Вячеслав Пайзанский
С утра до вечера
3. Дразнилки
Тягостно было на душе у Вячки: друзей у него не стало, журнала, в котором он видел трибуну для своих стихов, уже не было.
Он забросил свою тетрадь со стихами на шкаф в своей комнате и больше шести месяцев не вспоминал о ней, не писал, хотя голос обиды и мщенья звучал с огромной страстнстью в его груди просились наружу. Но Вячка подавил в себе тягу к жалобе на несправедливость и злобу за нее.
В этом ему помог Жора Шантырь, бывший сосед его по парте, сын инспектора гимназии. Как-то он, идя с коньками на реку, зашел за Вячкой, весело позвал его с собой и они долго катались вдвоем, молча, но дружелюбно разошлись у калитки гимназического двора, глее жил Жора. Эти молчаливые прогулки стали повторяться. И в дни, когда Жора почему-нибудь не приходил, Вячка скучал и пугался: вдруг Жора, как все, отвернется. Но Жора был всегда дружелюбен и видно было, что он понимает состояние Вячки и готов все сделать, что бы его облегчить. Он звал его к себе, но Вячка был обижен на его отца, как и на все гимназическое начальство, и не хотел поэтому идти в его квартиру, питая к нему недобрые чувства.
Наконец произошло объяснение между Вячкой и Жорой.
Шантырь открыто жалел друга и, как все простодушные, не очень дальновидные люди, стал утешать Вячку, говоря, что все перемелится и станет на свое место, вновь он будет равноправным членом школьного коллектива.
Вячка от этих слов сжался, как от удара кнута. Он выслушал до конца Жорино сочувствие, сказал «спасибо» и тотчас же ушел с реки. На другой и на третий день заходившему за ним Жоре он заявлял, что не по дет на реку. А в воскресенье в церкви сунул Жоре записку, в которой после провала журнала выразил свое настроение в стихах:
Пожалей, Шантырь, собачку,
Можешь кошку пожалеть,
Но моей души болячку
Трогать лапами не сметь!
Жора окончательно обиделся и оставил Вячку в покое.
Но этот стих всколыхнул в Вячке желанье писать стихи, но писать что-нибудь сатирическое, осмеивающее, унижающее других.
Случай скоро подвернулся. С Вячкой на одной парте сидел Сашка Володин. Он был из очень бедной семьи. Для него обновка в одежде всегда была праздником, он ею хвастался перед товарищами и очень берег ее.
Вот Володину купили новые сапоги. Он за ними ухаживал, вытирал на них каждое пятнышко. Но однажды он пришел в гимназию с новыми грязными сапогами. Классный наставник сделал ему замечание. Володин удивился, посмотрел на сапоги и громко проговорил:
«Как же это они?.. Ведь я их на ночь прятал в ведро!»
Все засмеялись. Вячка тоже посмеялся, а на первом же уроке вырвал из черновика клочок бумаги и на нем написал:
Володину глупышке
Купили сапожишки.
Он спрятал их в ведре,
В коровнином добре!
Бумажку эту он подсунул соседу. Тот прочитал, спрятал в карман, а на перемене прочитал стихи другим, вызвав общий смех и как бы одобренье тому, кто это написал.
Все знали, что стихотворение мог написать только Койранский. Своим одобрением класс как будто поощрял Вячку писать такие метко осмеивающие стихи, которые вскоре получили название «дразнилок», так как их появлялось в классе все больше и больше.
Вспомнить их всех невозможно, но некоторые остались в памяти, так как были очень острыми и вызвали жалобы на Вячку.
Его скоро окрестили новым именем: Койранского в классе стали звать Дразнилкиным.
Интересны некоторые «дразнилки» и короткие в четыре строки, и длиннее.
Целую бурю вызвала «дразнилка» на переростка Анцуту, которому было чуть ли не 17 лет, высокого, говорившего басом третьеклассника. Анцута, несмотря на великовозрастность, любил забавляться тем, что на переменках, как во дворе, так и в классе, подставлял ножку другим, особенно малышам, и бурно выражал свой восторг, когда тот неожиданно падал, иногда ушибался.
