полная версия

Олег Евгеньевич Царьков
Математическое моделирование исторической динамики

Полная версия

§12. ГРУППОВОЕ ПОВЕДЕНИЕ

„Когда ты воюешь со всем миром, то он воюет с тобой”

Человеческие группы составляют промежуточный уровень организации между индивидами и социумом, который по мере своего развития принимает форму государства. Первоначально представляли собой объединения биологических существ, инстинктивно сплочённых в стадо²¹¹. По мере разделения общественного труда они превратились в сообщества, в которых возникли иерархии труда и реципрокация. Как уже отмечалось выше, побуждения отдельных индивидов только отчасти исходят из личного интереса и метапотребностей²¹². В частности, солидаристское поведение приносит выгоды на уровне группы, но налагает на её членов определённые ограничения. Как оно, так и реципрокативный „альтруизм”²¹³ основываются не на рассчитанном личном интересе, вследствие чего поступки отдельных членов сообщества могут быть иррациональны с точки зрения пирамиды потребностей.

Можно выделить два вида поведения индивидов, которые превращают различные группы внутри социума в субъект действия: граничная демаркация и групповое поведение. Такие сообщества, как агенты, начинают взаимодействовать друг с другом. Их отношения часто конфликтны: лучше организованная группа, т. е. иерархия труда с большей внутренней солидарностью, обычно доминирует²¹⁴ в борьбе за контроль над редистрибуцией прибавочного продукта.

Процесс интеграции индивида в сообщество происходит через иерархию труда за счёт эффекта когерентности, в котором мотивации и ментальность играют роль синхронизатора. Вследствие этого возникает коллективное состояние, в результате которого каждый системный элемент находится не на каком-либо одном уровне, а на всех сразу. Этот принцип сформулирован Гоббсом в теории общественного договора, который позволяет объяснить возникновения и развития общества и его институтов, исходя из понятия коллективной выгоды. Она была формализована в Теории игр, как повторяющаяся дилемма заключённого с n участниками. Её решением оказалась эволюционно стабильная стратегия (ЭСС), представляющая собой переработанное равновесие Нэша²¹⁵. В этом контексте проблема свободы выбора и/или её отсутствия для отдельного индивида представляется наиболее спорной.

Одним из основных отличий ЭСС является гипотеза о том, что все участники знают о правилах игры и действуют целенаправленно, стремясь получить максимальную выгоду. С практической точки зрения, данная стратегия является намного реалистичней, поскольку в ней участник является индивидуумом, чья стратегия поведения унаследована, а не формируется как реакция на поведение других игроков. Более того, игроки могут не осознавать своего участия в игре и действовать интуитивно. „Выигрышем” здесь является приспосабливаемость участников к конкретной ситуации. ЭСС заменяет равновесия Нэша для решения проблем в тех областях Теории игр, где последнее некорректно ввиду его идеализированности. Ими, в частности, являются антропология, политология, философия и теория эволюции.

Следование ЭСС имеет два побочных эффекта. Во-первых, в случае расторжения «общественного договора», его стороны будут вести себя так, будто он существует. Таким образом, „стокгольмский синдром” во время бифуркации приведёт к гибели системы с вероятностью 1, в то время, как стратегия Нэша даёт ей шанс выжить. Хотя положительная вероятность этого события невелика, но она существует. Таким образом, модель ЭСС допускает возможность синойкизма – добровольного сплочения различных человеческих групп на добровольной основе с целью воздействия на внешнюю среду, например, для освоения дополнительных ресурсов или борьбы с внешней угрозой²¹⁶.

Вторым результатом применения ЭСС является замедление, идиоматически описанное выражением: „Цепь не сильнее, чем ее самое слабое звено”. В соответствии с концепцией теории ограничений систем²¹⁷, любая система состоит из набора процессов или последовательных задач. Каждый из них имеет определенную мощность или пропускную способность. В общем случае всегда имеется процесс, имеющий низший показатель и вследствие этого отстаёт. В результате возникает ограничение, которое становится «бутылочным горлышком» всей системы. Таким образом, мощность и скорость системы всегда будет равняться ее самому слабому звену в графе решаемых задач и процессов.

