Валерий Васильевич Букрин
Пятьдесят оттенков хаки
Закончив промывку, Тополевский и Волгин вынесли из «спиртовой» комнаты ведра с отработкой и направились к месту слива. Солдаты проводили их взглядом, полным торжества.
Не дожидаясь ночи, Панченко собрал в каптерке «дедов» и по-барски распорядился: «Кулинар, тащи жратву! «Кулибин», бегом за «пузырем». Варданяна обидело пренебрежительное обращение, но спорить было себе дороже. Не мешкая, он рванул на старт, рассчитывая, что принесенная «старикам» выпивка быстро вернет их расположение и снова возвысит его в казарменной иерархии.
Добравшись до места, умелец активно взялся за работу. Через некоторое время он обнаружил свое творение перевернутым вверх дном и зарычал от бессилия. Придя в себя, «Кулибин» закопал изобретение, как следует, и, сломя голову, помчался в казарму. Бледный от волнения, он замер на безопасном расстоянии и объяснил ситуацию дедам.
– Ты че городишь, сволочь? – взорвался от негодования восседавший во главе стола Панченко. – Гони спирт, с…!
– Не брал я его! Кто-то перевернул наш агрегат вверх дном!
– Пушкин что ли? Ты же сам его закопал, козел! – взбесился сержант. – Ты же не меня, ты честных пацанов обул! Да я тебя, урод, щас урою! Твой дом – сортир!
В следующую после очередного слива спирта ночь Варданян под присмотром «дедов» отправился на промысел. Когда обнаружилось, что фильтровка вновь перевернута вверх дном, солдаты испуганно переглянулись и трусцой вернулись в казарму.
Трясясь от страха, Закидайло доложил Панченко:
– Там кто-то шуткует! Вин снова повирнут донизу.
– Какого хрена опять?! – отказался верить сержант.
– Да-да, Панченко, не опять, а снова, – урезонил его показавшийся на пороге каптерки Тополевский. – Тайная вечеря отменяется. Встать! – скомандовал он. – На улицу строиться выходи!
– Товарищ старший лейтенант, цэ ж ночь, змэрзьнем…
– Ничего страшного, Закидайло, согреемся работой, а не спиртным. Оставите части добрую память о себе. Лопаты в руки! Бегом марш!
Андрей возглавил строй и по прибытии на место объявил:
– К утру здесь должна появиться траншея для посадки деревьев. Копать будете, как в анекдоте, – от меня и до рассвета.
– Деревья же не в траншеи, а в ямки сажают, – заупрямился сержант.
– В ямки вы, Панченко, сажаете другие приспособления, – осадил ретивого бойца старлей. – Отставить разговоры. Глубина и ширина траншеи – один метр. Приступить к работе!
Практически всю ночь любители хмельных застолий трудились, не покладая рук. К рассвету они смотрели на появляющегося время от времени рядом с ними Андрея с нескрываемой ненавистью.
Въехав в часть, Надеждин заметил работающих солдат и приказал водителю остановиться. Вместе с ним из машины вышел замполит. Командир удивленно посмотрел на канаву и потребовал:
– Тополевский, доложите, что здесь происходит!
– Комсомольский коллектив решил оставить о себе добрую память: ко дню части сажаем на закрепленной территории аллею интернациональной дружбы, – доложил Андрей.
– Дело хорошее, – Надеждин одобрительно улыбнулся. – Когда же успели? Я вчера уезжал, траншеи не было.
– Ночью, товарищ полковник.
– Надо заложить традицию! – возбужденно подхватил замполит. – Замечательный порыв – комсомольский субботник!
– Подождите, – нервно отмахнулся от него командир и уточнил. – Как это ночью?
Тополевский потупил глаза.
– Доложите вместе с Крючковым после развода, – приказал Надеждин, направляясь к машине. – Поехали!
Панченко зло сплюнул и с вызовом посмотрел на Андрея. Мысль, что полковник наверняка накажет их мучителя, согрела ему душу. Поймав на себе требовательный взгляд старлея, он в момент вернулся на грешную землю и прикрикнул на товарища: «Закидайло, это что за перекур? Активнее, активнее!»
