Лариса Кольцова
Миражи и маски Паралеи
– Ох – ой! – завздыхала Лата. И вздыхала долго и тяжело. – Финансовая отчётность не была мне доступна. Что-то и вернул, конечно, а потом-то отдал тоже немало, как полезли к нему те, кого ограбила уже Элиан. Она ведь сумела соорудить мошенническую схему, привлекая средства доверчивых клиенток на якобы расширение бизнеса и фантастическую прибыль впоследствии. Так что Инар тоже в числе потерпевших. И кто бы подумал, такой пройдоха, такой проницательный и премудрый гриб оказался и сам в числе сваренных в этом мошенническом бульоне. И вот что я поняла, пусть у него богатый жизненный опыт, он имел дело только с порядочными чистыми женщинами. А тут пролезла в его мозги через тот самый нижний тоннель, простите, через половой его орган, такая изощрённая и развратная бацилла, что сумела ловко опутать, сладостно одурманить и подло обмануть. Депрессия от утраты Элиан мешает ему очнуться и поставить уже всех воров на место. Ведь прежде он не прикасался к этому делу из боязни, что в него втянута именно Элиан… а теперь-то чего ради дарить мерзавцам чужое добро, на которое потрачено чужое время жизни, труды, немалые творческие усилия вашей жены… Знаете, Руд, даже если вы спасаете Элиан только ради Нэи, поскольку госпожа Нэя никогда и никому не станет причинять боль, то Инар Цульф уж точно вытрясет из воров не только то, что они похитили, но и вдвое больше. У него, поверьте, есть свои меры воздействия, посильнее, может быть, и ваших. Но потом это будет. А когда его ледяная расчётливость победит его же влечение к мерзавке Элиан, то он найдёт её, где бы она ни затаилась и отберёт абсолютно всё. Она мечтала о семейной любви, настрадавшись от немилых своих потребителей, и она точно такую тихую заводь себе найдёт, но Цульф и семью у неё отнимет, а заводь закопает. Остаётся лишь надеяться, что к тому времени уже не мерзавка, а бедняжка Элиан найдёт какого-нибудь простака, чтобы ловко вскочить на его уже хребет. Но когда это случится, тогда уж госпоже Нэе никто не вернёт ничего. А впрочем, и меня иногда посещают странные прозрения. Госпоже Нэе к тому времени не будет это и нужно. Госпожа Нэя обретёт-таки своё счастье.
Ещё один укус под предлогом безразмерной откровенности
Тут Лата поставила на стол искрящийся флакон с витиеватым вензелем на шее красавицы, выгравированной на металле. Пластина с изображением была помещена в двухслойное стекло. Женский профиль был скорее абстрактным, чем реалистичным. Причёску украшали кристаллы.
– Вам не знакома вещица? Кажется, она принадлежала госпоже Нэе? Ведь это же её родовой вензель – К. Роэл. Не знаю, к сожалению, кто эта «К». Мать, должно быть? Верните Нэе. Думаю, у вас появится подобная возможность. Пустяк в некотором роде для человека практического и не обременённого излишними потребностями, как вы, например. Да и я не люблю загромождать быт избыточными никчемностями. Но аристократы! У них же не дома, а мини вселенные. Надо же их чем-то и загружать? Почему-то думаю, что для госпожи Нэи вещичка памятная. А эта… Элиан – бывшая помощница Нэи и бывшая, пусть и третьестепенная помощница Главы хозуправления Инара- Цульфа, хватала всё, не понимая, что и за меньшее можно в доме неволи оказаться. Вещь не только художественная, а и наследственная драгоценность.
Лучистый профиль лица начисто забытой Ксенэи вызвал некий прокол в глубину. Туда, где медленно дрейфовал в вечность континент, населённый призраками из прошлого. Только боль не была призрачной. Она проявилась здесь и сейчас. Он зажал флакон между ладоней, – Жаль, что закрыть нечем. Аромат полностью уже выветрился.
– Так пробочки и не было. Потерялась где-то, закатилась. Но мне кажется, что аромат остался. Вы не чуете?
– Так я о другом совсем, – отозвался он. – Я о прошлой жизни, откуда вывалилась зачем-то эта ерунда.
