Макс Казаков
Принцип «Земля»
*
Следующая встреча не могла не состояться. Можно бояться их сколько угодно, можно бояться за свою жизнь, но можно беспокоиться и за ее качество. Ихобоязнь сломалась перед любопытством и необходимостью узнать, кто же это так настойчиво пытается выйти на Захара, и чем они занимаются.
– Кто она? Сколько ей лет? Почему вышла на тебя? – допытывался Глеб, которому Захар ничего, конечно, «не рассказал», как просила Инга.
– Да чёсе ты спросил! Откуда ж я знаю! – протестовал Захар.
– Какая она? Рост, вес, как выглядит?
Захар зашелестел извилинами.
– Ну,… – потянул он. – Я тебе скажу… Она прям даже вроде это как бы и весьма!
Присутствующие в большинстве своем, зная Захара, не сильно удивились и с разной степенью снисходительности покачали головами.
– А поконкретнее ты можешь? – Глеб тоже улыбался, не стараясь скрыть и долю зависти, что девушка с такой характеристикой вышла не на него.
– Поконкретнее?… Странная, наверное, для обычных людей, но и слишком нормальная для блудных.
– То есть она не уличная девка?
– Скорее, нет.
– А чем она, по-твоему, занимается? – Глеб не сдавался.
– Ну, наверное, все-таки работает где-то. Если смогла найти работу. Ее сейчас, где найдешь, там и не возьмут!
– Подумай, кем она может работать? – настаивал Глеб.
– Блин, да, может, в психушке! Пациентом! – пестрил интонациями Захар. – Ты бы видел, как она меняется на глазах!
– Так! Не прикрывайся остроумием, – сдерживался от смеха Глеб. – А возьмись и подумай. Тебе с ней еще раз встречаться. Это важно! Для твоей же безопасности.
– Какой встречаться? Я не собираюсь еще раз встречаться с этой дамочкой!
– Надо! – отрезал Глеб.
– Ну и встречайся! – брызнул Захар.
– Так они на тебя вышли, а не на меня! – заметил Глеб.
– И что? Меня под нож?
– Какой нож? Опять начинается эта гундоплесень! – возмутился Глеб. – Захар, встретиться надо. Как тебя обезопасить мы подумаем.
***
Они расположились за столом. Закончив затянувшееся пристальное бессловесное разглядывание друг друга, они назвали свои имена. Голос Михея показался Захару знакомым. Он вспомнил, что этим голосом с ним говорили тогда из машины. Едва познакомившись, Захар заявил:
– Я здесь не буду разговаривать.
Он встал и сделал несколько шагов в сторону, потом в другую, держа руки перед грудью, одну на пульсе другой и словно прислушиваясь к ним. Выглядел он очень сосредоточенно.
– А что не так? – спросила Инга.
Она и особенно двое, пришедшие с ней, выглядели непонимающе озабоченными.
– Здесь не стоит. Пойдемте в другое место.
– Мы тоже не будем разговаривать там, где предложите Вы, – возразил Михей.
– Выберите другое место сами. Я не настаиваю.
– Может, Вы объясните?
– Может. После того, как Вы объяснитесь. И обращайтесь ко мне на «ты», пожалуйста.
*
Они нашли другой угол, и, старательно выслушав их, Захар спокойно сказал.
– Этого не нужно делать.
Инга, Михей и Лина вопросительно переглянулись. Такой ответ им показался внезапным, поскольку до этого в разговоре, Захар соглашался с ними, что с ними нужно бороться. Инга экстренно переоценивала концепцию личности Захара: «Такое убедительное «нет» после… либо это сильная личность, либо он знает о нас больше, чем… тогда,… тогда как на него можно… Но если бы она ошиблась, и он связан с ними… тогда бы он не стал так себя вести, он бы согласился, чтобы узнать как можно больше…»
– Но тогда остается только бездействовать! – возразила она.
– Такие действия бессмысленны. Они приводят только к тому, что они ужесточают режим, увеличивают число грифов. По улицам и так можно только ходить. Бегать нельзя!
– Зато они знают, что мы не смирились!
– Вы их, к сожалению, не запугаете.
– А что ты предлагаешь тогда?
– Телевидение – это вы? – улыбнулся Захар.