Часом позже Надеждин внимательно выслушал доклад Крючкова и сурово посмотрел на Тополевского:
– Известно ли вам, что такими салдофонскими методами добиться сознательной дисциплины невозможно?
– Товарищ полковник, все было сделано строго по Уставу. Траншею рыли только нарушители, те, кто непосредственно был задействован в организации и осуществлении хищения спирта с последующей попойкой в казарме.
– Почему сразу же не доложили мне? – запротестовал замполит. – Я бы провел разъяснительную беседу…
– Да погоди ты, Сергей Федорович, – отмахнулся Надеждин и посмотрел в глаза старлею. – Но ведь это, по сути, наказание.
– Так точно. Всем нарушителям было объявлено взыскание в виде одного наряда на работы. Пока их никто не отменял.
– А сержанты? К ним подобное взыскание не применяется.
– Они же просто руководили штрафниками. Это ведь не запрещено.
– На все-то у тебя есть готовый ответ! Ну, и где это чудо солдатской мысли? – миролюбиво поинтересовался командир уже у Крючкова.
– У вас в приемной, товарищ полковник.
– Заноси агрегат! – закуривая, приказал Надеждин. – Глянь, Сергей Федорович, и впрямь – Кулибин, – обратился он к замполиту. – Тебе пора уже музей изобретений открывать.
– Есть! – с готовностью выпалил майор.
– Я тебе дам – «Есть»! Ты что, хочешь сделать музей учебных пособий по хищению спирта? Уничтожить! Все свободны…
На последних словах Андрея вереница машин въехала в город. Пассажиры оживились.
– Забавные истории, – обернулся к чете Тополевских Никита. – Даже мне стало интересно, что за сериал выйдет.
– Долго ждать, – вздохнула Маша. – Сценарий будет готов только к Новому году. Съемки еще плюс три-четыре месяца. А потом монтаж, озвучание и прочие технические тонкости. Так что зрители увидят его не раньше следующего телесезона. В лучшем случае, – спохватилась она. – Может, еще ничего и не выйдет из нашей затеи.
– Ну, вот уж нет! – возмутился водитель, и все рассмеялись.
«Волга» затормозила перед гостиницей. Оператор вышел первым и, прощаясь, пожал Тополевскому руку.
– Спасибо, Андрей Васильевич, за компанию и за супругу – толковая, надо признаться, личность. Похоже, это у вас семейное.
– Надеюсь. Может, заглянете к нам на рюмочку чая?
– В другой раз… – замялся оператор. – У меня деловая встреча.
– Поберегите себя, коллега, на сверхурочной работе.
– Не беспокойтесь, любезная Марья Андреевна. Утром буду, как огурчик, – заверил собеседник и обратился к Андрею: – Все в вашей жене хорошо, но уж больно о работе печется.
– Это у нас семейное, – рассмеялись в ответ супруги.
Никита извинился и незаметно оглянулся: из-за угла на него с интересом смотрела прекрасная незнакомка.
– Он, конечно, тот еще ходок, но работать с ним – одно удовольствие, – встала на незримую защиту напарника Маша. – Мне всегда везло с операторами.
– Это стоит отметить, – подмигнул Тополевский. – Сбегать или…?
– Или, – удержала его Маша. – У нас всегда и все есть!
В номере Андрей помог жене снять плащ и прижал к себе:
– Ты у меня просто красавица.
– Вот еще, – смутилась она. – Раньше, может, что и было…
– И сейчас, и тогда.
– Неужели? Ты же тогда никого не замечал!
– Кроме тебя, – игриво возразил муж. – Любовался со стороны.
– А почему только со стороны?
– Ты была такой недосягаемой, как Джомолунгма. Любоваться можно, а покорить – нет. И совершенно не допускала ухаживаний!
– А ты пробовал? – по-детски возмутилась Маша. – Женщина любит внимание и заботу. Ее, между прочим, необходимо завоевывать!
– Ты, между прочим, была замужем! От тебя холодом разило, как от ледяной глыбы!
– Солнце мое, дал бы только повод. Я бы и растаяла!
– Так просто?
– Если любишь – да! Я так ждала, когда ты это поймешь!
– Бог мой, какой же я был дурак!
– Не смей так говорить о моем муже!
– Есть! – согласился Тополевский, целуя ее.