– Ерунда, не ерунда – важен факт, наличие порочных устремлений, губительных тенденций. Чуете, куда эта любительница дорогостоящих познаний, так называемая студентка, пропёрлась? В самый центр нашей Администрации! Не знаю, чему она обучалась в Академии, но такой скачок в карьере надо же как-то объяснить? Или объяснение нужно только мне, а прочим повсеместный упадок нравов в городе не безразличен даже, а и желателен? – Лата расположилась с удобством, заняв уже место на диване, но с другого его конца, и уходить не собиралась.
– Мне кажется, для наведения порядка существуют некие структуры, заложенные тут изначально. Совершенно точно, это не я. От меня-то чего вы хотите?
– Вы вроде и слушаете меня, а совсем не слышите. Чтобы приступили к поискам Элиан нужно удостоверение подготовленного документа вашей печатью. Ведь всё производство «Мечта» ради удобства самой госпожи Нэи числилось как собственность «Зеркального Лабиринта». Это давало ей защиту от атак местных финансовых бюрократов. А так-то они разорили бы её дотла! Хотя, по любому разорили… А у вас, как у всякого здешнего крупного управленца, есть такая печать. И поскольку я, как законный представитель корпорации, не стану требовать высылки преступницы, её всего лишь запрут в позорную витрину под раскалённые лучи светила на всеобщее любование, на время лишь одного светового дня. Для назидания прочим. Разве это не будет милосердием к такой недостойной особе?
– Может, воспользуемся для этой цели пустующей витриной «Мечты»? Как вам такое предложение? – отшутился он, давая понять Лате, что ей отказано не только в ответной любви, но и в удовлетворении её личной жажды справедливости.
Она опять принялась страдальчески вздыхать, вздымая свою соблазнительную грудь, сохранившаяся красота которой ему тоже не была нужна, – Понимаю вашу горькую иронию. А следовало бы, знаете, и у нас создать нечто подобное. Всеобщий публичный позор иногда посильнее страха пустыни…
Он повторно подошёл к окну, жалея, что высоко, а то прыгнул бы вниз, лишь бы от Латы подальше. Почему-то казалось, что двинься он к выходу, она непременно ухватит его, расплачется и признается в своей необоримой любви… Это было, пожалуй, пострашнее, чем попытка изнасиловать его со стороны ненормальной Эли в разорённой «Мечте» Нэи…
– Вы любите здешнюю природу? – спросил он.
– Люблю всякую природу, если она ухожена и красива. Дикие леса и безлюдные места, как и всякие чудовищные горы, где живёт какая-то нечисть, – нет. Там жутко и невозможно жить. Значит, это вы изгнали воровку? Решили её простить? Не наказывать за хищение? Что же. Это великодушно. Я в вас не ошиблась. Так проявите великодушие и ко мне – не воровке, не потаскухе. Конечно, я не обладаю свечением кожи, поскольку и вы не страдаете умственным расстройством. Но я тоже не оставлю вас без награды…
Токсичный дурман трясины
Не без страха ждал он продолжения её речей, решив, что она, вконец порабощённая своей безумной любовью, так и не успевшая добежать до озера, чтобы там утопиться, предложит ему себя за его участие в её дальнейшей судьбе. Но Лата оказалась умнее и тоньше, чем он предполагал. Хотя и неожиданно подлее.
– Я не смогла сказать о таком вчера, но… я не спала всю ночь. Поэтому я и пришла. Я молила всех старых и отверженных Богов, не одного лишь Надмирного Отца, чтобы вы оказались на месте. И вы тут! Тогда как обычно ваше появление здесь невозможно отследить…
– А вы следите за мной?
– Нет! Как бы я и посмела… Руд… Поверьте, у меня нет другого выхода. Если только броситься вниз прямо из этого открытого окна, что тоже выход для меня…
Он поразился её мысли, поскольку только что и сам думал о таком, что и сделал бы, располагайся его приёмный холл на первом этаже.
– Но что будет с моей дочерью? Я знаю, как вам всегда нравилась моя Иви… – прыгнула она как конь в овраг со всего разбега. – Она мне говорила, что вы предлагали ей место секретаря. Я запретила ей, понимая, что работа, связанная с такой ответственностью, не совсем подходит юной девушке.
