Лариса Кольцова
Миражи и маски Паралеи
– Думал я, как и ты, что притяну его к себе и буду над ним властвовать. Но вместо этого он разрушил меня своей превосходящей силой. Да ведь и сам пошёл трещинами. Завязаны мы с ним теперь в один узел. По моей вине. Я стал его хроническим помрачением рассудка, а он стал моим окончательным уже безумием. Через него я тебя и полюбил. Тогда как со стороны любимых мною женщин не упало даже искорки ответной их любви.
Хагор смолк, и вместо того, что вскочить и бежать от него прочь, она не смогла даже приподняться с сидения уличной скамьи.
– Твой брат вдруг вспомнился мне, как глянул я на этот уличный водоём… Он пил воду, ловя прозрачную струю губами, зацелованными прекраснейшими женщинами Паралеи. Он нисколько не жалел, что ранил твоего Рудольфа, а только жалел, что тот ушёл, унося свою возможную месть на потом. Он же не знал, что Рудольф и не собирался ему мстить, ограничившись лишь ударом самозащиты. Великодушие Рудольфа отнюдь не было свойственно твоему братцу. Твой братец был куда как жесток! А ты-то думала, что он был светлоглазым добрячком? Не знала ты никогда своего брата – человека красивого, да ущербного, снедаемого аристократическим честолюбием и скованного бесправием его отверженного состояния. Он многого бы добился, не ослепи Гелия его своим нечеловеческим сиянием. Поскольку Рудольфа он ранил весьма коварно, внезапно, ответный удар самозащиты был скользящий и слабый, и только на время отключил Нэиля. И то было благом, запомни это! Иначе твой Нэиль уж точно выстрелил бы ему в голову, чего он и хотел. Добить! Он был жесток! – повторил Хагор. – Нищий, униженный, а в душе надменный ожесточённый аристократ. Он планировал сбежать в Страну Архипелага к Тон-Ату, потому и не боялся ответственности за свои выстрелы в того, кого даже не считал соперником. Он смотрел на кровь, оставленную раненным на месте их стычки, надеясь на то, что Рудольф запомнит преподнесённый ему урок, если останется жив. Это наполняло его высокомерием, а вовсе не сожалением. Он ничего не знал о скрытом защитном и тончайшем бронежилете землянина, защитившим его сердце от пуль, а Нэиль был уже метким стрелком к тому времени. Он был жесток! – опять повторил Хагор. – И вовсе не был настолько благороден, как ты думала. Он стрелял в безоружного человека именно затем, чтобы убить наверняка. Ему не впервой оно и было! Он достаточно к тому времени уже убил несчастных пустынников. В голову он стрелять вначале побоялся лишь из чувства брезгливости, потому что видел, как умирают люди при таких поражениях. А он хотел, чтобы Рудольф уполз подальше от места преступления, и чтобы самому иметь время для неспешного ухода, а не панического бегства. Всё же он и боялся радикального и уже бесповоротного отрыва от прежней жизни. Не только Гелия стала причиной его предательства тому миру, где он родился и вырос, как ты понимаешь. А месть правителям Паралеи за отца и за собственное обездоленное сиротство. Он был другой, чем ты. Он был жесток!
– Да прекрати! – взмолилась Нэя. – Что же ты заладил!
Но Хагор продолжил, – Он походил на своего деда аристократа Ниадора, бывшего жреца Чёрного Владыки. Закрытый, внутренне надменный ко всем, сдержанный внешне, но болезненно самолюбивый и мстительный. И если Рудольфа я даже жалею, хотя он и остался в живых, то Нэиля я ненавижу, хотя он и умер! Он был жесток!
– Замолчи, чучело полоумное! – вскрикнула она, с мольбой озирая площадь, но обратиться за помощью было не к кому.
