полная версия

Олег Евгеньевич Царьков
Математическое моделирование исторической динамики

§56. ПОЛИТЭКОНОМИЯ ГЛОБАЛИЗМА

Всякая политика - свинарник. И если обстоятельства не требуют особых мер, то ее  следует игнорировать (Л. Фейхтвангер).

К 2014 году развитие производительных сил планеты Земля достигло такого уровня, что для жизнеобеспечения человечества оказалось достаточно 20% наличной рабочей силы. Так, в 2010 году отрасли сельского хозяйства и пищевой промышленности, где было занято 40 миллионов человек¹⁰²⁶, могли обеспечить продовольствием весь мир. Промышленность с внедрением новых технологий способна производить все необходимые ресурсы и продукты, извлекая их из природных элементов планеты. Даже энергетические ресурсы имеют свои заменители, что, как показал 2022 год, несмотря на их дороговизну, позволяет поддерживать энергетический баланс.

Потенциальная возможность скрытно добывать энергию из различных источников, и неумение переработать информацию по ее управлению может привести к неверным решениям и использовать её в целях завладения ресурсами. Эта опасность осознаётся человечеством, которое оказалось на грани очередной мировой¹⁰²⁷ войны. Кризис глобального капиталистического мира может затянуться в случае, если политика мировых центров, включая ООН, не будет учитывать стремительные изменения мироустройства.

ТАБЛИЦА IX.

Поскольку, ресурсное ограничение и недостаток энергии не угрожают человечеству (см. Таблицу IX), её причины заключаются в несовершенстве политических и социальных механизмов управления и распределения ресурсов. В нём энергия становится главной характеристикой, определяющей уровень как индивидуального, так и общественногопотребления. В частности, доклад ООН по урокам глобального кризиса 2010 года указал на изъяны теории и практики рыночного фундаментализма. В частности, его авторы критикуют политику дерегулирования и либерализации, которую проводят мировые центры и институты¹⁰²⁸. Они используют порочные старые модели и теории, которые мешают эффективно управлять отдельными странами и миром в целом. В докладе также отмечается, что некоторые национальные правительства и формирующие их элиты фактически только номинально управляют своими странами.

Глобализм существовал уже в греческом понимании „ойкумены” и китайском концепте „Поднебесной”, стремлении многих европейцев дойти до Индии, а у монголов – достичь „Последнего Моря”. Вероятно, первой глобализацией планетарного масштаба следует считать империю Габсбургов¹⁰²⁹. Её наследниками после наполеоновских войн стала Британская Империя, а после „холодной войны” – США. Став безусловным политическим доминантом на планете, их элита получила возможность перемещать через границы государств и континентов не только информацию, товары потребления и промышленные мощности. Следствием этого процесса стала синхронизация экономик стран мира не только по материальным ресурсам, но и по функциям, которые ранее были прерогативой государственной власти отдельных стран. При этом ф ормально декларировались цели, изображённые на схеме 19, но они были скорее декларативными, чем реальными.

Схема 19. Программа развития мирового сообщества (Программеа ООН 1987 г.)

Международные финансовые организации, которые взяли на вооружение принципы неолиберализма, рыночного фундаментализма и доктрину „Вашингтонского консенсуса”, сделали ставку на рыночное саморегулирование, денежный эквивалент и частную собственность. Следствием этой стратегии стал отказ прямого государственного управления, а в некоторых случаях – регулирования. Новый способ управления мировым хозяйством последовательно внедрялся с применением различных методов воздействия на страны и народы без учета их внутренних интересов и особенностей. В результате глобализм стал рассматриваться многими как следующая и предопределённая фаза развития земной цивилизации.

