Айгуль Грау
Небо цвета лазурита
Процессия
3:30 Старый йогин резко открыл глаза. Сидя со скрещенными ногами на подстилке из обрезков одеяла, он ждал пока станут видимыми тени предметов. Потянулся к табурету, служившему тумбочкой, за стаканом воды, вытирая текущие по щекам слезы. Шмыгнув пару раз носом, поднялся, выпрямившись перед алтарем. В темноте невозможно было различить ни нарисованных глаз божеств, ни сложенных друг на друге маленьких медных плошек для подношения воды в правом уголке каменной полки. Он долго стоял, вглядываясь в темноту, повторяя про себя произнесенные уже миллионы раз фразы благопожеланий. Поднял над головой сомкнутые ладони рук, задержав их там на несколько секунд дольше обычного, опустил ниже, прижимая ребра ладоней ко лбу, потом поднес к горлу и остановился на уровне сердца. Скользящим, мастерски исполненным движением, ловкость в исполнении которого обретается лишь с многолетним опытом, плавно проведя по полу руками, лег на землю и замер в полном простирании. В его скромном жилище не было слышно ни звука. Ночная темнота еще не отступила, но небо уже озарялось дальним светом приближающегося солнца. Он лежал долго, недвижимо, не в силах подняться и остановить падающие на пол крупные капли слез.
4:00 Аймшиг открыл глаза. Чудилось, что зверь притаился в кустах. Вампир вальяжно возлежал в гамаке, завязанном меж двух невысоких скрюченных деревьев. Возле потухшего костра спала Харша, свернувшись клубком, пряча, как обычно, свое змеиное тело от посторонних глаз под накинутым легким покрывалом. Ночь в этот раз была тревожной. Аймшиг беззвучно поднялся, выискивая глазами источник своего беспокойства. Принюхался. Из-за кустов на него тоже смотрели принюхиваясь. Догадавшись, кто это был, вампир лег обратно, небрежно закинув ноги в гамак. Тот снежный барс, которого пригрела Харша, все бродит за ними в поисках пищи и ласки. Всегда боялся его, к ней же шел почему-то. Даже дотронуться смогла пару раз до его благородной морды рукой. И теперь вот сидит в кустах и разглядывает ее. И чего ему не живется свободным? Аймшиг повернулся на бок и снова уснул.
5:14 Харша со вздохом потягивала руки, продираясь сквозь дебри сонливости. Когда они начали странствовать, каждое пробуждение для нее было сродни героизму. Страшная ломота во всем теле и усталость, такая, что казалось, и глаз не можешь открыть, посещали ее регулярно. Ближе к девяти утра, она раскачивалась, приходя в норму. Больше не сидела в долгой медитации. Сейчас ей казалось важнее нечто другое. Что бы не делала, ни на минуту не прекращался в ее уме непрерывный анализ своих чувств, ощущений, мыслей. Следила за каждым своим движением, отмечая мельчайшие тонкости прикосновений, дыхания. И даже утренняя тяжесть ощущалось ею не как наказанье, а своего рода приятная нега. Ощущения, даже самые неприятные, если за ними внимательно следить, прекращают быть твоими врагами. И каждое из них становилось для нее очередным проявлением светоносности ума, каким бы оно не было.
Как и Аймшиг, она повернула голову к кустам, заметив в предрассветных сумерках светлое пятно. Улыбнулась. Мощный кот любопытно подглядывал за ней перебирая толстыми мохнатыми лапами на месте. Потом задремал.
Нужно было начинать утреннюю сессию, но она все никак не могла отойти от преследующего долгие месяцы видения. Сегодня в безлюдной пустыне под открытым небом у нее образовалось стойкое ощущение, что тот, кого она так долго ожидает, проводя здесь целую вечность, вот-вот придет, проявится. И без того замерший, застывший во сне пейзаж, превратился в простую картинку, словно перед тобой поставили огромный лист картона с рисунком, рекламный баннер, и нечто уже притаилось за ним, в напряженном прыжке ждущее своего момента, чтобы броситься навстречу, разрывая преграды, ломая препятствия. Поймав себя на снедающем внутренности любопытстве, Харша очнулась, осадила себя и села медитировать. Надо избегать привязки к этому чувству. Лишь одно из сотен других проявлений ума.