Он потрясённо молчал, не зная, как себя вести, и какие слова подобрать для того, чтобы дать ей понимание, как она заблуждается по поводу не только его всемогущества, но и его порочности, и совсем уж её не обидеть. Лата продолжила свою исповедь, приняв молчание за установившееся и окончательное понимание. – Иви не грязная Элиан, укравшая пристойное имя достойного рода. – Запутавшись в собственном многословии, Лата опять забыла, что сама же говорила о Чапосе. Она также забыла, как оговаривала саму Нэю совсем ещё недавно, обвиняя её в запретном колдовстве. Будь здесь в городе Храм Надмирного Света, Лата точно бы натравила на Нэю жрецов, а те с радостью навешали бы на неё штрафы за нарушения заповедей Надмирного Отца. Все или почти все в Паралее были остервенело увлечены взаимным ограблением. Даже поймав и ошкурив вора, блюстители порядка всё присваивали себе и ничего не возвращали потерпевшей стороне. Иногда лишь чуточку делились с доносчиками. Не тут ли и был зарыт маленький секрет большой поборницы за общественную справедливость? Что-то же ей перепадало за неусыпную бдительность? Поверить в чистое бескорыстие столь противоречивой и многогранной особы, как Лата, не получалось. Она на его глазах перетекала из одной своей грани в другую, и если иная грань завораживала своим внезапным блеском, то другая царапала и казалась ущербной. Его не оставляла мысль, что любой, кому и встретилась она когда-то в сиянии своей молодости, долго не забывал её. Как потускневший редкий самоцвет её хотелось приблизить к глазам и по возможности отполировать от патины прошедших лет…
– Уж если… – она замолчала, не завершив фразу и теряя веру в успешное завершение своего замысла. Выражение глаз Рудольфа не сулило ей поддержки.
– Кто такая Ива? Я не знаю о ней ничего.
– Не Ива, а Иви. Моя дочь. Как же не знаете, если она работает в «Зеркальном Лабиринте»? У вашего же коллеги господина Ар-Сена. Вернее, работала. Её также уволили по требованию уже Главы всей Администрации. Этот человек с очень влиятельными щупальцами, они у него проникают всюду! А господин Ар-Сен, как и вы, человек добрый, умнейший, но очень мало вникает в кадровые и прочие проблемы, если они касаются младшего подсобного персонала. Моя Иви – студентка. Но приработок нам не мешал. У Главы Администрации очень много собственных родственников, и как их не пристроить? Как не угодить лишний раз своему роду? Что ему моя дочь? Она в темноте не светится. Да и не стала бы ради таких нечистоплотных мозгляков! Но тут он промахнулся! Господин Ар-Сен сказал, если уж Иви была для него лишней, то ему никто взамен не нужен!
– Я не знаю вашу Иву. И не видел, кажется, никогда.
Она тонко, но язвительно улыбнулась, – Как же нет? Когда вы угощали её пирожными и даже показывали ей свою зелёную рубашку, уверяя, что ищете ту, кто согласится посетить с вами вместе Храм Надмирного Света… У меня с моей девочкой полное доверие, и она, потрясённая вашим признанием, рассказала мне всё. Уж, простите, но и о том, как вы склоняли её к тому, чтобы она посетила вас в ночное время… обещая, что вы постараетесь ради того, чтобы она избежала последствий, естественных для подобных связей. Конечно, я не пустила её! А она авантюристична и порывалась к этому… Не о любви же в самом деле речь! Для вас игра, для этой дуры увлекательное приключение. Потом вы перестали её замечать. Она восприняла это как вашу обиду, но думаю, она обольщалась на ваш счёт. Причиной того, что вы передумали, была госпожа Нэя. О, нет! Я ни в чём и никого не виню. Иви сочла, что вы потешались над нею, а госпожа Нэя… Чего было терять, отщепенке, отвергнутой своим мужем? Женщина молодая, на редкость необычная, а одна. Она была бы рада вниманию к себе со стороны любого значимого здесь человека, но вы-то не любой! Она и не смогла устоять перед вами, а Иви, если честно, взбалмошная, быстро забыла о вашем внимании.
