на себя обижался всю жизнь. Да я красавец, крепыш, молодец! Мышцы железные, волосы густые, кровь горячая, не хвораю, не чихаю.
Чапос несколько раз чихнул, и раскатистый чих так сотряс его, что он схватился за остуженную поясницу. Жалко, что не взял тёплый кушак, не замотался вокруг пояса. Не рассчитал, что буря притащит за собой сильное похолодание, – Выходит, жизнь будет долгая, – сказал он сам себе бодро, застёгивая куртку на все наличные крючки. В отличие от Тон-Ата и Рудольфа, «мальчик» Хагор назиданий не давал, длинных разговоров с Чапосом избегал. Забывал его на другой же день, а встречая, говорил с ним как впервые. Тихо помешанный, бывший аристократ-изгой, вот что думал о нём Чапос, а также девушки и прочие посетители, не исключая и обслугу заведения. Но, как известно, мнением обслуги и продажных девушек никто не интересовался. А так, никаких особых способностей за «озорным злодейским мальчиком», как назвал Хагора Тон-Ат, Чапос не примечал, исключая его очень уж ярких глаз, да и без проблемного существования, поскольку денежки всегда у того имелись, а трудов-то особых за ним не наблюдалось. Да мало ли, тот же клад где-то добыл, в горах или в заброшенных городах и подземельях. Таких счастливцев хватало. Если выжить удавалось после столь опасных путешествий. Постепенно, как успокаивалась взбаламученная голова, и плавно тёк поток отвлеченных размышлений, становилось теплее и суше и в самих подземельях.
Бессвязные откровения Нэи о Хагоре Чапос сразу же отверг, считая её поведение в тот день в «Нелюдиме» ненормальным, объясняя это тем, что она тронулась головой по причине разрыва с оборотнем. И как ни странны были её речи, горечь и жалость, возникшая к ней, да и к себе тоже, не вызывали желания прикасаться памятью к тому застолью в «Нелюдиме». Не был Хагор похож на Тон-Ата. Нэя бредила. Оборотень таки выпил её душу, оставив лишь жалкий остаток для дальнейшего прожития, вроде как он сам тот самый домишко для совращённой Ненары. Хагор был безобиден и тих, как взъерошенная, притомлённая шумом города, невзрачная птичка в ветвях городских парков.
Выходило же, что он точно такой же как Тон-Ат. Но и это было давней догадкой Чапоса, только малоинтересной ему в силу непересекающихся их троп, его и Хагора. Чего только нет на этом обширном свете, не исхоженным никем до его пределов. Каких только знахарей, колдунов, магов и факиров не обитает повсюду. Кому надо, их находит, а кому нет, они сами никого не ищут. А те, кто себя в качестве таковых навязывает, те злостные или сумасшедшие обманщики.
Голубой свет от фонаря освещал узкие ходы, и ни малейшего страха не испытывал он, только включил свой обычный режим звериной чуткости и осторожности. Кого было тут ему опасаться? К тому же у Чапоса всегда при себе имелся особый нож в плотном кожаном футляре, спрятанный под курточкой. Карман отдувался от тряпичного свёрнутого чехла для той порции золота, которую он планировал взять с собою на дальнейшее прожитие. Так что все мысли его были погружены в расчёты, сколько взять и на что это ему необходимо в первую очередь. К тому же он решал всё последнее время, куда бы перепрятать сокровища, чтобы не ходить уже в осточертевшие подземелья. Опасно это было, неудобно. Надо было прикупить какой-никакой домишко с усадебкой, там бы и схоронить всё. Лучше всего в бедной провинции, только не особенно отдалённой от столицы. С каждым очередным разом, чем тщательнее он узнавал и запоминал все подробности и особенности своих узких и тёмных путей, тем проникался всё большим отвращением к подземельям, не желая туда входить, но приходилось.