Глава двадцатая
Андрей отправился принимать душ, Маша включила телевизор. За дверью раздался неясный шум. Журналистка набросила шаль и осторожно выглянула в коридор. Санитары вынесли из соседней комнаты носилки с совсем еще молодым человеком. На лице дежурной по этажу читалось недоумение. Пахло лекарствами, рядом хлопотал врач.
– Сергей Николаевич, помощь требуется? – уточнила Маша.
Медик обернулся, узнал ее и приветливо улыбнулся:
– Уже нет, – он приблизился и тихо пояснил: – Монтажник. Днем упал, ударился головой, а плохо стало только сейчас.
– Образуется? – шепотом уточнила гостья.
– Думаю, да. Главное, он в сознании, – доктор устало вздохнул. – Не волнуйтесь, отдыхайте. Ждем вашего следующего репортажа, – он взмахнул на прощание и поинтересовался: – С сыном-то все в порядке?
– Спасибо, доучивается заочно, работает в НИИ, не расстается с компьютером. Может, заглянете к нам на чай?
– Увы, – тактично отказался медик. – Я на работе.
Маша вернулась в номер. От нахлынувших воспоминаний ее бросило в жар. Из ванной комнаты показался Андрей, от внимания которого не ускользнуло состояние супруги.
– Что с тобой? – с тревогой уточнил он. – Тебя всю трясет.
Она прижалась к мужу, будто в его объятиях пыталась спрятаться от теней из прошлого.
– Ты с кем-то разговаривала? Или мне послышалось.
– Не послышалось. Это был врач, который когда-то спас Мишу.
И хотя с тех пор прошло немало лет, Маша, приходя в храм, не забывала ставить свечи за здоровье и сына, и доктора.
…Над входом в радиостудию горело табло «Не входить! Идет запись». В дикторской Маша с выражением читала написанный от руки материал. Хорошо изолированные стены комнаты не пропускали ни единого звука. За ее работой из-за толстого стекла с улыбкой наблюдал звукооператор. Время от времени он регулировал уровень громкости. Рядом с Иваном зазвонил телефон. Молодой человек снял трубку и, тревожно глядя на Машу, изменился в лице. Завершив разговор, он попытался знаками привлечь внимание журналистки. Но та, не отрывая глаз от текста, сосредоточенно смотрела в бумажные листы. Иван нервно прикусил губу, не зная, как поступить, и стал с кем-то советоваться по телефону. Наконец, Маша откинулась на спинку кресла, потянулась и устало посмотрела на часы. Улыбнувшись оператору, она жестом показала, что работа завершена, и перешла в аппаратную.
– Ванечка, видите, когда не отвлекают, мы управляемся раньше срока. По-моему, ни одной оговорки? – она помассировала виски. – Что-то голова раскалывается. И настроение на нуле. Как бы чего не вышло…
Журналистка достала из сумочки таблетку и запила ее водой. Поймав настороженный взгляд парня, растерялась и переспросила:
– Неужели все-таки оговорилась? Будем переписывать?
– Марья Андреевна, – в волнении Иван подвинул к ней стул. – Может, присядете?
– Насиделась уже, – отмахнулась она, глядя на свое отражение в оконном стекле, и, разминаясь, сделала несколько круговых движений шеи. – Ну и вид у меня – нет слов, одни эмоции! Хорошо, что телеэфир только в среду, – женщина обернулась и нахмурилась. – Вы что, воды в рот набрали? Дать таблетку? – морщась от головной боли, она сжала голову. – Что вы все время коситесь на дверь? Мы кого-то ждем?
Парень кивнул на телефон и с трудом выдавил:
– Вам тут недавно звонили.
– Онищенко что ли? Неужели выбрался с инспекцией?
– Нет, из больницы, – чуть слышно уточнил оператор.
Маша побледнела и потеряла дар речи, у нее перехватило дыхание. Иван растерянно оглянулся и потянулся за водой. Журналистку парализовал страх, в глазах читалась безысходность. Молодой человек почти насильно усадил ее и попытался напоить. Зубы женщины отчаянно стучали о край стакана. «Что случилась?!» – в испуге шепнула она. В ожидании ответа руки Маши бессильными плетьми повисли вдоль тела. Оператор едва успел подхватить стакан, крепко сжав ей запястья. Она не почувствовала боли и, не отрывая глаз от его губ, испуганно уточнила:
– Что-то с сыном?