Они переглянулись, и Михей не смог сдержать улыбку.
– Все понятно, – сделал вывод Захар.
– Значит, ты не хочешь? Тебе, значит, все равно? – Инга попыталась еще раз повлиять на Захара с помощью провоцирующих вопросов.
Захар хотел ответить категорически: «Я в этом участвовать не буду. Других людей в ГЦЭСе можете не пробовать использовать. У вас не выйдет». Но несформулированные до конца аргументы пока сформировали перспективный ответ:
– Мне нужно подумать. Вы же понимаете, что все восстановят за несколько дней. Один канал тогда вышел в эфир уже через два дня. Еще через два дня восстановились и другие. Какой смысл?
– Ты должен принять решение сейчас, – настаивала Инга.
Она понимала, что вовлечение каждого нового человека – это опасность для ее организации, а за фразой «нужно подумать» может скрываться все, что угодно.
Захар тоже понимал, что если он откажется сейчас, то другой встречи не будет. Но это нужно было обсудить с Глебом. Он был уверен, что Глеб тоже будет против таких действий. Глеб, однако, сказал, обязательно договориться о следующей встрече.
С другой стороны, усилия можно было бы объединить. Кроме того, полученное поручение, если они что-то потребуют сделать уже сейчас, можно и затянуть. Он потянул паузу, после которой, выдохнув, сказал:
– Ладно. Я с вами.
– Почему ты изменил решение?
«А она еще тот рекрутер, – подумал Захар. – Но он помнил, что он вслух еще не отказывался».
– Я его не изменял. Мне нужно было подумать. Но вы требуете решать сейчас. Я решил.
Было условлено о следующей встрече, место которой назвали сразу, время договорились сообщить позже.
***
Вечером Захар встретился с Глебом в штабе.
– Глеб, их на встречу пришло трое: Инга и с ней Лина и Михей. Презанятный парнишка! А по сравнению с Ингой он просто прозрачный, как стекло. Все мысли наружу. Не представляю, что он тоже может действовать в подполье.
– Лина? – задумавшись, перебил его Глеб. Он ничего другого, казалось, и не услышал. Его уши зацепились только за имя. – Довольно редкое имя. Опиши-ка ее.
– Ну, невысокая, русый волос. Глаза… такие… думает она. Наверное, отличительная черта на носу… – Захар указал себе пальцем немного ниже горбинки носа, – родинка, и вторая в центре подбородка.
– Круглолицая?
– Да, вроде круглолицая, – видно было, что Захар с трудом вспоминал подробности. – Она больше молчала, я еще плохо запомнил. И плечи у нее, кажется, такие, ну, крепкие.
– Подожди, я позвоню Палаше, если она, конечно, там, – полностью уйдя в свои догадки, сказал Глеб.
– Зачем? – удивился Захар. – Подожди, подожди, – вдруг затараторил Захар, – ты хочешь сказать, что это… что я не узнал…
– Спокойно, Захар, – перебил его Глеб. – Лина, Лина, родинка на носу и подбородке, – продолжал он бубнить под нос.
– Ну, может и не узнал, я ее плохо помню, мы детьми тогда были, – уже почти сам с собою говорил Захар.
Когда Пелагея ответила, Глеб передал ей описание Лины и добавил:
– Давай, опиши теперь ты, а Захар попробует вспомнить, похоже или нет.
– Круглое лицо, но подбородок заостренный немного, широкая улыбка, она почти всегда улыбается, без ямок на щеках, крупные глаза, карие, всегда в них какая-то мысль отражается, но никогда не поймешь, о чем она думает сейчас, мочки ушей такие пухлые, верхушки прижатые, волос тяжелый прямой, всегда был, она не завивалась и длинная челка, с детства, часто нападает на глаза, – Пелагея вспоминала подробности без остановки, словно смотрела на сестру.
Глеб наблюдал за Захаром, тот чаще кивал и иногда прищуривался, как бы сомневался, но ни разу не сказал нет.
– Лаш, ты сегодня летишь сюда, – неожиданно сказал он. – Захар назначил с ними встречу. Мы не знаем точно, когда, но есть, полагаю, несколько дней. Тете Виолетте, наверное, не говори лучше пока.
– Я уже в самолете! – взвизгнула Пелагея, не зная, радоваться или пока не стоит.