– Ты сам убийца… – пролепетала она. – Руд говорил про Голу-Бикэ…
– Только ведь брата твоего я не убивал. Зачем мне? Гелия была обречена уже на то, чтобы остаться покинутой и Нэилем, и Рудольфом. У бывшего друга твоего отца, аристократа Ал-Физа много раскидано детей по лику континента. Есть любимые, есть забытые почти. Один из сынов его незаконнорожденных уродился вроде Чапоса. Сильным и жестоким, безудержным и слабым в смысле обуздания своих диких порывов. Ал-Физ лично выучил его всем приёмам воинской науки, но устал защищать его, тратя большие средства на покрытие его проступков. Сынок постоянно преступал закон. В конце концов, его изгнали в низшую, в сравнении с военной и привилегированной структурой, службу хранителей уличного порядка. Но и там он постоянно совершал бесчинства и откровенные порой разбои. Твой брат давно следил за ним, и как-то схватил его за руку, когда этот аристократический ублюдок хватал на улице во время праздничных гуляний девушек и женщин, в силу их беззащитности. Хотя и подвыпивших парней хватали, если не могли за себя постоять. Чтобы продавать их работорговцам. Но этот разбойник увернулся, сбежал, выследил Нэиля и свёл с ним счёты. Я предупреждал Нэиля! Он не внял. Я предупреждал Рудольфа! Он тоже не внял. Ты же свидетель тому, как я давал твоему брату совет уходить! Иногда и меня посещало предвидение, как инерционный след былых дарований. Но меня презрели, не послушали. Я отправился в квартал «Крутой Берег». Я ждал, сидя во дворе того самого, некогда родного тебе, дома возле лаковых раскидистых дерев. На что я надеялся? Опередить того, кто и затаил свою лютую злобу, встать на его пути. Не потому, что жалел я Нэиля или Рудольфа. Тебя я полюбил! Тебя оценил. Не хотел, чтобы страдание вошло в прозрачную душу самого чудесного порождения Паралеи. Почему на меня сразу же подумал Тон-Ат? И Хор-Арх тоже… Тон-Ат утратил дар не только предвидения будущего, но и тайную подоплеку настоящих события не всегда прозревал. Хор-Арх же… не простил меня за Инэлию. Тон-Ат потому и замедлил с реализацией своей кары, что вовсе не был уверен, что это я погубил твоего брата. Зачем мне? Сама подумай? Как и Рудольфу оно к чему было? Никто не дал Тон-Ату возможности присутствовать при вскрытии тела, поскольку он вовсе не настолько уж и всемогущ, как ты думаешь. Он утратил все прежние входы туда, куда и был вхож при жизни Ниадора, а потом и Виснэя. Имея развитую агентуру, не имел достаточного приближения ко многому, что ему и было порой необходимо. Получил сведения, что причиной гибели военного аристократа Нэиля Роэл был слом шеи особым приёмом, так сразу же и решил: если не землянин, так Хагор!
Нэя ширила глаза, обесцвеченные страшной мукой, которую вливал в неё страшный и говорящий мираж – обрывок из прошлого времени. Она еле дышала.
– Но потом сообразил, кому нужна-то была эта давно прогорклая месть? Мне? Хи-хи… Коли упустил когда-то, к чему потом-то было мстить? Что за упование убивать просто потому, что кто-то занят тем, чем я не способен? Рудольфу? Так он другую к себе пришил тем самым орудием, сущностное имя которого я не назову из личной уже скромности. На всякий случай того преступного хупа Тон-Ат сам и уничтожил, и в этом смысле невинные жертвы негодяя уж точно своё словечко перед Высшими Силами за мстителя замолвят. При условии, что Они есть и озабочены таким вот спросом за то, что сами же сотворили столь несовершенный мир со всеми его несовершенными обитателями.
– Да когда же ты наговоришься-то? Кем ты ни будь, обрывком или огрызком прошедшего времени…
Хагор придвинулся ближе, зашептал ласково, – Ты в отца, страстная и доверчивая, открытая навстречу как счастью, так и горю. Когда Нэиль увидел Чапоса, он испугался, решил, что тот пришёл мстить. Нэиль знал, что бандит в услужении у человека, которого он не столько ненавидел, сколько презирал. Но быстро понял, что Чапос ничего не знал. Благодаря предрассветному сумраку, Чапос не заметил следов побоища и быстро ушёл. А Нэиль вместо того, чтобы уйти, наконец, к Гелии, ожидающей его, что и спасло бы ему жизнь, остался, решая, что делать с кровью, пролитой соперником? Он лихорадочно стал заливать лужайку у бассейна водой, набирая чистую влагу в ёмкость, кем-то оставленную тут. За таким вот бессмысленным занятием и застал его убийца…
– Зачем же ты убил первую жену Антона?