Глобализация в совокупности с „либерально-демократической” политической идеологией¹⁰³⁰ и концептом деиндустриализации переформатировала систему международных отношений таким образом, что экономика почти каждой страны¹⁰³¹ может быть исключена из мирового хозяйства практически незаметно для него. В результате сложился механизм по своей сути похожий на „экзополитарную экономику” архаики¹⁰³². Его экономическую основу составляют единая платёжная система и концепция „свободного рынка”, а основными бенефициарами – наиболее технологически развитые страны. Соотношение их численности с остальным населением земного шара удовлетворяет неравенству 29.3, представляющее собой ограничение для верхнего и нижнего уровней иерархии труда (§44). Нарушение этого ограничения вследствие увеличения институциональной привлекательности относительно энергетики системы в европейском сегменте¹⁰³³ привело к перманентному кризису управления подсистемой, именуемой Евросоюзом. Его первым результатом стал BREXIT, за которым последовала пандемия и проксивойна на Украине со всеми вытекающими из этого последствиями.

Бурный рост политического влияния транснациональных корпораций и подчинение им локальных элит, привел к ослаблению и частичной утрате национальными правительствами некоторых стран своего суверенитета. Рыночные отношения, протагонистом которых выступало ВТО, оказались искусственным механизмом принуждения уменьшать разнообразие товаров. Это сказалось, в основном, на мелких производителях, что только усилило неэквивалентность товарообмена. В дополнение к этому ВТО ограничило вмешательство национальных регуляторов в экономику, часто задерживая её рост и подрывая финансовую стабильность.

К 2010 году в мире завершилось формирование мировой финансовой элиты, представляющей собой совокупность группы с частными интересами финансового плана. Их основу составляет контроль над мировыми кредитно-финансовыми рынками, а основу составляет Бреттон-Вудская система. Хотя деньги давно стали всеобщим эквивалентом, они распространились из области хозяйственной деятельности на информационно-культурную и общественно-политическую составляющие институциональной матрицы. Их невозможно оценить количеством денег, поскольку они требуют качественно иных параметров функционирования.

Соперничество внутри мировой финансовой элиты породило множество проблем, связанных с нарушением ограничений жизнеспособности, легитимности, технологичности и размера всей системы миропорядка, вызвав опасные конфликты, наблюдаемые сегодня во всем мире. Финансы и связанные с ними контроль над ресурсами стали главной целью локальных войн и проксивойн современности. Постигшие систему неудачи в них при формальных победах показывают, что глобализм как объект управления всё чаще развивается стихийно, сея вокруг хаос и порождая локальные кризисы.

Выбрав в качестве оценки единственный количественный параметр и объявив его универсальным, протагонисты глобализма оказались не в состоянии оптимально управлять миром. Эта проблема возникла не вследствие отсутствия планирования и координации, а благодаря наличию частных интересов у элитных групп, контролирующих финансовые потоки. Осознав бесплодность затеи, часть из них заняла позицию „безбилетников” и/или „змееловов”, безцельно потребляющих ресурсы. В то же самое время как остальная американизированная „креативная элита” в силу своей слабой компетенции затеяла несколько глобальных кампаний¹⁰³⁴ и успешно провалила его, затратив множество дефицитных ресурсов. Данный феномен объясняется глубоко укоренившимся в англосаксонском обществе идеализмом, склонным превращать „справедливую” войну в „крестовый поход”¹⁰³⁵, в битву, ведущуюся не столько ради обеспечения национальной безопасности, сколько за „универсальные ценности демократии”.

Социально-экономические последствия конфликтов начала III тысячелетия, такие как сокращение доходов населения, ликвидация рабочих мест и фискальный дефицит на фоне быстро растущей инфляции, окончатся в лучшем случае продолжительной стагнацией, а в худшем – коллапсом целого ряда национальных экономик, а, возможно, Евросоюза. Предугадать эту катастрофу и попытаться смягчить её последствия с использованием детерминированных моделирования экономическая наука не способна¹⁰³⁶. Все её попытки проигнорировать или обесценить новые социально-экономические вызовы ведут к сокращению возможностей саморазвития, что весьма критично по мере приближения цивилизации к точке бифуркации, где вынужденно произойдёт смена глобалистского аттрактора.

