Айгуль Грау
Небо цвета лазурита
Аймшиг
– Поклонничка себе завела? – Спросил он, ковыряясь в зубах осколком кости.
Харша молчала. Его присутствие она ощутила сразу, как только он сел на камень неподалеку, проявившись из воздуха. До его появления, она умиротворенно выкладывала камни почти любовно промазывая щели между ними раствором. Ступа возвышалась уже до пояса. Церин, который просто перевел на тибетский свое настоящее санскритское имя Джарадаштин, что означало «долголетие», сменил ее на посту, чтобы отправиться за провизией и водой. Он должен был отсутствовать весь следующий день, пока Харша, чье имя на санскрите значило «неудержимая радость», что она только сейчас узнала от Церина, деликатно умолчавшего о втором и буквальном переводе, дабы не выглядеть грубым, возводила стены ступы.
– Где ты хоть его откопала, расскажешь? – Он причмокнул губами, засовывая кость куда-то за пазуху традиционной тибетской куртки. – Ей, ты что оглохла? – Крикнул громче, видя, что она не реагирует. – Ну так что у вас тут любовь-морковь значит. – Не сдавался вампир подходя ближе. – Или как обычно нашла себе очередного раба и связала его клятвами?
– Убирайся пожалуйста. – Сдержанно произнесла она в ответ.
– Слова «убирайся» и «пожалуйста» как-то не сочетаются между собой, тебе не кажется? – Он оглядывался по сторонам почесывая бороду.
– Я не хочу с тобой разговаривать, Аймшиг, просто уйди. – Харша повернулась к нему, скользнув черноглазым взглядом-бритвой.
– А я хочу. С каких это пор ты меня избегаешь?
– Тебе напомнить весь список твоих проступков? – В ее глазах неумолимая твердость. Он стиснул кулаки, но не отвернулся.
– А тебе? – Сквозь зубы парировал он.
– Мои проступки у меня как на ладони. Я не боюсь их и не скрываю.
– Неужели? – Он прищурился.
– Да.
– Тогда какого черта ты сейчас творишь? – Взбесился вампир. – Сколько можно было давать тебе знаки и предупреждать? Что ты здесь городишь! Это мои владения, так что валите отсюда со своим дружком, и чтобы духу вашего здесь не было.
– С каких пор это твои владения?
– С тех пор, как я здесь все захватил и местные духи природы в моем подчинении.
– Ты? – Нагини скептически-презрительно сморщилась, указывая пальцем в его сторону.
– А что? – Аймшиг разозлился еще больше, – Что, я чем-то хуже других?! Ты в своем уме женщина, чтобы мне такое говорить? Я сотру твою постройку в песок, глазом не моргнешь. Вот увидишь!
– Тогда я точно буду строить ее именно здесь. – Спокойно ответила та, поворачиваясь обратно к ступе.
– Ах ты гадина! – Ревел он почернев. – Чтоб тебе провалиться, вот увидишь на что я способен.
– Да, да, – скучающе отвечала она, – ты можешь раскидать камни в стороны, сбросить цемент в обрыв и нагадить. Я все это уже знаю. Приходи, когда придумаешь что-то новое.
Он зарычал в ответ и взметнувшись черным облаком исчез в небесах. Харша облегченно выдохнула, но тревога не покидала ее весь следующий день. Почти не спала и дежурила возле ступы, пока не вернулся Церин.
Но ни на следующий день, ни через неделю ничего не произошло и она продолжала строить, постепенно забыв о неприятном разговоре. Она не давала Церину помогать ей. Мешки с цементом носила сама и только на руках, не взяв его ослика. Иначе кому пойдут заслуги – ей или копытному? Пятно застыло не увеличиваясь, но она практически никогда не принимала свой образ рядом с ним, хотя они оба и были нагами, дабы он не заметил болезни. Дни протекали в полном молчании, сменяясь тихими беседами по вечерам, когда они позволяли себе просто посидеть, глядя на уходящее солнце, медленно разжевывая сушеное мясо и попивая чай с соком лунного лотоса.