– Хочешь спросить, почему я не убил бедняжку прикосновением своего Кристалла к её горлу? Зачем же было тратить столь драгоценный ресурс на то, что с лёгкостью, за вознаграждение, совершил настоящий убийца. Она подверглась нападению местного преступника, которого я выкупил за мешочек слёз Матери Воды в одной из рабочих подземных тюрем. А слёзы Матери Воды я нашёл в одном из подземных хранилищ разрушенного города на Хрустальном Плато. Натаскал в своё время их предостаточно к себе в пещеру для тех или иных бытовых и прочих нужд. Чего же не попользоваться заброшкой? Духи былого эона за своим добром уж точно не придут. А потом уж пришельцы из звёздного колодца, земляне, те хранилища и опустошили. Как ни гоняли их оттуда, то я, то Тон-Ат, они всё ценное оттуда выволокли. Жадность недоразвитых существ, чего ж ты хочешь…
– Не заговаривай меня! Зачем Голу-Бикэ убил? За что?
– Она мешала не мне. Нашей Миссии. Она посмела войти в жизненное пространство существа, чья стоимость, исходя из затрат на него нашего мира, была настолько огромной, драгоценной, что она и тени своей не должна была ронять на ту тропинку, по которой он гулял. В ЦЭССЭИ же не дураки обитают, и они могли бы удивиться, насторожиться тому особому приёму, которым она была бы умерщвлена, займись я лично её устранением. Я не умею орудовать ножом. Я же не мясник. А так – отравленный нож, бесчеловечный наймит. Обычное дело тут. К тому же решили, что наймит обознался. Весьма поверхностно расследовали гибель простолюдинки из закрытого города.
– Нэиль хотел покинуть пределы континента. Ты о том знал? – спросила она у того, кто обозначил себя странным термином «эйдолон». Как будто от его ответов, как и от его непричастности к тому, что тогда и произошло, хоть что-то могло поменяться в неотменяемом прошлом.
– Нэиль выкрал секретные документы и карты размещения скрытых военных подразделений в предгорьях для защиты от возможного нападения со стороны врага. Такое предательство было оплатой убежища в Архипелаге, цена, назначенная Пауком. А тот никогда не проявлял бескорыстия ни к кому. Как и отеческой любви, жалости никогда он не питал к твоему брату, требуя и от него служения своим целям. Поэтому-то гибель Нэиля так и приписали шпионам Обаи, чьи секреты и возможности всегда внушали ужас Коллегии Управителей Паралеи. Они и понятия не имеют, кто их подлинный защитник от его проникновения к ним в страну. Это тайный десант землян в горах.
Теперь, когда Нэиля нет, нет и Гелии, а Рудольф сполна заплатил за преступление, которого не совершал, всё обратилось в труху, как и сама прошлая жизнь. Что проку пересыпать её из ладони в ладонь и чихать от её едкости, отравляя воздух настоящего дня? Но недоразвитым существам так важна истина прошедшего, что они заняты этими поисками даже в ущерб дню сегодняшнему, настоящему – единственному мигу, чем и обладают. Никто, кроме меня не знал о тщете Гелии присоединиться к Нэилю. Не нужна она была ему, передержала она его в той роли, каковую ему и определила. Она не ведала о его сговоре с Пауком и о том, что другую девицу замыслил Нэиль взять себе в утешение на океанические острова.
– Нет! Он любил Гелию!
– Да какое там любил! Никого он не любил. Тешился, да. Позволял себя любить, да. Нашёл себе более юную, горячо любящую, трепетную и на ту пору не испорченную.
– Да она… она была особая дева!
– Потом стала. А тогда-то лишь наветы и пачкали эту дурочку. Да и сама себя оговорила из-за обид и задетого самолюбия. Хотела доказать окружающим свою независимость и обрядиться в ложно понимаемую значимость. А люди, они ж с готовностью верят всему плохому и с настырностью опровергают то, что бедная девушка может быть чиста, обладая таким бойким характером, заметным талантом и редкостной красотой к тому же.