В соответствии с ТОС все цели системы одновременно недостижимы вследствие наличия ограничений. С целью получения желаемого эффекта подсистема управления концентрирует свой контроль над небольшим числом параметров, которые генерируют базовые элементы. Вместо того, чтобы тратить ресурс, пытаясь улучшить сразу все её параметры, они концентрируются на наиболее проблемные из них, например, структурные разрывы, угрожающие целостности системы. В соответствии с положениями ТОС, результат такого воздействия будет намного выше от распыления ресурсов на все задачи. Естественно, что любое объединение людей, как социальная система, не является исключением из этого правила.

Подобные результаты вполне объяснимы. Согласно иерархии потребностей, реализация потребностей высшего уровня ограничено степенью удовлетворения низших. В своём творчестве индивид частично несвободен, поскольку не в состоянии полностью обеспечить низшие потребности от физиологии до уважения²¹⁸. При индивидуальном творчестве подобная оценка касается только конкретного индивида. Достижение им определенного уровня свободы является достаточным условием, хотя предполагает обеспечение потребностей нижнего уровня. В этом смысле свобода даже самого свободного из людей не является абсолютной. Он не свободен от самого себя и среды обитания: своих близких и дальних, общества и, в конечном счете, от среды обитания. Вследствие этого, с рациональной точки зрения мерой личной свободы конкретного человека становится количество доступного ему ресурса.

По мнению Дюркгейма, „…сама свобода бывает продуктом регламентации. Она не только не противоположна социальному действию, но вытекает из него. Она –не свойство, внутренне присущее естественному состоянию, а наоборот, завоевание общества у природы…В конце концов свобода есть подчинение внешних сил социальным силам…” Таким образом, свободной индивидуальности в обществе остается только свобода выбора умереть²¹⁹ или согласиться с тем уровнем несвободы, которые ему присущи²²⁰.

При взаимных отношениях несвобода одних индивидов является причиной несвободы тех, кто хочет и может стать свободным. Подобное ограничение действует для всех индивидов по отдельности и ретранслируется на объединения высшего порядка – семью, род, сообщество, группу, класс и в целом общество.  Каждое из них также не свободнj ни от самой себя, ни от других. В связи с этим даже мышление оказывается несвободным. Это связано с тем, что вторая сигнальная система, и культура формируются в процессе общения с предтечами, родителями и окружением. Благодаря такому механизму передается и сохраняется ментальность сообщества. Его текущие установки медленно изменяются, но эти изменения заметны не всегда и не сразу.

В 70-е годы ХХ века был проведен ряд скандальных с точки зрения морали экспериментов²²¹. Их организаторы и осуждавшая их научная общественность занимались исследованиями самоощущений ответственности и устойчивости личного „я” в связи с давлением окружающей среды, моральной ответственности, как перед лицом внешних обстоятельств, так чужого давления. Несмотря на то, что эксперименты были поставлеы совершенно разным образом²²², но привели одинаковым результатам. Харктеризуя их, И. С. Кон утверждает, что „…человек делает выбор и принимает на себя ответственность не только в труде, где имеется более или менее определенное распределение прав и обязанностей, а во многих других, менее регламентированных и психологически сложных ситуациях. Каково при этом соотношение внутренних²²³ и внешних факторов и как человек реагирует на допущенные им нравственные ошибки? Ситуации такого рода были драматично и жестко моделированы в экспериментах американских психологов Ф. Зимбардо и С. Милгрэма” ²²⁴.

Исследования Зимбардо и Милгрэма ставили своей целью „выучивание агрессии и принуждению”. Их общей чертой являлось искусственное создание абсолютного превосходства одних участников над другими²²⁵, то есть воспроизведение неограниченной власти через управление одних участников эксперимента другими участниками. В результае достижение послушания оказалось сильнее милосердия, доказывая, что независимо от моральных качеств эксперементируемых целью двух третей из них явилось достижение абсолютного подчинения. Следовательно, при отсутствии сопротивления доминирующий индивид при определённой мотивации прибегает к осознанному насилию над подчинёнными, не связанными с ним родственными связями, вплоть до установления неограниченной власти с уровнем наказаний и/или поручений, представляющих опасность для мх здоровья и жизни²²⁶.

