Валерий Васильевич Букрин
Пятьдесят оттенков хаки
– Нина, – Анна строго посмотрела на дочь. – Мы опаздываем на поезд, – на мгновение она замолчала, скрывая дрожь в голосе. – Антона после болезни пока лучше не тревожить. Ты же знаешь.
– Мамочка, но я и с папой не успела проститься. Он ведь тоже не знает, что мы уезжаем, – заскулила девочка, давясь от рыданий.
– Нина! В этом городе нам больше негде жить. Так надо, – мать еще крепче сжала ее запястье. – Пожалуйста, не устраивай сцен!
Лицо девочки перекосилось от боли, она протянула дрожащую руку и дотронулась до плеча Сереброва:
– Вячеслав Михайлович, вы же добрый человек. Пожалуйста, остановите машину. Я только на минуточку! – взмолилась она.
Из глаз Сереброва полились слезы. Он тихо прошептал: «Стоп машина! Только не задерживайся». Водитель облегченно вздохнул, разжал судорожно сцепленные пальцы и начал плавно тормозить.
– Не сметь! – сорвалась на крик Анна. – Не смейте останавливаться! Вы что, не понимаете? Она сбежит! – и на всякий случай схватила Нину за шиворот. – Вадим, быстрее гони на вокзал!
Нина зарыдала в голос. Солдат сжал зубы, косточки его пальцев побелели от напряжения. Серебров закрыл руками уши и опустил глаза. Но удержать слезы так и не сумел.
– Ты чего плетешься, как сонная муха! – заорала на солдата Анна. – Кому сказано, вперед! Быстро!
Машина с визгом сорвалась с места.
– Мамочка, – Нина перешла на шепот. – Пожалуйста! Я только скажу, что очень люблю его, что мы скоро за ним приедем. Миленькая, родненькая, пожалуйста… Я без него умру-у-у!
Она умоляюще скрестила руки и со щенячьей преданностью заглянула в глаза матери. Анна с опухшим от слез лицом безучастно смотрела в одну точку. Она так сильно вцепилась в руку дочери, что у той выступили бисеринки крови.
– Мне больно, – теряя сознание, прошептала девочка. – Пусти…
Взглянув на ее запястье, Анна испуганно разжала кулаки. Она прижала Нину к себе, поцеловала пораненную руку, наклонилась к ней и в самое ухо тихонько пообещала:
– У нас все будет хорошо, вот увидишь, я тебе обещаю.
– Без Антона? – изумилась девочка и зло выкрикнула: – Без него и папы никогда не будет хорошо! Слышишь?! – Нина оттолкнула Мать и зло выпалила: – Предательница! Предательница! Предательница!
В вагоне девочка забилась в угол купе, ближе к выходу.
– Аня, следи за дочкой. На первой же станции она сбежит, – попросил испуганный Серебров.
– Пусть бежит, – нарочито громко ответила мать. – Без денег и документов попадет прямиком в тюрьму для малолетних преступников. За побег ведь срок дают, – она строго посмотрела на дочь. – Да-да. Это – преступление и за него судят.
Нина закрыла ладошками уши и легла на полку, спрятав голову под подушку. Вячеслав сел рядом и накрыл ее одеялом.
– Нельзя так строго, – упрекнул он. – Ей ведь тяжело.
– А мне легко? – нервно рассмеялась Анна. – Думаешь, мне ее не жаль? Еще как жаль! К утру отойдет, а пока будем караулить.
– Попытайся поговорить с ней по-доброму, пока я покурю.
Когда он вернулся, Нина спала, уткнувшись лицом в колени Анны. Мать гладила ее по голове и кутала в одеяло. Серебров улыбнулся. Анна втянула в себя воздух и настороженно спросила:
– Ты пил?
– Самую малость, чтобы согреться, – смущенно пояснил он. – Свитер остался в купе, а мешать вам не хотелось.
– Не пей больше никогда, – обиженно попросила женщина.
Матвеев отложил в сторону отчет и встал, чтобы размяться. В кабинет заглянул Тополевский. Он хотел что-то сказать, но Виктор опередил его, предложив чашку кофе. Майор потянулся за банкой и нечаянно выронил ее. Падая, она расколола блюдце пополам. Матвеев попытался сложить обе части в одно целое. «Все как в жизни: даже склеивать бесполезно», – с горечью подвел итог офицер, швыряя потерю в урну. Андрей вздохнул с облегчением: «А я думал, ты не в курсе». Подчиненный резко обернулся: «Что-то случилось?» Тополевский не знал, с чего начать. Виктор нервно кашлянул:
– Что-то с Антоном?