– Не понимаю, о ком твоя речь? Она не могла стать матерью по собственной дурости…
– Её принудили пойти на то, что и поломало её дальнейший путь. Не могла она противостоять ни тем, кто на такое толкнули, ни колоссальной толще давящей среды, как выражаются люди учёные. Один твой брат и знал, что за душа у неё была. И раз избрал, что-то же в ней и разглядел? Когда Тон-Ат сунул свой нос в расследование гибели своего воспитанника, он получил кукиш в нос, как говорят земляне, от службы охраны самой Коллегии Управителей Паралеи. Только ведь своего разжалованного в хупы сыночка, как и другого, любимого красавчика Вит-Ала в своём прошлом, Ал-Физ спасти уже не смог. Это же были его любимые отпрыски, на него сильно похожие, в кого он по своей ещё юности вложил столько страстного пыла-жара. Сдобные и пышные с виду, они оказались с тухловатой начинкой. С тех пор он уже не стремился впихивать своих сыновей в военную форму…
– Меня не интересует этот Ал-Физ! – перебила она.
– Как же нет? Он же замыслил нанять убийц с окраин континента, чтобы скрыть своё участие в заговоре. То, что не пришло в голову его тестю, Реги-Сэнту, осенило вдруг его. Время поджимало, а поди доберись до этих наёмников так скоро, как оно и требуется. Тут я и пришёл к Ал-Физу с подарочком. Мне же предписано было свыше моими кураторами, ломать на корню все замысли отступника Тон-Ата. Любой ценой! О тебе, мой надводный цветок, не знал я в те времена ничего. Твой отец был для меня одним из множества аристократов, которых я не знал лично. Главное, внести путаницу в планы Паука. Отнять у него драгоценное и невосполнимое время. Я сказал Ал-Физу: «Сам ищи того, кто способен на удар по мыслящему существу». Он затрясся. Пытка ужаснее смерти, и Ал-Физ знал, он следующий на очереди. Он помчался к своему тестю. А уж как там они управились за короткую ночь, я не знаю. Не отслеживал. Нож что? Пустяковина из металла. А секрет яда я расшифровал сам. Узнай о том те, из клана наёмных убийц, что хранили свои тайны не одно поколение, они точно меня убили бы. Но откуда бы к ним и попали такие вот сведения?
– Тварь! – произнесла она.
– Да, – согласился он с лёгкостью. – За гибель отца ты должна бы убить меня сама ещё до того, как это проделал твой отчим-муж.
– Если бы я знала… я… похитила бы у Рудольфа его опаляющий луч! Я сожгла бы тебя!
– Такому навыку не так-то и просто обучиться. Как и добыть его из запертых оружейных хранилищ подземного города невозможно никому без необходимого кода. Ты не смогла бы, – речь его звучала миролюбиво и назидательно. Как если бы он объяснял ей, что не стоит садиться за управление машиной, если нет навыков вождения.
– Я бы и теперь огрела тебя первым попавшимся булыжником, будь ты не призраком, а тем, кто и пристал ко мне в горах… Я бы била, била этим камнем по твоей башке, чтобы она треснула!