Раз Анцута подставил ножку Вячке. Вячка не упал, но сильно ударился о подоконник. Анцута по обыкновению хохотал.
Это была большая перемена. Следующий урок был закон божий. Перед уроком Вячка пошел в класс и на классной доске большими буквами написал:
У нашего Анцута
Манеры лилипута,
Хоть сам он очень длинный,
Как мокрый хвост ослиный.
Потом написанное закрыл тряпкой, повешенной на доске.
На уроке закона божия классная доска обычно не используется, поэтому тряпка благополучно скрывала то, что нужно было до времени скрыть.
Когда на следующий урок пришел учитель истории Петр Николаевич Журин и сел за свой стол, Вячка подошел к доске и снял тряпку. Весь класс прочитал и дружно громко захохотал, загрохотал, защелкал. Удивленный Журин сначала подумал, что он является виновником смеха, но, обернувшись к доске, понял и не засмеялся. Не смеялся один Анцута. Он негодовал, он требовал наказанья виновника, подошел к учителю и сказал:
«Это Койранский. Я протестую и прошу наказать его за эту глупую дразнилку».
«Койранский! Вы это написали?» – спросил Журин.
«Да, написал это я за точто он, забавляясь, подставил мне ногу, и я сильно ушиб голову. Анцута часто устраивает такие забавы, особенно с малышами. Я хотел отучить его от этого».
«Идите оба к инспектору и расскажите ему. Кто-нибудь, перепишите этот стишок», было приказание Журина.
Анцута вышел из класса первым, но к инспектору не пошел.
Вот Вячка в кабинете инспектора. Александр Платонович Шантырь поднял от стола голову и удивленно смотрел на Вячку, который молча положил перед ним переписанный четким почерком стишок.
«Вы написали?» – сразу догадался Шантырь, «Кто Вас послал?» – продолжил он расспросы, «За что Вы так осмеяли товарища?»
«Послал Петр Николаевич. А эта дразнилка написана мною для того, чтобы Анцута больше не смел издеваться, подставляя ногу и наслаждаясь чужой бедой», ответил Вячка и подробно передал о проделках этого взрослого парня, умолчав, однако, о своем ушибе.
«А эта дразнилка тоже написана для исправления чужих грехов?» – и инспектор вынул из стола и показал Вячке такую дразнилку:
Глуп Галуб,
Как куриный пуп,
Туп и жаден пуп,
Как наш Галуб!
Вячка, конечно, узнал написанную им на прошлой неделе дразнилку. Ромка Голуб – первый ученик в классе, любимец учителей, ябеда и доносчик. Эту дразнилку Вячка написал из-за того, что Голуб донес учителю математики на классного любимца Мишу Былинина, который якобы списал на перемене из тетради Голуба, во время его отсутствия, решение задачи по арифметике. Миша получил единицу.
Весь класс был возмущен. Мишу любили за мягкий и добрый характер и за уменье великолепно, задушевно играть на рояле.
Голуб сидел впереди Вячки. Он на уроке написал этот стишок на небольшой бумажке, вырванной из блокнота, и булавочкой прикрепил к спине гимнастерки Голуба. Инспектор сам отстегнул эту бумажку, увидев, что Голуб ходит с какой-то наклейкой.
Но Вячка об этом не знал. Теперь он ответил:
«Голуб – свинья и доносчик. Я хотел его проучить».
«Хорошо. Жора мне сказал, что вы порвали дружбу с ним. Почему?.. В чем провинился Жора?» – спросил Шантырь.
«Жора Ваш чистоплюй, а я преступник, чуть было не изгнанный из гимназии. И мне его жалости не надо, я не собака!.. Я имею право на такую же гордость, как и он», возразил Вячка.
«Ступайте в класс», приказал инспектор.