– Час назад Анна с Серебровым отбыли к новому месту службы. Нину увезли с собой. Шаврин видел их на вокзале.
Матвеев трясущимися руками нащупал сигареты, отшвырнул в сторону стул и выбежал. Андрей посмотрел ему вслед с сожалением.
В жизни «кормящего» отца началась черная полоса. Разрываясь между службой и больным ребенком, Матвеев осунулся и поседел. Каждое утро теперь начиналось с тревог по поводу здоровья Антона. Проснувшись, первым делом он прикасался губами к сыновнему лбу. Редкий раз обходилось без температуры и вызова врача.
С отъездом дочери Виктор совершенно замкнулся. В одиночку управляться с Антоном было нелегко. Задержки на службе выводили из себя воспитателей, которые срывали свое зло на мальчике. Малыш стал нервным и боязливым. Общение со сверстниками и взрослыми он свел на «нет». Бывали вечера, когда отец не мог добиться от него ни слова. Вдобавок ко всему сын стал постоянно болеть. Медицинский консилиум вынес свой вердикт:
– Здесь медицина бессильна, – констатировала заведующая поликлиникой. – Разлука с матерью и сестрой выбила мальчика из колеи привычной жизни. У ребенка сломался защитный механизм. Ему требуется как можно больше положительных эмоций и помощь профессионального психолога. Возможно, придется прибегнуть к практике нетрадиционной медицины. И это все – безотлагательно!
– В нашем городе есть такие специалисты? – уточнил Виктор.
– К сожалению, они встречаются только на «большой» земле.
– Так что же мне делать?
– Добивайтесь перевода в крупный город. Это единственное спасение для вашего сына. Необходимые справки мы подготовим. Обратитесь за помощью к командиру. Спасайте ребенка!
Маша дожидалась соседей у кабинета врача.
– Что сказали медики? – с тревогой уточнила она.
– Советуют перебраться поближе к цивилизации, где есть специализированные медицинские центры.
– Им стоит доверять! И не тяните: сегодня же идите к Тополевскому. Он отец до мозга костей и точно поможет.
Матвеев, постучавшись, вошел в кабинет шефа и замер у двери.
– Проходи, Виктор, садись, – пригласил тот. – Чаю не желаешь?
– Мне бы кофе.
– Нет вопросов. Угощу презентом немецких коллег.
– В Германии появился свой кофе? – иронично уточнил майор, разглядывая диковинную жестянку. – Умеют же упаковать!
– В Германии есть все! – перефразировал «греческий» вариант ответа Андрей. – Садись, есть разговор…
Виктор напрягся и посмотрел полковнику в глаза.
– У меня сердце разрывается, когда вижу, как ты мечешься между службой и постоянно болеющим сыном, – признался Тополевский. – Может, тебе стоит поменять место службы – и Антону будет спокойнее, и у тебя свободное время появится.
– Если честно, сегодня консилиум врачей рекомендовал мне именно такой вариант. Только просить как-то неловко: я же вижу, какая здесь запарка, – голос Виктора дрогнул.
– Напряженка была, есть и будет всегда, – Тополевский что-то пометил в ежедневнике. – Расставаться, не скрою, жаль. А что касается работы, думаю, справимся. Сейчас главное – здоровье сына и твой перевод.
Матвеев отпил из чашки и, немного замявшись, предложил:
– Андрей Василич, а нельзя ли меня… просто уволить из армии? С малышом в любом гарнизоне будет сложно – наряды, дежурства, боевые работы. С кем его оставлять?
– А как же военная пенсия? Выходит, пятнадцать лет службы псу под хвост? Потерпи, и через пять лет у тебя будет гарантированный кусок на старость.
– И об этом я думал, – Виктор сжал голову ладонями. – Но Антон сегодня дороже мне «счастливой» старости потом. Эти пять лет его доконают. Да и что там пенсия? Слезы! Все равно придется работать.
– Вот именно – работать. А сына с кем будешь оставлять?