Фиаско Pax Americana представляет собой явление, известное как „бритва Хенлона”¹⁰³⁷, и является следствием несостоятельности двух взаимодополняющих концепций либеральной демократии и постиндустриального общества, заявленное в давоском докладе 2022 года. По этой причине незначительный с точки зрения мировой истории конфликт¹⁰³⁸ внутри православной цивилизации, привёл к крушению единого экономического пространства и логистических связей по всему миру. В течение года он ограничил зону обращения доллара, поставил на грань экономического краха Европу и показал некомпетентность „либерально-демократической” элиты. Её титаническая борьба с COVID-19 и бессилие прекратить военные действия на/в Украине окончательно дискредитировали модель, что подтверждается постепенной дезынтеграцией „империи доллара”¹⁰³⁹ – глобальной финансовой системы, которая старается удержать своих сателлитов в своей сфере влияния. Как показали текущие события, креативные эффективные решения в виде санкций и военной помощи сыграли роль бумеранга, ударив по всей структуре связей Евросоюза и частично затронули США. В недалёкой перспективе это не исключает возможность силового воздействия на аутсайдеров с риском ввязаться в конфликт с одной из ядерных держав.

C формальной точки зрения войны есть форма проявления конфликта интересов. Они возникают по различным причинам, например, из-за нехватки территории или нежелания торговать, из-за желания использовать чужие ресурсы или попросту забрать их. На них накладываются дополнительные факторы вроде идеологических, расовых, религиозных или национальных особенностей, а также различий в социально-экономическом, культурном или политическом развитии. История индустриальных войн свидетельствует о том, что потери мирного населения от них резко возрастают. Так, статистика наполеоновских войн 1800–1815 годов показывает, что в них участвовало около двадцати стран с населением в 175 миллионов человек или 18% населения планеты. В ходе них погибло 3 миллиона 400 тысяч солдат и мирных жителей¹⁰⁴⁰. В I мировой войне 1914–1918 годов участвовало большинство стран планеты¹⁰⁴¹ с населением в полтора миллиарда душ. За четыре года в ней были убиты 21 миллион 500 тысяч человек¹⁰⁴².

Во II мировой войне приняло участие 55 стран с населением около 2 миллиардов человек или 90% населения планеты. За восемь лет¹⁰⁴³ в ней погибло до 75 миллионов солдат и мирных жителей или 3,75 процента населения воюющих сторон¹⁰⁴⁴. Анализ трёх больших войн показывает, что ежегодные человеческие потери возрастают¹⁰⁴⁵ пропорционально силе применяемого оружия была и степени вовлечённости в них мирного населения. Последняя большая война индустриальной эпохи велась в Корее. Как и остальные локальные войны середины ХХ века¹⁰⁴⁶ она ясно доказала, что ни одно государство или блок не смогут выиграть третью мировую войну.

Существенное усложнение военного искусства, боевой техники и систем вооружения в индустриальный период требовало от военных профессионалов не только специальной подготовки, но и методичного повышения уровня знаний¹⁰⁴⁷ и расширения кругозора. Как следствие гражданское общество стало иначе воспринимать военных профессионалов, отдавая им дань уважения не только как героям сражений и боевых кампаний, но и как относительно прилично образованным людям. Однако, рост авторитета командного состава вооружённых сил в американском обществе не разрушил барьера, разделявшего военных и гражданских представителей элиты. Причиной этого явления стало исторически сложившиеся различия образа мыслей¹⁰⁴⁸ и стереотипов поведения.

В условиях подчиненности американских военных гражданским властям профессиональные военнослужащие вопреки собственной логике и расчетам должны беспрекословно „выполнять свой долг перед отечеством”¹⁰⁴⁹. Как в демократическом, так и тоталитарном обществе командование вооружённых сил почти всегда¹⁰⁵⁰ вынуждено потакать прихоти гражданских политиков. Наиболее поучительным примером из этой области является положение, в котором оказался германский офицерский корпус при нацистском режиме. Осознавая, что внешняя политика Гитлера ведет к национальной катастрофе, его представители, следуя присяге и подчиняясь военной дисциплине, выполняли указания политического руководства страны. При этом только немногие из них извлекли личную выгоду, заняв высокое положение в нацистской иерархии.