– С того дня, как погиб твой отец, я был обречён. Почему Тон-Ат столь затягивал со своей местью, мне неведомо. Или это было нечто вроде предварительной любовной игры, чтобы приступить к реализации акта, в данном случае речь о возмездии, предельно насыщенным и наполненным кипучей энергией. Поскольку я не тролль, не землянин, а один из побегов того самого планетарного сообщества, с кем он связан единой и разумной корневой системой. Это с чужаками разобраться легко, а со своим-то сородичем не так. В один ветреный вечер на лесной поляне из моего черепа мнимого жителя Паралеи и был извлечён мой сокровенный пульсирующий Кристалл – моя жизнь. Какая это была боль, тебе и не представить! Когда его вырывали из моих тканей, сосудов, в которые я врос! И только деревья уронили несколько листьев, единственные, кто и проявили ко мне сочувствие в тот миг. Кто мог прийти мне на помощь? Да и хотел ли я её, эту помощь, да и была ли она возможна. Любой случайный свидетель был бы уничтожен там же, на месте. Паук изобрёл мне изощрённую пытку, и все мои прошлые дни стали трухой… То ли был я, то ли нет… Впрочем, была одна чарующая и неповторимая женщина, которая посочувствовала мне, которая гладила мои седые лохмы своими обворожительными руками. Она не знала, что я соединился посредством Кристалла с её возлюбленным. У меня возникло двойственное чувство – блаженства и боли, ибо своей любовью она никогда не одарила бы меня. Я присасывался к чужому соединению совсем незваным, и я всегда разрушал гармонию соединения… Во всей этой истории мне жалко только тебя… Помнишь, как жалела меня у озера? А должна была вырвать мне космы из наполовину плешивого черепа, расцарапать скверное морщинистое лицо, плюнуть в глаза, в которые никто и никогда не смотрел с желанием…
И тут он прошептал ей в самое ухо, – Помнишь Чёрного Владыку? Ведь не Рудольф, а Чёрный Владыка присвоил тебя…
– Я всё забыла…
– Эликсир Матери Воды и привёл к тем последствиям, что ты скинула зачаток своего первенца…
– Ненавистная жаба ты!
– Нет. Даже жабой мне тут уже не быть.
– Квакаешь отменно… У тебя стыд-то есть?
– Какой же стыд может быть у фантома? Сама-то подумай? Хотя боль моя так при мне и осталась. А фантомные боли терзают ничуть ни меньше мук органических…
– Глумишься ты надо мной. Придумал новую ролевую игру в фантома. Надо было, когда Икринка была живой, отправить тебя к доктору Франку. Теперь-то уж невозможно, я думаю…
– Никакой доктор Франк от излучений Энтропизатора никого спасти не может. Где ты ни будь, здесь, на Земле, всё это одно поле чьей-то безумной игры…
– Преступник создал эту Вселенную, – продолжил он. – Как возможно наделять трепетной и разумной душой такие убогие и недолговечные создания? Как возможно столь жестоко перемешать в едином замкнутом резервуаре столь несовместимые души? Одни подобны литым бесчувственным металлическим чушкам, другие нежны и хрупки, как цветы, беззащитны доверчивой детской душой…
– И Руд говорил однажды точно так же…
– Доктор Франк никогда не относился к Рудольфу объективно, всегда с позиций осуждения и обвинения. Доктор Франк был влюблён в Гелию, раз уж здоровый и крепкий мужчина. Возраст для него это условность. Он сам по себе земной самородок. Потом увидел тебя. Видишь, как бывает, он с Рудольфом вроде как на одной волне существует. Идеально подошла ты под его высокие запросы. Но сам он под запросы им избранных женщин не подошёл отчего-то. Может, из-за возраста. Может, не прошёл тот особый конкурс, что не всякому удаётся и выиграть, каким там разумником и достойным человеком ни будь. Боги великодушны, но капризны. Их своеволие выше понимания смертных существ. Кого и каким даром осчастливить, эта задача не решается подгонкой ответа, и мелочный расчёт ничего тут не определяет. Казалось бы, я должен очернить Рудольфа, но я того не буду делать. За гранью той жизни, которую я здесь и вкусил, лгать мне уже ни к чему. Я предупреждал тебя, выбрось флакон Ласкиры! А ты что сделала? Тот эликсир отворил для тебя путь в чертоги Чёрного Владыки, и ты навсегда могла остаться у него, если бы не я, не мой Кристалл, благодаря силе которого я и вытащил тебя из объятий того, кто уже решил оставить тебя навсегда у себя. Не думаю, что твоя старшая мамушка Ласкира хотела именно этого. Она всего лишь хотела изгнать из тебя несчастную любовь, обезболить её терзания. Она была уверена, что после лет, проведённых у Тон-Ата, когда тот заметно иссушил твоё неповторимое и чудесное цветение, Рудольф уже не полюбит тебя. А ты будешь страдать. Ты не рассчитала нужную дозировку, и тут уж Мать Вода решила поиграть с тобой в свою игру. Проявленную неосторожность она сочла за призыв того, кто к тебе и явился…