– Поеду на родину, там родители подстрахуют.
– Дело твое, – шеф снова что-то пометил в ежедневнике. – Постараюсь решить этот вопрос в ближайшее время, – пообещал он и уточнил: – Как там Нина?
– Не знаю, – спрятал глаза Виктор.
Тополевский сдержал свое слово. Благодаря его оперативному вмешательству спустя всего две недели Матвеев паковал чемоданы…
Из зарубцевавшихся воспоминаний Машу вывел звук тормозящей машины. К гостинице подъехал Олег:
– Телезвездам привет! Куда сегодня?
– В бывшую серебровскую часть, – Маша хотела сесть сзади.
– Маня, – зевая, перегородил ей дорогу Никита. – Ехать больше часа – сядь впереди. Уступи место пострадавшему в ночных бдениях грешнику – покемарю самую малость. Идет?
Журналистка без вопросов согласилась. Никита свернулся калачиком и моментально заснул. Через полчаса пути резко потемнело. Серая туча нависла над землей так низко, что островки небесной лазури показались далекими крошечными точками. Но и они быстро исчезли. Порывом сильного ветра пригнуло деревья, и на лобовое стекло посыпался град. За несколько минут земля побелела.
– Первая ласточка, – поежилась Маша.
– Пробная зима, – водитель включил печку.
От монотонного мелькания деревьев глаза Маши стали закрываться. Она помассировала виски, прогоняя сон. На заднем сидении резко всхрапнул Никита.
– Вздремните и вы, – посоветовал Олег.
– Не умею спать в дороге – некомфортно.
– А вы с Никиты пример берите. Спит в любых условиях.
– Коты по ночам охотятся, потом отсыпаются. Но парень он мировой. Работать с ним одно удовольствие – профи.
– Маня, давно пора привыкнуть, что я – очень талантливый! – оператор со стоном перевернулся на другой бок.
– Спи, гений! Времени – вагон.
Впереди замаячил указатель поворота к части.
– Сюда вас, случаем, не ссылали? – улыбнулся водитель.
– Так близко нет. Это бывшая часть Локтева. Знали такого?
– Приходилось сталкиваться. Впечатления не из приятных.
– У меня тоже.
– Говорят, он хотел занять место покойного Митрофанова?
– Надеялся, – Маша задумалась, вспоминая прошлое.
…На второй день после похорон Митрофанова в его кабинете уверенно расположился Локтев. Приказав снять с двери старую табличку, полковник поспешил перенести в заветную комнату свои вещи. Разбирая коробки, он наткнулся на фотографии, где был снят вместе с покойным командиром. Ярослав позвонил замполиту:
– Где там твоя информационная язва?
– Кто?
– Пришли ко мне Марью Андреевну. Есть материалы для музея.
– Понял.
В приемной Маша вопросительно посмотрела на адъютанта. Тот растерянно пожал плечами.
– Вызывали? – прямо с порога уточнила журналистка.
– Присаживайтесь, – небрежно предложил Локтев. – Как Париж?
– Лучше, чем Помпеи.
– Значит, сразу переходим к делам, – усмехнулся полковник и протянул ей фотографии. – Эти снимки надо поместить в экспозицию по Митрофанову.
– Этого мало для… – попыталась возразить Маша.
– Остальное подберете сами, – нервно прервал Локтев. – Да, Москва просит подготовить сценарий документального фильма о космодроме, – Ярослав протянул факсограмму.
– У командующего есть целый пресс-центр, – вскинула брови Маша, вчитываясь. – Как я вижу, пишут из студии документальных фильмов. И просят они помочь в подборке материалов.
– А вы сделаете полный сценарий, – нагло улыбнулся Ярослав, что-то помечая в перекидном календаре. – Дня за два. Думаю, этого достаточно. Видите, главным консультантом значусь я.
– Я рада, что в титрах появится ваше имя. Но почему я должна делать чужую работу? – возмутилась Маша. – Добро бы столичному руководству, а то так, сбоку припеку.
– Я уже пообещал! – вспылил полковник. – Идите и выполняйте.
– Но я никогда этого не делала! И даже не представляю, как!
– А кто у нас телевидением заведует?
– Мы снимаем без всякого сценария, как бог на душу положит!