– Опять расселась и сидит. – Аймшиг подошел из-за спины, с охапкой хвороста. – Давай потом, а? Чаю надо попить. Как ты без чаю? Ведь это они сделали из тебя чайную наркоманку. – Он говорил, нарочно отчитывая ее, в глубине души ощущая отеческую заботу.
Харша открыла глаза и слабо улыбнулась. Он продолжал не глядя.
– Ну вот что ты все сидишь и сидишь? Хоть какой-то в этом прок есть? В чем смысл-то такого сидения? Я понимаю еще, если бы делала что-то, а то дремлешь целыми днями.
Он уселся со скрещенными ногами, подсовывая в потухшие угли хворост и навешивая над ним пузатый чайник, с которого стекали холодные капли. Харша не отвечала на его вопросы, как-то рассеяно оглядываясь по сторонам. Сильный порыв ветра шатал низкие, кряжистые, словно исковерканные суровой природой деревья и кустарники, срывая и унося вверх первые желтеющие листочки. Один из них прибился прямо к ее черной кружевной юбке. Подняв его тонкими пальцами, она разглядывала полупрозрачные жилки на свету.
– Вот и осень начинается.
– Вот именно. Опять в пещере запрешься?
– Наверное, нет. Церин предложил какое-то место рядом с их озером. Или в самом озере. Не помню уже… Он прав, мне все-таки лучше быть ближе к своим. Так безопаснее. То, что я постоянно вынуждена превращаться в человека, еще больше расходует и без того небольшой запас моих сил. Я чувствую, что для прорыва мне нужен полный покой, и более комфортные условия. Таких жестоких аскез я больше не выдержу. – Она говорила медленно, будто сама с собой, расфокусировано глядя в костер. – Да, все они правы. Что бы я не делала, это тело будет камнем тянуть меня вниз. Не слишком благоприятное рождение, что поделаешь… Поэтому мне нужен должный уход, когда я опять запрусь. Более подходящая еда… мне надо отучиться впадать в крайности.
Она задумчиво провела ладонью по земле, разглядывая крупинки и камешки, перемешанные с серым сухим грунтом. Мельчайшие веточки, осколки опавших листьев. Какая изумительная детализация, разве можно не удивляться такому чуду? Где еще найдешь силу, способную удерживать жизнь в теле, способную проявить все эти предметы, дать им уникальную форму, каждому из них особый присущий запах и цвет. Что же говорить о нашей способности все это ощутить, познать, впитать, запомнить, пребывать… Глядя на небо и летящие в воздухе листья, на холодные руки кажущиеся своими, слыша хриплый низкий голос, ощущающийся как свой, как можно не познать единство изначальной чистоты и спонтанного присутствия? Она вдыхала прохладный воздух, с полным блаженством ощущая, как он касается ноздрей, проникает в легкие, как наполняется, опускаясь живот и расправляются плечи. Аймшиг резко вырвал ее из проявлений спонтанности.
– Ну, дак что там с ответом? Растворился в пустоте всех явлений? – Опять шутил со свойственным ему каменным выражением лица.
– А что ты хотел?
– Неудивительно, что от этой отвратительной диеты у тебя отшибло память. Я говорил, в чем смысл такого сидения? Это же просто невыносимо.
– Нет, наоборот. Очень даже приятно. – Ее лицо было наполнено тихим внутренним сиянием. – Конечно, по началу, все очень трудно дается, но потом только блаженство. Такое сильное и чистое, что не сравнится ни с одним из мирских удовольствий.
– То есть ты сидишь наслаждаешься значит. – Он усмехнулся. – То есть, все ради удовольствия?
– Конечно же нет. – Харша задумчиво поправляла волосы. – Просто этот путь очень и очень долгий. И я только-только подобралась к самому его началу. Со стороны может показаться, что не только долгий, но и очень трудный. Ну и конечно его целью служит только одно. Ответь мне, что думаешь?
– Обрести силу? Победить всех врагов? – Не думая отвечал вампир.
– Нееет… – Харша изобразила удивление. – Главная цель очень простая. Достигнуть истинного счастья в его самой высшей, чистейшей, неизменнейшей форме. И сделать это к тому же не только для себя одного. Ведь что толку в собственном счастье, когда другие страдают? А еще и всех остальных привести к этому. Вот как.