Золото тянуло к себе, и было его так много, что настоящей проблемой было перетащить его в одиночку. Только постепенно это и было возможно, раз за разом, а скажи кому, возьми кого в помощники, так и останешься навсегда под землёй истлевать до самых косточек, лишённый света и дыхания. Сколько таких костяков, и свежих, и трухлявых, доводилось ему повидать в бесконечных скитаниях по бесчисленным пещерам и туннелям. Охваченный только этими заботами, он не забывал оглядываться назад, в глубинный мрак туннелей, на всякий такой случай. Впереди был точно такой же чёрный зев, казавшийся бесконечным. И тут внезапно кто-то положил ему руку на плечо сзади. Чапос вскрикнул так громко, что вздрогнул свет в его фонаре, и лишь чудом он его не уронил и не поломал. А то бы и остался в кромешном мраке. Выбрался бы, конечно, не все туннели были без освещения, иные продолжали излучать из стен непонятное свечение от загадочных и скрытых светильников или иных каких источников.
Эта загадка не подлежала разгадке, как не имели объяснения и многие из наличествующих подземелий. Не оборачиваясь, он уже знал, кто это был. И не ошибся. Смуглое и слегка подсинённое светом фонаря лицо звёздного пришельца, за кого выдавал себя чокнутый факир, маячило перед ним. Синяя на дневном свету, одежда его показалась чёрной, но по-прежнему мерцала своими вкраплениями из серебряной нити. – Чего?! Надо чего?! – Чапос нащупывал нож в кожаном футляре.
– Не дёргайся, – холодно и высокомерно отозвался Тон-Ат. От благодушия, явленного в лесу, не было и следа. Он был тем, кем и видел его Чапос прежде. – Не трону я тебя. Сказал же ясно. И золото твоё мне не нужно. Смехотворен мне твой клад, ущербный ты человек. У меня на моём острове есть целая пещера, набитая старыми слитками прежней цивилизации. Я только иногда хожу на них посмотреть. Для того только, чтобы лишний раз подумать о глупой тщете человекообразных, думающих таким вот образом обустроить своё будущее, которое для них, тех хранителей, так и не наступило. Если тебе нужны эти металлические кирпичи, пошли со мною. Будешь в них играть, можешь построить из них себе дом, а в остальное время будешь пасти мой скот. Моему маленькому сыну надо много молока, сыра, шерсти для тёплой одежды. А я нуждаюсь в рабочих руках после того, как мне пришлось покинуть своё насиженное годами место. Но оно и к лучшему. Я дождусь, когда земляне покинут Паралею навсегда, а мой сын к тому времени вырастет, и я сделаю его своим соратником. Единственным соратником, кто не предаст. Я сумею воспитать его как надо. Соглашайся, Чапос.
– Ещё чего! – зубы Чапоса плясали от смеси сложных чувств. Речи Тон-Ата уже не казались ему наваждением. И чтобы преодолеть его суггестивное мощное воздействие, Чапосу пришлось предельно внутренне сжаться, уплотнить свою волю, чтобы не дать ей растечься. Он был уже готов идти за ним следом, как заведённая им кукла, одновременно и желая этого и сопротивляясь тому.
Он выставил перед собою и лицом Тон-Ата, явившего вдруг свою страшную суть, фонарь, будто это могло спасти. Почему страшную? И от чего надо было спасаться? Страшную, потому что порабощающую без шанса высвободиться потом, а спастись можно было только сразу, отказавшись наотрез следовать за ним. Потом, на его острове в океане, в его сказочных пещерах, набитых золотыми кирпичами, от него у Чапоса не будет никакой защиты.
– Я не пастух. И не буду я ничьим уже слугою. Я сам буду иметь слуг и нежных наложниц. Они будут мыть мне ноги и делать массажи, от которых улетаешь в Надмирные селения, оставаясь при своём живом теле. Я ещё довольно молод, чтобы не заботиться о потребностях своего тела. У меня много желаний и много силы, чтобы их удовлетворять. А у тебя там есть девушки для удовлетворения потребностей такого избалованного мужчины, каков я? – Чапос умышленно над ним издевался, зная о его половой стерильности.
