Деймас Рэд
Феномен одиночества
3.12 Трудовой будень
Кто-то смотрел мне прямо в лицо. Я слышал дыхание незнакомца, и как он сглатывает слюну, шуршание одежды во время смены позы. Человек не делал попыток разбудить, а изучал новенького. Заиграла с нарастающей громкостью мелодия. Синхронно начали подниматься рабочие.
Я наконец открыл глаза и изобразил последовательно испуг, а затем покорность:
– Здравствуйте! Я бывший фермер, но умею читать.
Чёрные волосы незнакомца падали на блестящие в темноте глаза, глубоко посаженные по сторонам от выдающегося с горбинкой носа, смотрящего чуть направо из-за переломов. Он молчал. Ждал ещё каких-то слов от меня, которых я не знал.
– Мастер участка направил меня сюда… – неуверенно пробормотал я, вжимаясь в ветошь.
– Карим? – появился знакомый мне Дакер, – Новичка не пытай сильно. Может пригодится.
– Документы принёс? – черноволосый говорил словно лаяла собака, – А почему нигде его имени нет?
– Не спросили ещё, вписать недолго.
Оба обратили на меня внимание.
– Как тебя зовут, – спросил Дакер.
– Месхиф Дудигер, – ответил я по легенде, пряча глаза.
– Чтоб тебя! – воскликнул Карим, – Вас же всех перебили!
– Не добили, значит… Я отказался идти против политики Залмана и даже заключил договор с агрохолдингом, а потом ко мне снова пришли братья и уговаривали пойти с ними. Команда зачистки посчитала, что я тоже мятежник, но не добили… – под откинутой хламидой на груди ещё выделялся бугристый шрам от выстрела Уитмана Стефана, и его вид произвёл нужное впечатление.
– Пиши ему фамилию Ситдигер, как у меня, – Карим посмотрел на меня с жалостью и презрением одновременно, – Мне он нужен.
Дакер присел к столу и принялся вписывать в бумаги необходимые данные, закончив это, сфотографировал всё и обработал спреем-ламинатором. Мне показали, где душевая и велели не задерживаться, чтобы успеть на утреннюю молитву. Я наспех смыл с себя пыль и пот, переоделся в чью-то заношенную робу и успел к самому началу. Рабочие стояли перед ковриками лицом в одну сторону в торжественной тишине. Карим, поджидавший меня, передал мне видавший виды коврик и указал взглядом расположиться рядом с ним. Спустя несколько секунд все встали на колени и подняли руки к голове. Через динамики в барак проник певучий голос, и рабочие, как один, поклонились и подхватили молитву. Чувствуя постоянное внимание бригадира, я сосредоточенно распевал слова благодарности пророку и создателю, стараясь нигде не ошибиться.
После религиозных отправлений Карим больно схватил меня за руку:
– Ты ел сегодня?
– Нет, уже сутки не ел.
– Возьми! – он протянул мне лепёшку, – От Дакера не дождёшься. А голодным работать не получится.
Прожевать паёк оказалось непросто, плотное тесто снаружи и тонкая полоска вяленого мяса внутри тяжело поддавались зубам. На низком столе появлялись овощи, сыры, другие продукты, но кроме Карима никто не спешил делиться едой ни со мной, ни друг с другом. Я заметил, что синхронность, с которой происходил молебен, более нигде не наблюдалась. Пару раз даже начинались ссоры, которые пресекались коротким взрыком бригадира.
Всего в бараке жило тридцать два человека, и мне предстояло составить точный поведенческий портрет для каждого до конца следующего дня, и я наблюдал.
– Слушайте сюда! – Карим встал перед сидящими на пуфах, – Сегодня к нам присоединится мой двоюродный брат. Он плохо знает порядки в городе, но это достойный человек, и я за него отвечаю.
После секундного молчания рабочие продолжили завтрак и не обращали на меня никакого внимания. Громко прогудел сигнал, поторапливая людей. Я уже закончил с лепёшкой, и Карим сделал жест следовать за ним:
– Будешь работать в паре с Жавдатом. Он тебя обучит.
Сухой узловатый палец бригадира показал на мужчину средних лет, полностью поседевшего, с редкой козлиной бородкой. Работяга согласно кивнул, заметив внимание на себе, и я направился следом за ним, прижимая к груди холщовую сумку с ковриком, парой лепёшек и бутылкой воды – Карим вручил мне это вместе с куском материи и документами.