Подобные карьерные устремления начали преобладать в условиях окончания „холодной войны”, когда исчезла необходимость в квалифицированных специалистах в области оперативного искусства. Это стало совершенно естественным, когда победа стала достигаться за счёт подавляющего качественного и количественного превосходства. Явное преувеличение и надуманность военных успехов США после поражения во Вьетнаме подтверждаются самим родом боевых операций. Так, вмешательство в Гренаде и Панаме закончилось „суетой” перед лицом практически отсутствовавшего противника. Объективно сформировавшаяся на Гаити и в Боснии и Герцеговине катастрофическая обстановка к везению американцев просто не могла не способствовать проведению там по сути облегченных, с гарантией на успех „небоевых” миротворческих операций. Даже исход войны в Заливе в 1991 году можно лишь условно назвать успешным ввиду неожиданно слабого сопротивления деморализованного противника.

Специфика индустриальной эпохи и контроль со стороны гражданского общества стали причиной вовлечения в военное строительство большого количества представителей гражданского общества. Наряду с ними, значительное число военных профессионалов отрешено от исполнения своих непосредственных функций. Они занимаются хозяйственными делами¹⁰⁵¹ в составе министерств и штабов, различных управлений, аппаратов министерств и ведомств и, следовательно, вовлечены в политику, которая большей частью строилась на принципах близких связей и подкупа. Политики заручались поддержкой избирателей, обещая им индивидуальные льготы и преимущества, порой в виде небольших услуг, любезностей, а то и прямых денежных выплат. Но чаще всего это были предложения дать работу в государственных учреждениях типа почтового ведомства или таможни. Такие возможности по формированию поддержки имели серьезные последствия в виде коррупции во власти, когда политические лидеры и члены конгресса снимают сливки с тех ресурсов, которые находятся у них под контролем.

Правила противодействия открытому протекционизму и семейственности в американском обществе официально никто не отменял, чтобы воспрепятствовать их повсеместному распространению. При этом реципрокный альтруизм продолжает расти, как раковая опухоль, и достигает угрожающих размеров. Группы с общими интересами, словно метастазы рака, проникают во власть, развращая и подкупая её представителей. Бурный рост таких групп и лоббистских сил в Вашингтоне вызывает изумление. В 1975 году там существовало 175 зарегистрированных лоббистских фирм, а спустя десять лет их стало 2500. К 2009 году число зарегистрированных лоббистов увеличилось до 13700, и они ежегодно тратят 3,5 миллиарда долларов. В то же время число корпораций, получающих военные заказы, со времён „холодной войны” с трёх тысяч до сотни, а из трёх десятков военных программ была реализована только одна. Естественно, что этот результат показывает эффективность контроля гражданского общества над военными чиновниками, большинство из которых более уже не являются профессионалами, и предпочитают зарабатывать на военных заказах.

Постиндустриальная эпоха показала, что даже без применения оружия массового поражения основными жертвами локальных войн современности становится мирное население, которое часто вначале даже не является участником конфликта¹⁰⁵², но затем становится им. Сила современного оружия такова, что даже высокоточная система не способна уловить различия между комбатантом и обывателем. Широкое использование методов сетецентрической войны сопровождается широким применением роботизированных систем, которые, спасая жизнь военных, по ошибке или недосмотру их операторов забирают людские жизни.

Победоносные настроения, но с известными издержками политического и морального характера царили в среде американских и натовских военных в начальный период „тотальной борьбы с терроризмом”, приведшей к вторжению сначала в Афганистан, а затем в Ирак и Сирию. Некомпетентность американского военного руководства вынудила отступить из Ливана и Сомали, а затем спешно эвакуировать Афганистан и ограничить своё прямое военное присутствие на Ближнем Востоке. Проблема несоответствия определенной части американских и натовских офицеров и особенно генералов выходит за рамки чисто военно-профессиональной деятельности и кроется в принципах функционирования военной машины США, которые определяются спецификой контроля над ней со стороны гражданских властей.