– Да…
– Что?! – несчастью Маши не было предела. – Говорите, – она буквально захлебнулась слезами. – Он жив?! – и стала сползать на пол.
В студию позвонили. Иван бросился к двери, впустив сотрудников неотложки. Врач помог усадить Машу, медсестра сделала ей укол.
– Мария Андреевна, – уверенным тоном начал медик, – ваш сын в реанимации, пока без сознания, но мы надеемся, что все образуется… – он поддержал безвольное тело женщины и посмотрел ей в глаза. – Поедемте с нами. Вы можете идти самостоятельно?
Маша встрепенулась, бросилась к вешалке и заскулила как побитая собака. Ей помогли одеться и, поддерживая, довели до машины.
У входа в реанимационное отделение из угла в угол метался капитан милиции. Он нервно потирал руки и разговаривал с врачом по-деловому.
– Сергей Николаевич, как состояние мальчика?
– Без изменений.
– А прогноз?
Медик развел руки в стороны и пожал плечами.
– Мне для протокола нужны показания ребенка.
– Пока он под действием препаратов и в ближайшее время вряд ли будет в состоянии отвечать на ваши вопросы. Не факт, что он вообще сохранит ясность ума. Ребенок слишком долго был без сознания.
– То есть?
– Серьезное нарушение функций мозга… – он оглянулся и перешел на шепот. – Вполне может перестать осознавать себя. Жить будет, а вот понимать происходящее вряд ли…
– Все так серьезно?! И как скоро это прояснится?
– Когда он хотя бы придет в себя. Кстати, кто его так?
– Один малолетний урод. Учительница заболела, вот дети и остались без присмотра. Болтали возле класса, как водится, подкалывали друг друга, хохотали. Проходивший мимо старшеклассник в кованых бутсах решил, что смеются над ним. Развернулся и со всей дури шарахнул ногой по голове первого попавшегося. Им оказался Миша. Падая, ударился головой о бетонную стену. В медицинском кабинете, как назло, никого не оказалось. Пока вызвали скорую, пока приехала бригада… – он замолчал, заметив Машу, и посторонился.
Бледная, без кровинки в лице, она едва переставляла ноги. Медсестра пояснила: «Действие укола». Врач и следователь с пониманием кивнули и усадили ее на кушетку.
– Не стану скрывать, Мария Андреевна, состояние вашего сына критическое. В сознание он пока не приходил. Скажу честно: не уверен, что это пройдет скоро и тем более бесследно для мозга.
– В каком смысле? – женщина с надеждой посмотрела в глаза человеку, в руках которого была жизнь ее мальчика.
– В самом прямом. Последствия могут быть непредсказуемые, вплоть до самых худших.
– Что это значит? – мать вцепилась в руку медика, ловя каждое слово. – Что может случиться?
– К сожалению, все уже случилось, – горько вздохнул он.
– Сергей Николаевич, скажите правду.
– Он может утратить… мозговую деятельность.
– То есть?
Глаза женщины едва не лопнули от напряжения. Она зажала руками рот, сдерживая крик. Врач прижал ее лицо к своей груди и стал успокаивать, гладя по голове.
– Успокойтесь, вы сильная и мужественная женщина. Произойти может всякое, – с горечью подтвердил он. – Никаких гарантий. Это – мозг. Он преподносит много сюрпризов. Мы как-то делали об этом передачу. Помните?
Маша судорожно всхлипнула. Сестра протянула ей воду.
– И что теперь делать? – одними губами прошептала она.
– Ждать. Древние говорили: время – лучший советчик. Положительный исход вполне возможен. Полагаю, что так оно и произойдет – организм молодой, здоровый. Будем надеяться.
Маша, наконец, заметила следователя.
– А вы здесь зачем?
– Снять показания, – растерялся страж порядка.
– С кого?
– С вашего сына, – закашлялся тот, – когда он придет в себя.
– Он придет, – убежденно заявила мать и посмотрела милиционеру в глаза. – Кто это сделал? Муж?