С позиции „формирования установки с подкреплением” эти опыты представляют собой обучение насилию над беззащитным человеком. Главным их условием является успешное преодоление обучаемым сопротивления или его отсутствие со стороны подчиненных. Результаты исследований показали, за короткое время (час-два) у двух третей „учителей” происходило привыкание к насилию²²⁷ и исчезало сострадание к их жертвам. В ходе исследований было установлено, что большинство насильников получает императив творчества в форме давления и привыкания к управлению жертвами²²⁸. Вслед за этим у них появилась мотивация, основанная на потребности в „творчестве преодоления”²²⁹. Её реализация сняла моральные ограничения и привела к отказу от этических норм.

Опыты Зимбардо и Милгрэма такж показали, что в случае, когда условия и обстоятельства позволяют, начинает преобладать тенденция к совершению насилия. При этом на её степень совершенно не влияют реальные возможности сопротивления, поскольку его отсутствие представляет состояние „выученной беспомощности”. В таких условиях насилие через некоторое время становится принципом формирования межличностных отношений и новой этики. Отсюда следует вывод, что отдельно взятый индивид с положительной вероятностью может быть научен осуществлять принуждение по отношении к третьим лицам, если не встречает сопротивления с их стороны и имеет другие потребности и мотивы к достижению или сохранению этого положения. При этом обучение насилию по принуждению дает результаты, близкие к самонаучению. У одних обучаемых оно превращается в метапотребность, а у остальных акторов удовлетворяет потребность в уважении²³⁰.

По своей сути, процесс обучения подчинению и агрессии представляет собой механизм формирования поведения господствующей стороны. Его обратной стороной медали является выработка у низших уровней иерархии труда приучение к покорности или осознания собственной беззащитности, которой придаётся форма закона и/или моральной нормы. На их основе возникает и культивируется привычка к подчинению.

В ходе дальнейших экспериментов был также обнаружен эффект снижения агрессии при физическом сближении²³¹, который имеет биогенетическое происхождение и связан со „стадным инстинктом”. „Стокгольмский синдром” является одним из аналогов этого механизма: длительная близость агрессора и жертвы снижает как агрессию, так и негатив отношения жертвы к ограничению свободы. Данное наблюдение указывает на определённые ограничения связанные с применением насилия в местах компактного проживания людей.

После экспериментов с собаками²³² и людьми²³³ исследователи обнаружили, что беспомощность вызывают не сами неприятные события, а безрезультатность попыток их избежать в течение достаточно длительного времени. Беспомощность возникает „тогда, когда человек…, пытающийся решить некоторую поведенческую

проблему, не находит никакой системы в том, как реагируют окружающие на его действия, и никто ему не помогает обнаружить эту систему”²³⁴. Непреодолимость преграды заучивается как беспомощность, вследствие чего активность в поиске решения²³⁵ постепенно снижается, а затем полностью исчезает. Таким образом, при постоянном контроле и невозможности преодолеть препятствия индивид обретает свойство выученной беспомощности, которое распространяет на своих соседей²³⁶.

Феномен устойчивого отсутствия поисковой реакции наблюдается у всех высших животных. Однако, у людей он обладает свойством транзитивности: благодаря их социальности, беспомощность легко переносится с одних ситуаций на другие. В более мягкой форме он представлен установкой „на избегание неудач”. Она представляет собой уход в оборону или отступление, как следствие опыта непреодолимости встречаемых проблем и трудностей. Благодаря этому явлению, многие ценные идеи теряются и пропадают, если не несут быстрого решения насущных проблем. По этой причине общество не поддержит новую идею, реализация которой не гарантирует быстрого и эффективного удовлетворения текущих потребностей²³⁷.