Какое-то время мы вдвоём с моим наставником продвигались по коридорам, пока не вышли в сводчатую карстовую пещеру, имеющую следы человеческого вмешательства. Гул машин тут было почти не слышно, а слабый свет от гирлянды ламп выхватывал из темноты остовы мёртвых механизмов.
– Смотри, как я буду работать резаком, – Жавдат поднял с пола трубку с тянущимся к двум газовым баллонам шлангом, – Со временем научишься понимать, где металл тоньше, а пока посмотри и потом повторишь.
Жилистые руки поудобнее перехватили инструмент, пальцы высекли огонёк из карманной зажигалки, и на конце сопла появился сине-белый конус с громким шипением. Жавдат медленно водил резаком, чтобы я успевал запоминать. На рабочем не было ни защитных очков, ни фартука, а вместо перчаток на руки намотаны тряпицы, разрезанные на полосы. На пол падали яркие капли, в воздухе сильнее завоняло горелой краской и металлом.
– Ну? Попробуй! – наставник убавил вентилем пламя, смахнул с лица пот и протянул мне резак.
Я взялся за работу, помятуя, что нельзя выполнять её слишком хорошо и нужно хоть раз ошибиться, прервав рез. Когда это произошло, и я попытался начать с того же места, Жавдат окрикнул меня:
– Стой! Лучше начни с другого конца!
Он улыбался, видя, что ученик старается и быстро схватывает. Наконец, старый станок превратился в отдельные куски, которые можно было поднять руками.
– Видишь тележку? – спросил наставник, – Грузи металл и кати её к лифту по красной дорожке. Отправишь наверх – не ошибёшься, там всего одна кнопка – дождёшься, когда придёт пустая и вернёшься с ней. Ясно?
– Да.
Несмотря на наши старания, отдельные части станка всё ещё весили десятки килограмм и сохранили довольно сильный жар, так что на руках появилась пара ожогов, а спина, несмотря на хорошую физическую форму, начала немного ныть.
До обеда мы справились с ещё одним раритетом и оба довольно сильно устали.
– В синем баллоне горючий газ, – пояснил Жавдат, сидя прямо на полу и переводя дух, – В чёрном тот, что позволяет гореть. Их нужно периодически осматривать, если не хочешь тут погибнуть. Запомни, как стоят стрелки на указателях, там шкала раскрашена, и стрелки должны быть на зелёных полях. Если на красных, то нужно убавить. Если на жёлтых прибавить. А если прибавить не получается, то газ кончился, и нужно тащить баллоны к лифту.
– Всё просто, – улыбнулся я.
– Некоторые путаются. Сами погибают, убивают товарищей и портят инструменты… – Жавдат сверился с наручными часами и достал из сумочки, что принёс с собой, коврик, – Пора благодарить Создателя.
Наставник тщательно умыл лицо и руки прежде, чем принял необходимую позу. Я последовал его примеру и вскоре снова нараспев произносил слова молитвы, а потом жевал жёсткую лепёшку, запивая водой с привкусом ржавчины. Осмотр окрестностей во время перерыва показал, что, судя по запаху, нормального туалета тут не было, и, при необходимости, придётся справлять нужду в русло подземного ручейка, протекающего вдоль дальней стены.
К утру наступила такая усталость, что хотелось лечь прямо на каменный пол и уснуть, но я держался. Перед уходом Жавдат объявил первую молитву. Снова совершать ритуал было намного труднее: при каждом поклоне в спине стреляла ощутимая боль.
– Пойдём, – сказал наставник, – Сегодняшнюю смену тебе удалось пережить с честью. Посмотрим, на сколько тебя хватит.
Когда мы вернулись, в бараке уже собрались почти все. Жавдат и Карим отошли в сторону и принялись что-то обсуждать, а на меня никто не обращал внимания.
– Месхиф! – в дверях появился улыбающийся Дакер, – Вы сегодня хорошо поработали. Держи.
Интендант передал мне в руки свёрток с робой, пакет с лепёшками, несколькими упаковками концентрированных витаминно-минеральных комплексов и небольшой браслет.
– Тут будет твоя зарплата, – ответил Дакер на мой вопросительный взгляд, – Надевай его на правую руку и старайся не потерять. Я добрый и начислил тебе, как помощнику газорезчика, а не стажёру.
– Спасибо.
Подошёл Карим и нажал на сенсор браслета, чтобы увидеть цифры.
– Смотри не избалуй его, – сказал он с сарказмом, – Тут хватит накупить еды на целый день!