Поначалу последнее уточнение поставило следователя в тупик. Привыкший к любому развитию событий, он не удивился и лишь почесал затылок. А потом рассказал, что виновник – мальчик из очень неблагополучной семьи. Отец – надзиратель в колонии. Мать лишена права голоса. Дома – настоящая тюрьма. Дети – несчастные и болезненно неуравновешенные, состоят на учете у психиатра.
– А почему они учатся не в спецшколе?
– В гарнизоне такой нет. Будем решать, – обнадежил капитан. – Если ничего не случится…
– Уже случилось, – перебила его Маша. – Чего еще ждать?
– Товарищ капитан, займитесь текущими делами, – оттеснил служивого врач. – Когда ситуация прояснится, вам непременно дадут знать.
– Можно мне к сыну? – умоляюще скрестила руки Маша.
Медик, сожалея, покачал головой: «Не сейчас – он в реанимации. Только не плачьте – обещаю что-нибудь придумать». По лицу журналистки ручьями струились слезы. Сжатые кулаки побелели от напряжения. Она монотонно стучала ими по коленям. Врач подал знак медсестре, та понимающе кивнула и принесла шприц.
К счастью, в небесной канцелярии от Маши не отвернулись и впервые за долгие годы протянули ей руку помощи. Когда врачи уже не решались делать никаких прогнозов и прятали от измученной матери глаза, Миша стал понемногу выкарабкиваться. Сергей Николаевич позволил ей поселиться в палате сына. Маша брала в руки его ледяную ладошку, прикладывала ее к побелевшим губам и до хрипоты шептала ему о планах на будущее. Иногда ей казалось, что ресницы мальчика подрагивают как-то особенно. Тогда Маша сжимала кисти его рук и начинала в сотый раз пересказывать истории из детства. Шло время. Миша в себя не приходил, но результаты томографии уже позволяли надеяться на положительный исход. Так продолжалось еще несколько дней. Маша свято верила, что ее мальчик все слышит и помнит, просто его обессилившему мозгу требуется небольшая передышка.
Не выдержав многодневной гонки и бессонных ночей, как-то под утро изнеможенная от усталости она прикорнула у его изголовья. Именно в этот день Миша пришел в себя. Он открыл глаза и в недоумении оглядел палату. Юный организм, наконец, окончательно победил в этой затянувшейся гонке. Мальчик испуганно покосился и, видя родное лицо, облегченно вздохнул. Он вытащил из-под одеяла руку и осторожно погладил поседевшие виски матери. Маша вздрогнула, открыла глаза и испуганно оглянулась. Казалось, это было прикосновение ангела. Не сразу догадавшись, что произошло, она посмотрела на сына и утонула в бездонной синеве его счастливых глаз.
Уже через сутки она добилась разрешения забрать Мишу. Сергей Николаевич, заметно нервничая, возразил:
– Куда вы собрались? Завтра вам дадут направление в область. Я категорически возражаю против поездки к бабушке. Неизвестно, как ребенок перенесет дорогу. На мой взгляд, он пока очень слаб.
Маша упорно стояла на своем:
– Вы же говорите, что в городе нет детских специалистов.
– Да, но в областном центре есть!
– Мамины врачи лучше!
– Откуда вы знаете? Вы же не медик.
– Я – мать! – запротестовала женщина. – И помню, как там спасли Мишу, когда областные специалисты бессильно развели руки и отказались делать операцию. Или вы забыли?
– Почему же, помню, но и про клиническую смерть тоже не забыл!
– Она случилась не по вине маминых врачей, они его как раз спасли!
– Пусть так, но сегодня, к счастью, другая ситуация, – заверил медик. – Ребенок все понимает, всех узнает. Он обязательно заговорит. Дайте время! У него сильнейшее сотрясение мозга. И стресс.
– А в палате всего плюс девять! Больные мерзнут!
– А вот это не по вине госпиталя. У нас нет своей котельной, весь город мерзнет, – вздохнул врач. – Чем тратить деньги на дорогу, купите лучше Мише соков и фруктов, – он горько усмехнулся. – Сказал «купите» и самому стыдно стало. На какие шиши? У вас есть хоть какие-то деньги? Вам, наверное, тоже не выдают довольствие?
– Третий месяц, – кивнула Маша, пряча слезы.
– Ну, и как же вы его повезете? Деньги есть только для нужных людей и выдаются они исключительно по распоряжению Митрофанова.