Основным аргументом в спорах о причинах некомпетентности военных профессионалов является тезис С. Хантингтона о „взваливании гражданскими своих функций на военных”, что, мол, отвлекает последних от выполнения их прямых обязанностей. По его мнению, задачей военного профессионала являлось и является подготовка к войне и ее ведение, и не более. Но прогресс влечет за собой лавинообразное усложнение боевых действий, связанное с применением в нарастающих масштабах все большего количества вооружений и различной аппаратуры. Следовательно, в военную сферу вовлекается все большее число лиц, имеющих опосредованное отношение к боевым операциям.

В период „тотальной войны” с терроризмом гражданское общество постепенно свыклось с постоянной напряженностью. Ожесточившись против нарушителей их спокойствия, оно с нескрываемым облегчением возложило обязанность борьбы с ними на профессиональные силовые структуры. Именно поэтому в гражданском обществе популярно мнение свойственное либералам и социалистам ХХ века, утверждавшим, что „профессиональный военный не может не возжелать войны!”. Как показывают социологические исследования, современные военные специалисты не часто относятся к боевым действиям как к благу. Как правило, профессиональный солдат считает, что грядущая опасность войны требует количественного и качественного увеличения вооружения. Любой старший офицер прекрасно осознает, чем рискует, будь его страна втянута в войну. Он выступает за тщательную подготовку, но никогда не будет считать себя полностью готовым к боевым действиям. При этом агитировать за войну, оправдывая возможность ее ведения расширением поставок вооружений, будет не он, а дилетант в военном деле, ибо „только гражданские философы, публицисты и ученые, но не военные могут романтизировать и прославлять войну!”¹⁰⁵³.

Любая война, как победоносная, так и проигранная, потрясает общественные институты. После неё углубляется конфликт между повиновением военных гражданской власти и их профессиональной компетенцией. Наиболее остро в нём стоит проблема отношений с законом. Она давно осознана обществом, но, ни в одном государстве до сих пор не была решена. Безусловно, военный профессионал обязан руководствоваться буквой закона, но навязываемые ему гражданской властью „высшие соображения” заводит его в тупик и обрекают на действия, в лучшем случае противоречащие его внутренним этическим установкам, а в худшем толкают на уголовные преступления, которые могут перейти из количества в качество и расшатать структуру “гражданского общества”. Многие профессиональные политики это понимают и по этой причине не готовы ввязываться большую войну, предпочитая воевать чужими руками.

§57. КЛАССИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА

(на примере бронзового коллапса)

„Если вы будете ждать у реки достаточно долго, тела ваших врагов проплывут мимо” (Сун Цзы)

Каждый индивид за свою жизнь переживает несколько катастроф. Некоторые из них, такие как, появление на свет из утробы матери или смерть, являются естественными, другие связаны с его социальной природой. Как правило, они связаны с изменением его социального статуса¹⁰⁵⁴ или состоянием здоровья¹⁰⁵⁵, которые принципиально не меняют его „траекторию” жизни, хотя и в этом случае он должен принимать решения. Иногда так случается, что вмешательство внешней среды кардинально разрушает привычный уклад жизни и заставляет начинать всё сызнова. В конечном счёте, психологическая конституция и метапотребности индивида-вэнь могут превратить его в пассионария, субпассионария или сохранить гармонию.

В социуме уровнем выше находится семья, которая чем малочисленнее, тем более уязвима¹⁰⁵⁶. Она может податься пассионарному порыву её члена, сохраниться за счёт солидарности или распасться вследствие их недостатка. На уровне сообществ естественные обстоятельства, связанные с биологической и психической природой человека, отступают на задний план, передавая эстафету причинам социального плана, порождёнными изменением параметров и/или внешней средой.

Поведение групп индивидов зависит от их лидеров, которые перманентно принимают или не принимают решения, определяя траекторию своих подопечных. Например, ошибка командира может привести к гибели его подразделения, неисполнение вышестоящего приказа спасёт его людей, но подведёт его под суд военного трибунала, а в другом случае самостоятельное решение решит исход сражения. Не каждое такое событие, включающее решение и действия, направленные на кардинальное изменение поведения сообщества, представляют собой бифуркацию, ибо во многом зависит от субъективного фактора и внешней среды.