– Лата, вы слишком долго говорите и говорите, но в чём смысл-то ваших разговоров? Ради чего вы тут? Какая-то рубашка, пирожные… Я не помню вашу дочь! Я и не знал, что у вас есть дочь по имени Ива.
– Её зовут Иви. Иви-Хонг.
– Хорошо. Где же она теперь?
– Её выгнали прочь из «Зеркального Лабиринта».
– Я сожалею.
– Совсем недавно мои подчинённые смотрели мне в глаза и лили в них льстивый нектар, смешанный с рабской лаской. Сейчас, когда мне грозит участь стать безработной, выпасть в низший квартал, к сброду, на меня и на мою дочь едва не плюют. Нашлись и те, кто утверждает, что дочь моя – преступница. Вот как! Воровки в чести, светятся как ангелы, увозят из городка у всех на глазах машины, груженные чужим добром, а трудолюбивые порядочные люди – преступники. Это человеческое поведение? Вы молодой и одинокий. Так уж сложилось. Возьмите мою дочь себе. Пусть на время. Но не дайте выгнать меня и дочь в столичные отбросы. Ведь мой муж так много сделал для науки и страны. Если уж мне не суждено, а теперь и до самой моей смерти, стать тем, кем я родилась, – женщиной, желанной тому, кто и мне желанен…
Тут Лата скрыла своё гладкое и гордое лицо в прозрачной накидке, снятой с похудевших, а всё ещё округлых рук. Её слёзы были слезами крокодила. Она с готовностью жертвовала свою дочь – гордость своего «приличного семейства» для утех распутнику, кем и считала того, кого любила несчастливой любовью зрелой и обездоленной женщины. Он пропустил мимо ушей её завывания по поводу желаемого и недостижимого, – Вам не жаль свою дочь?
– Жаль. Но стать изгоями лучше? А вам, – и она, сочась своим сладким ядом, не стала таиться и маскироваться под ту пристойность, которой требовала от всех окружающих, – всегда лучше иметь рядом… то есть без ненужных обременений, а только для вашего же комфортного отдыха…
«Наложницу», – добавил он от себя мысленно.
– …чистую нетронутую девушку. Та же Элиан, конечно, мечтала заполучить вас, но я-то всегда знала, что она опасная особа, шлюха и воровка. Может, это и проще для меня, что я никогда уже не увижу эту несносную дрянь! Этот её невыносимо порочный стиль оскорблял меня, а ещё была служительницей такой женщины! Как ни прискорбно, «Мечта» не стала ни для кого особой потерей…
И опять сбой! Только что вслух тосковала об утраченной «Мечте», а уж и забыла об этом. Единственное, чего не понимал Рудольф, почему он столько времени покорно выслушивал эту троллиху, словно бы она обладала неким подавляющим воздействием, препятствующим выпихнуть её вон.
– Кроме меня, – поспешно довершила она свою фразу, на лету исправляя свою же оплошность. – Я понимаю, отчего устала Нэя. Не от вас она устала! А от этой давящей атмосферы вокруг. Здесь даже тяжелее, чем везде, хотя везде – шум-гам, злоупотребления и беспорядок, а тут – тишина, комфорт и порядок. Зато какая же скука пропитывает всё существо до самых его глубин, как насытишься чисто-зрительными красотами, да наешься здешних сытных пирогов. Предельная заорганизованность всей жизни такая гнетущая, что от казармы отличие лишь во внешнем оформлении. И я скажу вам, почему так. Потому что доброты, душевной простоты и ясности ни в ком нет! А госпоже Нэе помимо этого всеобщего высокомерия, проявляемого к ней, потомственной аристократке и изысканной, тонко устроенной женщине, вдобавок ко всему было трудно и в реализации своего творчества. Даже добиться от клиенток согласия на пошив приличного платья было непросто ввиду отсутствия универсальной развитости, свойственной аристократам, а тут же сплошь выходцы из простонародья…
– А вы разве аристократка?
