Вячеслав Пайзанский
С утра до вечера
Томкевич прочитал стихотворенье и, услышав бурю в классе, ушел и не показывался до конца перемены.
Почему?.. Стыдно ли ему стало или он обозлился на Вячкино великодушие подавлявшее его, или реакция класса была ему неприятна?..
Вероятно и то, и другое, и третье подействовало на него, и он понял, что побежден.
После уроков, когда уже выходили из гимназии, Витька, идя сзади Вячки, спросил его:
«Вяша, мне можно пойти с тобою?»
Вячка взял его под руку и, сжимая его руку, сказал:
«По-моему мы с тобою помирились, и будем по-прежнему друзьями. То, что написано, написано искренне. Драться и ссориться не из-за чего!»
Томкевич поблагодарил и к этому случаю они с Вячкой нмкогда больше не возвращались.
Томкевич рассказал Вячке о Марьянском. Оказывается, он играл в главном костеле (католическая церковь) на органе, продолжая учиться музыке у какого-то знаменитого музыканта, и сам сочинял музыку, но не светскую, а для костела.
Обещание Марьянского Вячка скоро забыл, хотя сам Марьянский ежелневно утром и после уроков жал ему руку, здороваясь и прощаясь с Вячкой.
Кончился учебный год, первый год учебы Вячки в К…й гимназии. Экзамены прошли отлично и он был переведен в пятый класс.
Перед отъездом на каникулы, Вячка был приглашен восьмиклассниками на их выпускной вечер. Он раньше никогда не бывал на выпускных вечерах, и ему было интересно быть на нем, увидеть, как провожают учителя своих питомцев и как расстаются они сами друг с другом. И Вячка дождался.
Официальная часть раздачи аттестатов зрелости была торжественна и интересна. Директор сказал хорошую речь, пожелал счастья и благополучия выпускникам. Затем классный наставник вызывал по одному к столу президиума, за которым сидело большинство учителей, представитель попечителя учебного округа (вроде нынешнего Одлоно), какой-то генерал и еще много неизвестных. Вручая каждому аттестат, он пожимал руку выпускника.
После раздачи аттестатов говорил классный наставник. Он указывал склонности каждого, подмеченные за время учения, и давал совет, кому и куда следует учиться дальше, кому идти работать и так далее. Затем говорили окончившие гимназисты. Они благодарили своих учителей, давали обещания не забывать все хорошее, что дали им их наставники, особенно культуру и любовь к ней. К этому времени в зале уже было так много народа, что не все вмещались в нем. Тут были гимназисты разных классов, родители выпускников и много гимназисток.
Потом был концерт. Сначала хор исполнил гимн, потом исполнял разные песни. Наконец, хор ушел и один из учеников объявил следующий номер: «Георгий Соколов исполнит романс Марьянского на слова Койранского, учеников нашей гимназии.
Вячка остолбенел. Он вслушивался и не узнавал своего стихотворения, хотя ни одно слово не было изменено или выброшено. Прекрасная мелодия так украсила слова, что их нельзя было узнать. Только первоклассный композитор мог написать такую музыку, совершенно соответствующую содержанию, будто не музыка написана для стихов, а, наоборот, – стихи для музыки.
Исполнение было повторено два раза по требованию слушателей.
Марьянский сидел рядом с Вячкой и пожимал ему руку, переживая, очевидно, те же чувства, что и Вячка.
Но окончилось пение и никто не вызвал на сцену ни композитора, ни автора стихов.
Но счастье Вячки и Марьянского было так велико, что они не остались на танцы, – в тот час они не соблазнились танцами.