После уроков «Кляча» сообщил решение инспектора: поставить обоих под звонок – Анцуту по полчаса на 4 дня во время большой перемены, а Койранского – на 3 дня по полтора часа в день, полчаса на большой перемене и по часу после уроков.
И с этого дня ему предстояло начать отбытие наказания.
Вячка понял, что это наказание наложено и за Анцуту, и за Голуба и за обиду, нанесенную Жоре Шантырю.
Он с гордо поднятой головой стоял на площадке под звонком и дерзко смотрел в глаза инспектора, который, будто нарочно, несколько раз прошел мимо и смотрел, как стоит наказанный, нельзя ли придраться, чтоб увеличить наказание.
Зато как был счастлив Вячка, когда стоял под звонком рядом с огромным против него Анцутой.
После этого случая Вячка еще несколько раз стоял под звонком, опять же за дразнилки, которые он сыпал направо и налево. И его уже стали звать не Койранский, не Дразнилкин, а Подзвонковский. Большой скандал вызвала дразнилка на Ваньку Дубинина. Дубинин был хороший малый, хорошо учился и был прекрасным товарищем. Он не раз подстрекал Вячку написать на того или другого дразнилку, давал ему материал для дразнилок.
Однажды «Морж» поставил Дубинину двойку за классное изложение, мотивировав тем, что Дубинин определенно списал с книги, и как Дубинин не отрицал, Ящинский остался при своем.
После уроков, вскоре, Дубинин, в присутствии нескольких товарищей, в том числе и Вячки, воскликнул:
«Ну, погоди же, Морж, узнаешь ты меня!»
На другой день он принес из дома мышонка с завязанными струной ножками и положил, как он думал, в карман пальто Ящинского. На пятом уроке раздался вдруг визгливый крик учителя географии Сороки. У него вообще был бабий голос и бабьи повадки. А тут у него они проявились во всю. Собираясь домой, он надел пальто, сунул руку в карман и вытащил мыша. Он тут же бросил мышонка на пол, визжа, как зарезанный, но мышонок не убежал, а прибежавший на крик служитель рассмотрев, заявил, что у мышонка связаны ноги. Следовательно, кто-то из учеников сделал это учителю в отместку за что-то.
Началось следствие, которое, однако, виновника не нашло.
Дубинин был зол: не в тот карман положил мышонка, а мы, знавшие об этом, весело смеялись, особенно Вячка.
Недели через три, когда этот случай был забыт, Ванька Дубинин принес убитую им лягушку, завернул бережно в красивую обертку и перевязал красненькой ленточкой. Выйдя на уроке русского языка из класса, вроде за носовым платком, он пошел в раздевалку и положил, теперь уже наверняка, свой подарок в карман пальто Моржа.
Но Дубинин снова ошибся. Карман оказался Василенко, учителя рисования. Виновный опять не был найден. В третий раз Дубинин не решился искать карман Ящинского. Он сделал хитрее. Он налил в маленький шарик из тонкого стекла красных чернил и сургучом крепко запечатал его. Шарик он положил на столик Ящинского в учительской, зайдя туда перед уроками. Шарик он ничем не накрыл. Случилось так, что первым в это день пришел учитель немецкого языка Вильгельм Иванович Браун. Он был очень любознательный, очень любопытный человек, всегда совал нос, куда не следует. На этот раз он покрутившись по учительской, заметил блестящий красный шарик. Он мигом взял его и долго играл им. Когда явился Ящинский, Браун подошел к нему, показал бывшим тут учителям и Ящинскому шарик и незаметно для себя немного сжал его пальцами. Из шарика брызнули чернила, обрызгали лицо, нос и усы, потекли по рукам и по сюртуку немца. Все это предназначалось Моржу, а получил другой. Смеху не было конца. Смеялись учителя, а еще больше – гимназисты, которым Браун, в припадке откровенности сам рассказал.
А для Дубинина – третья незадача. Вячка решил посмеяться над незадачливым мстителем. Он дома написал шутливую дразнилку, скатал ее тоненькой палочкой и на уроке русского языка послал «почтой» через многие руки Дубинину.
