полная версия

Олег Евгеньевич Царьков
Математическое моделирование исторической динамики

§55. ХИМЕРА ИНКЛЮЗИВНОСТИ

„Человек должен принадлежать режиму с ног до головы и от пеленки до савана” (Дж. Оруэлл).

Рост производства при капиталистической системе хозяйствования достигает своего “предела роста” сначала в региональном, а затем глобальном масштабе. Это обусловлено спецификой системы – её перманентным экстенсивным расширением в пределах всего доступного ресурса. Масштаб производства в конце ХХ веке достиг объемов, сравнимых с величиной принципиально неделимых земных ресурсов, таких как воздух и пресная вода. Ограниченность источников энергии и дефицит ряда материалов, необходимых для регенерации и повторного использования, ставит вопрос о рациональном совместном использовании и восстановлении первичных природных ресурсов сначала на региональном, а затем мировом уровнях. Эти “глобальные проблемы современности” стали идеологической основой для обоснования изменения независимого характера производства. Для решения этих задач общество и государство установили законодательные ограничения на размер загрязнений, определив нормативы предельно допустимой концентрации отходов в биосфере. Их существенное отличие от прежних запретов прошлых времен заключается в источнике происхождения: они имеют расчетный характер, построенные на основе прогнозных имитационных моделей, и касаются не только конкретной местности, но и всего региона.

В первой половине ХХ века сформировались две качественно различные социально-экономические структуры, поскольку в них в разной мере сочетались элементы конкуренции и монополии. Первая из них эволюционировала в сторону т.н. „свободного рынка” и развивалась по двум направлениям. Одно из них заключалось в диверсификации остраслевых монополий и, как следствие, снижение рисков производителей. Другая концепция заключалась в государственном регулировании экономики. Оно заключалось в „антициклических мерах”, призванных снизить последствия кризисов, структурном регулировании производства, формировании развитой социальной сферы⁹⁸⁵ и создании системы неэквивалентного обмена с аутсайдерами. Эти меры искусственно снизили возможность возникновения структурных кризисов, но не решили проблемы окончательно. В этом контексте разработка технологий для создания и производства новых товаров и услуг явилась только побочным продуктом гонки вооружений XIX-XX веков.

Концепция постиндустриального общества теоретически предполагала безопасность для всех агентов труда. Главной целью общества потребления постулировалось его гармоничное развитие, под которым понимались воспроизводство трудовых ресурсов и удовлетворение потребностей среднего класса. Модель нового мира представляла собой общество с высокой степенью автоматизации труда, что имело и продолжает иметь под собой объективные предпосылки. Парадигма постиндустриализма предполагает формирование „общества профессионалов”, где доминирует „класс интеллектуалов”, представляющих собой симбиоз яйцеголовых „философов”⁹⁸⁶ – меритократов и „креативных менеджеров”. Эти логические построения долгое время представлялись весьма убедительными⁹⁸⁷, но они (как и в случае с теоретиками марксизма) не учитывали индивидуальную психологию, иррациональность мотивации сообществ, морально-этические нормы различных конфессий и культурно-поведенческие особенности различных этносов.

Парадигма „конца истории” – продукт научного детерминизма. Её теоретики не приняли во внимание, что научное знание не сводится к исключительно эмпирике или опыту, которые являются только его исходными предпосылками. По этой причине распространение „либеральной демократии” по всему миру неожиданно столкнулось с вызовами. Среди них – неприятие навязываемого миропорядка, ограниченный доступ к планетарным ресурсам, кризис культуры потребления и постепенная деградация „креативной элиты”. Вместо того, чтобы анализировать и их разрешить в рамках собственной компетенции, она стала искажать действительность, скрывая истинное положение вещей, и фабриковать фэйки.

Анализ логических построений Белла⁹⁸⁸, Фукуямы и их последователей обнаруживается „смысловой разрыв” с реалиями современной социально-экономической модели. Практическим подтверждением этого факта является неэффективность методов либеральной демократии против сообществ, по тем или иным причинам не вписавшихся в их систему. Только один данный факт ставит под сомнение реалистичность современного социально-экономического анализа и, в особенности, критериев оценки развития и социально-экономического потенциала отдельных стран по уровню ВВП.

Бодрийяр рассматривает культуру потребления постиндустриального общества как цепную подсознательную психологическую реакцию. Этот процесс более не связан с его сущностью, направленной на удовлетворение потребностей: вместо него используется система отчужденных знаков. Они обозначают предметы, которые существуют только в связи друг с другом. Система снимает традиционные противоречия реальности: человек более не является индивидуальностью и состоит лишь из знаков социального статуса. „Это – профилактическая белизна пресыщенного общества, общества без головокружения и без истории, не имеющего другого мифа, кроме самого себя” ⁹⁸⁹.