– Еда для рабочих бесплатная! – огрызнулся Дакер и вышел, хлопнув дверью.
– Ага, – пробормотал бригадир, только впереди два выходных, а еду выдают только в будни…
3.13 Перед молитвой тут принято погрешить
После смены мне выделили место для сна и шкафчик под личные вещи. Я постоял рядом с ним, попробовал замок, но оставил открытым, как и некоторые другие рабочие, большинство из которых предстоящие выходные намеревалось остаться в бараке и просто спать.
От матраса и белья пахло антисептиком. Подушку пришлось импровизировать из ветоши, не прошло и пары секунд после её касания, как сознание провалилось в небытие. Кажется, я просыпался несколько раз, пил воду, отдающую ржавчиной, и снова засыпал.
– Месхиф? Месхиф! – кто-то тормошил за плечо. Мне поначалу показалось, что сон длился не больше минуты, но часы на браслете показывали утро следующего дня и оставалось всего несколько минут до того, как должен сработать установленный мной будильник, а Карим упорно продолжал будить, – Месхиф!
– Что-то случилось? – я вскочил, принимая встревоженный вид.
– Пойдём в город. Без солнечного света тут никто долго не протянет. Там купишь себе еды на сегодня и завтра. Только пошустрее собирайся – хочу успеть утреннюю молитву совершить в храме!
Я не стал заставлять себя ждать и уже скоро топтался у входа в барак, сжимая в руках паспорт. Названый брат осмотрел новенькую робу, сидящую на мне мешком, хлопнул по плечу и воскликнул:
– Один день отработал в городе, а уже не похож на деревенщину! – он громко рассмеялся, показывая желтоватые, но здоровые зубы, – Может быть уже через пару недель я возьму тебя в цех!
Оставалось только улыбаться, кивать и благодарить, и я был готов весь путь до поверхности рассыпаться комплиментами Кариму, но он остановил меня ощутимым тычком ладони в бок, как только мы оказались вдвоём.
– Я не знаю тебя, но мне нужен грамотный рабочий. А ещё мне жалко тебя и твой тейп. Но я тебя не знаю, – последние слова он произнёс раздельно, по буквам. Его глаза горели в темноте и казались чёрными сферами с маленькими светящимися точками.
– Хорошо, – я принял тон собеседника и прекратил лебезить, – А может мне стоило оставить своё имя целиком?
– Может быть… Только не в столице, – Карим проворно взбирался по вертикальной лестнице и говорил, не сбивая дыхание.
Снаружи было ещё темно. Охрана зевала, предвкушая скорую смену и явно не хотела возиться с вылезшими в выходной из-под земли рабочими. Пара крепких ребят вышли из укрытия и бегло взглянули на документы. Они и хотели было оставить нас в покое, но появился заспанный Идрис:
– О! Я вижу, тебе очень помогла моя защита! Ты хорошо устроился, а до сих пор не отблагодарил того, кто оказал тебе услугу!
Молодчики встрепенулись, почуяли добычу, заиграли своим оружием, но Карим только фыркнул:
– Какой же ты дурачок, сын свиньи и крысы! Ты хочешь получить награду за то, что один раз ткнул пальцем? Тебе платит за это руководство фабрики, – бригадир явно не в первый раз осаживал охрану и позволял себе говорить грубо, специально провоцируя конфликт, – А когда ты своими неуклюжими лапами в очередной раз сломаешь оружие, то кого будешь просить починить?
– Карим, ты уважаемый человек, а этот пришелец никто! Тебе прощаем многое, но ты сейчас с огнём играешь, – оружие с каждым словом медленно поднималось, пока не указало на наши животы.
– Он Ситдигер… – бригадир, не обращая внимания на угрозы, повернулся спиной к боевикам и двинулся дальше, махнув мне рукой.
Идрис с товарищами замер, они некоторое время провожали нас недобрым взглядом, но молчали.
– Я не могу объяснить это словами, но в лице человека есть вся его жизнь, – сказал Карим, когда мы отошли достаточно далеко, – И прошлая, и будущая. В тебе читается сила и что-то ещё… Словно внутри меня сидит кто-то и шепчет, мол помоги Месхифу!
Мир Даймода уважал силу и только её, и я в позах, едва заметных интонациях, манере движения демонстрировал, что не забитый крестьянин. Карим научился каким-то образом улавливать это, и влиять на него становилось с каждым часом легче.