– Лаш, нам нужно убедить, прекратить их несистемные вылазки. У меня не вышло, хотя я побоялся сильно настаивать, – предупредил Захар.
– Боюсь, тебя бы они и не послушали, – предположил Глеб.
– Скорее всего, – согласился Захар. – Так что одна надежда на тебя, Лаш.
38
На следующий арияд после знакомства взахлеб с Авдеем дети очень хотели остаться дома и продолжить общение с новой игрушкой, иначе они не воспринимали своего нового знакомого. Но Дешу нужно было по научным вопросам лететь на внутренний полюс Калипра, и он решил, что спокойнее будет, если дети будут в педагогиуме.
Они, конечно, сопротивлялись и уговаривали, но послушались Деша. Зато там они уже смогли поделиться впечатлениями со своими друзьями. У кого-то из них дома уже тоже появились люди, так что было, о чем поговорить, что сравнить.
– А что твой делает? – спросил Нимспей, приятель Майола.
– Да ничего особенного. Только с собакой несколько раз в арияд гуляет, – ответил Майол. – Он считает, что так нужно. Мы с Картесом, как он, не гуляли.
– Ааа, точно! У тебя же еще собака с Земли есть! – вспомнила Аонила, еще одна ученица из класса Майола. – Ну, вы, конечно, крутые!
– А у нас она следит дома за порядком, за садом, – продолжил Нимспей. Так прикольно за ней наблюдать! Пока. Суетится, возится, кряхтит… Старается! У наших соседей тоже есть человек. Так они познакомились и теперь вместе на пробежку ходят.
– А зачем? – удивился Майол.
– Их так учили.
– Кто их так учил? Они тоже в каком-то педагогиуме что ли сначала были?
– Она говорит, были. На Клетионе. Бегать им полезно для здоровья, – пояснил Нимспей.
– И в инструкции написано, что нужно обязательно давать им время для занятий спортом, – добавила Аонила.
– А наш никуда не ходит, никаким спортом не занимается. Спрошу у него, почему, – сказал Майол.
***
Практически весь арияд Авдею пришлось провести одному, не считая компании Картеса, который не только был отличным собеседником, точнее слушателем, но и терпеливейшим педагогом. Он легко выдерживал все ошибки и произношение Авдея, который начал изучать пратиарийский. Деш, по его просьбе, оставил ему кое-какие пособия для этого, по которым пратиарийцы учат земной язык.
Многочисленные упоминания в разговорах носителей, лабораторий, стабилизаторов, принципов и многого другого привело Авдея, человека, имеющего непосредственно отношение к науке, к мысли напроситься в лабораторию Деша, чтобы увидеть, что собой представляют и носитель, и, собственно, Земля. По возвращении Деша он так и сделал, хотя он понимал, что это, скорее всего, окончательно уничтожит его представления о мире, космосе, вселенной.
Дешу пришлось вызывать гон, чтобы быстро спуститься из дома вниз до стартов вместе с Авдеем, ведь Авдей не мог скользить по воздуху.
– Как тебе Мантама? – спросил Деш Авдея. – В прошлый раз, когда мы из университета летели, ты, наверное, ничего и запомнить не успел?
– Мантама это…? – попытался вспомнить Авдей.
– Это наш стацион. Город, по-вашему. Второй по величине на Калипре. Калипр – это, считай, планета.
– Дороги у вас причудливые! – сказал Авдей, когда гон подныривал под очередную.
Авдей не стал заострять внимание на том, что ему показалось менее странным. В частности на мысли, на которой он поймал себя, что здесь все в сущности очень схоже с Землей, только очень сильно внешне перефразировано.
– Разве?
– Вам не приходила мысль сделать их шире, или перила устроить, хотя бы бортики. Рухнешь, так, может, успеешь уцепиться за что-то.
– Не приходила, – улыбнувшись, ответил Деш.
– Ну, вообще-то да. Вы же спокойно с них соскальзываете. Зачем вам это нужно?
– На самом деле мы их и не делаем. Это деревья отпускают лианы и укрепляются ими в окружающих скалах. Мы просто направляем их туда, куда нам нужнее. А когда лиана взрослеет, она становится почти плоской и выгибается, по мере дальнейшего роста, хоть и не значительного.