Аймшиг явился спустя две недели. Пьяной походкой ходил вокруг занятой работой нагини, держа в руках излюбленный кубок и бутылку с вином. Он был крайне развеселен, что довольно угнетало. Она не вступала в разговор, размышляя про себя о том, что он похоже опять кого-то покусал, раз выглядит пьяным, ведь от алкоголя обычно бодрился.
– А знаешь что? – Начал он свой длинный непрерываемый монолог, прохаживаясь туда-сюда и помахивая кубком. – Знаешь, я дождусь, когда ты все достроишь, устанешь и лишь тогда займусь разрушением. Чтобы жизнь тебе медом не казалась. Ведь это все из-за тебя. Не говоришь куда спрятала девчонку. Ну ничего. Я и сам найду, только лень мне пока этим заниматься. Слишком много других дел. – Он затормозил и стоя на месте покачивался с носка на пятку. В этих узких глазах, не отражающих ничего кроме злобы, начали проявляться задорные искорки. Как бы предвкушение перед моментом чтобы вывалить на свет очередной злобный секрет. Харша не смотрела на него, и он прошелся, став поодаль, но так, чтобы она видела при возможности. Подбоченясь, он засунул бутылку в левую подмышку и демонстративно вытянув правую руку, будто бы любовался чем-то. Потом повернул ладонь в сторону принцессы. – Смотри, а? Какую штуку себе недавно откопал. – Но принцессе было совершенно безразлично его любование новой безделушкой. Тогда он подошел ближе, сунув руку прямо в лицо работающей. – Смотри. Видала такое? А? – Она узнала кольцо с первого взгляда. И глаза округлились при виде того самого перстня, что Владыка носил на мизинце. Вот он, снятый с длиннопалой нильдарской руки, семейная реликвия, теперь красуется на квадратной мясистой руке якши, тоже на мизинце. Ее как будто ударили под дых. И он заметил. На это хватило доли секунды. Неудержимая реакция. Уж не думала, что он так скоро напомнит о себе. Но молчала, и повернувшись, принялась за работу, игнорируя движения Аймшига. А тот продолжал издеваться.
– Хорошая безделушка. Думаю, что останется со мной. Этот перстень достался мне так просто, но тем не менее, я сделаю его своим трофеем. Конечно, мне бы хотелось большего. – Он приложил указательный палец к носу, раздумывая. Сел неподалеку на камне, полускрестив ноги, бутылка стояла рядом. – Я имею в виду, что хотелось бы больших трудностей с моей стороны в ходе обретения сей награды, редкостного приза, но трудности были только со стороны его бывшего обладателя. «Но все равно, – говорил он с довольным прищуром разглядывая украшенный мизинец, – все равно этот трофей будет мне напоминать о прошлом». Так приятно… В этот раз меч, занесенный над горлом побежденного, был в моих руках. – Он задумался. Харша почти не могла продолжать работу. Руки тряслись, дыхание перехватывало и кровь стучала в висках. Она затаила дыхание в ожидании продолжения рассказа. И он знал об этом. Поэтому подбирался так медленно.
– Так вот… Решил я со слугами посетить местный рынок. Частенько там бываю. Там можно иногда найти редкие, антикварные вещички, знаешь ли. Идем мы значит между лавочек и тут меня кто-то хватает за рукав…
Горный маленький рынок. Места так мало, что торговцы громоздятся на скалах почти друг над другом, как ласточки в своих гнездах. Каждый из них расчистил себе крошечный участок в пару квадратов, отделенных от обрыва невысокой оградой из камней. На кусках материи, прямо на земле разложено все, что нужно местному жителю. От муки, мяса и овощей, до украшений, одежды, предметов культа. Солнце светит, птички щебечут, Аймшиг идет со свитой, горделиво расталкивая окружающих своим пузом. Наблюдает подобострастие в лицах торговцев. Его здесь знают. Местный богач. Засмотрелся было на какие-то серьги с бирюзой, продавец вьется вокруг, словно назойливая муха, а тут кто-то за рукав тянет. «Пшел вон, старый оборванец» – слетело с его губ прежде, чем он узнал его. Седая борода, бельмо на глазу. Одет как старый волшебник – поеденная молью фиолетовая жилетка, черные штаны. Он скривился в усмешке. Солнце мешало видеть этого несчастного – отступил в сторону.