– Нет. Но я не принадлежу к простонародью. Мой отец из военного сословия, которое всегда несколько отстоит и от бюрократов, и от грубых торговцев, и от представителей изящных искусств, всегда развращённых, да и от всех прочих профессиональных групп и сословий. Тут, разумеется, есть одарённые и яркие люди, но они в меньшинстве. А большинство, всё же, люди заурядные, специалисты в той или иной деятельности. Потому и познания их заужены, а уж спеси-то столько… Госпожа Нэя и не могла получить здесь ту высочайшую оценку, каковой она и заслуживала, и на которую рассчитывал Инар Цульф, надеясь и на собственную фантастическую прибыль. Даже жалко его, как подумаешь, насколько же он был высокого мнения об уровне запросов здешних толп. Поэтому госпожа Нэя все свои шедевры увозила в столицу, где у неё была клиентура из женщин высших сословий. А тут сплошное безвкусие! Одна я и была её любимой клиенткой. Только я ценила её бесподобное творчество.
– Хватит! – перебил он.
Ему вдруг захотелось схватить её за холку и вышвырнуть на улицу в открытое окно, дав пинка напоследок, но он знал, что никогда так не сделает, – Я помогу вам.
Она подвергала его пыткам, даже не понимая того. Искренне считала, что является приятной ему, уж если не женщиной, то собеседницей. Он тут же одёрнул себя мысленно, гася злость. Лата – всего лишь продукт местного социума. Она мыслила по накатанным шаблонам, по каким и было структурировано их всеобщее мышление.
– Я надеюсь, что вы останетесь довольны Иви. Она воспитана, красива, в меру своего возраста образована.
Можно было подумать, что он горит желанием вести изысканные беседы с её дочкой – маленькой пакостницей. Он внезапно вспомнил Иви. Лата уже нешуточно заливалась слезами. Накидки не хватало, чтобы собрать всю её влагу. Свою дочь ей было жаль.
– Почему вы пришли ко мне? С вашей стороны тут имелся риск быть непонятой…
– Ну… – Лата замялась, теребя промокшую накидку из прозрачной ткани. Потом подняла покрасневшие глаза на сильно разрумянившемся от постыдного волнения лице, – Руд, вам же нужна девушка. Пусть и не для возвышенной любви, но для вполне понятной мужской надобности. Только как временная жена, Руд… никто не навязывает вам ничего такого, что может хоть в чём-то закабалить вас… а Нэя… она поймёт, когда вернётся к вам…
Защита сломлена
Влиятельная в прошлом при жизни своего мужа, а сейчас всеми затираемая, пинаемая при любой возможности, она сохранила свою боевую раскраску и стать, невзирая ни на что. Даже страдальчески худея в последнее время, Лата-Хонг была всё одно завидно цветущей на фоне худосочного большинства. В чём-то она была сильно похожа на Ифису, только гораздо злее.
«Туго ей приходится без мужа», – подумал он без всякой жалости, следя за её манипуляциями с некоей голубой бутылочкой, какую она достала из своей сумочки.
– Что это у вас? – спросил он. Вместо ответа Лата открыла золочёную пробочку и отпила прямо из узкого горлышка. Не сильный, но характерный аромат достиг его ноздрей, сразу же вызвав очень приятное воздействие не только на обоняние, но и странное успокоение, вплоть до лёгкой сонливости. Причём накатившей внезапно.
– Чем вы утоляете свою жажду?
– Чистая вода, – ответила она, – раз уж хозяин держит свою гостью в режиме, не скажу, что голода, но жажды. Есть я как раз не хочу.
– Разве вода? Вы же не способны ко лжи даже в мелочах.
– Чистейшая вода, но лишь слегка разбавленная неким эликсиром, вроде как лекарство, успокаивающее взбудораженные нервы, а также средство для прояснения взбаламученного состояния. Я безмерно устала за последнее время…
– Мне кажется, что воздействие может быть прямо противоположным…
– Отчего бы?
– Вам лучше знать, какая причина свалила вас некогда у всех на виду возле Главной Аллеи…
– Вы не хотите? – и она подняла вверх голубовато-прозрачную бутылочку. – Это вода, лишь слегка разбавленная целебным эликсиром. Разве вам не понравился этот аромат?
– Сами знаете, что притягательный аромат ещё не признак благого воздействия. Вспомните ту же «Мать – божественную водичку»…
– Это другое… Всё дело в концентрации и соотношении тех или иных ингредиентов…. Можно отвлечься от тяжкой реальности, а можно и облегчить тот или иной недуг. Мать Вода лечит всё, кроме смерти.