– Вот и учитесь, – с издевкой резюмировал Локтев, наслаждаясь беспомощностью женщины. – Учтите, это приказ! Вы свободны!
Когда журналистка ушла, Локтев потер руки: «Вот тут-то я тебе все и припомню! Ты у меня еще попляшешь!»
Маша вернулась на рабочее место и, ни слова не говоря, уткнулась лицом в стол. Рядом неслышно присела машинистка:
– Маша, с вами все в порядке?
Вместо ответа она подняла голову и кивнула.
– Приходил Тищук – завтра прилетает куча иностранцев, надо провести экскурсию в музее, но вечером. Я могу посидеть с Мишей.
– Он уже большой, сам справится.
– А я все же загляну, – Любовь Евгеньевна встала. – Да, вы тут поаккуратнее с розеткой – надо сказать Леониду, чтобы вызвал электриков. А то нас когда-нибудь просто убьет током.
Как по заказу появился капитан Тищук.
– Марья Андреевна, не вижу блеска в глазах! – пошутил он.
– Леня, вы умеете писать сценарии?
– У нас читали этот курс. Там что-то про дальний и ближний план. А что, новому командиру сценарного плана уже мало?
– Это не для нас. Локтев приказал…
– А, текст для этих московских жуков? – напряг память Леонид. – Я отказался – не наше это дело. У нас своих забот полон рот!
– А у меня, похоже, выбора нет, – посетовала Маша. – Как быть?
– Не знаю, – растерялся Тищук. – С вас ведь, как пить дать, потребуют по полной программе. И не откажешься. А то сошлют в казахские степи – тоже ведь космодром…
– А разве могут?
– Вас? – уточнил он и честно признался: – Как два пива. Помнится, вас уже хотели сделать крайней в утечке информации в Москву. И за любое ослушание ссылали в часть. Теперь заступиться некому. Мой совет: отпишитесь. Москвичам нужен хороший текст, это ясно, как божий день. А все крупные, дальние и прочие планы они распишут сами. И не забудьте огромными буквами поставить фамилию шефа.
– Это я уже поняла, – губы Маши нервно задергались.
– И не волнуйтесь вы так, – успокоил ее Тищук. – Может, оставят вас в покое. Точно знаю, Тополевский стоит за вас горой.
Маша удивленно посмотрела на капитана.
– Я имею в виду ваш интеллектуальный роман. Онищенко, помнится, после этих слов едва удар не хватил, – улыбнулся он.
– Без меня меня женили!
– Не я это придумал.
– Леня, вызовите лучше электрика! – вмешалась в разговор машинистка и вытолкала начальника за дверь. – У вас много работы!
Всю ночь и весь следующий день Маша писала, перечитывала и вносила исправления в проклятый сценарий. Завершив работу, отдала листы Тищуку. Прочитав, Леонид похвалил подчиненную. Нести текст Локтеву журналистка наотрез отказалась. Вздохнув, капитан выполнил почетную миссию сам. Ярослав просмотрел увесистую папку и удовлетворенно усмехнулся.
– Сами-то читали? – уточнил полковник.
Тищук с готовностью кивнул.
– Ну и как?
– Выше всяческих похвал.
– Идите, – отпустил его Локтев и уточнил: – Работы у нее много?
– Предостаточно.
– Не давайте ей расслабляться. А то спеси – через край!
– Есть! – козырнул Леонид и спустился к Маше.
– Все позади, – заверил он. – Полный порядок, шеф доволен. Объявляю вам благодарность, но рекомендую не попадаться ему на глаза. По-моему, у нового командира на вас старый зуб.
– По-моему, целая пасть.
– Завтра у вас экскурсия, – прощаясь, напомнил начальник…
Вернувшись в гостиницу, Маша повесила на двери табличку «Не беспокоить», включила компьютер и, наспех перекусив, продолжила работу. Последние главы драматической Серебровской истории давались ей с большим трудом. Если бы прототипами героев были малознакомые люди, ей было бы легче. Абстрагироваться от реальных событий пока не удавалось: слишком остра была недавняя боль. Бесконечно жаль было Матвеева и его детей, но судить Сереброва и Анну она была не вправе.