–
Ну здравствуй, злой дух. – Сказал встречный на нильдари.
–
Ха, какими судьбами! – Воскликнул вампир, расхохотавшись.
–
Где она? Ты знаешь? – Тут же выпалил старик.
–
Дела мне до нее нет. – Бросил презрительно, тут же сменив тон. – Не знаю и знать не хочу. Отвали.
И он бросил бирюзовые серьги, с таким видом будто именно они рассердили его. И прошагав мимо прилавка с кислой миной, двинулся дальше. Но старик не отставал.
– Прошу тебя, скажи, где она. У меня не осталось надежды. Я так рад, что встретил тебя. Я потратил уйму времени и денег на то, чтобы отследить ее местонахождение. И по звонкам с ее номера смог определить, что она была в этой местности. Правда сигнал прервался и больше я не получал сведений. Когда ехал сюда, кто-то украл почти все сбережения и драгоценности. Пришлось скитаться, не имея средств. И вот чудо! Я встречаю тебя именно в этой местности. Это все не просто так. Ты точно знаешь где она. Скажи прошу тебя! – Он опять схватил Аймшига за рукав, но тот отбрыкнулся, а шедшие рядом три духа из свиты каждый на рожу кривее другого, ощетинились, взявшись за рукоятки кинжалов у пояса.
– Тише ребята, не трогайте этого оборванца. Только не здесь. – Аймшиг подозрительно оглядывался по сторонам и продолжил идти прочь от рынка. Старик не отставал.
– Давай поговорим, прошу тебя! – Оборванец бежал следом на за ними и духи поворачивались, шипя в ответ как рассерженные кошки. – Да что же это такое в конце концов! – Закричал он. – Я прошу тебя, я умоляю тебя сказать мне хоть что-нибудь о ней, где ты видел ее в последний раз, как она, что с ней. Скажи, я отдам тебе все что у меня есть. Или ты хочешь, чтобы я стал пред тобой на колени? Ты этого хочешь? Говори, адово отродье, зло во плоти! Я видел по глазам, что ты знаешь о ней. Ты – лживый кусок дерьма, я всегда видел, когда ты врешь! Тебе не скрыть от меня правду! – Он яростно кричал вслед уходящему Аймшигу и тот остановился. Повернулся раздумывая. Старик-Селдрион догнал его. Лицо в красных пятнах негодования. Аймшиг стоял, поглядывая на своих спутников.
– Так-так-так… – Начал он, внимательно разглядывая лицо старика. Он не просто так шел от рынка на безлюдную дорогу, не просто так. Селдрион знал и об этом, хотя уже давно доверился своей судьбе. Ведь каждый день нырял в бездну неизбежности своего существования. Вся жизнь уже давно стала бесконечным тягомотным черно-белым фильмом, и он уже ничего не боялся. Совсем ничего.
– Так-так-так… как думаете, стоит ли преподать урок этому заносчивому нильдару, который не перестает быть заносчивым, даже будучи уродливым стариком, без денег и положения, покинутый всеми, обездоленный? – Духи все как один закивали головами. – Так вот, вы же не думаете, что это и в правду старикашка? Ну сними-ка серьги, мы хотим тебя видеть. – Он обратился к нему уже на нильдари. И Селдрион немного замявшись, покорно выполнил его приказ. Духи вылупили глаза, заахали, заохали, один даже испугался. Аймшиг, довольный таким эффектом на публику, продолжал. – И что же ты готов дать мне за информацию, раз говоришь, что тебя обокрали и у тебя нет ничего ценного? – На что Селдрион протянул ему последний перстень, что у него остался. Принятый, а после возвращенный в бумажной салфетке.