Вследствие этого не существует рационального потребителя, самостоятельно осуществляющего свой выбор. Индивидуальный, продиктованный реальными потребностями выбор иллюзорен. Он продиктован системой ценностей общества потребления, оценивающей значение предмета, а некоей абстрактной ценности, тождественным отчуждённым от них знакам. Потребности и спрос на них формируются вместе с товарами, которые их чисто теоретически удовлетворяют. Их отношение к пирамиде Маслоу сильно опосредовано, поскольку вместе с ними удовлетворяется потребность в самореализации, в частности стремление к социальному отличию.

Функциональный, обслуживающий характер социального индивидуума в обществе потребления приводит к синтезу его личности из знаков и подчёркнутых отличий, вследствие чего не остаётся места для подлинного различия, основанного на реальных особенностях личности. Всё – от роскоши и права на свободное время до манифестированной упрощённости – входит в свод чисто социальных различий, легитимированных самой системой. Их генерирование и последующее культивирование является жизненным условием существования общества потребления при условии, что базовая потребность остаётся частично неудовлетворенной. Социальная обеспеченность, как составная часть удовлетворения своих метапотребностей, становятся императивами общества потребления, которое не поощряет пассивность и экономность, поскольку за ними следует утрата потребительской способности.

Оторванное от своей естественной природы „потребление является следствием возведённой в культ социальной дифференции, направленной на оправдание в любых условиях необходимости экономического роста”. Манипулирование потреблением объясняет парадокс постиндустриального общества, для которого равно одинаково важны нищета, войны, эстетическая медицина и т.д. Отнесение в бесконечность целей самореализации необходимо постиндустриальному обществу по двум причинам. Одна из них перманентное наращивание производства продукции, вторая- обоснование эксплуатации и борьба с социальной леностью. Вследствие этого постиндустриальное общество является обществом самообмана, где невозможны ни подлинные чувства, ни культура, а кажущееся изобилие⁹⁹⁰ является следствием тщательно маскируемого и защищаемого дефицита, как структурного закона его выживания.

Согласно критериям взаимосвязанного использования ресурсов и отходов производства, появление зависимости следует считать началом “глобализации производства”. Она не только существенно ограничивает независимость, но и в ряде случаев объединяет технологии в логистические макротехносистемы, как на региональном⁹⁹¹, так и планетарном⁹⁹² уровне. В их основе лежат организационные решения по оценке потребности и распределению общественных⁹⁹³ расходов на проведение необходимых проектов и эксплуатационных работ. Наиболее распространённый механизм их реализации представляет собой перенос издережек на конечного потребителя через квазирыночный механизм тарифного стимулирования, который контролирует очередная бюрократическая структура, не имеющая отношения ни к производству, ни к гражданскому обществу.

Возникновение целой сети самодостаточных глобальных и региональных институций явилось причиной формирования надсистемы, которая имеет опосредованную связь с мировым сообществом. Действуя в рамках собственных деформированных представлений „об общественном благосостоянии”⁹⁹⁴, подобные организации абсолютизируют своё предназначение и генерируют⁹⁹⁵ собственные нормативные документы. Через некоторое время они превращаются в политизированные интернациональные соционезависимые бюрократии, которые паразитируют на собственной специфической проблеме. В ряде случаев они навязывают национальным государствам своё видение проблемы силой, а это приводит к их отторжению, потере авторитета и доверия.

Субъекты мировой политики, не вошедшие в „золотой миллиард”, в той или иной мере на время превратились в его доноров и были вынуждены отдавать существенную часть прибавочного продукта через механизмы массового потребления и господства единственной резервной валюты-доллара. Этот факт косвенно была вынуждена признать руководитель МВФ К. Георгиева в своём выступлении на Давоском форуме⁹⁹⁶: „…глобализация хорошо послужила миру, за исключением того, что мы совершили большую ошибку, притворившись, что она одинаково хорошо работает для всех и везде. Это не так”.

“Государство благосостояния” за полвека превратилось в соционезависимую⁹⁹⁷ систему, в котором соседствуют две иерархии труда. Первая из них представляет собой систему управления общественным производством, а вторая имеет в своей основе механизм, формально обеспечивающий свободу предпринимательства. Несмотря на свою товарную сущность, он обязывает гражданское общество к отказу от контроля за реципрокацией. Этот механизм реализуется в форме, гипертрофированной „квазитоварной” системы перераспределения благ между стратами и регламентацией потребления, которая включает оказание прямой социальной помощи „балластным элементам” в форме пособий и/или благотворительности⁹⁹⁸. Используя этот механизм, „элита благосостояния” либо контролирует гражданское общество⁹⁹⁹, либо замещает его¹⁰⁰⁰.