Какого рода она была, от возраста, от тайных болезней, от неизвестных религиозных убеждений, Чапосу было всё равно. – Я без женщин больше пары-тройки дней редко выдерживаю. Я привык к их ласкам, а уж каковы они, продажные или искренние, мне без разницы. Были бы искусны и в полной моей власти, вот что мне требуется. А я любую умею принудить к тому, что даёт мне наслаждение. Как правило, они всегда ко мне привыкают настолько, что и потом расставаться не хотят. У меня дар на то, чтобы девок ублажать. А о моей нестандартной внешности они быстро забывают. Тело-то у меня отменное. Женщины, как и животные, любят сладкую кормёжку, яркие украшения, дорогую тряпку и ласку собственной шёрстки, а подчиняются только превосходящей силе. Всё это у меня есть для них и всегда будет. А ты предлагаешь мне пасти скот? Да ты…
– У меня там много милых девушек, много живёт семей. Не один же я там живу. Я отнюдь не отшельник, Чапос. Любую выберешь себе, прекрасный дом себе построишь. Мне нужны верные люди, а ты давно мне знаком, и я знаю, в чём можно, а в чём нет, на тебя положиться. Всякий человек мне теперь ценен. Про скот я пошутил. Пастухов и без тебя достаточно. Сам же заскучаешь от безделья. Не ходи, Чапос, обратно. Из жалости больше я тебя зову к себе. Пожалел однажды, а теперь ты мне, вроде как, и не чужой. Хотя и преступник ты, а есть надежда у меня на твоё перерождение. Если вернёшься в столицу, то напорешься на нож. И не тот филигранный, какой спрятан у тебя в кожаном чехле у пояса, для страха лишь тем, кои и так тебя боятся. И не тот, что начинён снотворным и обезболивающим ядом, что используют наёмные убийцы из тайных сект. Отнюдь не щадящий, не изобретение прежних хозяев планеты, от которых ты и ведёшь свой род. Нож страшный, каким забивают скот безжалостные мясники. Не ходи! Реги-Мон утащит тебя в смертную навь вслед за собой.
– Опять включил своё творческое воображение? Откуда ты можешь знать, что ожидает всякого в завтрашнем дне? Я давно тихо живу, давно нет у меня ни врагов, ни соперников. Всех старых я сам порешил, и новых порешу, как сунутся.
– Как знаешь. Я никогда не насилую чужую волю. И зря ты меня боишься. Вот Виснэй не верил мне, а чем кончилось? И Ксенэя не верила, и где она теперь? И Нэя мне не поверила, а теперь живёт в горестном одиночестве. Подумай, пока я рядом.
Тон-Ат направился вперёд, нырнув в тот самый боковой узкий туннель, что выводил в пещеру, где Чапос и хранил своё золото. Стены его мерцали, как антрацит, когда на них падал отсвет фонаря. Чапос быстро последовал за ним, не без любопытства ожидая, знает ли он главную тайну пещеры. Знает ли ту замаскированную под скалу дверь, которую надо открыть, прислонившись к ней спиной. И когда старик остановился у выпирающего из стены скального выступа, Чапос похолодел. Знал! Пещера та не была полностью непроглядной. В ней имелся слабый источник света, исходящий из маленького озерца, на дне которого кто-то и когда-то, в глубине немыслимой ли древности, или не так и давно, оставил свою загадочную и непонятную технологию свечения воды.
– Не ходи туда, – попросил Чапос. – Там мой клад! – и раскинул руки в стороны жестом защиты. Свет от фонаря голубоватой дрожью заметался по противоположной стене узкого коридора. Каменные губы Тон-Ата растянула презрительная гримаса, мало похожая на улыбку. Чапос был ему бесконечно жалок, настолько, что он даже побрезговал бы его ударить.
– Разве ты не понял, о чём я тебе говорил? Я плевать хотел на твоё золото! Я только даю тебе понять, что знаю, где оно. И у тебя будет целая пещера, набитая им.
– А толку-то в ней будет, если у тебя золото негде тратить?
– Ты, похоже, не обучаем. Ну что же. Иди! Набивай свой мешок. Только помни, о чём я тебя предупредил. Убийца уже вышел на твой след. И поскольку ты не знаешь, кто он, ты не сумеешь защититься.
– Так скажи мне, кто он?
– Не могу. Я не вижу лица этого человека. Я же не Всевышний, чтобы видеть будущее в ясном свете, которого пока и нет. Я могу предупредить. О том, что матрица будущих событий уже созрела и готова себя реализовать… – стоя на месте в мягком и подвижном потоке света, исходящем от фонаря Чапоса в его трясущейся руке, Тон-Ат словно бы уходил в тень. И Чапос вскрикнул, пытаясь удержать его, отчётливо понимая, что пришелец сейчас уйдёт в непроглядную темень.