Когда Дубинин получил ее, он не успел развернуть палочку, как был вызван Ящинским с тетрадкой домашних упражнений, лежавшей открытой на парте. Дубинин машинально положил записку в тетрадь и закрыл ее. Ящинский взял у подошедшего Дубинина тетрадь и, найдя записку, развернул. Вот что он прочитал:
Дубинину на пятку
Ящинский наступил.
Задумал мстить Ванятка
И выпустил сто пил.
Пилит теперь он ими,
Но вовсе не Моржа!
Наш класс не знал дубины
Глупей сего ежа!
Ящинский остолбенел. Потом, покраснев, сказал:
«Дубинин и Койранский, идем со мной!» Все трое пошли к инспектору.
«Что это значит?» – спросил Шантырь.
«Я не знаю», ответил Ванька Дубинин, «Мне непонятно!»
«Простая шутка», сказал Вячка.
Две недели, изо дня в день, допрашивали Вячку по очереди то инспектор, то директор. Вячка был тверд: «Шутка и все!»
Ничего не добившись, за непочтенье к учителю Вячку посадили на шесть часов в карцер, из них на три часа в воскресенье.
Тогда подходило время экзамен и карцер помог Вячке лучше подготовиться к первому экзамену.
Наступили экзамены. Вячка держал их успешно. Однако, и теперь, в самом конце учебного года, с Вячкой случилось довольно неприятное происшествие: он был побит товарищем по классу Володькой Сахно. Это был очень противный тип. Сын колбасника, т. е. владельца колбасного производства, Сахно был жирным, и всегда как будто блестевший жиром: лицо, рубашки, книжная сумка, книги, тетради были заляпаны, не говоря о сальных и грязных руках, учился плохо и едва-едва, вероятно, по милости отцовских колбас был допущен к переводным экзаменам.
В последний день занятий перед зкзаменами Сахно, подозвав Вячку на перемене в угол двора, развернул огромный кусок сала и протянул его Вячке. Тот, не понимая, что это значит, а Сахно тихо сказал «Договоримся!.. За это сало ты пришлешь мне на экзамене решение задачи по арифметике и план русского изложения. Понял?»…
Вячка задрожал от бешенства:…
«Дрянь ты колбасная!»…
И с этими словами швырнул сало в лицо Сахно. Сало упало на песок. Сахно моментально его поднял, спрятал за пазуху, схватил Вячку за ворот и начал бить кулаком по лицу, по спине, по шее.
Вячка не мог вырваться, – Сахно был старше, много выше и сильнее. Раздавшийся звонок на уроки прервал избиение.
На занятия Вячка идти не мог. Он с трудом дошел до дома и до вечера лежал, плакал и стонал.
Дочь Горшкова, Сонечка, смазала йодом ссадины, заклеила пластырем синяки на лбу и на лице.
Начались экзамены. Сахно по всем предметам получил двойки и был оставлен на второй год.
Когда после экзаменов классный наставник, Сергей Васильевич Преображенский собрал весь класс для вручения переводных аттестатов, наград, а также экзаменационных оценок оставшимся на второй год или получившим переэкзаменовки, Вячка прочитал свою последнюю в этом году дразнилку в присутствии всего класса и классного наставника, даже с его разрешения, Выразительно и громко Вячка продекламировал:
Двойки нравятся Сахно,
Как колбаска все равно,
Двойкам нравится Сахно:
Лезут в двери и в окно,
Лезут в парту и в дневник,
На кровать, за воротник,
Под рубашку, в сапоги
И в вонючие штаны.
Он их ловит, он их ест
Сто одну, в один присест!
Ох, и вкусно!.. Ох, добро!
Похваляется Сахно.
Смех и аплодисменты покрыли последние слова Вячки. Сахно вскочил и тронулся к Вячке, но путь ему преградили одноклассники, не любившие Сахно и знавшие об избиении им Койранского.
Шли домой все вместе, проводили Вячку до его дома.