Они вышли на улицу, долго гуляли вдвоем и трудно сказать, было ли произнесено ими больше десяти слов. Когда уже стало совсем темно, а весною керосиновые фонари на улицах не зажигались, Вячка и Марьянский перестали видеть друг друга, видеть чувства, отражавшиеся на их лицах и в их глазах. И тогда, как будто по сговору, они расстались, пожав на прощанье руки друг друга. В этот вечер Вячка не выходил из своей комнаты. Он был переполнен еще неведомыми ему чувствами. Он был и счастлив, и ему было грустно, что никто не разделяет с ним его счастья. Благодарность к Марьянскому была так велика, что Вячка не поколебался бы тогда назвать его братом, он любил его как брата, как лучшего друга.
В последующие два дня, предшествующие отъезду, Вячку не спрашивали дома о романсе, не поднимали разговора о вечере выпускников.
В день отъезда Вячку затащил к себе товарищ по классу Павел Бажаев, пасынок учителя гимназии Журдо.
Среди прочих разговоров Павел вспомнил выпускной вечер. Он спросил, почему Вячка так скоро ушел и, вроде между прочим, смеясь, сказал: «Здорово вы с Марьянским опутали публику, выдали чужую вещь за свою! Зачем вам это нужно было?»
О стихах Вячки Бажаев не знал, так как в то время болел и в классе не был. Вячка вспыхнул, наговорил Бажаеву кучу ругани, назвал его полным дураком и остолопом и ушел от него, заявив, что больше не хочет его знать.
На вокзале Вячку провожал Витька Томкевич и когда Вячка передал ему о дурацкой выдумке Бажаева, Витька рассказал, что эту брехню пустили учителя. Будто когда Вячку и Марьянского искали, учитель Друнич сказал:
«Они спрятались, боясь разоблачения. Больно здорово надули!..»
Как горько стало на душе Вячки!.. С первого же стихотворения, обнародованного в новой гимназии, его оклеветали, оплевали, сделали мошенником… И кто?.. Учителя, которые должны бы поддержать своего воспитанника.
Этого Вячка не мог простить и отомстил. И, как оказалось, на свою беду. С этим чувством оскорбления и горечи Вячка уехал на каникулы.
2. Каникулы
Обычно, Вячкины каникулы протекали однообразно, даже скучно. Нечего было вспомнить о летних днях. Ежедневная игра в карты с сестрами, в стуколоку, да прогулки в окрестностях города и на станцию железной дороги по вечерам, – вот и все времяпровождение.
А днем чтенье и писанье стихов на кладбище или на берегу маленькой речушки, издававшей не очень приятные запахи из-за сливавшихся в нее нечистот. Речка эта быстро заболачивалась и зарастала камышом. По вечерам на берегу сидели и гуляли пары, что привлекало любопытство Вячки.
Товарищей в этом городе у Вячки не было, знакомых девочек тоже. Вообще, русских жителей там было очень мало, город был польско-еврейский.
Зато окрестности его изобиловали красивыми местами, привлекавшими Вячку.
Но путешествия его стали небезопасными: ему пригрозили какие-то парни расправой, если он не прекратит своих экскурсий.
Вячка, конечно, покорился. Это совсем неинтересными сделало каникулы.
Но в этом году каникулы запомнились Вячке на всю жизнь. Он вырастал физически и духовно, хотя детского в нем еще было достаточно. Тем не менее, возмужание делало свое дело. Оно как-то сразу, скачком, пришло к Вячке и внесло в сознание то новое, что влияло на формирование уже на половину мужского сознания. А обстоятельства этого лета ускорили этот процесс.
Вячка приехал на каникулы злой и оскорбленный. Разумеется, с сестрами он не поделился своим возмущением. Лишь в письме к Соне отвел душу. Но ее утешения не получил, так как не получил и писем ее.
Надо было найти подходящий адрес. И Вячка недолго его искал, он быстро нашелся.
В доме сестры Вячка познакомился с хорошим знакомым сестер, Чумаковым, работавшим в акцизном надзоре на одном из сахарных заводов, принадлежащих частным лицам. Чумаков жил при заводе в местечке Островы, в 14 верстах от города.