Другой причиной этого является такая метафизическая сущность, как онтологизированная зависть или„тяготение к равенству в ничтожестве”²³⁸. Она впервые выделена и описана у А.Токвиля и присутствует в ранних работах К. Маркса, который предостерегал от „абстрактного отрицания всего мира культуры и цивилизации”. Среднестатистический индивид нуждается в самоуважении и постоянно обеспокоен своим „имиджем”. Если начинает осозновать свою внутреннюю несостоятельность, он, объединившись с подобными себе, направляет усилия против нарушителей порядка, которые проявляют „демонстрационный эффект”. В случае успеха этот процесс приобретает иррациональное значение для победителей и может перерасти в метапотребность²³⁹ и/или стать стереотипом поведения²⁴⁰. В обоих случаях человеческое объединение ввергается в процесс самораспада, сопровождающийся снижением уровней социальности вплоть до полной десоциализации. Упрощение системы приводит к тому, что основой взаимоотношений становятся не этические нормы, а законы этологии.

Когда личность, сообщество и общество в целом ведут себя неадекватно своим возможностям, уровень их материального благосостояния падает. Это становится причиной снижения возможности для творчества на общественном уровне, вслед за которым в этой сфере происходит сокращение активности индивидов. Следовательно, регресс общества, вырождение сообщества и деградация личности являются признаком их несвободы на уровнях удовлетворения высших потребностей и ментальности.

Важным следствием теоремы о неизбежности эксплуатации является то, что наличие избыточного ресурса на низжих уровнях иерархии труда уменьшает предложение труда вплоть до его исчерпания. Возможность производить больше, не подвигает людей производить больше. Этот парадокс заложен в ментальности человека, как биологического организма, – нет никакого смысла делать больше, чем необходимо для расширенного воспроизводства семьи, длительного отдыха²⁴¹ и/или удовлетворения иных потребностей и метапотребностей. Даже в современном обществе накопленный тяжелым трудом излишек будет растрачен с целью удовлетворения высших потребностей уважения²⁴², творчества или игры. В других случаях лишний труд представляет собой потребность в самовыражении в соответствии с конкретной иерархией потребностей²⁴³. В результате избыток ресурсов и/или возможностей приводит к снижению производительности иерархии труда и становится трагичным для развития общества и/или личности, задерживая или останавливая их развитие.

Социальная леность определяется²⁴⁴, как „тенденция людей прилагать меньше усилий в том случае, когда они объединяют усилия ради общей цели, нежели при индивидуальной ответственности”. При совместнном добровольном не творческом труде²⁴⁵, устойчиво удовлетворяющего физиологические потребности индивида, который уверен в собственной безопасности, он без контроля над объемом личного труда постепенно снижает свою производительность²⁴⁶. Данные о том, что коллективный труд вдвое ниже суммы результатов отдельных работников²⁴⁷ известно с конца XIX века. В 70-80-е годы ХХ века в Массачусетсе были проведены серии точных экспериментов, которая подтвердили этот факт²⁴⁸. „В экспериментах по социальной лености люди обычно уверены, что их оценивают только тогда, когда они действуют в одиночку. Групповая ситуация (перетягивание каната, овации и т. п.) уменьшает боязнь оценки”²⁴⁹ и порождает “проблему безбилетника”²⁵⁰, индивида, который пытается сэкономить свои силы, уменшив свой вклад в общее дело. Он представляет собой элемент иерархии труда, который потребляет продукт, стремясь ничего не дать взамен

Любопытно, что результаты массачусетских экспериментов²⁵¹ выявили психологические факторы, вызывающие фасилитацию²⁵². Она представляет собой „эффект повышения эффективности деятельности в том случае, когда за работающим наблюдают. Социальная фасциляция характерна для относительно простых видов деятельности” и возникает при „актуализации в сознании образа соперника, надзирателя или простого наблюдателя. Его наличие положительно влияет на количественные характеристики деятельности и отрицательно на качественные, соответственно повышая результативность относительно простых видов деятельности и затрудняя выполнение трудных действий и решение сложных задач”. Согласно теории потребностей индивид, ведущий трудовую деятельность, не удовлетворен уровнем своей безопасности II.  В этой ситуации он начинает трудиться интенсивнее, компенсируя тревогу.