– Учтите, если вы прямо тут отправитесь блуждать по своим видениям, которые вас посетят, я буду вынужден воздействовать на вас уже своим средством.
– Каким? – спросила она, загораясь глазами.
– Тоже эликсиром, но моментально приводящим в ясность ума.
– Не волнуйтесь, Руд… – мягко произнесла она его имя, давно уж отбросив всякий официоз. – Это всего лишь лёгкий тонизирующий напиток и не более того. Он не продаётся в здешних домах яств. Это не та Мать-Вода, память о вкушении которой вас столь и взбудоражила. Только аромат и ввёл вас в заблуждение, что наводит на мысль, вы тоже любитель пригубить колдовскую девушку, упрятанную в синюю ёмкость…
– Нет! – перебил он, – ничуть не любитель!
– Так и я не любитель. Хотя бы потому, что скупа на любое баловство, исключая наряды. А теперь и вовсе разорена… Не буду уже испытывать на прочность вашу беспримерную вежливость, буду честна с вами до конца. Я всегда считала, что вы благородны, как никто тут. Конечно, молодость часто толкает мужчин на опрометчивые связи, буйство природы, с ним не всегда договоришься на языке разума… Что такое для человека, как вы, ничтожная паскуда Элиан? Вынужденная уступка духа необоримой мужской природе, а о самой усладе забываешь уже на следующее утро, как и о собственной низости помнить мужчинам к чему? – она осталась при своей уверенности, что он был с Элей в ту ночь в «Мечте». А что ещё она могла думать? Если он действительно был на грани того.
– Я считаю вас лучшим из самой избранной категории ныне живущих мужчин целого континента, и поверьте, как стыдно и горько мне обращаться к вам с такой вот просьбой. Я ведь вначале к господину Ар-Сену сунулась, предлагала и ему, но он… вы понимаете, он… вроде как, бесполый. А ведь прежде не был, как всем тут известно. Он закричал мне в лицо: «Я ненавижу всех местных женщин»! Я спросила: «Почему только местных? Чем они все скопом провинились перед вами?» Он сказал уже спокойнее: «Всех женщин Паралеи ненавижу. Вы же видите, в моей лаборатории нет ни одной женщины! И не будет».
– Он посмел вам такое сказать? Ну и ханжа… – ухмыльнулся Рудольф, при одном упоминании об Арсении тут же решив помочь несчастной Иве.
– Ваша неподражаемая способность играть неведомыми терминами… – Лата задумалась о значении непонятного слова «ханжа», но уточнять не посмела, – Я сумею быть благодарной. Я боюсь утонуть в клоаке. Я не настолько молода, чтобы найти достойную замену мужу, а ничтожества мне не надо. Я скоро постарею. Никто не захочет помочь мне, даже уплати я такую постыдную цену, как Элиан делала всегда и без всякого стыда. Я, похоже, и задаром никому здесь не нужна. Привычка, да и репутацию мне создали такую…
– Как же нет? А Тон-Ат в «Ночной Лиане»? Человек – любитель редкостей, насколько известно…
– Я имею в виду мужское население ЦЭССЭИ, а не всех прочих мужчин континента. Да ведь я по континенту не брожу. Где же мне найти такую возможность, как сближение с достойным человеком? Тон-Ат же… Он сказал мне: «Тяжко тебе жить в столь длительном окостенении самых трепетных и чувствительных частей твоего спелого, да невостребованного тела». Что я могла возразить? А впрочем, я ничего толком не помню. Осуждать других это мы легко. Но признаться в собственном падении, когда с тем же удовольствием, как проделывает это Элиан, роняешь уже себя лицом в мягкую подстилку на ложе всеобщего распутства…
Её заносило даже с учётом их странного общения, растянутого как дурная резина, и будто бы выпавшего из реального времени. Они уподобились двум психам, где каждый пребывает в своём персональном абсурде, а вынося его наружу, уже совместно сплетают некую сеть, столь же бессмысленную и ненужную ни для чего. Впрочем, с её стороны смысл как раз имелся, – использовать Рудольфа для личного спасения.