Соционезависимое государство, стоящее над обществом, рано или поздно становится хозяйственной монополией, потому что власть, не имеющая ограничений и ограничителей, превращается в почти абсолютную власть. В отличие от гражданского общества, где соперничают и сотрудничают несколько иерархий труда, конкурирующих между собою, потребность бюрократической элиты в собственной безопасности удовлетворена во много большей степени, чем у предпринимателей. Каждый её представитель, стремясь к удовлетворению личных потребности, наносит ущерб системе своим бездельем или “творчеством”¹⁰⁰¹. Находясь под защитой авторитета власти, он практически ничесм не рискует, в то время, как частное лицо постоянно заботится об эффективности своего труда. Соперничество с себе подобными отбраковывает чаще неспособных, чем неудачников. В этих условиях процесс деградации соционезависимого государства, как монополии управления в иерархии труда обоснован и закономерен.

В соответствии с законами кибернетики управляемые элементы должны быть унифицированы. Это означает не только ликвидацию национальных, культурных, расовых и прочих границ, но и отказ от культуры, морали и этики. В этих условиях глобальная победа демократии загоняет людей в казарму, а политику превращает в клоунаду или фарс. Концепция социально ориентированной формы капитализма, ставящая своей целью улучшение общества, а не накопление капитала, возникла в эпоху промышленной революции. Практическую реализацию она получила только в начале ХХI века и получила название инклюзивного капитализма¹⁰⁰². Эта неоглобалистская доктрина представляет общий взгляд, выработанный католической церквью, транснациональными корпорациями и банками на будущее мироустройство. Его основополагающие принципы – равенство¹⁰⁰³, справедливость¹⁰⁰⁴, доверие¹⁰⁰⁵, динамичность и устойчивость¹⁰⁰⁶, совмещённые с чувствами вовлечённости и осознания своей правоты, должны способствовать счастью и благополучию людей, достижению всеобщего блага.

Реализация этой программы направлена на формирование общества, „реализующего надёжность, справедливость, ответственность, динамичность и устойчивость” через внедрение и распространение информационных технологий. Чисто декларативно она предусматривает снижение роли государства и будет заключаться в борьбе с бюрократией¹⁰⁰⁷, созданием глобальной инклюзивной экономики¹⁰⁰⁸ и поощрении творческой деятельности¹⁰⁰⁹. При более детальном рассмотрении концепция инклюзивного капитализма представляется одним из вариантов перезагрузки „конца демократии” с переносом основного упора с национальных элит на международный уровень. Основная трудность её реализации заключается в нивелировании уровней развития и потребления представителей „золотого миллиарда” и остального мира. Другая сложность будет заключаться в подавлении сопротивления национальных элит и формировании единого поведенческого стереотипа для всех жителей планеты. Необходимый результат может быть достигнут только путём применения массового насилия, которое вполне реально может закончиться ядерной катастрофой.

Cледует отметить, что понятия с эпитетом „демократическое” весьма эфемерны. Они, как и понятие „глобальное сообщество”, ничего не определяют, поскольку не несут смысловой нагрузки, поскольку не существует количественных и качественных мер для их оценки. Демократия – многообразное понятие и имеет множество форм. Собственно, понятие „демократия” имеет несколько различных трактовок. В классическом определении демократией называется власть народа (от греч. demos – народ, kratos – власть). В интерпретации политологов различного толка она может носить множество эпитетов и быть “народной”¹⁰¹⁰, “либеральной”, “элитарной”, “ограниченной”, “охраняемой” и т.д. Каждый из них описывает определённый политический режим, который, как показывает история, часто представляет собой имитацию гражданского общества. Так, в моделях „элитарной” и „ограниченной” демократии представители элиты попадают во власть, действуя в интересах выдвинувшего их сообщества. Они в меньшей степени запускают руку в общественные фонды, что позволяет им надеятся на сохранение своих полномочий. “Охраняемая” демократия является довольно удачной маскировкой авторитарного режима, манипулирующего экзистенциальной угрозой.

Если власть народа представляет собой форму политического строя, который допускает граждан государства к управлению государственными делами и наделяет их широким кругом прав и свобод, то демократия при рыночном глобализме отрицает необходимость политического строя и необходимость государства. Либерально-демократическая модель представляет собой создание политических аватаров из представителей народа. Поскольку монетизация сознания многих членов потребительского общества совершенно естественна, либеральные демократы неадекватно высоко оценивают свои заслуги¹⁰¹¹ и в гораздо большей степени склонны к корупции. Такие явления имели место раньше, но довольно эффективно пресекались гражданским обществом¹⁰¹², стремившимся бороться с этим явлением путём создания целого механизма сдержек и противовесов.