– Отдал бы я ему свой заработок, не стоит наживать себе врагов…
– А в следующий раз? – Карим удивлённо посмотрел на меня, не понимая, как я вообще мог себе позволить такое произнести вслух.
– Можно по-разному отдавать, – спокойная и уверенная усмешка с оттенком затаённой ярости заставила моего спутника вздрогнуть и молча согласиться.
Город окружала стена из высоких столбов, между которыми была натянута сеть под напряжением, на редких вышках блестели пулемётами военные, а у входа на мощных фундаментах стояли автоматические турели и слегка подёргивались, жужжа сервоприводами. Путь к дворцовому району для простых жителей был закрыт, но мне и не нужно было туда сейчас. Карим уверенно пробирался через тамбурную зону к "центру развлечений" для работяг: магазинчики с едой, одеждой и различной электроникой, а ещё там находились развлекательные заведения, вроде площадок с музыкантами, кабинки виртуальной реальности для тех, кто побогаче, и даже "мужские клубы" куда приходили девушки, оставшиеся без поддержки своих тейпов.
– Слышал про яму Шайтана? – спросил Карим подходя к большому куполу.
– Всякий неправедник должен быть наказан, – ответил я, показывая осведомлённость.
– Сегодня будут судить воров. На первые две казни выйдет Узул, мой старый друг. Можешь смело ставить на то, что он лишь укоротит жадные лапы, – Карим говорил тихо, чтобы его не услышали, – Сможешь нормально поесть эти два дня.
– Спасибо, но я не люблю рисковать… А ставки считаю грехом…
– Император Залман объяснил нам истинное значение слов Пророка об азарте, и теперь в суде не только словом можно поддерживать волю Творца. Воспользуйся советом с умом и будешь сыт.
Карим взял меня за запястье для синхронизации браслетов и перевёл мне тысячу лир.
– Держи. Если ставка проиграет, то сможешь хотя бы один раз поесть.
– А если выиграет?
– Вернёшь.
Я незаметно свернул тряпицу и поместил за пазуху так, чтобы натренированный глаз решил, что там нечто ценное, и вошёл за бригадиром в высокую дверь.
Под куполом толпа уже гудела, наблюдая за приготовлениями на арене-колодце. Высохшие пятна крови посыпали мелким песком и разравнивали специальными граблями. Большой монитор показывал рекламу. Мест для сидения зрителей не было. Изо всех стен внизу торчали терминалы для ставок. Я приложил браслет, ввёл на маленьком табло сумму и указал, что надеюсь увидеть "милосердие" Всевышнего в первых двух казнях. Внезапно толпа загудела сильнее: первого заключённого вытолкнули в узкий проход арены. Тщедушный мальчишка поднялся на ноги и с ненавистью оглядел лица людей, что смотрели на него сверху. Медленно с тоской и грустью появился Узул с длинным ятаганом. Он снял с пояса небольшой кинжал и бросил осуждённому.
– Перед высшим судом предстаёт вор, – громогласно раздалось из динамиков под рёв сотен глоток, – Создатель решит его судьбу!
Узул приближался к жертве по спирали, внимательно наблюдая. Мальчишка схватил оружие в одну руку, а горсть песка в другую и молниеносно швырнул, метясь в лицо палача. Узул увернулся и с размаху ударил клинком плашмя по лицу осуждённому. Брызнула кровь, и воришка потерял равновесие, оступился, широко расставив руки. Сталь свистнула в воздухе, и рука с кинжалом упала на песок. Толпа завизжала, а Узул замер и прекратил атаку.
– Казнь свершилась, – проговорил палач, и его спокойный голос был многократно усилен электроникой.
Помощники уволокли скулящего ребёнка под недовольные возгласы, требующие более жестокого наказания.
– Перед высшим судом предстаёт вор, – снова раздалось под куполом и на песок упал мужчина с запавшими от голода глазами.
Преступник не шевелился, только выставил вперёд правую руку и зажмурился в ожидании своей участи. Снова свист клинка, и ещё одна кисть упала на арену.
– Казнь свершилась… – Узул медленно покинул арену, а на его спине растекались несколько плевков.
– Я же говорил, что это верные ставки… – лицо Карима сделалось серым, каменным.
– Не могу тебя за это благодарить, – ответил я, – Слишком ужасно всё, что тут происходит.
Бригадир долго смотрел в мои глаза, прежде чем произнести:
– Пойдём, брат.