– Это что еще такое? – Аймшиг напустил презрительности.
– Перстень моего деда. Он был на его руке, когда тот победил в битве Трех Великих Воинств. Ты тогда еще не родился.
– Откуда тебе знать, когда я родился. – С резкой злобой огрызнулся якша, но вещица сразу стала привлекательнее. – Так… – протянул он, стараясь казаться незаинтересованным, – А что еще? Этого мало. Ты говорил, что на колени готов стать.
– Я не говорил такого. – Гордо ответил нильдар, сжимая скулы.
– Ха, вы слышали, слышали? – Он крикнул духам. – Обманщик. Ты орал, что готов стать на колени предо мной, не так ли? Вы же слышали это? – Но духи не разбирались в нильдари, поэтому молчали нахмурившись. – На что мне твое старое кольцо! Я жажду возмездия! Ты угрожал убить меня, разве не помнишь. А я вот помню. Вставай на колени, раб, иначе не узнаешь ничего о своей драгоценной пухляшке.
– Нет. – Лицо Селдриона заострилось привычной гордыней. – Выбирай или кольцо или ничего.
– Условия мне ставишь? Ты вроде бы сейчас не в таком положении. Дай-ка подумать. – Аймшиг сплюнул. – Я выбираю послать тебя к черту. – После чего развернулся уходя прочь.
Он двинулся дальше в горы, чтобы принять невидимость не на глазах у прохожих, довольно ухмыляясь про себя о закинутом крючке. Селдрион теперь никогда от него не отстанет. И видя этот наглый шантаж, тот в свою очередь стоял не двигаясь, глядя им вслед. И только когда все они исчезли, растворившись в воздухе, какая-то часть его, что раньше кричала отчаянием, затихшая на время, снова пробудилась и сердце надрывно сжалось, теряя надежду. И он побежал вслед, туда, где только что были они, со всех ног, так быстро как мог, снимая на ходу перстень, и добежав, встал на колени, умоляя. Аймшиг тотчас же появился. Владыка опустил взгляд, обеими руками протягивая перстень. В жестах его читалось самое показное почтение на какое он только был способен.
Вот он стоит поверженный, на коленях, носками своих королевских сапог утопая в придорожной пыли. Собранные в пучок на макушке волосы растрепались, прежнего лоска как не бывало. Аймшиг быстро вырвал перстень из рук. Пока нильдар не передумал. Криволицые спутники довольно ухмылялись.
– Так это ты – кусок дерьма. – Прошипел он, склонившись над его головой. – Подкаблучник. Посмотри на себя, что эта женщина с тобой сделала. Уже забыл кем ты был. Позор! Видать, когда она уходила, то в своем маленьком кулачке унесла твои яйца. – Аймшиг хохотнул довольный. – Как же ты невыносимо туп. Я думаю, что за все это время ты даже не догадывался о нужном применении такой силы. Вся эта ваша похоть и любовь, неотличимая от похоти. Червяк. И благо, что ты стоишь сейчас на коленях передо мной, ведь я-то не потерял голову перед волшебством амриты. Правильно ты склонился перед тем, кто точно знал, как использовать ее уникальные способности. И да, я видел ее здесь. Очень много раз. Да, я неоднократно пересекался с ней, для общения и приятного времяпрепровождения. – Он смеясь добавил. – Ну, для меня приятного. Но ты просишь припомнить последний раз нашей встречи. – Он остановился, поглаживая бороду, словно вспоминая, и довольная улыбка расползалась по его плоскому лицу. – Да, это было очень весело, слушай, тебе понравится. Началось все с того, что я по обыкновению выпил ее крови. Потом она отлеживалась в моей пещере среди этой шушеры, моих слуг, потому что уж не стал бы я ее на свое ложе-то укладывать. Не пристало мне со смертными быть на короткой ноге. Когда она вроде очухалась, мы напоили ее до беспамятства. В то время я находил забавной способность моей подруги демоницы вселяться в тела людей, чтобы изводить их родственников, поэтому мы так и поступили. Отправил ее домой, управляемую ракшаси89-кукловодом. Что уж не сделаешь лишь бы посмеяться над врагами. – Он опять прыснул от плохо сдерживаемого восторга. – Благодаря нам, она хотя бы первый раз в жизни попробовала мясо. После её вывернуло, но не в этом суть. Было очень забавно. Не помню, когда так смеялся. Жаль, что лично не видел их лиц. Вот такой был последний раз. Понравилось слушать? – Но Селдрион не отвечал. Аймшиг подбоченился высокомерно. – Ну что, когда дуэль? Ты будешь со мной драться, а? Жалкая ты тварь. Или проглотишь все, что я тебе скормил. Предупреждаю, из-за крови твоей женушки, я стал довольно силен. Нелегко тебе придется.