– Да разве такое возможно? – Пренебрежительно хмыкнул якша, подсовывая по одной палочке, к начинающему закипать чайнику.
– Да, я думаю, возможно. – Харша мечтательно задумалась, глядя поверх его круглой головы. – Оседлавший коня бодхичитты переходит от радости к радости112. От радости, к радости… Я думаю – это здесь главное. Сколь бы ни был долгим и трудным этот путь, какой бы абсурдной не казалась мысль о том, что других можно изменить, главное здесь лишь то, что, идя по нему, будешь переходить от одной радости к другой, пока все они не сольются в единый поток бесконечного радования. А что нам еще нужно? Ты же знаешь, что не так уж много нам выпадает счастья в жизни.
– Это точно. – Аймшиг задумчиво гладил бороду.
6:30. В комнате раздалось заунывно-раздражающее позвякивание будильника. Соржу перевернулся на бок, шлепая пальцем по экрану. Из кухни доносился манящий запах жаренных блинчиков с топленым маслом. Жена уже давно поднялась и потому, когда он вошел в кухню, едва продирая глаза, уже вовсю хлопотала, наполняя термос чаем, насыпая в контейнер рис с бараниной.
– Давай живее. Умывайся, кушай, собирай вещи. – Недовольно отозвалась она на попытку утренних объятий. – Почему так долго спишь? Я еще с первым будильником проснулась. Сам вчера говорил, что сегодня у вас богатый клиент. Нельзя его упустить.
– Это богатый китаец. – Мрачно произнес Соржу акцентируя последнее слово.
– Ну хоть американец, какая разница? – Нетерпеливо отвечала она.
– Как это какая? – Еще мрачнее отвечал Соржу.
Женщина резко повернулась от плиты, укоризненно глядя на мужа.
– И что? Ну и что? Деньги же не пахнут. Дочке в школу собираться. Чем будем платить. У нас долгов как шелков. Точнее, как блох на собаке. Если бы у нас было столько долгов как шелка, то мы были бы богаты. Или наоборот… – Она не могла выбраться из этой запутанной речевой ситуации. – В общем ты понял. Иди и работай. Вот я тебе еды собрала.
– Знаешь, мне сегодня снился очень нехороший сон. – Он замялся в дверях по пути к умывальнику, глядя на нее вполоборота. – Не случилось бы чего.
– Хорошо, я почитаю мантру защитникам. – Пролепетала она быстрым шепотом. – Ну иди. Иди же скорее.
7:36 было на часах Данба, когда он круто повернул руль, разворачивая машину у дома Соржу. Посигналил. Через пару минут, дверь открылась и в проеме показался Соржу вместе с провожающей женой. Данба, быстро выскочил из двери и помахав ей рукой, открыл багажник, принимая из рук напарника сумки со снаряжением и ружья.
Когда дверь мягко захлопнулась, Данба в очередной раз произнес зазубренную наизусть фразу.
– Слышишь, да? Вот эта красотка! Совсем не сравниться с прежней развалюхой. Ездить – одно удовольствие.
– Знал, что ты опять это скажешь. – Соржу со смехом хлопнул водителя по плечу. – Поехали уже забирать эту гниду.
– Скажешь еще. – Данба с особым удовольствием повернул ключ зажигания, слыша приятные мурлычущие звуки. – Это надо прекращать. – Он разворачивался, помахав, вслед за напарником, его жене на прощание, и все еще сидя с застывшей по инерции улыбкой, продолжал. – Нам нужно ко всем клиентам относиться достойно. Ведь они – источник наших денег и благополучия.
– Ну ты прям как моя жена. – Недовольно пробурчал Соржу.
– А что, мне не обидно. – Смеялся Данба по обыкновению бывший в хорошем расположении духа. – Жена у тебя хорошая. Вон какое пузо при ней наел. – И он с коротким смешком хлопнул соседа по животу. Но обратив внимание на понурый вид друга, отвлекся наконец от привычной веселости и серьезно спросил. – Ну, что такой смурной? Случилось чего?
– Да, ничего. Всё нормально, только вот сон плохой приснился. – Соржу смотрел в окно.
– Прочитай мантру защитникам.