– Кто же ты?! Скажи хоть напоследок. Раз уж я обречён, кому я могу тебя выдать? – Чапос и верил и не верил Тон-Ату. Хотел и не хотел идти с ним. Сильное любопытство было смешано с нежеланием навсегда расстаться со столичными соблазнами, со своеволием и тягой к тому, чтобы время от времени окунаться в самый безобразный разврат. – Зачем такой преступник и развратник как я нужен тебе, всемогущему колдуну? С какой такой целью ты зовёшь к себе? А если только использовать в чём-то таком, после чего не жалко будет и выбросить в пучину океана? – Нет, Чапос давно уже не верил никому. Неспроста старому не верили Виснэй и Ксенэя, Нэя – самые родные его люди. Ему-то, Чапосу, о какое-такое дерево пришлось стукнуться головой, чтобы бросаться в объятия хрен знает кого?
– Когда-то вся планета принадлежала моим предкам. Они покинули её в поисках других миров, неразгаданных тайн, а тут оставили тех, кого смоделировали из диких рептильных человекообразных существ, придав им прекрасный облик, ум, а всё прочее они сумел развить и сами. Душа же в них была от изначального Творца всего сущего. Душе тоже можно придать ускорение к развитию, если тот, кто прикасается к тайнам, имеет высокую космическую нравственность, созвучную Всевышнему. Но вышло так, как оно и вышло. Планета была не погублена, к счастью, а существенно скособочена, так я тебе скажу, чтобы было понятнее твоему тёмному уму. Там, откуда я прибыл, из космического сектора возле Красной Звезды, прошедшей очень сложные и длинные циклы своего развития и трансформаций, много планет. Там обитают множество рас. И не все они дружественны между собою.
Я сам решил вернуться в древнюю обитель предков, сам взял на себя ответственность за те события, череду которых и запустил. Я конечен как всякая форма во Вселенной, но бессмертен как любая информационная сущность, способная к развитию и бесконечной трансформации. Таков и ты, и любой, кто живёт и дышит. Никакой смерти нет, Чапос. Тем больнее тебе будет узнать об этом тогда, когда ты окажешься за пределом своей временной жизни. Когда вечность прикоснётся к тому, что есть твоя душа, когда ты увидишь, наконец, как черна она и как ущербна не по вине того, кто тебя создал, а по твоей собственной вине.
Ты сам забрался туда, где ослеп и оглох. Ты прав, что нужен ты мне всего лишь как инструмент для дальнейшего вскапывания почвы планеты, чтобы подготовить её для засева и скорых обильных всходов будущего урожая. Я бы тебя почистил, кое в чём исправил, чего же пренебрегать вполне ещё годным инструментом? Конечно, я бы без сожаления выбросил тебя и в океаническую пучину, прояви ты непослушание, а уж тем более, если бы позволил себе старые замашки. У меня там дисциплина. Настоящая, а не игра здешних владык, когда они делают вид, что управляют, а подданные делают вид, что они управляемые. Понятно, что я не собираюсь тебя усыновлять. Пусть избавит Всевышний всякого от такого сынка. Я бы хлестал тебя железными бичами, не внешними, а теми, которые вмонтировал бы в твой глиняный горшок на обширных плечах, полный киселя вместо человеческих мыслей. Я вживил бы в тебя рефлекс жесточайшей дисциплины, раз уж твои воспитатели и учителя не сумели развить в тебе способность к самодисциплине и не поставили твоё мышление на выстроенные ими рельсы.
Ты и завяз в грязи и никуда не уехал, имея в себе большой потенциал. Но человек не лопата, хотя и может быть инструментом подобно лопате. Ею можно вскопать землю, вырыть русло для полноводного ручья, чтобы оросить водою цветущий сад. А можно подкопать корни у того же сада, засыпать тот же ручей, можно ударить по голове и размозжить её. Всё можно. У человека, в отличие от лопаты, есть собственная воля и устремлённость к доброму делу. Или своеволие и уклонение в порочный эгоизм, во зло. Эх, Чапос! Оставайся тут. Набивай свой мешок. Не стану я тебе мешать. А по поводу того, что ты выдашь мою тайну, то нет никакой тайны. Да и некому тебе её выдавать. Рудольф же не поверит, да и не увидишь ты его больше.