…Переезд и хлопоты по обустройству новой квартиры закружили Анну массой неотложных дел. Вскоре ее дом напоминал филиал мебельного склада: радуясь долгожданным четырехкомнатным просторам, женщина приобретала гарнитуры один лучше другого. Муж не препятствовал ее увлечению, с головой погрузившись в суету армейских будней. Высокая должность Сереброва окончательно укрепили веру Анны в торжество армейской иерархии и вдоволь потешили освободившееся от комплексов самолюбие. Особенно пришлись по душе лесть и заискивание новых коллег. В ее тоне теперь преобладали нотки безапелляционности. И это невзирая на то, что сарафанное радио очень скоро сделало достоянием гласности мелодраму ее скороспелой любви. Впрочем, мужчины прощали прелестнице все, а женщины, как и водится, перемывали косточки ее холеной спинки.
Войдя в могучую кучку жен комсостава, Анна практически перестала посещать магазины – к чему тратить время, если достаточно связаться с Челноковым по телефону. При этом служебной машиной мужа она пользовалась беззастенчиво: завистницы должны были четко уловить уровень статуса новоиспеченной командирши. Впрочем, в силу природной замкнутости общение с женским полом Анна свела к минимуму. Элегантная жена первого зама выгуливала себя исключительно в парикмахерских и косметических салонах, по праву прослыв вскоре первой красавицей гарнизона. Она давно мечтала о такой жизни и, наконец, могла распорядиться ею сполна. Недоброжелатели, наверняка, были убеждены, что заезжая «выскочка» незаслуженно возглавляет список самых успешных женщин их городка, и никому из них было невдомек, что за всей этой праздничной мишурой скрывается острая боль. Отсутствие переписки с кем-либо из прежней жизни выбивало Анну из колеи. Сколько бы она не бравировала, сердечная рана давала о себе знать все чаще. Каждый новый день лишь усугублял страдания. Она тешила себя мыслью, что вначале следующей недели обязательно соберется с мыслями и напишет письмо Виктору, расставив все точки над «i», но на смену одному понедельнику приходил другой, а листы бумаги так и пылились на холодильнике. В тревожных снах матери лицо сына все чаще проявлялось размытым пятном: воспаленное сознание вытесняло образ Антона в самые потаенные глубины памяти. Как и водится на Руси, свои обиды Анна стала топить на дне бокала. Сначала там пузырилось шампанское, позже крепость напитка резко пошла вверх. Вскоре ни для кого не стало секретом, что самая красивая дама гарнизона далеко не леди…
Нина приживалась на новом месте с большим трудом. И хотя в классе ее встретили доброжелательно, дневник пестрил пятерками, а педагоги сулили ее матери скорую медаль, девочку ничто не радовало ни в школе, ни дома. В укромном уголке ее ранца хранились фотографии отца и Антона. Классная руководительница, видя, что старания учителей не приносят плодов, посоветовала Анне обратиться за помощью к психологу, а, может быть, и психиатру. Мать приняла это известие в штыки, не решаясь признаться самой себе, что и ей уже не обойтись без специализированной медицинской помощи.
Как-то, проверяя порядок в портфеле дочери, Анна нашла фотографии бывшего мужа и сына. Она хотела порвать их, но вовремя заметивший это Серебров остановил супругу.
– Остановись, Анюта! – перехватил он руку жены. – Это все, что у нее осталось от прежней жизни! Нина их любит и помнит.
Анна нехотя уступила. Дочь еще больше замкнулась и отдалилась.
Как-то, вернувшись из школы, Нина застала мать прихорашивающейся у зеркала.
– Дочка, поешь сама – я пойду навстречу отцу.
– Папа приехал? – обрадовалась девочка.
Анна нервно сощурилась и приложила палец к губам:
– Потише ты, дурочка! С чего это ты его вспомнила?
Нина уловила запах спиртного и брезгливо отвернулась.
– Ну, ты чего? – притянула ее к себе мать.
– Ты опять водку пила!
– Одну рюмочку, малюсенькую.
– Мама, скажи честно, когда мы заберем Антона?
– Не время еще! Но я об этом думаю…
В замке повернулся ключ. Нина укрылась в своей комнате.
– Аннушка, ты готова? – уточнил из коридора Серебров.
Жена придирчиво осмотрела его китель:
– Пора бы тебе сменить погоны, – она игриво провела пальцем по его звездам. – Хочу одну большую. Когда?