В тот же день, ночью, Вячка уехал на каникулы. Закончился очень несчастливый для Вячки учебный год. Его тетрадь со стихами осталась на шкафу у Горшковых.
Будет ли Вячка поэтом?.. Дразнилки – не поэзия. Вячка это знал и был опечален, что больше не может писать, так как стихи – его враги, за них он расплачивался и расплачивался жестоко.
В доме сестры, где он проводил свои каникулы, ему мерещились разные страхи и вспоминались обиды.
Во всем были виновны стихи!..
4. Морж благословил
4-й класс. Много перемен. Вячка живет у Горшковых, но в другом конце здания, далеко от жилых комнат хозяев.
Его комната рядом с комнатой бабушки, матери Николая Павловича Горшкова, и сестер Гали и Сони Ясиняк.
В гимназии тоже перемены. Сергей Васильевич Преображенский, бывший у Вячки классным наставником, ушел из нашей гимназии. Классным наставником 4-го класса оказался Морж.
Шантыря перевели в гор. директором гимназии, а инспектор у нас новый – Петр Петрович Лебедев, словесник, сравнительно молодой, лет тридцати, высокий, худой, с большой вьющейся шнвелюрой. В женской гимназии тоже новость. Евгения Ивановна вышла замуж за нашего директора Волковича, вдовца, очень моложавого и молодящегося старичка.
Начальницей женской гимназии стала молодая, красивая дама из Петербурга, Юлия Михайловна Салтыкова.
Скажу в скобках: мне она очень понравилась. А гимназистки трусят: каково-то будет при новой начальнице.
В нашем классе появилось несколько новых учеников. Среди них обращал на себя внимание высокий юноша, в пенсне, с длинными зачесываемыми назад темными волосами.
Как мы узнали при перекличке, его фамилия Незнамов. Его посадили с Вячкой, так как Володин остался на второй год не выдержав переэкзаменовки по географии.
На перемене Вячка ближе познакомился с соседом. Он узнал, что его зовут Юрка, что полная его фамилия такая: князь Солтан-Пересвет-Рюрикович-Незнамов. ОН узнал также, что семья Юрки из Севастополя, где Юркин отец, адмирал, был командиром военно-морского порта и умер два года тому назад. Сюда они приехали потому, что его дядя, мамин брат, был здешний помещик, Шульгин, имел дом в городе. В этом доме они и поселились. Юрка говорил, что его мать любит маленькие города, как наш, что у него есть сестренка, Юлинька, на два года моложе его, что она будет учиться в 3-м классе, так как он, Юрка, был второгодником в 3-ем классе и что в 4-м он также будет учиться уже второй год. Между прочим он сказал:
«Скука в этой гимназии!.. То ли дело в корпусе!.. Но мама ни за что не хочет отпустить меня в корпус, даже в сухопутный».
Вячка заинтересовался новым товарищем и охотно согласился на дружбу с ним, когда тот ее предложил.
Он стал каждый день бывать у Незнамовых, познакомился с его матерью и сестрой, даже стал у них в доме своим. Все это отвлекло Вячку от дум о стихах, хотя тетрадку с его стихами Соня Ясиняк спасла от гибели, приберегла и отдала ему, когда он возвратился с каникул.
Теперь тетрадка лежала в столе, но он к ней не прикасался.
В течение месяца Вячка не написал ни одного стихотворения, ни одной дразнилки. Но в классе его продолжали звать по-прежнему Подзвонковским. Почему-то и латинист его так называл: «Подзвонковский, идите отвечать!» – вызывал Вертоградский и никто не смеялся, все привыкли и Вячка не обижался.
5-го октября гимназия отмечала свой праздник: день именин или, как тогда говорили, тезоименитство наследника престола Алексея, так как в его честь наша гимназия была названа Алексеевской.
К празднику обычно готовились заранее. Ящинский руководил художественной частью. Он привлек в качестве декламатора и Вячку Койранского, которому надлежало прочитать длинное стихотворение какого-то Лодыженского, посвященное царской семье и главное Алексею.