Тут он протянул руку к потаённому кармашку на куртке Чапоса. – Дай! – потребовал он властно. Безвольно и покорно Чапос вытащил маленькую плоскую пластинку, данную ему Рудольфом для связи с ним. Тон-Ат положил её меж своих ладоней. Потёр ими пластину вращательными движениями, замер, прислушиваясь к чему-то, сокрытому в некоей неведомой дали, после чего и вернул изумлённому Чапосу.
– Чё… – Чапос подавился сбившимися мыслями.
– Он всегда следил за тобою, дурак! Он знал о тебе всё. Если хотел того. У них привычка такая, – следить за всеми. Но думаю, ты был бесхозный в этом смысле, ему было противно вникать в то, чем наполнены твои паршивые будни. А на всякий такой случай, пусть память будет стёрта как бы сбоем программы.
– Как он мог следить? Чем? Этой штучкой? Он же далеко отсюда.
– Эх, ты! Ленивая у тебя голова. Вернее замусоренная, давно протухшая от не убираемого мусора. Как возможно обитать в таком захламлённом доме души? Прикоснулся к людям более продвинутой цивилизации и ничего не понял. Ни во что не вникнул. Даже не попытался найти с ними общий язык. Ведь Рудольф не был против этого вначале, когда вошёл с тобою в контакт. А ты чем занимался? Лучше бы ты так и работал разнорабочим как прежде.
Слабым движением он прикоснулся к шершавой поверхности, и она медленно стала отползать в сторону, открывая проход в пещеру. Оттуда еле-еле просочилось слабое свечение, повеяло затхлой водой, засохшими экскрементами летучих собак, чьи колонии давно уж тут не обитали. Сгинули куда-то.
Пока Чапос стоял, разинув рот, Тон-Ат, вроде, и не удаляясь особо в сторону, вдруг растворился в кромешной тьме, оставив Чапоса наедине с его сокровищами. Вернее около входа туда, где они и были спрятаны. Фонарь Чапоса по-прежнему слабо освещал то место, где Тон-Ат только что стоял, но возле стены никого уже не было. И как ни озирался он, ничего не увидел, кроме черноты позади себя, черноты впереди.
Слабое головокружение возникло от бессмысленного верчения, и Чапос замер, боясь потерять ориентацию в чёрной этой бесконечности, какой казались ему туннели. Пластинка в руке сияла голубым свечением и мягко пиликала. Рудольф вызывал его на связь. Чапос сбросил вызов. Непереносимо захотелось прочь отсюда, на поверхность, к небу, к свету, к освобождению от страшной черноты. И он помчался в обратном направлении, забыв о золоте, вспомнив с невероятной радостью, что у него в загашнике у Айры ещё осталось немного денег и пара увесистых самородков. Чтобы долгие дни жить без необходимости соваться сюда. А параллельно этим размышлениям уже знал, что больше никогда не придёт сюда.
Гелия, тянущая ледяную руку из «Созвездия Рай»
Река на картине Нэиля струилась и никуда не стремилась. Мерцали белые лилии и ничего не освещали собою. Река, по которой плыла Гелия, была неподвижной. Гелия выходила из неё, как из остановившейся памяти, подходила к нему.
– Я уже купаюсь. Я скоро забуду тебя, необоримое чудовище, кем ты и был для меня. Моим единственным возлюбленным был Нэиль. Он как эта река, он мягок и эфирно ласков. Он входил, как входит в душу мечта. Разве был ты способен отнять его любовь? Вынуть его из моей души, которая никогда тебе не принадлежала? Ты раздавил моё крыло, но теперь я свободна не только от пошлой бывшей телесности, но и от тебя. Меня ждёт Нэиль, он сидит на белом хрустальном песке на берегу. Когда я окончательно смою твои отпечатки со своей души, во мне всё будет принадлежать только ему.
– Да мне всё равно!
– Что же ты один? Где же Нэя? И её всю ты растрепал, измотал, превратил в инвалида, выпил всю, как запойный пьяница свой дурманящий напиток. Бедная девочка, как больно ей теперь жить! А ведь я уговорила её полюбить тебя. Она сразу не хотела, предчувствовала беду.