– Я не ребёнок, кого пугают жуткими сказками…
– Думаешь, это сказка? В том смысле, что сама ты и есть сказочное существо, это сказка. И я сказка. Но для тебя это жизнь. И для меня боль, мною испытанная, сказочной, то есть мнимой, вовсе не оказалась. Ты могла бы, если не умереть, то навсегда заблудиться в мирах безумия, так что и Тон-Ат мог бы оказаться не в силах помочь тебе. Но к твоему же везению Рудольф решил затеять со мной свою забаву. Несмотря на то, что рождён он недоразвитым существом в мире-зачатке лишь будущей и продолжающей своё разворачивание формы, не достигшей своего апогея, он выглядит сверкающим совершенством, наделён неординарной силой. Какое острое благоуханное наслаждение он умел закачивать в мои вялые кровеносные русла, в мои немощные члены! Я извращенец не по своей воле, мой Кристалл стал игрушкой в его руках…
С трудом, опутанная отвратительной силой как нечистой вязкой паутиной, она сделала попытку пихнуть чудовищного поганца… Рука провалилась в пустоту, а вслед за тем в звенящую пустоту упало и её сознание…
В доме у Инэлии
Она очнулась, лёжа в беленькой комнате с низким потолком на узенькой кушетке, укрытая пушистым белым пледом, точно таким же, какой был у Гелии в её спальне. На маленьком, плетённом из светлых прутьев креслице, сидела большая кукла, похожая на живую девочку в алом платье, которое Нэя не могла ни узнать. Она шила платье по мерке, принесённой Гелией, и ещё удивлялась, почему такое маленькое платье, если оно для девочки уже большой? «Оно для куклы», – пояснила Гелия.
Нэя не могла понять, как она очутилась в этом домике. В открытое окно лезли ветви дерева с ярко-лиловыми полосатыми листьями с зелёной изнанкой, и в глубокой нише окна лежали плоды, сброшенные ветвями. Отстранённое лицо куклы смотрело в стену, поверх лежащей Нэи, с неподвижной грустью наблюдая за розовеющими на белой стене тенями, отбрасываемыми густолиственными ветвями дерева. Запах перезрелых плодов мешался с запахами неведомых трав, сухих цветов, развешенных пучками на противоположной стене. Нэя с интересом изучала затейливый гербарий. Он вовсе не был однообразен как сено. Каждый отдельный букетик имел свой оттенок, собственную, продуманную и не случайную, кружевную растительную индивидуальность, если такое слово применимо к растениям. Своё природное лицо, хотя и высушенное, или ещё засыхающее. Они ещё дышали и наполняли эту маленькую комнату целебным эфирным дыханием.
За этим рассматриванием её и застала маленькая женщина, вошедшая к ней. Нэя села на постели, рассматривая хозяйку. Абсолютная седина её белейших волос не сочеталась с её видом очень необычной и молодой совсем женщины. Она улыбалась Нэе как родной и давно своей.
– Ну, вот, попей отвар и придёшь в себя, – и женщина поставила на ажурный столик поднос с розовой чашкой, в которой дымилось расплавленное золото напитка со сладким ароматом, тотчас же узнанным Нэей. Это был напиток из цветов, тех лиловых с серебристыми метелочками.
– Мне бабушка такой варила, – сказала Нэя радостно, – а ещё она ставила эти растения в синюю большую вазу, говорила, что их свежий аромат усиливает мыслительную деятельность.
Женщина кивала, соглашалась. На ней было серое платье с вышивкой по подолу и вороту. Широкое платье было без пояса, и укрывало её ноги в пушистых тапочках до самых ступней, оно было ей явно не по размеру, избыточно широкое, но, похоже, ей было всё равно или просто так удобно. Волосы были повязаны красивым лоскутом.
– Как я тут очутилась?
– Привёз на машине частного извоза статный молодой человек, румянолицый такой. Сказал, что тебе стало плохо у входа на рынок. Вы с ним сидели, разговаривали, он отошёл, и ты сомлела от духоты. Сказала ему: «Вези меня к Икринке». А рядом проходил мой сосед лесник, и он сказал: «Я знаю, о ком она говорит. Это рядом со мной». Вот тебя и привезли. Ты знала мою Икринку? Здесь не может быть ни у кого такого имени. Она была одна такая. Её все тут знали.