Вячка прилежно выучил стихотворенье, читал его на репетициях, но на самом вечере читать отказался, заявив, что у него очень болит зуб. Директор, у которого Койранский давно был на подозрении, заключил, что он принципиально не желает выступать с таким стихотворением, и Койранскому могло быть плохо. Пришлось на другой день пойти к дантисту и вырвать здоровый зуб, никогда не болевший. Это удалось потому, что зубному врачу, известному в городе либералу, Вячка рассказал, почему он просит вырвать зуб.
Когда он принес Ящинскому вырванный зуб, благонадежность Койранского в глазах начальства была восстановлена вполне.
Правду о зубе Вячка не открыл и Юрке, так как видел, что Юрка и его семья – ярые монархисты. После этого случая Ящинский делал вид, что стал лучше относиться к Вячке, как будто Морж чувствовал себя виновным в непатриотическом подозрении Вячки.
Он как-то зазвал его к себе на дом, познакомил с женой, Фелицией Аристарховной, маленькой и худенькой женщиной, себя целиком своему моржеобразному супругу и двум девочкам-погодкам, пяти и шести лет.
Морж очень хотел познакомиться со стихами Вячки и просил его показать ему написанные стихи, но Вячка отнекивался и уверял, что уже год, как он ничего не писал, кроме дразнилок, а то, что написал раньше, подарил Соне Ясиняк.
Но Ящинский через Марью Николаевну Горшкову добился, что тетрадь со стихами попала-таки к нему.
Это произошло так: Марья Николаевна спросила Соню, правда ли, что Вячка подарил ей тетрадь со своими стихами?.. Соня, думая, что так надо Вячке, ответила утвердительно. Тогда мачеха приказала Соне принести тетрадь ей. Соня сначала отказывалась, говоря, что это неудобно, что по отношению к Вячке это будет предательство, но та настаивала и уверяла, что она почитает и тут же вернет, так что Вячка и не узнает. Соня поверила.
Она в отсутствии Вячки взяла из его стола тетрадь и дала мачехе. Она знала, что ничего предосудительного в этой тетради нет, все стихи вполне легальны.
Горшкова, почитав сама, отнесла стихотворенья Вячки Моржу, но не сказала ему о данном Соне обещании, что Койранский ничего не узнает.
Но он узнал. На другой день вечером Ящинский сам принес в комнату Вячки его стихи, похвалил его за хорошие, благозвучные, как он выразился, стихи и посоветовал продолжать писать их, совершенствоваться и подарил Вячке книгу «Теория стихосложения», Королева для изучения и руководства.
Когда он ушел, оставив Вячке его тетрадь, Вячка призадумался. Как попала тетрадь к Ящинскому?.. Зачем она ему понадобилась?.. И он решил, что тетрадь скорее всего выкрадена Марьей Николаевной по требованию Моржа, который ожидал найти антиправительственные или нецензурные стихи, за которые он с чистой совестью мог отплатить Койранскому за дубининскую дразнилку и отыграться за больгой зуб, и тем успокоить свою нечистую совесть.
Так оно фактически и было. Руками Сони и путем ее обмана тетрадь была украдена Горшковой, а в целях Ящинского сомневаться было нечего.
От Сони Вячка узнал подробности и от души смеялся над одурачившим себя самого Моржом.
Однако, совет Моржа продолжать писать был по душе Вячки. Он залпом изучил теорию стихосложения, кстати, очень несложную, и вновь засел за поэзию.
Первой вещью, написанной после длительного перерыва, была сатира: «Хорошо смеяться последнему!». В ней иносказательно высмеян Морж, Горшкова и их глупые намерения.
Для таких нелегальных стихов была заведена особая тетрадь в коленкоровой обложке и хранилась она в комнате бабушки за иконами. Об этом позаботилась Соня. А в стол складывались стихи дозволенного характера, при чем неизменно подшивались в ту же первую тетрадь.