Чумаков пригласил Вячку к себе: у него был сын Володя, вращавшийся среди польской молодежи, плохо владевший поэтому русским языком. Отцу хотелось несколько обрусить сына при помощи общения с Вячкой. Вячка побывал в Островах, познакомился с семьей Чумакова, с Володей и сего матерью-полькой.
При железнодорожной станции Островы было почтовое отделение, и это надоумило Вячку дать Соне адрес до востребования на эту почту.
Здесь его никто не знал, вокруг станции было несколько сахарных заводов, следовательно тайна переписки была обеспечена.
Ожиданья Вячки оправдались: в это лето письма Сони он получал аккуратно, в точно назначенное время.
В Островах было очень красиво. Близь местечка было несколько проточных, соединенных друг с другом прудов, полных рыбы, так как ловить ее здесь разрешалось только удочкой. Здесь было чудесное купанье, а недалеко был смешанный лес. Это были замечательные места для отдыха и для удовольствий. И Вячка часто наезжал сюда поездом Варшаво-Венской железной дороги.
Володя Чумаком был моложе Вячки на два года, но физически был развит лучше Вячки. У него уже пробивались черные усики. Умственно и духовно он был ребенком. Он ничего не читал, не интересовался театром, жизнью страны. Весь мир его сосредотачивался на азартной игре в карты, на девчонках и на веселом времяпрепровождении.
Володя ввел Вячку в круг своих друзей. Этот кружок состоял из нескольких девочек и трех парней. Парни непрерывно дымили папиросами и чересчур часто ругались «пся крев».
Центром кружка была почти взрослая девушка, хорошо физически развитая, со смазливым личиком. Ее все звали Велюся, хотя настоящее имя ее было Мария. Кампания проводила время в прогулках в лес, в купании, в ужении рыбы, а также в разных играх.
Вячке особенно нравилось ужение рыбы. Он часто отказывался от прогулок ради того, чтобы посидеть с удочкой и поймать несколько линей.
Иногда по вечерам в овраге, на берегу прудов, поднималась возня: там боролись, смеялись, визжали и вновь поднимались, вновь бегали и так далее. Вячка видел, что это любимая игра всей кампании, но не участвовал в ней. Он не понимал, что в ней интересного.
Он заметил, что Велюся всегда бегает с одним и тем же парнем, которого звали Зырка.
Остальные убегали от них подальше. В другой группе коноводил Володя. Он трепал девочкам волосы, щипал их и заставлял визжать и смеяться. Вячка наблюдал за группой Володи, сам смеялся, но не бегал, хотя здесь на двоих мальчиков приходилось не меньше пяти девочек, 12–13 лет.
Однажды Зырка объявил, что он поступил на работу и больше приходить на игры не будет. Велюся подошла к Вячке и спросила по-польски, согласен ли он быть ее кавалером?.. Вячка плохо еще понимал по-польски, но угадал ее вопрос.
«Добже!» – воскликнул Вячка и взял Велюсю за руку.
С этого дня они стали неразлучны, вместе гуляли, вместе купались. Велюся учила говорить Вячку по-польски. Потом она втянула его в свою игру: они бегали и возились в овраге. Велюся старалась разбудить в нем чувственность и добилась своего. Она была довольна, не от разбуженных чувств, а шла им навстречу. Начались какие-то необыкновенные поцелуи, притягивавшие к ней. Вячка смелел, а она только смеялась. Однажды она едва вырвалась от него. И больше в это лето он ее не видел.
Но дело было сделано. В Вячке были разбужены такие чувства, которые ускорили переделку его сознания, его возмужалость. Понятно, сознаться в них Вячке было стыдно. Он не посмел написать о них Соне, от которой пока решительно ничего не скрывал.
Но хуже было то, что Вячка не мог уже забыть о них.
Он сам стал другим: иначе ему представлялись почти все жизненные явления, отношения людей.
Он, однако, научился сдерживать в себе иногда прорывавшиеся порывы, но исключить их совсем из своей жизни не сумел.
Этот перелом отразился и на поэзии Вячки. Он стал писать эротические стихи, которых сам стыдился и в конце концов сжег их.