– Не, ну ты точно, как моя жена. – Неожиданно грубо ответил напарник. – Какие защитники станут нас охранять? Ты сам-то хоть раз задумывался? На кой черт мы им сдались, если мы неблагими делами занимаемся. У тебя что, религия предков только для того, чтобы календарик на стену повесить?
– Ладно, не кипятись. – Данба немного поник. – Что уж поделать, но мы вынуждены крутиться, чтобы хоть как-то деньги заработать. Надо же как-то жить…
– А это видно, что денег у тебя ой как не хватает. – Соржу похлопал по гладкому корпусу джипа. – Бедняжка. Страшно смотреть, как ты выживаешь. Смотри, с голоду не помри. – Он сердито повернулся к окну скрестив руки на груди.
Ехали молча. После нескольких минут тишины, Данба решил бороться с мрачным настроением товарища. Включил радио. Сквозь шум помех изредка прорывался сильный пронзительный голос какой-то женщины, поющей китайские народно-патриотические песни. Поборовшись несколько минут с радио, водитель со вздохом выключил звук. За окнами распростерлась пустынная грунтовая дорога. Далеко впереди виднелись горы и между ними поселок, где их ждал клиент. Внезапное озарение, посетившее водителя, подкинуло идею для разговора. Он щелкнул пальцами.
– Вспомнил. Соседка одну интересную историю рассказала. – Хмурый напарник молчал как рыба. – Она мне говорит по секрету, что мол неделю назад видали на здешних горах одну странную парочку. Вроде как люди, но нет в них ничего человеческого. На иностранцев чем-то похожи. Один из них сильно на монгола смахивает. Одет по-старому. Подходить к ним страшно. Было вроде так, что они просто мимо деревни прошли, а на следующий день у всех удои снизились. Поэтому люди говорят, будто это злые духи бродят. Проклятия на деревню насылают. А что делать в наших горах иностранцам-то? Женщина вся черная, на ведьму похожа… Странные. Кто их знает, что там задумали… – И он отвлекся от дороги с надеждой посмотрев на Соржу. Тот никак не среагировал, бесцельным взглядом провожая уходящие в даль холмы.
9:18 Веймин забыл зачем доставал телефон. Вроде бы время посмотреть, но стоило отключить подсветку, как из головы напрочь вылетело увиденное. Опять нажал. Поправил очки.
– Долго еще ехать? – Обратился к тибетцу лет тридцати сидящему за рулем.
– Да, еще часа два по серпантину, – на ломанном китайском отвечал тот.
Веймин со вздохом откинулся на спинку кресла. Интернет здесь ловил плохо. Не зная, чем себя занять, подавшись вперед, обратился к проводнику.
– Дак что, там действительно видели снежного барса?
– А то, как видели. – Отвечал за друга водитель. – Вот Соржу не даст соврать, что своими глазами видел. Ведь видел же, да?
– Да, конечно. Он там, на перевале был. Далеко правда. Я с бинокля смотрел.
– И вы утверждаете, что мы сегодня сможем его увидеть? – Поинтересовался китаец, хватаясь обеими руками о спинки кресел, чтобы не болтаться на неровностях дороги.
– Ну, я рассчитываю на это. – Отвечал сквозь зубы Соржу, надеясь про себя, что они никогда не встретят животное.
– Хорошо было бы, если бы вы давали больше гарантий. – Китаец съязвил сквозь зубы.
– Да, конечно, конечно! – Вмешался со всей своей веселостью Данба. – Это были бы не мы, если бы просто так людей по горам водили. Лучшие охотники в округе!
– Вы ведь знаете, что это незаконно? – Прямо задал вопрос Соржу.
– Раз это незаконно, то зачем меня везете. Сообщником же будете. – Упрекнул в ответ Веймин.
– Я надеялся, что вы передумаете насчет барса. Может горных козлов постреляем?
– Да ты что, издеваешься! На кой мне сдались ваши козлы? – Вспылил китаец и достал телефон, принявшись там что-то искать. – Вот, смотрите. Мой кабинет. Стена пустая. Вот прям сюда он и пойдет. Идеально подойдет.
Данба не успел разглядеть фотографию, не в силах отвлечься от дороги, а Соржу всё видел хорошо. Китаец ему телефон прямо под нос подсовывал. Ярко красные стены, фундаментально сбитая мебель из массива. Огромные окна и расписные пузатые вазы.