Вслед за первым стихотворением Вячка стал писать другие, и легальные и нелегальные. Его неизменным критиком и вдохновителем была Соня Ясиняк. Их дружба росла и вдохновляла Вячку, питала его приподнятое настроение и неунываемость.
Соня была годом старше Вячки, но смотрела на него, как на человека высшего порядка, подчинялась его требованиям и сглаживала некоторые его промахи.
Она была очень красива. Трудно передать на бумаге эту красоту, которая западала в душу и раз навсегда оставалась в ней. Эта красота не волновала, она успокаивала, особенно глаза, большие, черные, с длинными ресницами, и такие выразительные, что можно было по ним читать мысли и думы девушки.
Она училась годом старше Вячки, говорила по-французски и по-немецки, много читала, любила поэзию, чтенье которой всегда доставляло ей наслажденье.
Дружок Вячки, Юрка, тоже обратил внимание на Соню, что доставляло немало горьких минут Вячке, так как Соня, не видя дурных намерений Юрки хорошо, по-дружески относилась к нему.
Как-то Юрка провожал Соню вечером после всенощной в субботу из церкви. Проходя пустырем, Юрка сгреб свою спутницу в объятья и стал целовать. Едва вырвавшись, она прибежала домой и здесь рассказала все.
Вячка вскипел. В тот же вечер он написал стихи, шельмующие поступок Юрки Незнамова:
Девушка. Пустырь. Темнюга.
Ты помнишь, Юрка, ты напал,
И, как подлейшая зверюга,
Как шакал жадный, целовал,
Руки ломал и платье рвал!
Ты думал, тайну не откроет
Осенней ночи чернота,
А жертва шакала покроет,
Чтоб избежать самой стыда!
И ты уйдешь, трус, от суда.
Труслив ты, Юрка, Каин подлый,
Но от суда ты не уйдешь:
Мой негодующий стих злобный
Тебя найдет, и ты падешь!
Я раздавлю тебя, как вошь!
Нет хуже подлости, чем та,
Которой ты себя изгадил!
Я презираю червяка!
Бесчестный, ты себе приладил
Отныне имя – Юрка Гадин!
У. Живанен
Этот стих был положен в конверт и отправлен по адресу Юрки.
Письмо получила его сестра, Юлинька. Она вскрыла конверт, прочитала и в негодовании показала матери. Что произошло между матерью и сыном, неизвестно. Узнав по почерку, что стихи писал Вячка, Юрка решил отплатить.
Он переписал стихи, изменив до неузнаваемости свой почерк, но вместо несколько раз повторявшегося своего имени, поставил имя инспектора гимназии Лебедева – Петька – и, подписав «Койранский», послал в гимназию на имя Лебедева.
Лебедев стал ходить по классам и искать почерк, которым было написано стихотворенье. Он несколько раз брал тетради Койранского и убедился, что это писал не он. Тогда он вызвал Вячку, показал ему стихи и, смотря на него, спросил: «Знакомо?»
Вячка покраснел и солгать не сумел. Он сказал: «Это писал я, но имя было другое. Спросите Незнамова».
Юрка от всего отказался, заявив, что впервые видит эти стихи.
Для Вячки дело оборачивалось плохо. Учителя все заявили, что стихоплетством в гимназии занимается один Койранский и потребовали исключить его из гимназии, чтобы избавиться, наконец, от мальчишки-писаки.
В день, когда вопрос об исключении Вячки должен был решаться на педагогическом совете, Соня Ясиняк пришла к инспектору гимназии и все правдиво рассказала ему.
Педагогический совет исключил Незнамова из гимназии, и Койранский был спасен.
Об этом узнали обе гимназии и авторитет Вячки опять вырос. Он вступился за обиженную девушку но ценою собственного унижения и даже под угрозой исключения из гимназии не назвал инспектору ее имени, чтобы не сделать объектом сплетен и насмешек.
Начальница гимназии на одном из вечеров лично поблагодарила Вячку за мужественный и благородный поступок.