Из Вячки-ребенка вырастал Вячка-мужчина.
Еще одно нехорошее воспоминание осталось у Вячки от этих каникул. Он научился пить вино. Правда, красное вино он уже и раньше пил. Когда учился в Б., старшеклассники как-то увели его от ворот гимназии в местечко Тересполь и там в грязном еврейском кабачке распивали красное вино и закусывали пряниками.
А теперь Вячку угощали в доме Чумакова настоящей водкой. И хотя она ему была противна, он пил, чтобы доказать, что он настоящий мужчина, о чем ему не переставал напоминать друг и приятель Чумакова, Г. Можно бы, пожалуй, не вспоминать того, чем памятны эти каникулы, но тогда было бы непонятно многое, что впоследствии вошло в его натуру и властно держало его долго и удивительно.
В конце каникул Вячка, списавшись с Соней, ездил в Варшаву, где она назначила ему свидание. Вячка приехал накануне, остановился у брата, а на другой день встретил Соню. Ей негде было остановиться, и она в от же день уехала обратно в Б.
Они с Вячкой очень сожалели, что свидание их продолжалось так недолго, но ничего сделать не могли.
Вячка узнал, что Соню не допустили к экзаменам в седьмой класс по настоянию мачехи, хотя она хорошо подготовилась за шестой класс. Провожая Соню, Вячка поцеловал ее уже не совсем обычным поцелуем. С каникул Вячка возвратился рано. Ему нечего было делать ни в К., ни в Островах.
До начала занятий в гимназии он много гулял с товарищами и с гимназистками.
Он был приятно удивлен: его песня распевалась на польском языке, под заглавием «Дарунек», что значит по-русски подарок.
Ее и по-русски пели русские гимназисты и гимназистки. Песня, оказывается стала популярной.
Только автора музыки Вячка никогда уже не видел. Говорили, что он переехал в город Радом и стал там главным органистом.
Имя Марьянского Вячка услышал больше двадцати лет спустя, как имя известного польского композитора.
3. Отречение
Как бы то ни было, Вячка гордился и за себя, и за Марьянского. И, хотя они не были всенародно признаны авторами распеваемой модной песни, Вячка был счастлив, как никогда раньше и сам постоянно напевал этот ставший модным мотив. Его напевали друзья и посторонние, его напевал даже брат Петр.
Некоторые товарищи Вячки, знавшие, что слова песни действительно сочинил он, горячо доказывали это, а также, что музыку написал Марьянский. Вячка решил познакомить одноклассников и других желающих со своими стихами, чтобы не было сомнений, что автором слов песни мог быть он.
Они с Томкевичем устроили вечер чтения своих стихов, и это принесло, конечно, свои плоды. И это вызвало разговоры о Вячке, как о поэте, в гимназии и за ее стенами.
Вячке пришло в голову написать еще такое стихотворение, какое захотелось бы музыканту положить на музыку, но беда в том, что ни он, ни Витька не знали такого музыканта. Все же Вячка засел за работу и, что называется, вымучил песню «Рыбка».
Витька долго носился с ней, отыскивая композитора. Он ходил в костел, разговаривал с капельмейстером военного оркестра, никто не брался за сочинение музыки.
Наконец, решили отправить песню Марьянскому, но нигде не могли найти его адреса. Чуть ли не вся гимназия принимала участие в розыске нужного адреса и, хотя адреса не нашли, разговоры о будущей песне и об имени ее автора широко распространялись.
Таким образом, поиски композитора сыграли службу не меньшую, чем сама песня, которая никогда не увидела нот и света.
Но в устах гимназической общественности обеих гимназий фамилия Койранский и гордое слово «поэт» стояли рядом и это обстоятельство уже не возбуждало сомнений.
С другой стороны, это имело и свои последствия: от многих, в том числе и от гимназисток, посыпались просьбы написать стихотворение, песню, оду, каламбур. Некоторые просьбы были уважены, но большинству, конечно, пришлось отказать.