Многообразием определений пользуются элиты и отдельные политики, включая диктаторов и автократов. Группы с частными интересами и их лоббисты добиваются не разработки новой политики и правил, а искажения действующих законов на бюрократическо-административном уровне, который в зону прямой видимости общество попадает достаточно часто. Разрушительные последствия от такой деятельности для гражданского общества можно проследить в самых разных областях, начиная с налогового законодательства.

В буржуазно-демократической политической модели монетизация сознания многих членов общества совершенно естественна. Либерально-демократическая модель представляет собой создание политических аватаров из представителей народа. Пользуясь своим положением, они неадекватно высоко оценивают свои заслуги¹⁰¹³ и в гораздо большей степени склонны к корупции. Такие явления имели место раньше, но довольно быстро пресекались обществом¹⁰¹⁴, стремившимся бороться с этим явлением путём создания целого механизма сдержек и противовесов.

  Современные информационные технологии в области политики ориентированы на достижение власти „стаей”, т.е. биологически солидарным сообществом. Она институализируется вокруг некоторого политического вектора и связана определёнными отношениями, генерирующими асабию. Главной целью такого сообщества является захват и удержание власти. Если оно возникло внутри правящей элиты, то механизм его прихода представляет собой один из способов ротации элит. Когда к власти стремятся представители антисистемы, то происходит революция.

В этих обстоятельствах подавляющая часть демократического общества противится повышению налогов, поскольку опасается, что их потратят неэффективно. Хотя расходование бюджетных средств не единственный, а зачастую даже не главный источник недовольства, без него подсистема управления не может функционировать. С ростом государственного долга и связанной с ним дороговизны жизни недоверие к власти превращается в самосбывающееся пророчество. По этой причине граждане перманентно не доверяют исполнительной власти и неохотно расширяют её права. Следуя этому принципу, законодатели устанавливает сложные правила, урезающие самостоятельность правительства и замедляющие процесс принятия решений, что автоматически вызывает рост государственных расходов, раскручивая налоговую спираль.

Использование насильственных методов для ликвидации угроз либеральной демократии¹⁰¹⁵ и связанное с этим искажение информационного пространства гипертрофировали роль подсистемы управления. на рубеже III тысячелетия она временно стала доминировать над базисными элементами. Вместо того, чтобы обеспечить положительную обратную связь и поддерживать равновесие, блок IV стал навязывать свои „рекомендации” остальным элементам системы. Прямым следствием этого является снижение доходности вследствие роста затрат на управление и постепенная деградация физической экономики. Не желая сдавать свои позиции, „креативная” элита западного общества трансформировалась в „тиранию экспертов” (The Tyranny of Experts)¹⁰¹⁶ и поставила современную цивилизацию на грань катастрофы. Оказалось, что современная подсистема управления, основу которой составляют, по выражению А. Шварца, „людоеды”¹⁰¹⁷, не способна предложить ничего нового.

Программа глобального инклюзивного капитализма пересекается с концепцией виртуального „сетевого государства”¹⁰¹⁸, которое позиционируется как „тесно связанное глобальное онлайн-сообщество, способное на коллективное действие, претендующее на дипломатическое признание от ранее существовавших государств”. Несмотря на внушительную аргументацию, данный проект представляет собой очередную утопию, поскольку игнорирует объективные обстоятельства, мешающие его осуществлению. Главной из них является неспособность системы обеспечить основные права и свободы граждан, обеспечив им равный доступ к сети¹⁰¹⁹. Второй, не менее важной проблемой является вопрос удовлетворения базовых потребностей членов такого государства, в частности, в области безопасности жизни и имущества. Третья проблема сетевого государства заключается в гарантированном беспрепятственном доступе к энергоресурсам, которые необходимы для поддержания работоспособности сети и её доступности для каждого абонента. Четвёртая проблема имеет исключительно этическую сторону, поскольку лишает элемент индивидуальности, отрицая его этническую, гендерную и психическую первооснову.

В сравнении с „сетевым государством” более оптимистично выглядит общество, основанное на либертарианских¹⁰²⁰ принципах самопринадлежности¹⁰²¹ и ненападения¹⁰²². Концепция „минимального государства”¹⁰²³ предусматривает, что его существование „может быть оправданно, если оно не нарушает прав людей”. Оно позиционируется как „ночной сторож”¹⁰²⁴, единственными функциями которого являются обеспечение своих граждан армией, полицией и судами, защищая их от агрессии, кражи, нарушений контрактов и мошенничества¹⁰²⁵. В области международных отношений деятельность государства должна быть ориентирована на защиту своих граждан. Никакое идеологическое основание не может оправдать растрату денег налогоплательщиков на что-то, выходящее за пределы полномочий „ночного сторожа”.