– Сюда не влезет. Он ведь крупный. – Отметил он, мысленно рассчитав пространство.
– Ну, на пол положу. – Небрежно отмахнулся китаец.
Посидев в молчании несколько секунд, ни с того ни с сего Веймин продолжил возмущаться. Видимо, слова Соржу задели его за живое.
– Ну ты сказал тоже, козла! У меня паркет из розового дерева, коллекционные вазы, люстры на пол потолка, а вы говорите мне – козлов пострелять. Да стал бы я за козлом ехать в такую глушь? У вас тут даже воздуха нормального нет. Дышать нечем.
– А нам вроде нормально. – Сухо ответил Соржу.
– Только вам и нормально. Кочевники, что с вас взять. Если бы не Мао, то так бы в шкурах и ходили. – С отвращением плюнул словами Веймин, деловито поправляя очки.
Видя, как сжались в ярости скулы Соржу, Данба быстро сориентировался, поставив флешку в магнитофон. Дальше они ехали, нехотя слушая как молодая девушка тоненьким голосочком на языке оккупантов поет незатейливую песенку о любви.
13:48 Церин не находил себе места. В последние несколько дней, когда она дала свое согласие погостить с целью практики, он быстро возвратился домой, начиная наводить порядок повсюду. Мать изредка заглядывала в его комнату, улыбаясь от умиления. Отец тоже был рад возвращению сына и даже с удовольствием был готов принять йогини в своих владениях, зная о ее отказе. Хоть Церин и нарушил правила, все-таки сделав ей предложение, отец не мог долго сердиться. К тому же Харшин отказ, заставивший его сына всю зиму проваляться на кровати в томной меланхолии, дал отцу возможность не исполнять своего слова и не выгонять единственного наследника на трон. Он видел ее возле ступы. Уже тогда она была похожа на смерть. Сильно не здорова. Неужели Джарадаштин сам не замечает этого. Теперь вот носится по замку, впервые в жизни взяв инициативу, приняв на себя роль командира направо-налево отдает приказания. Смотришь, и сердце радуется. Так можно постепенно его и царским делам обучить.
15:12 Харша подошла к ручью напиться. Рука привычно горела после целого дня, проведенного в движении. Хотелось во что бы то ни стало окунуть ее в воду. Остудить. Зачерпывала и лила на пятно. Зачерпывала и лила.
15:36 Снежный барс, объект розысков, чья шкура должна была покоиться на красной стене, а не бессмысленно проводить время жизни, мирно развалившись на солнышке, прогревал косточки. Услышав, как птица вспорхнула, резко взмахнув крыльями, поднял голубоглазую морду. Он начинал линять, летний подшерсток вылазил, но богач не учел этого, поспешно покупая билет на ближайший рейс. А надо было ему приходить зимой.
15:50 Данба тихо крался, осторожно ступая по сухим листьям. За ним Веймин. А Соржу обходил кромку леса по другой стороне, чтобы не спугнуть животное. В руках китайца – крепко зажатое ружье. Весь он напрягся, превратившись в хищного зверя, ведь охота – единственное благородное дело, делающее мужчину мужчиной. И хотя ему больше нравилось, в своих поездках на природу, охотиться на тигров, львов и леопардов, он даже не задумывался о том, что охота на кошачьих самое странное и глупое занятие. В его спальне стояло чучело льва, что изготовили из трофея, которым он очень гордился. Лев просто лежал и спал в тот день, когда Веймин решил позлить его. Если честно, льву было глубоко наплевать на охотников, потому как не привык он быть предметом охоты. Инстинкты у него не так работали. Проводникам пришлось сильно постараться, чтобы разбудить его, а потом еще и заставить напасть. Тем не менее, Веймин сделал тогда много бережно хранимых фотографий. Вот он со львом в разных ракурсах. Стоит, нога упирается на морду. Позади охотники-африканцы. С автоматами зачем-то. Но что уж поделать, они везде с автоматами ходят. Но он не станет скрывать, что охота была его страстью. Ну любит он это дело. К тому же надо как-то отдыхать. Разве не может позволить такого? Ведь патриот, гордость партии, директор завода, настоящий мужчина.