В первых числах ноября Вячка за первую крупную вещь – лирическую поэму, которую он задумал еще в конце каникул, и тогда же начал писать, но она тогда не двигалась из-за неподходящей обстановки, не позволявшей сосредоточиться и не всегда позволявшей уединиться.
Теперь Вячка с большой радостью писал, пользуясь каждой свободной минутой. К зимним каникулам поэма была вчерне готова. Предстояло еще дать ей имя и отработать начисто стих, рифму, некоторые отдельные места. Эту работу Вячка решил проделать после каникул. Но ему не удалось завершить эту работу. Ее у него попросту украли. Дело было так. Собираясь перед каникулами снести поэму в заветное хранилище к Томкевичу, Вячка взял тетрадки с поэмой с собой в гимназию. Они лежали среди книг и тетрадей, но были завернуты в толстую черную бумагу.
После занятий Вячка стал стягивать ремни, в которых всегда носил книги в гимназию, и заметил, что нет поэмы. Поиски ни к чему не привели.
Кто мог взять?.. Вячка решительно никого не подозревал. Спросил у одноклассников, никто не знал.
Вячке было очень обидно: пропал труд нескольких недель и потому особенно, что пропавшая поэма была первой крупной поэтической работой его.
Поэма нашлась только в следующем учебном году, когда Вячка собирался навсегда прощаться с К…й гимназией. Ее Вячке отдал учитель русского языка Друнин, объяснивший, что эти тетради попали к нему с другими тетрадями, собранными на проверку в классе.
Вячка был очень рад находке, наружно поверил учителю, а в душе подыскивал разные не очень лестные эпитеты поступку Друнина.
На уроке русского языка он обратился к Койранскому:
«В марте месяце будет отмечаться столетие со дня рождения великого писателя земли русской, Николая Васильевича Гоголя. Предполагается поставить спектакль из какой-нибудь комедии писателя, вероятно, будем ставить «Женитьбу». Было бы хорошо прочитать на вечере стихотворение, посвященное Гоголю… Не напишите ли вы его?.. Подумайте и потом через неделю, что ли, скажете мне… Одно условие: что бы стихотворение было приемлемо с цензурной стороны… Понятно?»…
Первым желанием Вячки было отказаться. Слишком свежи еще были обиды от обвинения его этим же Друниным в надувательстве.
Но Вячка ничего не ответил. Он сел за парту и призадумался… Посоветоваться было не с кем, надо было решать самому. Он понимал, что отказ мого быть превратно истолкован. С другой стороны, чтобы писать о Гоголе или вообще о ком-либо, надо знать того, о ком пишешь; надо было знать писателя, значит, знать его произведения, их основное идейное направление. В то время Вячка знал о Гоголе не так уж много, чтобы в стихах дать оценку великого писателя. Прошла неделя. Ответа Друнину Вячка не дал. Прошло еще две недели или около того, Вячка молчал.
К этому времени уже выяснилось окончательно, что на вечере будет ставиться «Женитьба», но что женская гимназия не хочет участвовать в этом спектакле, так как гимназистки решили играть «Ревизор».
Выяснилось, что все роли, включая и женские, будут играть гимназисты. И Друнин уже начал намечать гимназистов на разные роли, главным образом русских.
В классе и за его пределами шли бесконечные разговоры о распределении ролей. Витьке Томкевичу обещана роль свахи, и он был на седьмом небе от радости.
Вячка участвовать не хотел, роли не просил, а Витьке непременно хотелось завербовать Вячку, и он надоедал и Друнину, и всей труппе, предлагая Койранского чуть ли не на все роли.
В феврале начались репетиции. Вячка, не состоявший в труппе, на нихне бывал. Неожиданно заболел товарищ, игравший невесту. Эту роль Друнин предложил Вячке. Тот возразил:
«Какая же из меня невеста, когда голос выдает мой мужской пол!».