– Не мучай! И так столько мучила.
– Я? А не ты разве?
– Нэя любила, любит.
– Толку-то от этого? Спасла её любовь от несчастий?
При жизни Гелия обожала играть со сферой на столе. И сейчас она кружила её, и сфера Земля кружилась. Её дымчатая атмосфера соприкасалась с воздушным свечением Гелии.
– Помнишь, обещал взять на Землю? Обманул. Называл меня звёздным ангелом, говорил, что у тебя не было никогда подобной любви, подобной девушки. И не будет у тебя ничего уже подобного никогда.
– Я тебя никогда не обманывал. Не пустили меня с тобою на Землю. Сказали, один возвращайся. А я не мог. И как зря я так поступил! Если бы я знал, чему Хагор учил мою дочь, я бы сбросил его вниз головой в то самое ущелье, куда он её и отправил, безумный пропойца – изгой из Архипелага. Чтобы он разлетелся вдребезги, ледяной урод, такой же, как и ты. Не верю я ни в какое ваше «Созвездие Рай». Вы все тутошние, – выдохшиеся наследники некогда могучей цивилизации, с которыми меня и попутал здешний чёрт. Влезли в моё сознание, считали нужную информацию, вот и придумали сказочку о том, что вы некие запредельные пришельцы здесь. И до чего же ты пустая, никчемная душа, что даже в собственном внутреннем диалоге с тобою я не могу наделить тебя ни одной сколь-нибудь значимой мыслью. Не было в тебе никогда никаких значимых мыслей.
Она зазвенела своими браслетами, но где? Внешне так было или внутри него самого? Понятно не было. – Кто убил Реги-Мона? Он был, может, неубедительным и жалким, но мужем – её защитой…
– Я не имею отношения к той трагедии…
– Что ты за человек? Я была в твоём мнении то ли враждебной программой, то ли дочерью безумного и дегенеративного семейства, а ты сам кто? Нэя утратила сына только по твоей вине. Почему её бросил в то время, когда она собиралась стать матерью твоего же ребёнка? Даже доктор Франк хотел забрать её в подземный город, чтобы она там родила, но он не успел. Она родила раньше ожидаемого срока. Почему же тебе было всё равно? Ты даже не отслеживал, что и как у неё со здоровьем, как она живёт, оставшись вдовой после гибели Реги-Мона, на какие средства. Она же осталась абсолютно одна с маленькой приёмной дочерью. Одна лишь великодушная Ифиса и является её поддержкой, хотя той и самой нужна поддержка, поскольку она тоже никому не нужна в мире чёрствых жестоких, никудышних и равнодушных троллей. Ты такой же тролль!
– Ты и была виновата с самого начала, когда уговорила её спрятаться со своим Пауком в каких-то безразмерных клумбах в Архипелаге. Ты с ним на пару создали обрыв в её жизни…
– Да кто тебе мешал сразу забрать её в свою «священную спальню»? Зачем соблазнял её в моей постели? Мне, что ли, мстить хотел? Вместо хрустальной и обещанной сказки устроил ей реальный позор в доме, наполненном посторонними людьми. Бросил её там одну, а сам отправился на поиски Нэиля. Чего ты хотел выяснить, если и без того всё отлично понимал. Вот тогда-то чудовище и вылезло из своего укрытия.
– Оказывается, ты всегда знала о том прекрасно. Только к кому я обращаюсь? Ты всего лишь составляющая моего внутреннего диалога.
Гелия помолчала, не отрицая, но и не утверждая его правоту. – За что она любит тебя настолько безоглядно? Не понимаю я. Кроме твоей мужественной и изукрашенной оболочки нет в тебе ничего. Биологический земной шедевр снаружи, ты недоделан внутри. Тон-Ат всё понял. Ты хотел сделать из неё очередной аттракцион развлечений для новых ощущений в постылом и скучном подземном городе. Ты не любил её никогда, ты был захвачен свежим ощущением и только. Тебя распирало от твоих затаенных желаний, и они уже проступали, как чёрная вода из твоих затопленных подвалов наружу. Ты и тогда бросался на неё, как зверь. Забыл? Тон-Ат, в коем ты видел воплощение зла, был и не достижим твоему пониманию. Только жалкий Хагор мог внушить тебе, что он был враг. Да, вас не пускали в Архипелаг, чтобы вы поняли, что не везде вы и хозяева. Вы, как черви прогрызли всю Паралею внутри, а по какому праву?