В случаях, когда труд не является простым и требует творческого подхода ощущение тревоги нарушает концентрацию действий и мышления²⁵³, затрудняя процесс. Таким образом, явление фасилитации и опыты, связанные с её изучением, подтверждают, что для любого творческого и умственного рутинного труда требуется удовлетворение потребности в безопасности II. Для организации простого рутинного труда наоборот наличие опасности является стимулирующим фактором. Исследования подтвердили, что при совместном простом, рутинном труде люди²⁵⁴ начинают работать хуже без индивидуального контроля, что можно интерпретирвать как удовлетворение потребности в безопасности.

Другим эффектом социальной фасилитации является ускорение работы при потребности в самореализации. Она²⁵⁵ проявляется в росте творческой активности при положительной и даже нейтральной реакции окружения. Феномен этого явления заключается в том, что, находясь в одиночестве, исследователь может отвлекаться, расслабляться и рассеиваться. По этой причине стороннее наблюдение, заинтересованное и сочувственное²⁵⁶, творческому труду не мешает и может способствовать работе, особенно если носитель нуждается в уважении.

§13. ОБЩЕСТВЕННАЯ СОЛИДАРНОСТЬ

„Unus pro omnibus, omnes pro uno”²⁵⁷

Вследствие граничной демаркации, группового поведения и его унификации в рамках иерархии труда члены сообщества действовуют как независимые агенты, которые различаются по их способности к коллективному действию или коллективной солидарностью. Эта способность является результатом соединения мотиваций и поведений отдельных индивидов, определяемых их положением в иерархиях труда и проистекающей из этого степенью удовлетворённости потребностей. В результате этого рациональность одиночки, стремящегося удовлетворить свои потребности, порождает его иррациональность внутри сообществ, действующих в общих интересах. Возникшая вследствие разделения труда иерархия труда добивается коллективного участия своих членов в пассивной или активной формах. Общественно востребованный рутинный труд и особенности пирамиды потребностей порождают социальное неравенство и классы.  Сочетание эгоцентрического и группоцентрического поведения индивидов порождает рациональность общества.

Одним из главных элементов этого процесса является трансформации потребностей индивида в самореализации и уважении на уровне группы в престиж и накопление избытычного продукта в пределах общества. Они образуются вследствие особых свойств или способностей индивида в пределах иерархии труда. По мере её развития они видоизменяют свои формы, превращаясь в специальные процедуры и/или институты, которые позволяют компенсировать отсутствие „таланта” возмещением эквивалентным размером материальных благ, представляющих собой „накопленный” труд, порождая социальное неравенство.

Примеров подобному явлению множество, начиная с первоначального значения указанного термина, который характеризовал способность индивида к реципрокации, т.е. возможность нести определённые затраты или повинности в пользу своей общины без материальной компенсации в большем объёме, чем остальные. Подобный «альтруизм» на уровне индивида сам по себе иррационален, но уже уровнем выше становится полезен для него, поскольку даёт определённые привилегии в распределении избыточного продукта и/или позволяет реализовать его высшие потребности и метапотребности. Наиболее распространённым проявлением такого является имущественный ценз для избирателей или почётный титул, звание или номинальная должность.

Преследуя свои эгоистичные цели в рамках „кувшина потребностей”, индивиды обладают чувством солидарности, по крайней мере, с некоторыми другими людьми. Эта „преддоговорная солидарность”²⁵⁸ выделяется современной социологией в качесте базиса общественных систем, которые, в свою очередь, состоят из малых групп. Изучением их поведения занимается дисциплина групповой динамики²⁵⁹, которая выделяет четыре механизма, удерживающим группу индивидов вместе: взаимность, наказание, родственный отбор и групповой отбор и их сочетание.

Взаимность, как механизм отношений доверия и сотрудничества²⁶⁰, возникает в иерархиях труда между двумя рациональными личностями при условии, что они взаимодействуют длительное время. В соответствии с социологическими исследованиями люди в группе меньше бездельничают, если:

1. Задача трудна²⁶¹, притягательна, увлекательна. В случае трудной и интересной задачи люди могут воспринимать собственный вклад как незаменимый²⁶².

2. Одни члены группы считают своих коллег ненадежными или неспособными к продуктивной деятельности²⁶³, они работают более интенсивно. Дополнительные стимулы и/или необходимость достичь определенных стандартов способствует коллективным усилиям группы²⁶⁴ или в случае межгруппового соревнования²⁶⁵.