– Мне приходила в голову эта мысль, когда я уперся однажды в дерево. И еще эта поросль внизу… Красиво смотрится!
– Все просто, нужно и при этом красиво! – отметил Деш. – Ты еще не видел, как потрясающе выглядят сиклановые леса при перелете межу линиями!
По дороге в университет Деш рассказывал Авдею о своей короткой поездке на внутренний полюс Калипра. Там располагалась одна из лабораторий университета Пианс, и его привлекли в качестве эксперта по сарбоновым технологиям. Он рассказал, что поскольку полюс обращен постоянно к Асане, там совсем другой режим отдыха. Светлое время конжона, то есть арияд, прерывается дважды: заходом в тень Асаны и когда Калипр находится между Асаной и Сикланом. Не просто перестроиться на их режим, а потом сразу обратно.
– А у вас асаны и арияды, получается, не везде меняются одинаково? – спросил Авдей.
– Я бы даже сказал, везде по-разному. Здесь на близких линиях большинство планет находятся в синхронном вращении вокруг Асаны и собственной оси, что на дальних линиях встречается не так часто. Там ты, наверное, совсем бы измучился. Ты и здесь-то с трудом миришься с нашим постоянным режимом.
– Просто дни и ночи у вас слишком длинные.
Деш улыбнулся, глядя на Авдея, и покачал головой. Авдей это заметил и поправился:
– Арияды и асаны. При этом вы еще не спите именно в асан, когда темно.
На стартах им встретились друзья Деша. Их сопровождал человек, который нес сумки и управлял служником старого поколения, что чуть позже объяснил Деш. Они всей семьей отправлялись на отдых. Деш перебросился с ними несколькими фразами и, пожелав удачной поездки, попрощался.
– Кстати, мы с детьми через несколько конжонов собираемся полететь на Препрею, – обратился Деш к Авдею. – Тебе это, конечно, ни о чем конкретном не говорит, куда это. Это далеко отсюда. Но ты мог бы полететь с нами и своими глазами увидеть нашу систему.
Авдею, конечно, эта идея понравилась, но смущала одна вещь, которую он только что наблюдал со стороны.
Одновременно он подумал, что живет в доме у Деша не понятно на каких правах. Ни как гость, ни как друг, ни как служник, хотя со стороны это выглядит именно так. Он подумал, но все-таки спросил:
– В качестве кого я полечу? В качестве служника?
– Почему служника? – удивился вопросу Деш.
– Ведь я человек, все будут думать, что я служник, требовать, чтобы я что-то…
Деш попробовал оценить ситуацию с позиции человека и понял, что именно беспокоило Авдея. Чувство неловкости – одно из тех паразитных чувств, которыми обросли люди в процессе своего развития на Земле, чувство, обусловленное желанием соответствовать чьему-то мнению, каким-то нормам, а не действительности.
– Ну, во-первых, требовать от служника может только хозяин. Во-вторых, у всех служников есть маркер. У тебя его нет. И на посадке никто не сможет отправить тебя в багажный салон, ты свободно сможешь пройти в пассажирский.
– То есть ты будешь моим хозяином!
– Если ты будешь просто идти с нами, не делая никакой работы, никто не сделает вывод, что ты служник.
– Ты же говорил, что у Вас есть служники-охранники? Они же ничего не таскают?
– Я понимаю, Авдей, твои затруднения и отсюда упрямство. То есть не только лично твои, но ваши в целом, свойственные людям. Вы не желаете чувствовать себя неловко. Но я из лучших побуждений предлагаю тебе эту поездку. Ведь тебе здесь немыслимо скучно. Я предполагал взять с собой служника-человека, мне как изобретателю положено демонстрировать пример, но хорошо, не буду этого делать.
– С тобой будет таскаться хвостиком опытный образец. Недоделка! Который к тому же ничего не может делать! Еще хуже! – извернулась мысль у Авдея.
Деш блицем просчитывал ситуацию и логику этого опытного образца:
«Подавляющее влияние Супер-Эго очевидно. Оказавшись здесь, он лишился заработанного годами статуса в своем окружении. А самоидентификация с нефункциональной машиной в чьей-то собственности оказывается много ниже личной самооценки. Такая идентификация обусловлена стереотипами, привычкой все разделять на виды, классы, очерчивая всюду уровни нормы.