16:02 Соржу неосторожно наступил на ветку. Та хрустнула, и зверь поднял голову. Заметил его. Перестал облизываться и лежал, глядя дикими бесчувственными глазами на жалкого человека так нагло вторгшегося в его первозданный изолированный мир. Тот кивнул товарищам, медленно снимая ружье с плеча.
Харша замерла, как и барс, поймав краем взгляда движение рядом по склону. Сидела в кустах, прячась там по нужде и видела, как ее недавний кошачий спутник поднял голову. Быстро глянула влево, заметив двоих, крадущихся рядом. Один из них снял ружье, нацелившись прямо в голову барсу, но зверь не замечал ничего, настороженно глядя в другую сторону. Человек взвел курок, послышался тихий щелчок, донесшийся до шерстистых ушей. Барс повернул голову.
Перед глазами нагини кубарем промелькнуло нечто необъяснимое. Возможно, это были скомканные раздумья, не успевшие раскрыть себя. Она взметнулась в воздух, став на мгновение летающим змеем-драконом, про которых мечтала всю свою жизнь, и вылетев прямо за метр перед барсом, шлепнулась наземь.
16:03 в воздухе раздался выстрел.
Соржу еще ничего не разобрал, но что-то огромное и длинное, гигантской змеёй, взвилось в воздух прямо перед барсом. Испуганный ее появлением и выстрелом, зверь парой прыжков преодолел пропасть, исчезнув в ближайшей расщелине, а огромное змеиное тело, извиваясь темным питоновым хвостом, ускользнуло в противоположной стороне. Страх уколол сердце тибетца, заставив похолодеть. Волоски на руках встали дыбом. С другой стороны, истошно завопил Данба по-тибетски:
– Это был наг! Я видел. Тело наполовину человек – наполовину змея. Мы ранили нага! Сейчас мы разгневаем духов местности. Нужно скорее убираться.
– Что ты орешь, как потерпевший! Что это было? Говори по-китайски! – Сбившимся, истерично надломленным голосом пропищал Веймин.
Но Данба не слушал его. Он уже несся вниз широкими шагами переступая через камни и поваленные деревья, держа ружье наперевес. Китаец крикнул ошеломленному Соржу.
– Он что, помешанный? Что за чертовщину я подстрелил? Надо бы пойти посмотреть.
Но и Соржу его уже не слушал, устремившись вслед за убегающим напарником. Он и не хотел разбираться ни с чем из того, что там орал ненавистный китаец, понимая, что в состоянии аффекта Данба может просто сесть и уехать, оставив их одних в лесу. Надо было остановить его во что бы то ни стало. Страшный сон сбывался. В нем, их машина раздавила змею, от того вся земля начала сотрясаться и поднялся ураган. Они пытались уехать, но огромная пылевая туча летела за ними то и дело нагоняя. На этом сон резко прервался, не давая узнать окончание.
Веймин, видя, как они убегают, тоже подался панике и бежал следом, крича сорвавшимся писклявым голосом.
– Стойте, стойте. Меня подождите.
Они успели добежать до машины пока Данба не уехал. Заскочили. Хлопнув дверьми, помчались прочь от этого места, только пыль во все стороны летела.
***
Аймшиг нашел ее через час, истекавшую кровью. Он даже остановился на месте, не веря глазам и разглядывая ее, словно это была инсталляция. Она лежала, распластав по камням пятнистый хвост. Весь живот залит красным, липким. Кровь стекала по телу на хвост, образовав на земле крупную лужицу, кое-где уже засыхала.
– Что с тобой? – Сердце застучало в ушах, он присел на корточки рядом с ней.
– Да вот, – она пыталась отшутиться, – умирать собираюсь.
– Как так? – Вампир ничего не понимал. – Как такое может быть. Ведь я недавно отошел. Кто это сделал?
– Охотники. Они пришли за барсом, но случайно попали в меня. Ты не должен винить их. – Она в спешке хватала его за руку.
– Винить! – Заорал он, раздуваясь от гнева. – Винить! Да я разорву их в клочья!
– Нет, не надо, прошу тебя. – Харша силилась подняться, чтобы схватить его крепче и не отпускать, давая людям время скрыться. – Это я сама виновата.
– Я отнесу тебя к твоим родичам. Они должны вылечить.