– Всему свое время, – недовольно нахмурился Вячеслав.
За окном раздался сигнал автомобиля.
– За нами, – Анна поправила прическу. – Как я выгляжу?
– Ты моя королева! – муж протянул ей меховое манто и обнял.
Когда входная дверь захлопнулась, Нина достала драгоценные фотографии и с нежностью поцеловала милые ее сердцу лица. Взяв лист бумаги, она аккуратно вывела: «Здравствуйте, дорогие папа и Тоша! Почему вы не отвечаете? Я очень вас люблю…» Девочка уткнулась лицом в стол и громко заплакала.
Придержав тягучую дверь, Маша спешно вошла в подъезд и столкнулась с почтальоном. Женщины поздоровались, пытаясь разминуться. Почтовая служащая вдруг обернулась и протянула журналистке конверт, подписанный аккуратным детским почерком.
– Это мне? – удивилась та.
– Нет, снова Матвееву, но ведь он уехал.
– Я же говорила, что не знаю его адреса. Отправляйте назад.
– Так ведь оно опять без адреса, – показала конверт работница. – Там стоит только имя: Нина.
Маша взяла письмо. В ее глазах зажегся огонек надежды:
– Знаете, я могу передать это письмо бывшему начальнику Виктора. Думаю, Андрей Васильевич знает новый адрес Матвеевых…
Глава тридцать вторая
Закончив описание Серебровской истории, Маша в задумчивости подошла к окну. У входа в гостиницу курил Локтев. «Так и не уехал», – удивилась она, задвигая шторы.
…Локтев быстро обжился в кабинете Митрофанова и трепетно ждал известий о своем назначении начальником космодрома. Телефонный звонок застал его врасплох.
– Это Митрофанова, – сухо представилась Ада.
Лицо Ярослава перекосила брезгливая гримаса.
– Никак не могу дозвониться до Головина, хотя он обещал решить вопрос о выделении нам с дочерью квартиры в Москве.
– Впервые слышу, – слукавил Локтев.
– И о сейфе тоже впервые? – саркастически уточнила вдова.
– О каком сейфе?
– О служебном сейфе покойного Ильи Федоровича, который вы вскрыли после его кончины и, якобы, ничего там не нашли!
– Почему ничего? Там хранились грифованные документы!
– А деньги? Где деньги, которые мой муж хранил в сейфе?
– В служебном сейфе их не было, можете ознакомиться с актом комиссии. Ищите дома!
– Искала – нет! Ну, об этом после. Вернемся к квартире…
– Которую вы уже имеете в Питере? – сорвался на крик Локтев.
– Жилищные условия моей старшей дочери вас волновать не должны! – оборвала его Ада. – Забудьте о той квартире. Ее нет! И будьте любезны, напомните Головину о его обещании.
Полковник нарисовал на листке безобразную физиономию бабы Яги, в которой ясно угадывались черты вдовы.
– Ярослав Владимирович, вам все ясно?
– Ясно, – Ярослав пририсовал рядом с ее носом огромный кукиш.
Бросив трубку, он нервно закурил и стал метаться по кабинету. Не прошло и пяти минут, как на пороге появился Головин.
– Привет, Федор, – они поздоровались за руку, – тобой только что Митрофанова интересовалась. Просила перезвонить.
– Свят, свят! – в ужасе перекрестился толстяк.
– И тебя достала? – Локтев ослабил ворот рубашки. – Чертова баба! И как только командир с ней жил? Не приведи господи!
– Дай ей волю, она и нас в могилу сведет, – признался Федор. – Стерва, каких свет не видывал: выгоду чует за версту. Через год о ней никто и не вспомнит, вот тетка и кует железо, пока горячо.
– И ты взялся ей помогать?!
– Не ей – командиру, еще при жизни. Светлая ему память.
– Ему уже ничем не поможешь, – вздохнул Ярослав. – Кстати, эта тварь намекала, что мы умыкнули деньги из сейфа Ильи.
– Вот дура! Ты же видел, там были документы да начатая бутылка коньяка. Давай, кстати, помянем командира, – оживился он.
– Коньяк я вылил, – признался Локтев. – Тополевский, между прочим, на полном серьезе предлагал сдать его на экспертизу.