– Я сумею ему все объяснить, – заупрямилась журналистка.
– И все же давайте отправим мальчика в область.
– Нет, повезу его к матери!
– Черт с вами! – не удержался врач. – Пишите расписку, что вы предупреждены о последствиях, – он нервно протянул лист бумаги и достал из бумажника несколько мятых купюр. – Вот, все, что у меня есть. Не хватит даже в один конец, но больше предложить не могу.
Смахнув слезы, Маша с благодарностью посмотрела на медика и потянулась за ручкой. От денег она категорически отказалась, заверив, что Митрофанов непременно поможет – командир знает цену горю.
Из ворот госпиталя Маша свернула прямиком на переклад. Трехдневный снегопад превратил улицы города в бескрайние заснеженные дали. В некоторых местах высота сугробов уверенно перешагнула метровую отметку, что для вполне цивилизованных северов было редкостью. Мороз крепчал, и как назло, в сторону площадок не было ни одной попутки. Простояв минут сорок, Маша окоченела и в отчаянии зарыдала. Слезы замерзали на лету. В хорошую погоду этот отрезок пути можно было преодолеть за неполный час, а теперь дорогу безнадежно замело. В рискованное путешествие по заснеженной трассе, да еще и в одиночку отправляться было опасно. Тем более что световой день вот-вот грозил закончиться. Подпрыгивая от холода, Маша запаслась терпением. Наконец, из-за поворота выкатился армейский автомобиль. Женщина с трудом подняла озябшую руку. Рядом с ней притормозила машина Тополевского. Полковник приветливо улыбнулся и жестом пригласил ее на заднее сидение. Маша распахнула дверь и опешила: тесня друг друга, там уже сидели четыре женщины. От обиды она захлопнула дверцу и отбежала в сторону. Сильный порыв ветра поднял вверх пласт снега, накрыв беглянку с головой. Андрей извиняюще развел руки, машина тронулась. Журналистка подняла воротник, прячась от непогоды, и, чтобы немного согреться, стала пританцовывать. Спустя время из снежного облака осторожно вырулил грузовик, но тормозить совсем не собирался. Маша выбежала на середину дороги и легла поперек.
– С ума спятила, дура! – выскочил из кабины пожилой водитель, пытаясь оттащить хулиганку в сторону. – В такую непогоду сомнут – и не заметят, – видя опухшее от слез лицо, он подобрел: – Тебе куда?
В штабе космодрома Маша с ходу бросилась к окошку кассы. На пожелтевшей от времени табличке значилось: «ДЕНЕГ НЕТ И НЕ БУДЕТ». Дверь рядом распахнулась, из кабинета вышел полковник, за ним со смехом выпорхнула кареглазая красавица с увесистым пакетом в руках. Сквозь его стенки просвечивались шампанское, конфеты, фрукты. Стройная и нарядная кассирша резко контрастировала с как-то разом почерневшей и осунувшейся Машей. «Людочка, что вам привезти из столицы?» – игриво поинтересовался офицер. Видя заплаканную посетительницу, красавица извинилась и, вытолкав полковника в коридор, принесла Маше стул и воду.
– Лучше? – участливо поинтересовалась Людмила.
– Что? – не поняла Маша.
– Сыну вашему лучше?
– Да, – она сжала губы, сдерживая слезы.
– Вам, наверное, деньги нужны?
– Да, мне необходимо отвезти сына к хорошим врачам.
– Тогда срочно загляните к начфину, а то он собирается уехать. Деньги в кассе есть. В достаточном количестве. Объясните ему ситуацию и обязательно попросите выписать отдельную ведомость. У него самого трое детей, он должен понять. А я здесь подожду, – она вернулась в кассу и через окошко сообщила: – Сколько надо подожду.
– Спасибо, – поблагодарила отчаявшаяся просительница.
– Пока не за что. Хотите уехать сегодня?
Маша кивнула и поспешила к двери с табличкой «Начальник финансовой службы». Смахнув слезы, она придала лицу выражение бодрости и дернула ручку. Было заперто, но из кабинета доносился смех и хрустальный перезвон. Маша в отчаянии рванула сильнее – замок щелкнул, дверь распахнулась, выхватив из полутьмы удалого майора, припавшего к груди, сидящей на его коленях подчиненной. В бокалах пузырилось шампанское. Закусывали они фруктами и дорогими конфетами.