– Нет больше твоего Паука, твоего тайного дружка.
Гелия замерла, качнув сферу.
– Почил в своей хрустальной башне. Отправился вслед за своими раздумьями в звёздные миры. Не встретила его ещё? Там у себя?
Гелия молчала.
– Что же предавала своего папашу, общаясь с его врагом?
– Я предавала не папашу, а тебя. Хагор действовал всегда по заложенной в нём программе, а Тон-Ат другой. Он сознательно порвал с теми, кто пришли в своё никуда, из которого мечтают выбраться верхом на чужом хребте. Не хотят признаться себе в том, что окончательно заблудились и выдохлись. Для обратного пути в точку исхода сил у них нет. Да и точки той нет нигде. Тон-Ат вовсе не одиночка, как напел тебе Хагор. Он оппозиция протухшим мудрецам. А ты стал их помощником. Ты и поспособствовал своим равнодушием к судьбе дочери тому, что её отняли вместе с твоим, так и не родившимся, внуком. Остаётся тебе только верить, что она действительно попала в «Созвездие Рай», где и продолжает своё существование и твой первый внук. Да ведь ты же не веришь? Ты же так и считаешь, что нет никаких пришельцев, а есть, сдвинутые на голову, малочисленные наследники бывших и некогда могущественных создателей высокой, но убитой цивилизации. – Тут она потянулась таким милым и человеческим жестом, как и делают женщины, просыпаясь утром. – Разве ты помнил о своей «высокой земной миссии», когда таскался по моим следам по всевозможным притонам? Да что и толку, если ты так и не смог меня защитить, когда на меня напали телохранители Ал-Физа. Ты уничтожил лишь его рабов, а самому Ал-Физу ты отомстить не смог. Так что зря ты связался с подлейшим бандитом, сумевшим довольно пагубно на тебя повлиять. Ты оказался весьма нестойким к воздействию агрессивной окружающей среды. И вся ваша база свалилась заодно с тобой со своих звёздных высот в неприглядные трясины Паралеи. До миссий ли вам было? Тон-Ат раскусил тебя.
То, что было подспудным на Земле, стало явным на Паралее. Желаемое, но запретное, было тут себе разрешено. Как у Хагора, когда его глубинная ущербность обнажилась, как только он выпал из своего райского резервуара, где никто не испытывал его на прочность. А твои коллеги, сущие дети, верили тебе во всем. Кто не верил вверху, верили искусственному мозгу. Машине. Машина же была непогрешима, зачищенная тобою. Сколотил подземный социум себе под стать, и жили тут, как хотели. Ты, вкусив власть над жизнью и смертью других людей, вдруг понял, как тебе это нравится…
– Всё не так! Я соскочил куда-то, провалился. Шагнул, а вместо ступени провал. Я не мог предвидеть, чем это обернётся эта игра с Хагором. Он в меня как-то влезал, ломал волю, Не сразу стал понятен источник воздействия. Кристалл? Мне это казалось бредом запредельным. Временами я ощущал себя каким-то мышечным мешком на костяном каркасе, а внутрь в булькающие от ужаса органы влезала какая-то твёрдая, холодная сущность и пыталась управлять мной. Только я оказался сильнее, чем он, хотя победа и далась мне с большим личным ущербом тоже. Он был ангел – извращенец. Ненавидел людей, мир Паралеи, куда его закинули, или сам этот полудохлый упырь здесь и обитал изначально, неважно же это! Прибыв сюда, я был другим. Я всегда жалел людей, и женщин хотел только любить. Хотя, да, слишком много от них хотел. Я имел высокую цель, и прибыл сюда вовсе не для того, чтобы разлагаться в сладких испарениях здешних домов яств и прочего блуда. А Хагор –корявый монстр купил за Кристалл мою душу и ставил свои эксперименты. И Кристалл присосался. Я не понял, когда это произошло, не мог его оторвать. Он внедрился, как и ты. Он был средостением между вами, вашим чудовищным кристаллическим вампирским «раем» и мною, нами всеми.