3. Их члены – друзья, а не чужие люди²⁶⁶.

В рамках „кувшина потребностей” сплочение при решении первой задачи происходит как результат²⁶⁷ самореализации. Во втором случае происходит то же самое, но уровнем ниже и заключается в потребности профессионального статуса. Эта мотивация имеет в основе чаще чувство новизны и по достижении нужного уровня этот мотив исчезает или перетекает в „кризис среднего возраста”. „Межгрупповое соревнование” так же проистекает из стремления к новизне и обусловлено энтузиазмом творческого процесса, но чаще одной кратковременной ситуацией.

В первых двух ситуациях триггером мотивации к интенсификации труда становится „поведенческая идеология”, которая представлена в качестве „истинной” причины появления прибавочного продукта. „Идеология состоит из набора индивидуальных убеждений и ценностей, которые влияют на поведение”²⁶⁸. Её основная задача обоснование достигнутого разделения труда и необходимости эксплуатации, т.е. изъятия его излишков у непосредственных производителей. Общественное сознание здесь играет роль механизма, который стимулирует перманентный постоянный труд. Производство избыточного продукта важно не само по себе, а представляет собой стремление высшего уровня иерархии труда к его воспроизводству в прежних и/или больших объёмах, чем прежде для последующего перераспределения. Следовательно, сила духовного влияния на поведение cоциального индивида может быть измерена максимальной суммой, которую они готовы отдавать на общее благо без возражения, как это делали древние греки в демократических полисах типа Афин.

Идеология осуществляет в иерархии труда функцию обоснования и поддержания солидарности. Она содержит в себе теологический, пропагандистский и агитационный аспекты, которые имитирует у членов иерархии удовлетворение потребности в уважении, самореализации и даже некоторые метапотребности в форме игры или символического признания заслуг (укрепления престижа). В отсутствии угроз и вызовов воспитательно-идеологическая „работа” становится важным фактором принуждения к продолжению труда при больших избытках прибавочного продукта и удовлетворении базовых потребностей индивидов. Её суть состоит в том, что все элементы в иерархии должна работать, а не обсуждать, нужна или не нужна выполняемая ими работа.

Необходимость включения идеологического механизма в иерархию труда вызвано конфликтом между различными её уровнями. Его активизация стимулируется недостатком ресурса для управления и сохранения управления или только потенциальной угрозой этого. Вследствие этого основные усилия общества посредством идеологической мобилизации общества на борьбу с социальной леностью и иждивенцами-„безбилетниками”, которая преподносится, как „гражданский долг”. Победа в этом конфликте автоматически гарантирует верхнему уровню иерархии труда реализацию потребностей, а для системы – жизнеспособность.

Поскольку необъяснимость своего существования и собственная слабость перед мало предсказуемыми или не предсказуемыми обстоятельствами и явлениями присуща индивидуальному сознанию, оно становится одним из оснований веры в некие высшие и непознаваемые силы. На них люди в группе и по отдельности надеются, и пытаются умилостивить, обеспечив мнимую защиту. Естественно, что все успехи и бедствия своего сообщества они связывают с этими кумирами. Вследствие этого сверхестественные силы автоматически персонифицируют сложившуюся иерархию труда, включая „поведенческую идеологию”. Связав её с волей богов, верхний уровень иерархии усиливает свою арнументацию в споре с оппонентами. В случаях, когда это не срабатывает, подключается механизм насилия.

Наказание, как средство для поддержания норм, зависит от начальной численности индивидов, принуждающих всех соблюдать этнические нормы, точнее её принцип (метанорму), проистекает из группового поведения. Если в начальный момент имелось слишком мало «мстителей», противостоящих „насильникам”, то их соблюдение прекращается²⁶⁹, как это произошло в средневековой Исландии. Дальнейшее моделирование показало, что при определённых условиях появляется разделение обязанностей: группа „смотрителей” принуждает «уклонистов» соблюдать нормы, и этот контроль может осуществлятся только над ограниченным числом индивидов. В случае превышения этого порога происходит ликвидация норм и метанорм, а сам социум скатывается к анархии (хаосу), после чего устанавливается другой порядок. Другим следствием стала необходимость регламентации самих „смотрителей”²⁷⁰, склонных использовать насилие. Её отсутствие приводило к тому, что сообщество меняло свои этические нормы и превращалось в деспотию, на вершине которой оказывались прежние „смотрители”. Однако, сравнительные данные не подтверждают гипотезу о том, что общество может быть основано исключительно на принуждении²⁷¹.