Зрелище было отвратительным уже потому, что денежное довольствие военнослужащим не выдавалось четвертый месяц, и в семьях подавляющего большинства офицеров средств не было даже на хлеб. Хозяйки освоили его выпечку на дому, как манне небесной радуясь муке второго сорта, которую мужья приносили на пайки. Те, кто их получал, хоть как-то сводили концы с концами. Ни для кого не было секретом, что в гарнизонный госпиталь уже поступают люди с голодными обмороками. Это в мирное-то время!
Бросив на произвол судьбы защитников отечества, в столице шумно делили власть и распределяли «хлебные» должности. Пока высокие чины бились за свои кресла, армейские семьи испытывали откровенную нужду. Даже на космодроме, где все было на виду, ответственные лица, причастные к распределению финансов, нимало не смущаясь, могли позволить себе пир во время чумы.
Начфин демонстративно отвернулся и, включив настольную лампу, с недовольным видом открыл папку с документами. Дама его сердца растерянно вскочила и запахнула кофточку.
– Владимир Иванович, прошу прощение за внезапное вторжение, – покраснела от унижения Маша, – но мне срочно необходимы деньги.
– А кому они не нужны? – с издевкой уточнил офицер.
– Мне для лечения сына требуется, он после комы.
– Сочувствую, но не могу помочь.
– Пожалуйста, позвольте выдать мне довольствие хотя бы за один из прошлых месяцев, у меня нет денег даже на дорогу.
– А у меня, к великому сожалению, нет печатного станка. Вы же знаете, армия второй квартал не финансируется.
– Но у меня особые обстоятельства…
– Не у вас одной – вся страна бедствует. Все вопросы к правительству! – майор встал из-за стола и фактически вытолкал гостью вон. – Покиньте помещение, у меня много работы!
Маша вышла в коридор, прислонилась к стене и не смогла двинуться дальше. Перед глазами все поплыло. Из кассы выглянула Людмила. Видя состояние журналистки, подбежала к ней.
– Неужели отказал?! Срочно поднимитесь к Митрофанову! Командир поможет – у него самого жена в тяжелом состоянии.
Маша безнадежно усмехнулась.
– Идите! – приказала кассирша. – Я задержу начфина!
Маша, не чувствуя под собой ног, поднялась в генеральскую приемную. Адъютант по привычке заслонил собой дверь:
– Не пущу! К командиру нельзя! Он срочно везет жену в область.
Отворилась дверь. Из кабинета вышел бледный Митрофанов в шинели нараспашку и с папахой в дрожащих руках. Увидев посетительницу, по инерции кивнул, вероятно, даже не понимая, кто перед ним. Генерал отстраненно прошел мимо, но вдруг вернулся.
– Что у вас?
– У сына травма головы, а в городе нет детских специалистов. Пожалуйста, прикажите выдать мне деньги хотя бы на дорогу, – ни жива, ни мертва попросила Маша.
При упоминании слов о ребенке Илья вздрогнул. Все знали, что командир был замечательным отцом.
– Рапорт, – протянул руку он.
Маша, не понимая, перевела взгляд на адъютанта.
– Давайте ваш рапорт. Илья Федорович наложит резолюцию.
– У меня нет рапорта…
Командир взглянул на часы:
– К сожалению, у меня нет времени ждать, – он посмотрел на прапорщика и приказал: – Николай, свяжись с финслужбой и передай мое распоряжение незамедлительно выдать деньги!
– Рапорт с подписью командира надежнее, – посетовал адъютант после ухода начальника. – Ну, да ладно! Спускайтесь к начфину, я сейчас же перезвоню.
– Денег нет, – заметив Машу, демонстративно закрыл перед ней дверь майор, собравшийся уходить.
– Но мне разрешил командир, – ужаснулась женщина.
– Рапорт, – бездушно протянул руку офицер.
– У меня нет. Митрофанов велел передать вам на словах…
– Вот пусть он сам и выдает вам деньги… на словах! – бесцеремонно усмехнулся начфин и стал опечатывать кабинет, в котором буквально разрывался телефон.