Серия словесных перепадов не могла не принести требуемого эффекта, ведь с одной стороны барьера был автор логики, а с другой стороны – ее заключенный.
Но разговор все же остался в рамках той же темы.
– А у тебя есть свой служник-человек? – поинтересовался Авдей.
– Нет. Ты же не видел никого у меня в доме. Мы возьмем с собой старого служника, чтобы тебе было проще. Или…, – Деш подумал, что им могло бы быть даже интереснее вдвоем, – может, ты наоборот мог бы с ним… Впрочем, он все равно не знает твоего языка. Вы не сможете полноценно общаться.
– Деш, ты говоришь, у меня нет маркера. То есть я не являюсь чье-то собственностью?
– Да. Это так.
– А есть еще такие люди? Настоящие? Здесь? Без маркеров?
– Да.
– Они все, как и я, изъяты с Земли?
– Да. Но с Земли непосредственно сюда мы изъяли только десять человек. Остальные попали сюда с первого промышленного носителя, Клетиона, запуск которого оказался неудачным. А на первый носитель они попали именно с Земли. То есть с твоей точки зрения они настоящие.
Этим вопросом Авдей задел залежавшуюся проблему, которую Деш уже давно не знал, как решить. Он отвлекся, задумавшись об этом.
– Неудачным? А что произошло? – Авдею больше не над чем было задумываться, поэтому он продолжил начатый разговор, после того, как сам переосмыслил новости.
– Что ты говоришь? – переспросил Деш.
– Ты говоришь, что первый запуск какого-то Клетиона был не удачным. Что там произошло?
– Они так и не сумели договориться, – Деш развел руками.
– Договориться о чем? – Авдея не устраивало такое компактное объяснение.
– Началось все с каких-то ваших собственнических замашек, страхов и банальных человеческих обид… Снова сложилось конфликтное нестабильное общество. Обиды не всегда, правда, глупые были.
– Обиды всегда глупые, – перебил Авдей.
– О! Это говорит человек! Но я тебе возражу. Обиды всегда обоснованы, поскольку это несоответствие двух разных мнений, двух разных оценок.
– Каких оценок? – нахмурился Авдей.
– Твоей и еще чье-то. Это как два не равно пятнадцати. У вас, у людей, все имеет причину. Неравенство очевидно? Это и есть причина. Но обиды всегда разрешимы! То есть их на самом деле может не быть. И быть не должно!
– Не должно быть неравенств?
– Нет. Неравенства должны быть. Но они возникают при отсутствии полноты информации. Вы же часто что-то друг другу недоговариваете?
Авдею стало казаться, что он запутывается в этой низкоуровневой логике:
«Не хватало еще, чтобы программист мне начал объяснять, как устроена его сбойная программа!» – нарастало у него внутри возмущение в образах известных ему аналогий.
– Ну, бывает, – нехотя ответил он.
– А на что вы при этом надеетесь?
Авдей задумался.
– Либо человеку просто не нужно о чем-то знать, либо он сам догадается.
– А последнее чем-то гарантировано?
– А это уже вопрос к разработчикам!
– Безусловно, так, – согласился Деш. – Но по собственному опыту, ты как понимаешь?
– Не факт, что догадается правильно.
– И что в результате? Вы друг друга не поняли!
– И, типа, затаили обиду, – закончил Авдей. – А у вас нет обид? И даже понятия «обида»? – поинтересовался Авдей, выводя беседу из дебрей.
– В таких масштабах как у вас нет, – ответил Деш.
– Никто не обижается, или никто не обижает? Это все-таки разные вещи! – обратил внимание на последние слова Авдей.
– Мы пытались понять, что такое есть у вас «обида». Из наблюдений за вами и вашими реакциями мы сделали вывод, что обида – это невысказанное противоречие. Невысказанное, значит и неразрешенное, поскольку дефицит информации не устранен. Очевидно, разумнее противоречия разрешить, чем копить. Вообще обида – это не самый короткий путь к взаимопониманию.
– А вы, получается, всегда противоречия разрешаете?
– Разрешаем. Они, правда, возникают очень редко, или разрешаются быстро. Во всяком случае, они открыты. А вообще говоря, у меня сложилось впечатление, что вы весьма противоречивы. Между собой.