По ее инициативе и под ее руководством гимназистки начали выпускать один раз в неделю журнал «Дружба». Состав редакции менялся для каждого журнала, получая от начальницы ведущую тему предстоящего номера. Статьи в журнале походили на сочинения и, очевидно, сам журнал должен был, по мысли начальницы, служить практикой в письме и стимулом для развития гимназисток над своим развитием.
С согласия начальницы в журнал попало несколько стихотворений Койранского, из которых одно – «Доблесть» – обсуждалось на уроке литературы в 6-м классе. Стихотворение было посвящено патриотической теме о подвиге крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец», на которых в 1904 году напал весь японский флот и предложил сдаться, на что русские моряки ответили отказом и сражались, пока можно было, а потом, изрешеченные японскими снарядами и подожженные, сами взорвали свои корабли, предпочев смерть плену.
В феврале 1907 года Вячка сменил барабан, который его не удовлетворял валторной, играть на ней учился три месяца и только в мае, перед самыми экзаменами стал играть в оркестре на валторне.
Музыка очень помогала и одухотворяла Вячку и способствовала его поэтическим успехам. В этом учебном году Вячка написал стихов и две поэмы. Конечно, поэмы были слабые, плохо и неумело написанные, с несоответствием содержания форме, но искренние, правдивые, проникнутые верой в человека, в добро.
Вячка еще верил в добро. Эту веру он потерял немного позже, в следующем учебном году. Вячка понимал, что его творчество очень несовершенно, что нужно много работать над собой. Но, к его несчастью, не было около него знающего и серьезного критика и учителя, а ему не пришло в голову послать стихи свои на отзыв тому же Фофанову, которым Вячка тогда восхищался. Он был один, вокруг были только враждебные силы. Он не мог и помышлять послать свои творения в журнал или в газету. Это бы значило, в его понимании, отдать на осмеяние себя и свои творения, или, еже того хуже, обречь себя на исключение из гимназии.
Вячка боялся показать свои произведения учителям. Он был уверен, что они не заинтересованы в развитии его таланта, так как вражду к своим стихам видел он на протяжении двух лет.
С другой стороны, Горшковы, муж и жена, советовали ему бросить стихи и мечту стать поэтом. Над их советом много размышлял Вячка, но Соня, самый большой его доброжелатель, его друг, наоборот, доказывала, что он талантлив, что бросать занятия поэзией бессмысленно и вредно, как для него самого, так и для общества, которому, в конце концов, принадлежит его дарование.
Вячка был на перепутье. Возможно, он бросил бы поэзию, но настояния Сони, ее любовь и дружба победили.
Вячка опять стал писать, опять увлекся и совсем забросил учебу.
Соня, стихи и музыка, – вот что составляло тогда жизнь Вячки.
Кто мог наставить его на путь истинный?.. Родные были далеко и интерес их к жизни Вячки был чисто платоническим, наружным, распространявшимся на одежду, обувь и прочие аксессуары, нужные для его существования. Его внутренняя жизнь, душа, если можно так сказать, были для родных темны и неинтересны. Все увлечения Вячки для них были чужды, а для Вячки – святы!.. В лучшем случае, они вызывали у них улыбку сочувствия.
Надлежащее и доброжелательное руководство, в котором Вячка так тогда нуждался, сохранило бы для него и дружбу с Соней, и поэзию, и музыку. И все это осветилось бы прилежной учебой и уважением к ней.
Но без руководства эти увлечения принесли отрицательные последствия. Три двойки в годовых оценках оставили Вячку на второй год. Никому было невдомек, отчего это произошло, все было отнесено на счет Вячкиной лени.
И сам Вячка не понимал, в чем дело. Он тоже винил свою лень. Им были недовольны учителя, недовольна квартирная хозяйка Горшкова, осуждавшая его дружбу с Соней, недовольны родные. Неудачно для Вячки закончился учебный год.
Но Вячка не унывал!
Его сердце было с его поэзией и с его Соней!..