– Этот старик обладает чеканным и даже красивым, а в то же время зловещим лицом… С чего-то все обзывают его стариком, а он всего лишь возрастной и очень необычный, невероятно сильный мужчина… Не уверена, что он озабочен женщинами. И дело тут не в возрасте…
– Вы же признались сами, что он сунул приличные деньги в вашу сумочку. Или он принял вас за нищенку? Так ведь нищенку в «Ночную Лиану» не пустили бы.
– Так он почувствовал, что мне не привыкать… – брякнула вдруг Лата и заперхала, пытаясь снять внезапный спазм дыхания своей загадочной водичкой. – Когда же я вам говорила о таком? Уж точно от переживаний я ослабла рассудком…
– Он удовлетворил вас как мужчина? – схватился он за её невероятные откровения, с целью выяснить для себя, кем в действительности был Тон-Ат для Нэи.
– Как мужчина? Что вы творите со мною, Руд? Какую магию вы практикуете, что я перед вами как голая? Если бы я сказала вам, что в тот миг мне почудилось, что рядом возлюбленный моей юности, вы бы посмеялись надо мной. Но так и было. А потом… это лицо, так и оставшееся для меня самым дорогим и незабываемым среди всех прочих лиц, чередой проходящих через мою жизнь, вдруг уподобилось какой-то тающей желейной массе…
Она опять схватилась за свою бутылочку и отпила якобы успокоительный нектар. Никаких тайн она уже удержать в себе не могла. И почему так происходило, ему было всё равно.
– … оно мерзко стекало вниз, и он поспешно вытащил из-под меня простынку и стёр это наваждение, став тем самым пожилым аристократом по виду, который и увлёк меня во всю эту чудовищную авантюру. Лицо его остаточно блестело, как бы смазанное маслом. Ужасное зрелище! «Ты всего лишь увидела изнанку сладостных грёз, насылаемых Мать Водой»! – вот что он произнёс. Я лишилась сознания…
Вдруг опомнившись, она стала на его глазах из бело-матовой превращаться в густо-розовую. Из её глаз полились слёзы. – И что такое я несу? Месть Матери Воды, когда мозг плавится в галлюцинациях, а рядом может и не быть никого. А ведь госпожа Нэя… она тоже имела такой опыт?
– Почему вы спрашиваете об этом у меня? Она появилась здесь, будучи далеко не ребёнком. Каков был её жизненный опыт, откуда бы мне знать… – Рудольф ощущал и себя полупьяным, вроде того, – Уберите вы эту… эту дрянь!
– Так я её спрятала уже, – очень мягко, будто уговаривала ребёнка, ответила Лата. – И уж коли мы с вами вышли на предельно возможный уровень откровенности… Ведь этот маг, муж в недавнем её прошлом, и её душу окунал в такое вот упоение запредельными радостями… Не зря они и запрещены, пусть и не законом, но хотя бы общественным порицанием и установкой столь же запредельной для большинства цены…
– Душу? – откровения Латы должны были бы вызвать возмущение за переход ею границ дозволенного. И оно возникло. Но не на Лату, а на иллюзиониста-беса Тон-Ата, купившего Лату в «Ночной Лиане» как особую деву. – При чём тут душа? И чего вы оправдываетесь? Вы мне кто? Какое мне-то дело до ваших похождений? Юноша или старик, тут дело вкуса и личных пристрастий. Если ваш муж умер. Да и при своей жизни он вас супружеским интимом не радовал, насколько я понимаю.
– Ах – ха-ха! – и тяжёлые вздохи наводили на мысль, в порядке ли у неё сердце, не повреждены ли лёгкие?
– Вам бы следовало проверить своё здоровье. Хотите, я устрою вам завтра же такую проверку?
– О, мой добрый великан! Я здорова как корова. Только начни меня доить, так и не выдоишь. Нашёлся бы такой вот голодающий. Носила бы его на руках, как собственное дитя, трепетно лаская и ублажая, купая даже в этом нерастраченном молоке. И попадись вы мне в той «Ночной Лиане», куда вы, как я слышала, любитель захаживать, но исключительно из любви к тамошним рыбным деликатесам, я бы уж точно сдалась на вашу милость, пусть и низко-сиюминутную, и не пожалела бы потом. Да и вы, отчего-то думаю, не стали бы жалеть, хотя забыли бы меня быстро, как ту же Ифису.