– Уже слишком поздно. Только силы истратишь. – Пыталась вразумить его Харша тяжело вздыхая. – И если вдруг тебя кто-то увидит со мной…такой… У меня уже нет сил, чтобы менять облик.
– Ты что, думаешь, что я оставлю все на произвол судьбы. Я должен что-то сделать.
Подхватив ее длинное, обмякшее тело, он взмыл в воздух, сделав обоих невидимыми. Харша смотрела на него взглядом полным любви, обхватив шею руками. Тонкие запястья танцовщицы. Лицо заострилось, белея. Он летел над безлюдными холмами, изредка опуская взгляд на её облик, с каждой минутой приближающейся смерти становящийся прекрасней. Красная жидкость стекала по ней, впитываясь в ткань серого халата на его животе, пропитав собой всю одежду, спускалась ниже, и он уже чувствовал, как ноги в серых штанах становятся влажными и липкими, погружаются в запах убийства. Её голова то и дело безвольно закидывалась назад и ей приходилось прилагать сверхусилие, чтобы смотреть на него.
– Держись, держись. – Шептал вампир. А в глазах был только ужас. – Возьмись одной рукой за рану. Держи ее, чтобы кровь не уходила.
– Ты просто герой. – Улыбаясь дотронулась до его лица. – Только не мсти, прошу тебя. Не стоит запускать карму на новый виток.
А он молчал, в ответ стиснув зубы до хруста. Видя, как она умирает, понимал, что не успеет доставить ее к нагам врачам. Принялся снижать высоту, приземлившись на вершине холма. Ее тело уже не держалось. Руки разлетались в стороны крыльями. Он положил её прямо на камни, скинув с себя верхнюю куртку с запахом, принялся вытирать ею кровь умирающей. Бессмысленное действие. Она подняла руку, медленно проведя по его растрепавшимся волосам, убранным на спине в длинную черную косу. Аймшиг замер, а потом схватил её руку, крепко прижав к груди. Первый любящий жест всей его жизни. Она осторожно погладила его щеку. Дышать было тяжело. Она откинула голову назад, но тут же, буквально через несколько мгновений опять вся навострилась, подняла корпус, опершись на локоть. Мягко вытянув свою руку из его ладоней, указала в сторону горизонта.
– Что там? Смотри. – Она щурилась, пытаясь разглядеть что-то в дали. Аймшиг обернулся.
– И что там? Что ты видишь? – Спросил он в ответ, не замечая на что указывает её палец.
– Я не понимаю… – Отвечала она, задумчиво дотрагиваясь до подбородка, не прекращая вглядываться в даль.
– Там ничего нет, просто облака. – Аймшиг чувствовал, что его будто придавливает огромным камнем. Она уходила, впитываясь красным в серую земляную пыль. Покидала его навсегда.
– Да, нет же. – Твердила нагини упорно. – Вот там что-то движется навстречу. Я даже слышу звук колокольчиков.
– Хорошо бы это Церин летел к нам на всех парусах. Только его сейчас ожидаю. – Аймшиг с нежностью разглядывал ее внезапно помолодевшее лицо.
Она начала улыбаться. Сначала незаметно, потом все яснее, так что губы расползались, обнажая белые мелкие зубы с выделявшимися клыками, которых почти никогда не было видно при обычном разговоре. Вытянулась, распрямилась вся, словно подготавливая себя к долгожданной встрече. Бесконечное торжество сияло во взгляде. Она покачала головой из стороны в сторону, будто не веря себе.
– Это они… – Прошептала тихо. – Это они, они! – Аймшиг быстро повернулся, ничего не замечая. – Это они идут. Они идут. – На её нижних ресницах виднелись капли накативших слез радости. Поднеся руку к губам, она шептала, словно в бреду. – Слышишь? Слышишь эту музыку? – Она хватала его слабой рукой, пытаясь встряхнуть. – Я все не верила, но они идут. Они идут сюда.
Она все шептала и шептала, и откуда у нее только взялись силы, чтобы так долго сидеть, опершись на локоть и вглядываться в заваленный облаками мутный горизонт. Аймшиг закрыл лицо руками, не в силах вынести это. Она словно напевала себе под нос какую-то мелодию, слышимую как наяву. А у якши в ушах звенел только ветер. Наконец, бессильно соскользнула с локтя, повалилась на землю. Губы пересохли, на лице сияние победившего смерть, лицезрение вечности в глазах. Аймшиг только и слышал, как она говорила сбивчивым шепотом странные речи, недоступные его пониманию.