Социальная система, являясь множеством сообществ и более мелких единиц, более устойчиво по отношению к внешней среде, в определённом смысле, самодостаточно и более рационально в своих действиях, чем составляющие его отдельные элементы. Вследствие институционального изоморфизма и полноты именно социум подходит для математического моделирования и исследования общественно-политических и социально-экономических бифуркаций, каковыми являются многие события местного и мирового масштаба. Далеко не каждое из них приводит к дисфункции системы, и не всякая гибель системы является следствием катастрофы. Попытаемся их классифицировать.

Одним из критериев является происхождение бифуркации, источником которой может быть внешнее воздействие или внутрисистемная энтропия. При близком сходстве интеграторов можно говорить о противоборстве нескольких соперников в рамках одной надсистемы. Вторжение извне следует рассматривать как воздействие внешней среды только в том случае, когда захватчики имеют принципиально отличную институциональную матрицу. При этом способность системы Ξ сопротивлятся этому вторжению определяется моделью (53). Независимо от степени открытости системы окружающая среда во многих случаях является причиной изменения параметров конкретного интегратора . Это воздействие может быть явлением естественного порядка (наводнения, извержения вулканов, изменение температуры, эпидемии)¹⁰⁵⁷, так и следствием нарушения экологического баланса¹⁰⁵⁸ вследствие целенаправленной человеческой деятельности. В качестве примера подобной катастрофы следует рассматривать взрыв Санторина, приведший к последующему упадку минойской цивилизации.

Антропогенные экологические катастрофы привели к закату ряда цивилизаций. Например, культуры Хараппы¹⁰⁵⁹, Шумера и Аккада¹⁰⁶⁰, Элама¹⁰⁶¹ и цивилизация майя¹⁰⁶² деградировали вследствие снижения плодородия почв, а упадок сахарской цивилизации темеху-гарамантов-туарегов связан с расширением Сахары¹⁰⁶³. Как правило, цивилизации, приходившие в упадок, укрывались в недоступных районах наподобие кафиров Гиндукуша или гибли. Их остатки добивались своими соседями или пришлыми племенами¹⁰⁶⁴, которые основывали на их обломках свои государственные или потестарные образования. Некоторые из них пользовались достижениями своих предшественников¹⁰⁶⁵, а другие – нет¹⁰⁶⁶. Наиболее показательным примером катастрофы цивилизационного масштаба является коллапс бронзового века. В период 1206—1150 годов до н. э. были уничтожены все крупные государства и разрушены многие города того времени, расположенные вдоль берегов Средиземного моря, Балканах и Малой Азии. Он сопровождался критическими изменениями в общественном укладе, утратой многих производственных и культурных традиций, в том числе письменности.

Прокатившаяся через Переднюю Азию волна переселений народов имела самые катастрофические последствия (Карта 3). В ходе него исчезла великая Хетская держава, представлявшая собой конфедерацию “Соединённых Штатов Азии”¹⁰⁶⁷, были разрушены многие финикийские города¹⁰⁶⁸ и нанесён непоправимый ущерб микенской культуре¹⁰⁶⁹. Нарушение системы торговых и культурных связей в Восточном Средиземноморье обратило в состоянии глубокой депрессии Египет, Вавилония, Ассирия и Элам. Цивилизационно и технологически катастрофа привела к значительным регрессивным явлениям во всех областях жизни и материальной культуры.  Вследствие этого многие уцелевшие после нашествия города деградировали до уровня деревень. Судостроение, металлургия, ткацкое искусство, живопись и ирригация были частично забыты и начали возрождаться только в период поздней архаики¹⁰⁷⁰.

Упадок „великих держав” бронзового века благоприятно сказался на судьбах общин, доселе малозначительных и незаметных. Существуя на переферии «империй», они сохранили свою целостность. Избавившись от докучной опеки центральных элит, они вступили на путь консолидации. Переход в стадию государства принял ту же форму, что и на Древнем Востоке: от потестарного общества к протополису, а от него к городу-государству¹⁰⁷¹. Примерами могут послужить расселения греческих племён в Эгеиде¹⁰⁷², фригийцев и лидийцев в Малой Азии, а иудеев – в Палестине.