Тогда было решено, что Вячка будет играть Дуняшу, а невесту ранее назначенный Дуняшей Лызлов.
Так Вячка все-таки попал в труппу. Репетиции были частыми, так как многие многие раньше не участвовали в спектаклях, их надо было учить держаться на сцене, «натаскивать», как тогда смеялись.
На одной из репетиций Друнин спросил Вячку о стихах. Вячка сказал ему о своих опасениях. На другой день Друнин принес Вячке книгу, изданную ко дню столетья, о творчестве Гоголя, в ней было до пятнадцати статей, написанных учителями нашего учебного округа. И хотя все статьи были о разных сторонах творчества Гоголя, но все сводилось к оценке значения его в русской литературе.
Когда Вячка прочитал книгу, ему стало ясно, о чем надо писать. И Вячка написал. В окончательной редакции он принес свое стихотворение Друнину. Тот прочитал стихи несколько раз, на недолго задумался и произнес:
«Все бы хорошо, да зачем вы о народной судьбе и о новой тоге выдумали писать?.. Нет, пожалуй не пойдет!..Пишите заново!»
Вячка ответил:
«Я больше писать не буду. Вообще цензуру не признаю!» И он хотел взять листок из рук Друнина, но учитель не отдал, повернулся и пошел в учительскую.
«Не поладили с Друниным?» – смеясь, спросил брат за обедом. Вячка не понял. Тогда брат добавил:
«Директор не нашел ничего предосудительного». И тут только до Вячки дошло, о чем идет речь.
На другой день Друнин отдал Вячке стихотворение и сказал, что можно будет прочитать его на вечере.
«Только наизусть!» – предупредил он.
20 марта 1909 года Вячка прочитал свое стихотворение, хотя, по правде говоря оно не совсем было ему по душе. Но исправлять после того как оно побывало у Друнина и после того, как его читал директор, Вячка не решился.
И когда он читал на вечере, ему было неудобно и досадно и оттого чтение было не очень выразительным и не совсем понятным по тону произношения. Но слушал зал внимательно и аплодисментами поблагодарил автора.
Но как Вячка и ожидал, стихотворение фурора не произвело. И не только потому, что оно было плохо написано, но и потому, что мало кто в зале знал по-настоящему творчество Гоголя.
Во всяком случае учащиеся.
Вот оно, это стихотворение:
Н. В. ГОГОЛЬ (к столетию со дня рождения)
Великий сын России,
Друг и учитель людей,
Чей смех и слезы учили
Борьбе за власть новых идей!
Сегодня поем мы славу,
Через столетье нашей борьбы,
Тебе, герою по праву,
Провидцу народной судьбы!
Обещаем тебе, что смех твой
Будем слышать везде и всегда,
Когда пошлость, рядясь новой тогой,
Закрадется в любые сердца!
Великому Гоголю слава!
Вечная память ему!
Смеху веселому слава,
Жизни разумной творцу! Вячка понимал, что его постигла неудача и, конечно, горько переживал ее и жалел, что согласился на предложение Друнина написать стихотворение. Опять подтвердилось, как раньше заметил Вячка, что написанное по заказу всегда плохо! Лучше не браться!
Но вопреки этому выводу, Вячка скоро опять принял заказ, и очень ответственный. Он соблазнил Вячку тем, что дает ему возможность наказать учителей, обидевших его когда-то обвинением в мошенничестве. Вячка поддался чувству мщения и, не отдавая отчета себе, принял заказ. Он не понимал, что из этого может получиться.
Дело в том, что гимназисты восьмого класса попросили Вячку написать прощальный гимн, в котором сказать об учителях все, характеризующее их, что бы они как живые, всегда напоминали ученикам о себе. При этом, Вячке было дано много характеристик, зачастую даже противоположных.
Конечно, главное место отводилось мнению автора.