– И чего вам всем заговоры мерещатся? – возмутился Федор. – Ну, умер мужик от такой жен… – он сплюнул, – … жизни. Тут у кого угодно сердце не выдержит. Давай все же выпьем, – напомнил он.
– Приноси, тогда налью. Веришь, в холодильнике – шаром покати! – нахмурился Локтев, усаживаясь в командирское кресло.
– Совсем плохо ты, брат, живешь, – усмехнулся Головин и протянул ему папку. – Тогда подпиши документы.
После ухода Головина Ярослав поднял телефонную трубку и приказал вызвать к нему Телегина.
Игорь появился спустя полчаса. Зашел в кабинет и молча сел напротив. Локтев побагровел:
– Ты что себе позволяешь? Почему я должен ждать битый час?
– Дела, – с усмешкой ответил тыловик.
– Попробовал бы ты так ответить командиру! К нему, как я помню, летел быстрее пули!
– Ты тоже, – откинулся на спинку стула коллега. – Зачем звал?
– Там, – Локтев ткнул в холодильник, – ничего нет. Пусто!
– И? – сделал вид, что не понимает сути вопроса, Телегин. – В чем дело? Ты не знаешь, где магазин? Могу подсказать.
– Нет, все должно быть, как раньше! Полным-полно!
– Полным-полно должно быть здесь, – Игорь с вызовом постучал по голове. – Но в этом вопросе я помочь бессилен, – он направился к выходу, но обернулся. – Как раньше уже никогда не будет!
– Вернись! – потребовал Локтев. – Я тебя не отпускал!
Телегин вполоборота посмотрел на него с вызовом.
– Я требую наполнить холодильник!
– Раз ты так занят, давай деньги, сгоняю.
Локтев от неожиданности начал ловить ртом воздух.
– Но… Да ты… Да я…
– Надумаешь, зови, – усмехнулся Игорь и вышел.
В дверях он столкнулся с Тополевским.
– Что за шум, а драки нет? – пошутил тот.
– Никакой субординации! – крикнул Локтев. – Раньше находил возможность заполнять закрома командира, а сейчас деньги требует!
– Игорь прав, – взял сторону товарища Андрей. – Ни одним документом такие расходы не предусмотрены. Ты же был командиром части, сам это прекрасно знаешь.
– Но для Митрофанова он все решал!
– Сугубо по личной инициативе.
– Но не за счет же командирского кармана!
– Вот этого я не знаю.
– Да все ты прекрасно знаешь! Зажрались вы все тут.
– Я не намерен разговаривать в подобном тоне, – Андрей встал, собираясь покинуть кабинет.
– Сядь! – потребовал Ярослав. – Я приказываю!
Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу. Тополевский снисходительно, Локтев нервно. Ярослав покраснел, не выдержав напора, опустил ресницы и сел. Андрей остался стоять.
– Я требую выделять мне средства на представительские расходы! Слышишь? Требую!
– Вызвать начфина? Но и он, думаю, откажет – нет такой статьи.
– Не валяй дурака! Твоя фирма пусть выделит!
– О, – Андрей развернулся. – Тебя понесло.
– Может, у тебя и фирмы нет?
– Нет. Ты прекрасно знаешь, кто там руководит.
– Да знаю я все эти ваши сказки!
– Тогда спокойной ночи! – Андрей оставил документы и вышел.
В приемной прапорщик встал, провожая его взглядом.
В холле Тополевский услыхал какие-то голоса и прислушался. Дверь музея распахнулась – Маша, прощаясь с экскурсантами, кивком головы поприветствовала Андрея и проводила гостей до лифта. Когда группа спустилась вниз, она негромко повторила: «Здравствуйте». Андрей ответил. Оба были в растерянности. Журналистка смущенно улыбнулась и вошла в музей. Закрывать дверь фактически перед носом Тополевского было неловко, и она поспешила в один из залов.
В установившейся тишине отчетливо была слышна капель: над стендом о первопроходцах протекал потолок. Помощи ждать было неоткуда. Маша вздохнула, принесла ведро с тряпкой и затерла мокрое пятно. Луч света из соседнего зала высветил портрет Митрофанова. Она поднялась на носочки, поправила рамку, убрала траурную ленту и стала снимать со стенда лишние, на ее взгляд, фотографии. Юбка плавно поползла вверх. В это время за ее спиной тихонько скрипнул паркет. В зале появился Тополевский. Он с улыбкой наблюдал за усилиями женщины и негромко предложил свою помощь. От неожиданности Маша вздрогнула и выронила снимки. Они веером полетели на пол. Журналистка смущенно одернула юбку и присела, едва не столкнувшись лбом с полковником.