Родственный отбор является частью эволюционного механизма человеческой социальности и описан третьей ситуацией. Она отражает видоизменённую потребность индивида в любви и принадлежности в виде древней родовую традицию. Её корни кроются в родительском инстинкте. Близкое к нему понятие дружбы на основе духовности может оказаться выше, чем физическая близость в семье, родственные связи или отношения в случайной группе. Независимо от своей природы коллективистская, общинная. родственная или индивидуально-дружеская связь имеет одинаковое важное последствие – реципрокацию труда²⁷². Это объясняет тот факт, что “женщины в меньшей степени проявляют социальную леность, чем мужчины”²⁷³.

Формы группового отбора различаются границей между своими и чужаками. В настоящее время существуют две точки зрения на групповой отбор: одна акцентирует его биологическую („генетическую”) сторону²⁷⁴, другая выделяет культурный²⁷⁵ аспект, описанные математическими моделями и эмпирическими данными. С системной точки зрения, обе позиции недалеки друг от друга, поскольку природа синхронизации личности и коллектива в них одинакова, а разница проявляется, главным образом, в информационном акценте. Cолидаристское поведение может эволюционировать под влиянием ряда механизмов многоуровневого отбора: родственного и группового отбора, которые действуют на генетические и/или культурные черты.

В качестве метода предадаптации для культурного группового отбора выступает конформистская передача культурных черт²⁷⁶, например: «когда вы в Риме, поступайте как римляне». Использование этого подхода выгодно уже тем, что социум обладает большей информированностью и опытом, чем отдельный индивид. Побочный эффект конформизма состоит в том, что он уменьшает культурные вариации, что чревато потерей многообразия, необходимого системе. Идеология и базирующееся на ней право защищают сообщество от дезертирства (методы обнаружения „безбилетников” и нормы их наказания), в то время как конформизм является механизмом, гарантирующим, что члены группы будут соблюдать нормы и одинаковым образом реагировать на сходные поведенческие стимулы, что понижает фенотипическую вариабельность в пределах группы. Возникающие при этом уравнительные институты (единобрачие, ранжирование) понижают внутригрупповую фенотипическую вариабельность, и, следовательно, силу индивидуального отбора.

Механизмы отбора подвержены энтропии, последствия которой часто недооценивают исследователи, сводя их к генетическому вырождению. Одновременно с этим происходит процесс «стандартизации» индивидов, входящих в сообщество, где происходит отбор, и способствует снижению информационного разнообразия. Геродот²⁷⁷ в свою „Историю” включил притчу о тиранах Фрасибуле Милетском и Периандре, где иносказательно описывает этот способ: «Надо только отрезать все самые высокие колосья». Следует также отметить, что серп Фрасибула, как правило, не противоречит интересам большинства членов общества, которые, опасаясь за своё будущее, боятся перемен. Инертность в отношении новизны напрямую связана с дном кувшина Маслоу: новизна ведёт к изменению граничных условий базовых потребностей, а большинство зрелых членов общества пессимистически оценивают свою способность адаптироваться к будущему, что вполне разумно.

Исторические хроники дают несколько видов количественных данных, которые пригодны для измерения целостности социума²⁷⁸. Для большинства исторических периодов и обществ может быть также количественно определена предельная норма эксплуатации. Однако, она не может быть принята в расчёт, поскольку имеет при товарообмене и редистрибуции различную природу. Групповой отбор, и особенно его культурный вариант, изученный Бойдом и Ричерсоном, имеет разумное теоретическое и эмпирическое обоснование, и могут использоваться в качестве модели для оценки солидарности в больших человеческих группах.