– Ну, так, наверное, было задумано! – фыркнул Авдей.
– Нет. А вот противоречивость внутри себя – это да. Это хотя бы объяснимо! Причем вы сами сумели частично раскрыть этот механизм. И вероятно, что борьба этих двух противоречий, а это уже тоже противоречие, и является причиной обид.
– Противоречия между противоречиями… Ерунда какая-то!
– Отчего же? Посуди сам. Вот между двоими возникло разногласие. Противоречие. Вместо того, чтобы стремиться его разрешить, каждый из них или кто-то один сам не может принять решение, хочет ли он это противоречие разрешить. Если и хочет, то не может решить, как это сделать, когда сделать. Плюс еще десяток всяких «если»…, плюс злоба, упрямство… у вас очень много таких возведенных в ранг чуть ли не культа качеств, от которых, вы не можете отказаться, хотя и понимаете, что они вам мешают.
– Гордость! – добавил Авдей.
– Гордыня! – поправил его Деш.
– Пускай так, – согласился Авдей.
Деш прочитал в его глазах и интонации только что упомянутое качество, подпитываемое еще обидой, что Деш так спокойно, как по учебнику истории, изобличает его расу.
– В итоге неустраненное разногласие, – продолжил Деш, –порождает чувство. Это чувство обиды.
– Невысказанное… – задумчиво медленно повторил Авдей слова Деша. – Да. Обида растет в тишине!
– Но мы отвлеклись на обиды. На Клетионе, как и на Земле, это было только началом. Потом люди стали делить то, в чем не испытывали недостатка. Феномен! Мы сами долго удивлялись, что это вновь произошло.
– Это механизм самозащиты личности, – вспомнил Авдей тезис из курса психологии.
– Этот механизм должен работать в условиях дефицита! Но его не было. А попытки самоутверждения одних и серии узурпаций привели к тому, что люди начали истреблять друг друга. Нам пришлось все остановить и начать заново.
Авдею снова пришлось от объяснений новой окружающей действительности возвращать разговор к исходному вопросу.
– А почему нам не дают возможности встречаться и общаться? Ни с теми, кто непосредственно с Земли, ни с этого вашего первого промышленного носителя? – последние слова Авдей особенно и несколько пренебрежительно подчеркнул. – Звучит ужасно, если честно!
– Нууу, мы этот вопрос с тобой уже затрагивали, Авдей, – попытался опять освободить его от ложных чувств Деш. – Это не может звучать ужаснее, чем производство телевизоров, автомобилей, поточных конвейерных линий или роботов-андройдов. Последние, кстати, у вас тоже успели найти себе довольно широкое применение.
Авдей только выдохнул. Аналогия была действительно ужасающе полной. Он только не мог разобраться в себе, почему это его ужасает.
– А по поводу, почему мы не даем Вам встречаться? – продолжил Деш. – Да вы друг друга и не поймете.
– Почему это?
– У Вас столько много разных систем условных обозначений! Совпадение даже среди тысячи экземпляров, то есть человек, изъятых случайно, конечно, вероятно. Но не стопроцентно. То, что некоторые знают несколько систем обозначений, отчасти упрощает ситуацию. Но не снимает проблему. Кто-то сможет общаться, остальные, увы, останутся лишними. Мы в этом имели возможность убедиться.
– Системы условных обозначений, это имеются в виду языки? – уточнил Авдей.
– Да, да, конечно. Эта разобщенность мешает Вам общаться и чувствовать себя единым народом, просто человечеством. Но Вы, каждый народ – носитель языка – считаете это своим культурным достоянием. Это, безусловно, хорошо! Но в этом ваша слабость, в глобальном масштабе, мешающая, в том числе, противостоять Мита.
«Слабость, Мита, о чем он вообще говорит? – уже запутавшись в объяснениях Деша, подумал Авдей. – Он говорит о нас, как о кроликах. Мы ведь для него и есть просто кролики!
С другой стороны, он не раз говорил, что гордится тем, что ему удалось создать такой самодостаточный принцип, как они нас называют. Пускай, принцип и самопротиворечивый, но это один из двигателей его творческого, а значит и интеллектуального, развития.
Однако, несмотря ни на что, мы для них всего лишь очередной принцип!»