Карта 3. Гибель ближневосточной цивилизации бронзового века¹⁰⁷³

Наступивший вслед за коллапсом период «тёмных веков» имеет свой аналог в европейской истории и относится к раннему средневековью¹⁰⁷⁴. Сопоставление нарративных¹⁰⁷⁵ и археологических источников соответствующих периодов рисует одинаковую картину упадка городских центров и централизованной власти, концентрации богатств и власти у аристократии и формирование военизированных сообществ¹⁰⁷⁶, тождественных по своей организации к воинским союзам. Этот процесс растягивается на несколько веков, за которые на основе новой технологии – обработки железа – сформировалась новая институциональная матрица.

Вслед за этим начинается этап появления новой государственности, ведущей к возникновению новых локальных территориальных объединений потестарного типа и возрождению уцелевших старых городов. В первой половине I тысячелетия урбанистическая культура выходит далеко за пределы зоны своего первоначального распространения и постепенно охватывает обширные пространства от столпов Мелькарта¹⁰⁷⁷ до Ἐρυθρὰ Θάλασσα¹⁰⁷⁸. Финикийская, а затем греческая колонизация продвигают античную цивилизацию далеко на запад. Одновременно с ними на юге Аравии возникают сабейские города, в Малой Азии формируется новые очаги культуры – Сарды и Гордий, а в Италии появляются этруски.

Новая волна урбанизации сильно отличалась от шумерской. Причина этого заключалась в разнице технологических платформ. «Железный» век сделал металл более дешёвым и доступным по сравнению с предыдущими периодами. Это способствовало углублению общественного разделению труда, интенсивному росту материального производства и, как следствие, «автономизации» патриархальной семьи. С появлением железа отпала необходимость в централизованных экспедициях за дефицитными ресурсами, в первую очередь, металлами¹⁰⁷⁹, а, следовательно, перестала оправдывать система хозяйственной кооперации, на которой основывалась власть. Таким образом, патриархальная семья гораздо в меньшей степени материально зависела от родовой общины и властной надстройки, вступая в частно-правовые отношения с себе подобными и ведущее собственное хозяйство.

Ковка железа, как основа новой технологической платформы¹⁰⁸⁰, сделала возможным ведение парцеллярного хозяйства. Эти два фактора были определяющими¹⁰⁸¹, но не единственными в новом витке цивилизации. Помимо них возникновению античного мира способствовали ещё три причины. Первая из них – стимулирующее воздействующее влияние ландшафта¹⁰⁸², способствующего партикуляризации в условиях ограниченной логистики. Вторым дополнительным условием, способствовшим формированию полиса, является резкий упадок центральной власти, обеспечивший „свободу выбора” для античных производителей и свёл редистрибуцию их продукта до минимума¹⁰⁸³. Третий фактор проистекает из двух предыдущих. Он состоит в том, что элиты не смогли монополизировать власть в общине, чему в немалой степени способствовала „гоплитская революция”.

Начиная с V века до Р.Х., объединения городов-государств конфедеративного типа вступают в соперничество за ресурс и постепенно обретают иерархию власти. Победители в этой борьбе создают „мировые” военные империи¹⁰⁸⁴, которые впоследствии распадаются на отдельные части¹⁰⁸⁵ из-за отсутствия внутренней связи. Экспансия империй охватывает новые приграничные регионы, которые вовлекаются в орбиту противостояния и сплачиваются перед внешней угрозой. Они пользуются слабостью соседей и захватывают у них территории и создают свои государства¹⁰⁸⁶, многие из которых также недолговечны, как и их предшественники. Борьба за власть в Средиземноморье закончилось победой одного-единственного полиса, носившего название Рим. Необходимость удержания контроля над покорёнными землями привела к превращению в Римскую империю. Её распад и падение Рима ознаменовали конец античной цивилизации.