– Они подходят, они уже близко, Аймшиг. Звон цимбал эхом разносится по всему небосводу. Лазуревое сияние… Когда их не было, я все думала и думала, зачем мне эта пустыня, но вот теперь я вижу там их корабли, сотканные из цветов. Земля преображается… Пустыня покрылась пышным садом. Слышишь. Все в цвету, как весной. Там, где они проходят, земля становится золотом. Что за чудные звуки раздаются повсюду? Не довелось мне в жизни слышать таких… Как же их много. Тысячи тысяч. Несут зонты и победные стяги… Зонты и победные стяги…
Она затихла. Аймшиг тронул ее холодную руку. Глаза стеклянные, пустые, неотрывно замершие, устремленные в синеву неба.
А деревья продолжали прорастать. Те, кто были сверху, там в плывущих по воздуху кораблях, танцуя, кидали в землю бесчисленные семена, прораставшие сразу же, как по волшебству. Они вскидывались к небу, расширяли крону, и когда тени плывущих судов проходили над ними, внизу уже стояли усыпанные драгоценными плодами бесчисленные деревья. В воздухе плавно скользили миллионы лепестков появившихся из неоткуда и исчезающих в никуда. Харша сидела как обычно в своей позе посреди преображающейся пустыни. Когда процессия уже подошла к ней настолько близко, что можно было различить их лица, она заметила божество в короне, сидевшее на троне выше всех, на лотосе из сверкающих драгоценностей. Их огромные корабли словно уткнулись о невидимую мель и сверху вниз полетело множество хрустальных лестниц. Божество покинуло трон, вниз устремляясь, к ней на встречу, и свита несла за ним зонты и победные стяги. Когда он только ступил на первую ступень, она уже различила улыбку на округлом ласковом лице. Ей не верилось, что Он сам пришел за ней. Со всеми спутниками, тысячами тысяч танцующих даков и дакинь, несчетным количеством женщин и мужчин бодхисаттв.
Знакомый незнакомец, не торопясь спускался по лестнице. Улыбался так, словно долгие годы жаждал этой встречи. Глаза светились синевой. Сколько времени прошло…Как же долго они ждали друг друга… Харша вся потянулась к нему. Ее сердце трепетало. Она поднялась и пошла навстречу. Да, да, именно пошла, ибо не было у нее больше прежнего змеиного тела. Она была точно такой же, как тысячи тысяч дакинь, облачена в шелковые одежды парящие прямо над телом, к нему не касаясь. На голове корона, как и у них, и все тело в сияющих украшениях. Ей совсем не хотелось плакать, не хотелось бежать вперед или отстать сзади, стоя, теряясь в сомнениях, достойна ли этого. Таких скорбных мыслей у нее больше никогда не возникало. Никогда они больше не появлялись. Заблуждения ушли прочь вместе со сброшенной змеиной шкурой обусловленного существования.
Синеглазый остановился в паре шагов от нее. Окружающие девушки и юноши улыбались, словно сбылась их самая заветная мечта. Словно они тоже всем сердцем хотели, чтобы она стала одной из них. И теперь видя ее, трепещут от радости. Синеглазый поднял руку в жесте благословения. Музыка стала тихой и нежной, ласково шепчущей. Существа из свиты остановили свой танец. Звуки цимбал, флейт и арф растворились в воздухе. Мир словно замер. И Харша узрела его блаженную форму, недоступную взору смертных. Ту истинную форму, которой обладал одиннадцатиликий Владыка Состардательнозрящий113, с тысячами рук с глазами на каждой, держащими драгоценные предметы, со шкурой оленя на левом плече, с головы до ног облаченный в царские одежды и украшения, а из его головы, горла, груди разносился свет коренных слогов. Он сиял светом тысячи солнц. Так ярко, что ни один глаз мирского существа не способен выдержать не ослепнув, не потеряв рассудок от страха. Но она узрела все в истинном свете. И узрев распознала явленное. Свет природы своего собственного ума, скрывавшийся в синих глазах юноши.