– Извините, – Андрей протянул ей собранные фотографии. – Разбирал свои залежи и нашел множество интересных вещей. Может, сгодятся для архива? Загляните при случае, посмотрите сами.
– При случае – загляну, – пообещала Маша, пряча глаза.
– Я вижу, потолок протекает, – всмотрелся Тополевский.
– Тищук уже третий день напоминает об этом новому начальнику. Пока безрезультатно.
– После обеда пришлю солдат, – пообещал Андрей. – Да, мне поручено просмотреть стенд о покойном командире. Он где?
– Слева от входа в соседний зал. Выключатель по правую руку.
Тополевский вышел, а из коридора донесся голос Тищука.
– Марья Андреевна, раз дверь распахнута, значит, вы еще здесь?
Маша устремилась ему навстречу.
– Здесь. Что, едем в часть? Только оденусь и запру дверь.
– Съемка отменяется, какая-то нестыковка. Используем, в крайнем случае, архивные кадры. А интервью Локтев даст прямо здесь. Поставим его возле МИКа, кто там разберет, где это? – Леонид посмотрел на потолок. – Опять течет?
– Который раз твержу об этом шефу, да все без толку. Музей стал никому не нужен. Только Онищенко спешил каждое событие запечатлеть для потомков и лично следил за состоянием залов. Стоило только заикнуться, столяр ли, плотник тут как тут.
– Да, – кивнул капитан. – На нем многое держалось.
– Не списывайте со счетов свой вклад, Леонид. Вы у нас и швец, и жнец, и на дуде игрец. Вот и музей не обходите стороной. Спасибо.
– Ну, вы скажете, – смутился от удовольствия офицер. – Да, чуть не забыл сказать: в строевой есть письмо на ваше имя – приглашают на учебу в Политехнический музей.
– Пришел вызов? Отлично. Теперь научусь вести архив и документировать запасной фонд, а то уже не все экспонаты помещается в основных залах. А еще поищу адреса фирм, специализирующихся на изготовлении стендов и нестандартных фотографий. Командир заслуживает, чтобы его портрет был во весь рост… А что вы на меня так смотрите?
– Зря вы собираетесь, – смутился Тищук. – Локтев сказал, что вы и без учебы все знаете. Нечего, мол, зря транжирить деньги на командировки. А потом, кто вас заменит на радио, на экране, в газете?
– Те, кто это делал в мой предыдущий отъезд. Мы с вами уже трех корреспондентов подготовили! У нас теперь штат мини-студии.
– Разрешаю сходить и объяснить это ему лично.
– Спасибо, увольте!
– Вот и я не хочу быть уволенным, – грустно признался начальник. – Кстати, в прежние годы командировки для вас пробивал Онищенко. Митрофанов тоже оспаривал целесообразность вашего отъезда.
– Если быть объективной, наш бывший шеф понимал, что все нужно делать профессионально. Он был фанатом своего дела.
– Никак вы заскучали? Как говорится: «Что имеем, не храним…».
– Все познается в сравнении. Признаться, однажды Алексей Федорович меня здорово выручил. И я по сей день благодарна ему.
– Впервые слышу. Удивительно, что вы приняли помощь.
– Пришлось. Один хитрый майор решил на мне подзаработать и шантажировал, утверждая, что Миша столкнул его сына с горки. Мальчик попал в больницу и ему, якобы, требовалось дорогостоящее лечение. Он грозил судом. Избегая публичного скандала, я уже почти собрала требуемую сумму. Видя, что я сама не своя, шеф вызвал меня на разговор. Пришлось исповедаться. Буквально через десять минут начальник сообщил, что этот ребенок поступил как раз в дежурство его супруги. В присутствии врача мальчика допросил участковый. На вопрос, как все случилось, парень честно признался, что упал сам. Имя Миши даже не упоминалось. Более того: под протоколом стояла подпись отца ребенка. При наших постоянных конфликтах Онищенко мог мне и не помогать.