– При чём же Ифиса…
– Откуда такие сведения, хотите спросить? От Инара. Он рассказывал, как Ифиса отслеживала каждый ваш шаг здесь, дарила ему дорогие самоцветы, вплоть до «слез Матери Воды», чтобы он доставлял ей эти сведения. Она и тут бывала, но уже не по милости Инара, понятно. С вашим коллегой, с этим женоненавистником Ар-Сеном… Инар спросил у неё, чего ты ждёшь от этого господина? Не об Ар-Сене речь, понятно. О вас он спрашивал. Она и рассказала как-то о своей ненормальной, не отпускающей её любви к вам. Ал-Физа и то любить перестала, как вас узнала… Инар Цульф, как все бесчувственные люди, очень любит рассказывать о чужих несчастьях ради развлечения…
– Кто распускает о вас слухи, что вы постоянно таскаетесь в «Ночную Лиану», желая найти себе статусного человека? Не советую, Лата. Там не создают дружеских союзов. Дрянное место. А вы, всё же, хорошая женщина, хотя и странно наивная с учётом вашего жизненного опыта.
– Уже донесли и до вас? Быстро же… А не добавили, что одни только рабочие-строители из тех, кто живут во времянках у нашей стены, облизывают меня своими глазами неразвитых животных? Да и то не для того, чтобы заключать со мною союз в Храме Надмирного Света! К чему вы спрашиваете о том, чем настолько увлечены все здешние женщины? Желанием опорочить всякую, кто по тем или иным причинам вынужденно живёт одна, а выглядит так, что их мужья невольно сравнивают её с ними не в их, понятно, пользу. Наверное, стоило бы мне и несколько опуститься для их спокойствия? Как думаете? Меня ужасает старость! Мои родители когда-то учили меня, что отношение к чужой старости – это проверка на человечность нас самих, а также подготовка души к собственной старости, если посчастливится до неё дожить. Ненависть к старикам – это страх собственной старости. Но в этой жизни не надо бояться ни старости, ни смерти, а только утраты человечности в себе. А вот я к старости ничуть не готова, потому что жизнь так и не накормила меня досыта тем, что эти мерзавки хлебают полными ложками, до отвращения уже всем наелись! А я… как мало мне было отпущено женского счастья… Так для чего же такую неувядающую потребность любви вкладывают в такое шаткое человеческое тело?
– Кто?
– Что?
– Вкладывает кто? – хмыкнул Рудольф несоответственно моменту.
– Что и куда? – Лата забыла от растерянности, о чём она говорила.
Он заливался смехом, как она только что слезами, – Туда и то самое, что вы мне и предлагаете.
Из жизни чёрных тараканов
– Я же говорю, бессердечный человек не смог бы так открыто смеяться. И поэтому я и пришла за вашей поддержкой. Вы необыкновенный во всех смыслах, исключая тот самый смысл, о чём я и веду свой постыдный разговор. Но для вас ничего постыдного в том нет. Моя Иви – совершенство, но она молода и глупа. Она пропадёт, если нас отсюда выволокут как мешки с мусором. Кого она найдёт за стенами? Среди кого ей придётся выбирать? Скорее всего, её найдут торговцы живностью, и ей не придётся выбирать уже ничего. Мы же катастрофически бедны! Только тут есть шанс стать ей женой образованного, пусть и не богатого, любящего человека. Ах, какой я была в своей молодости! Я выбрала не любовь, а подчинение законам нашей жизни. Всю жизнь жила с человеком, которого уважала и была безупречна, пока он был жив. Если бы вы знали, какое посмертное уже его предательство я переживаю! Я сделала для него всё возможное и даже невозможное. Ведь благодаря мне, он не только устроился в ЦЭССЭИ, а был спасён от погибели! Я, будучи совсем юной его невестой, когда он был посажен в дом неволи за одну нечистую сделку с государственным крупным чиновником, я лично выкупила его у самого начальника Департамента Безопасности! Его свободу! Может быть и саму жизнь.