Вячку предупредили заказчики об одном условии: гимн должен распеваться на мотив студенческой песни «Прекрасно создан божий свет». Вячка поставил и свое условие: слова песни заказчики не должны передавать кому бы то ни было и фамилия автора сохраняется втайне. Работа продолжалась больше месяца. Когда он закончил, Вячка сам поразился: получилось плохо. Вдобавок, ругательные и нецензурные эпитеты сделали написанный гимн совсем неприемлемым.
Сразу же захотелось уничтожить его. Но Вячка не послушал этой мысли, показал гимн восьмиклассникам. Заказчики одобрили песню, названную Вячкой «Звериада», название классическое, как «Илиада», но которое можно читать как два слова.
Он отдал написанное стихотворение восьмиклассникам.
«Черт меня попутал!» – говорил впоследствии Вячка. Настроение его было прескверное, но брать обратно он не решился, чтобы не попасть в разряд трусов, да и вряд ли они отдали бы ему, не переписав.
Песня была длинная, в ней досталось всем учителям, даже родному брату.
Чтобы было понятно, что это за песня, достаточно процитировать слова Вячки о брате:
«Прощай задачник без ответов,
Набитый цифрами мешок,
Друг Архимедовых заветов,
Его подопытный горшок!
Тебя похвалит антикварий,
В витрину древностей возьмет,
Зачем же ты усатой харей
Сегодня портишь наш живот?
Не видишь ты красот Вселенной,
Живя лишь алгеброй своей,
Да геометрией священной!
Прощай, сухарь из сухарей!
Трудно подыскать название Вячкиному поступку. Он, который всегда писал только о прекрасном и красивым языком, красивыми словами, сам возмущался.
А когда что-то подсказало ему, что вполне возможно раскрытие секрета и наказание за него, страх присоединялся к возмущению.
Вячке неловко было смотреть в глаза брата, так как он понимал, что грубо нарушил обещание и в какой-то мере сочтут ответственным за этот пасквиль на учителей.
Восьмиклассники подтвердили свое обещание никому о песне не рассказывать, никому ее не читать и тем более никому не давать.
Но неминуемое все-таки случилось.
В восьмом классе учился брат педеля Сиводет. Он переписал песню для себя и показал брату. Педель взял песню из кармана брата, когда тот спал, и отнес директору, потому что слишком неприглядно был нарисован сам Сиводет.
Дубина-восьмиклассник, боясь товарищей, не сказал, что у него пропала песня, и удар разразился неожиданно.
Директор гимназии, Михалевич, оказался умным и дальновидным человеком. Поэтому удар был не слишком тяжелым, он был неслышным и мягким. Удар прошелся только по Вячке и по времени никакого резонанса не имел.
На каком-то уроке директор вызвал Вячку к себе в кабинет, посадил и без устали, почти два урока подряд, читал ему назидание.
Он показал Вячке всю неказистость его поступка, который и без того был Вячке ясен и, когда он признал, что поступил безобразно по отношению к учителям и воспитателям, директор убежденно сказал: «Природный дар нужно использовать умело. Если он служит злу, его надо забыть или пренебречь им, Я предлагаю Вам бросить заниматься пустым стихоплетством, чтобы оно не повредило вам в будущем. Дайте мен слово, что вы так поступите и впредь не будете писать стихи, и я оставлю все только между нами, не дам хода этому делу, сохранив доброе имя вашего брата».
Что было делать Вячке?.. Отказаться дать такое слово?.. Тогда скандал, позор, неприятность брату, исключение из гимназии.
Вячка дал слово. Он отрекся от поэзии. Это была очень дорогая цена за его легкомысленный поступок.
Его горю не было границ. Это было отречение от самого себя!
Он думал примерно так: теперь вся жизнь потеряна, она уже не имеет для меня никакой ценности!
Вячка опустил руки, бросил учиться и либо сидел без мыслей в своей комнате, либо блуждал по городу без всякой цели, не думая о том, что будет дальше.
Хорошо, что это был конец учебного года и что скоро пришли каникулы, плохие ли, не интересные ли, но каникулы.