Я почувствовал в нём уважение, и одновременно с этим чья-то рука залезла мне под халат. Перехватить её не составило труда. Незадачливый воришка вскрикнул и попытался вырваться, но силы были неравны. Люди расступились и принялись тыкать пальцами. Они громко кричали, радуясь продолжению представления. Охранники схватили за плечи жилистого мужчину и оттащили от меня.
– Суд! Суд! Суд! – раздавались выкрики со всех сторон.
– Он хотел украсть у тебя? – спросил охранник с широкой голубой повязкой на предплечье – отличительным знаком "законника".
– Не знаю, – ответил я, пожимая плечами, – Его рука оказалась под моей одеждой…
– Закон тут говорит вполне однозначно! – грозно сообщил охранник.
– Суд! Суд! – кричали вокруг.
Карим молча кивнул мне, забирая браслет и документы.
Вора швырнули на арену прямо с верхней площадки, следом подталкиваемый множеством рук спрыгнул я. Помощники палача вынесли ятаган и кинжал, но "законник" остановил их:
– Пусть дерутся на равных, – ему очевидно не меньше, чем большинству зрителей сегодняшнее шоу казалось слишком пресным.
Вор сжал выданный ятаган двумя руками и хитро ощерился. "Если так нужно зрелище, я его покажу," – подумал я со злостью и чуть наклонился вперёд, выбросив своё оружие подальше к стене.
– Я так невиновным стану, – расхохотался противник и бросился на меня.
Вряд ли кто-то понял, что произошло: двигаясь на самой границе дозволенного человеку, я поднырнул под лезвие, оттолкнулся двумя ногами, подбросив тело в воздух, приземлился чуть позади противника и ударил под коленями. Вор взрыл землю лицом, лихорадочно колотя руками, отскочил кубарем в сторону и попытался открыть глаза полные песка. Ослеплённый человек яростно тыкал клинком в воздух перед собой.
– Я тебя достану жалкая псина! Я выйду отсюда невиновным!
Толпа затихла – сегодняшняя казнь запомнится им надолго. Зрители нависли на краю арены, рискуя попадать вниз, но не отводили взгляда от человека в робе.
Вор проморгался чтобы различать хотя бы силуэты, и слезящиеся, красные глаза бегали по сторонам. Он готовился к новой атаке более осторожно, что-то прикидывая в голове, а я продолжал стоять неподвижно, даже не поворачивая головы в его сторону. Тихо зашуршал песок – вор совершал шаги, словно ступая по воде. Расстояние между нами сокращалось, пока не осталась пара метров. Обманное движение, тычок концом лезвия в пустоту рядом с моим горлом, в расчёте, что я вздрогну и двинусь с места, подставляя бок для удара. Моя ладонь описала короткую дугу, перехватила ятаган, плавно развернула и отпустила, а вор не успел отреагировать, и его лицо разделила кровавая косая черта.
– Отруби себе руку сам, – вкрадчиво прошептал я, – Вот эту с татуировками. И останешься жить.
Стало невозможно читать эмоции по изуродованному лицу, но оружие в руках вора начало двигаться неуверенно, ноги заплетались и яростные выпады сменились отступлением.
– Я не Узул, – нужно было продолжать нашёптывать, чтобы весь этот чудовищный цирк не оказался зря, – Отруби себе руку и выйдешь отсюда живым.
Вор взвыл от безысходности и совершил ещё одну попытку напасть, но на этот раз неуклюже упал и едва не насадил себя брюхом на клинок, получив сильный порез на боку.
– Рубани и всё! Ты ведь видишь, что резать себя не так больно. Давай!
– Подавись! – истерично взвизгнул обвиняемый, перехватил ятаган в левую руку и с размаху отсёк кисть.
Толпа сверху неистовствовала. Кто-то даже бросил мне под ноги несколько фруктов. "Что, если Карим отреагирует не так, как запланировано?" – думал я, поднимаясь по винтовой лестнице, и в этот время случилось что-то ещё, судя по дружному крику, сотрясающему здание. Оказалось, что неудавшийся вор, поднимаясь на ноги, не удержал равновесия от быстрой потери крови и упал так, что ударился шеей о лезвие. Я успел увидеть, как он дёргался в агонии и сразу всё понял.
– Мы еще успеем прибыть в храм до начала молитвы, – сказал Карим хватая меня за руку, – Побежали быстрее!
"Пожалуй только молитвой и можно будет смыть с себя произошедшее", – подумал я, осматриваясь, желая убедиться, что следивший за казнями военный чиновник продолжает с интересом наблюдать за мной.