– Пожалуйста, вернитесь и возьмите трубку, – перехватив его руку, взмолилась Маша. – Звонят из приемной.
– Рабочий день закончен, – отрезал майор. – Позвольте мне выйти. Нет рапорта, нет и денег. Насколько мне известно, командира тоже нет, – он обошел стороной упрямицу и направился в кабинет напротив.
– Митрофанов уехал всего несколько минут назад. У него жена серьезно больна, – перекрыла ему дорогу Маша.
– Я в курсе, – с каменным лицом прокомментировал начфин и, заглянув в дверь, ангельски кротко поторопил: – Нина Ивановна, нам пора!
В жаркие объятия майора стремительно выпорхнула его расфуфыренная пассия. Многозначительно перешептываясь, они направились к выходу. Маша прижалась лбом к стене и беззвучно заплакала. Из кассы выглянула Людмила:
– Я вам помогу! Идемте – машина уже ждет!
Маша силилась, но не могла ничего понять.
– Скорее, до поезда – всего ничего! Я дам вам денег!
– Я не сумею их скоро вернуть…
– Не о том вы сейчас думаете! Главное – здоровье сына. Рапорт на отпуск у вас есть? А то ведь признают дезертиром.
– Господи, нет никакого рапорта…
– Без паники, составим дома. А я подпишу за вас по команде! – Людмила потащила ее к выходу и вручила пакет с фруктами. – И не спорьте: это витамины больному ребенку.
Маша забрала сына из госпиталя и принялась паковать чемодан. На вокзал их обещала подвезти Яна. Она появилась, когда до отправления поезда осталось чуть меньше часа.
– Только без слез! – потребовала подруга, подхватывая сумку. – Машина заглохла, дороги занесло, но мы успеем! За цветы не волнуйся – буду поливать.
Маша растормошила сына и помогла ему одеться.
– Из-за мороза еле завелись, – оправдывалась Яна уже на лестничной клетке. – Я вдрызг переругалась с Серегой. Он даже не решился выключить двигатель. Не переживай, подруга! Тут дороги-то на четверть часа. Не застрять бы на переезде.
Стоило машине тронуться, Миша заснул. Мать уложила его голову себе на колени и нежно гладила непослушные вихры.
– Тебе деньги за все месяцы выдали или только за последний? – оглянувшись, поинтересовалась подруга.
– А мне их вообще не выдали!
– Митрофанов тебе отказал?! – не поверила она.
– Командир как раз разрешил. Начфин отказал.
– Вот сволочь! – вырвалось у Сергея. – На любовницу и свой бизнес деньги есть всегда! Эти чертовы финансисты прокручивают наши зарплаты, жируют-пируют, наживаются на людском горе…
– Тише, ребенок спит! – цыкнула на него Яна и всем телом развернулась к Маше. – И на какие шиши ты едешь?
– Спасибо одной милой даме: дала в долг. Бессрочно.
– Это кто ж у нас нынче такой состоятельный?!
– Ты ее не знаешь. Наша новая кассирша. Интересная такая.
– Что ли Людка Дубова?
– Она самая, – кивнула журналистка. – Ты и с ней знакома?
– Машка, ты дура или только прикидываешься? – буквально взорвалась Яна. – Ты что и впрямь не в курсе?
– Замолчи! – решил вмешаться Сергей.
– Отвали! – отмахнулась супруга.
– Ребята, стоп! Вы это о чем? Ну-ка, выкладывайте!
– А вот и скажу! – оттолкнула руку мужа Яна. – Пусть знает! Людмила жила с твоим Митей до вашей свадьбы. Это ее он бросил ради тебя, хотя обещал жениться!
– Не может быть! Он что, со всем гарнизоном переспал?
– Про гарнизон не знаю, а женскую часть пощипал изрядно.
– Сережа, а почему ты раньше молчал?
– Из солидарности, – хмыкнула Яна. – Все они одинаковые.
Справившись с волнением, Маша решила сменить тему.
– Ребята, сколько может стоить комплект химзащиты?
– Тебе что, одеть больше нечего? – удивилась подруга.
– Носить его не собираюсь, но сдать на склад обязана. А костюм – пропал. Наверное, Митя стащил. Не пойму только, зачем.
– Чтобы загнать промыслам. Они для рыбалки скупают.