– Знала. Но я ничего этого не помню. Нет, Икринку я помню, но не помню, как отключилась на скамейке. Так вот где жила дочь Гелии и Рудольфа. – Нэя встала, покачиваясь, как после попойки. – Что со мною было?
– У тебя малокровие, – сказала женщина. – Я дам тебе прекрасный травяной сбор. А когда ты пропьёшь его нужное количество времени, приедешь ко мне опять, и я дам тебе уже другой. У тебя была страшная потеря? И не одна. Не отвечай. После потерь и пережитого горя ты опять будешь счастлива, будешь прекрасна, как и была. И дети у тебя будут. И дочки, и сыновья.
– Правда? – желая верить ей, спросила Нэя, – от того, кого я люблю?
– А как же иначе. От кого же и ещё? Вот отдохнёшь, и я провожу тебя на поезд. Это совсем рядом с нами. Полустанок за рощицей. А в центр если идти, на вокзал, это дальше намного. Баул твой на террасе моей стоит. Купить что хотела?
– Да так. Я потом куплю. Подругу попрошу. У меня дома, в общем-то, всё есть.
– Вот и хорошо. А я тебе пирог с ягодами дам, овощей разных. Но чтоб тебе не тяжело было нести. У меня всё есть. Мне привозят люди из того Центра, где муж моей внучки живёт. Всё, что мне надо. Денег дают. Да я и не трачу их совсем.
– Антон? Он приезжает?
– Ты его знаешь? Давно уж не был. Может, и заедет ещё.
– А Хагор где? – через усилие спросила Нэя, боясь услышать ответ, что он где-то в доме или скоро придёт. Домик был не маленький, как успела она отметить. И комнат было несколько.
– Хагор? – с любопытством взглянула на неё женщина, она же странно молодая бабушка Икринки и мать Гелии. До чего же и дивно нежной была она! – Он же погиб. Ты не знала?
– Погиб? – задохнулась Нэя, – когда?!
– Да уж и время прошло приличное. Убили его. В лесу нашли.
– Убили?! Но кто?
– Кто? Об этом мог бы рассказать твой бывший воспитатель, ставший твоим якобы мужем. Может, и расскажет ещё… Слышала я, что и не погиб он вовсе. Включил процесс регенерации и опять сидит в своей хрустальной башне…
– Откуда слышала? Кто мог тебе о таком рассказать? – не до конца понимая бормотание Инэлии, Нэя вглядывалась в её странное лицо не девочки и не зрелой женщины, а какое-то кукольное.
– Кто мог рассказать? Природа вокруг наполнена голосами, милая. Птицы, деревья, юркие зверьки, цветы и легкокрылые бабочки, все они могут переносить послания от тех, кто меня не забыл и продолжает любить…
Нэя опять не поняла её.
– И бывший воспитатель твоей матери, ставший твоим мужем, вовсе не утратил надежды вернуть тебя к себе…
– Не желаю я с ним уже встречаться! Мне всё равно, погиб он или продолжает всех разыгрывать.
– Он не из породы тех, кто игрив. Он озлился на крах всех своих столь длительно вынашиваемых проектов, но он не сдался. Ведь это он похитил твоего сына.
– Мой ребёнок умер сразу после своего появления на свет. Я вместе с Ифисой отвезла маленький закрытый контейнер с его тельцем на поля погребений…
– Не хотелось бы повторно ранить и без того раненное твоё сердце, но сын твой жив. Или напротив, такая весть даёт тебе утешение?
– Утешение? Ничего уже не исправить тут…
– Тон-Ат взращивает новый проект будущего Паралеи.
– Что мне до этого будущего? Если у меня нет моего сына в моём настоящем. Но и Тон-Ата я не хочу помнить!
– Забыла его и хорошо сделала. Но почему же ты говоришь о будущем так, будто собираешься умирать?
– Потому что чувствую, у меня не будет никакого будущего…
– Твоё будущее ожидает тебя там, откуда родом твой Избранник.
– Руд… он возьмёт меня с собой на Землю?
– Сама разве не чувствуешь его неотвязные мысли о тебе? Уж коли так любишь его. А что так удивилась, что Хагора нет на свете этом? Видела его, что ли?
– Сегодня у рынка же. Разговаривала.
– Фантом это. Трансляция. Кристалл его дурит. Всё никак не успокоится. Понимаешь, в нём, в Кристалле его, спонтанно возникает вибрация, вот он и бродит тут, Хагор-то. Его и не ты одна встречала. Лесник – сосед видел в лесу. Испугался тоже. А как тот Кристалл забрать у того, кому он уже не нужен, не знаю я. А так, я бы его усыпила, Кристалл. Бросила бы его в лесу, в траву, в реку, он бы и угас под воздействием ультрафиолета чужой звезды.
– Так он был вроде привидения?
– Ну да. Не совсем, но вроде того. Испугал тебя?
– Испугал.
– Чего его бояться? Он и живой был никому не страшен. А теперь, когда он далеко? Чем он навредит?
– Он был страшен, он творил страшные вещи, он… – Нэя опять задохнулась, как будто остатки той привидевшейся паутины попали ей в рот. – Это он убил моего брата! Он смотрел на меня из Кристалла в том отсеке страшным красным глазом. Я помню всё…
Инэлия положила лёгкую сухую ладонь на её лоб. Мягкая вибрация прошла по лбу Нэи и поднялась выше к темени, вызвала приятные мурашки вдоль позвоночника. Ей стало намного легче.
– Забудь о нём и о его скверных делах. Забудешь? Болен он был. От несчастий своих. От ревности нечеловеческой и низкой. Трус, возомнивший о себе, что он герой. Глупец, думающий, что мудр. Но жалею его, страдаю за его прошлые страдания и радуюсь его тихому отдохновению, что его ожидает.
– На его Родине? Под лучами далёкой Звезды? Среди искрящихся и живых Кристаллов? Но он же был убийца!
– Нет, и не будет уже ему места среди Кристаллов живых и лучезарных. Но будет и ему облегчение после пережитого, когда настанет час его прощения. Делая другим зло, он и сам захлёбывался и сгорал в этом зле. От души его несло палёным страдающим мясом. Я задыхалась рядом с ним. Это творимое им зло и было его возмездием, в себя самого, в своё горло вонзал он ядовитый клинок, обрубал собственные нервные пути и сосуды Кристаллом –ликвидатором, рвал себя изнутри. Он сморщился и потемнел, как обугленный пень после лесного пожара. Не знала ты, каким был он прежде. Нет здесь сопоставимого с нами совершенства. И я такой ли и была? Но, что же об этом? Он собирал мне в нашем мире разноцветные лучи на бескрайних, уходящих в блистающий неоглядный горизонт пространствах, приносил их мне в своих узких и сильных ладонях. Он находил невероятные и непередаваемые их оттенки. Они мерцали в моём Кристалле, куда он входил, сияя сам от своей любви ко мне, разбрасывал их по всему полу. Мы ложились в их мягкое мерцание и целовались с ним до потери пульса… – В глазах женщины заискрились слёзы. Только ни одна слезинка не пролилась из её глаз. – Он забыл всё! Он утратил память о нашем былом совместном счастье. Он вошёл в биосферу этой планеты, как в масло, и обожрался тут своей безнаказанностью. Но ему было не дано стать тут архаичным властелином. Зато этот удалось Тон-Ату. Хагор оказался рыхлым и непоследовательным на пути зла. Он устрашился, заметался, а возврата назад уже не было. Его первое преступление и уничтожило тот самый мост, по которому он мог вернуться. Он должен был построить новый путь возврата через служение местным людям, как Хор-Арх, через трудную работу над собственными повреждениями в себе. А он? Он покатился кубарем вниз и вниз. Его последующая жизнь была настолько и жалкой, насколько и страшной.
Сохраняя безмятежность своего ровно-бледного лица, Инэлия только побелела губами, став окончательно похожей на гипсовую модель, какие Нэя видела в мастерской Реги-Мона. И Нэя, сама пережив столько за последнее время, сразу почувствовала страдальческое излучение её души, такой одинокой и понятной, детской и заброшенной.