Но Селдрион молчал. Взгляд его серых глаз потух, тело поникло. Издеваясь и паясничая, вампир обходил Владыку по кругу несколько раз, вдоволь упиваясь возмездием. В конце концов безответный монолог стал его утомлять и плюнув с презрением в сторону нильдара, Аймшиг испарился в воздухе.
Но ему показалось, что Селдрион тогда окаменел и так и остался стоять там, на том самом месте, и если Харша вдруг захочет увидеть эту статую, то пусть отправляется в местечко N, и найдет его за базарной площадью.
Харша рыдала от боли согнувшись пополам над стенами ступы.
– Что здесь происходит? – Пришедший раньше времени Церин оторопело глядел на них, держа ослика за узду. Аймшиг громогласно рассмеялся взмыв в небо.
Чудеса
Появление якши полностью выбило Харшу из колеи. Она, то сидела без движения, то принималась ползать туда-сюда, в беспокойстве заламывая руки.
– Я должна найти его и рассказать, что с ней все нормально. – Говорила она Церину.
– Но как ты сможешь сделать это? Это местечко довольно далеко от нас, к тому же сомневаюсь, что он до сих пор стоит там. – Здраво замечал тот в ответ.
– Но я должна, должна…Забрать кольцо. Сказать ему. Надо все вернуть на свои места.
На что Церин только задумчиво потирал подбородок, покрытый темной щетиной, углубляясь в раздумья. А она все ходила и шептала, не могла работать, плохо спала. Казалось, что это изолированное ожидание с каждым днем все больше угнетает ее, нависая над головой угрожающим скалистым уступом. Верно, как думалось Церину, на то и рассчитывал Аймшиг. Деморализовать ее. Не дать строительству быть оконченным. Хотя цельная картина не была для него ясна. Харша постоянно утаивала то одно, то другое. Церин не находил общей концепции их путешествия. Сначала она рассказывала только о себе. Якобы сама прибыла в этот мир искать учителя. Затем он видит еще одного ее знакомого и узнает еще о двух существах, прибывших в мир. Причины всех остальных были для него совершенно не ясны. Сколько же их там было всего? К тому же эти её переживания говорили о сильной привязанности, подобной болезненном нажатии на ушиб. Все спокойно, пока не дотронешься…
В один из этих дней Харша заметила рядом с собой на камне маленький букетик высокогорных цветов. Почему-то это даже рассмешило ее на время. Но не совсем так как он того ожидал.
– Боже, Церин, мы же не птицы, чтобы таскать всякие безделушки в гнездо. – Произнесла она с каким-то укором.
И он смутился, как-то нелепо отшутившись. И только к полудню до нее дошло. «Да он же ухаживает за мной». Как ужасно, так грубо обидеть того, кто старается ради тебя. Она даже не думала о нем, никогда. Мысли где-то в прошлом все время. А он есть и есть. Вроде как мебель. Но даже если так, то все равно… Она же смертельно больна. К чему связывать себя узами привязанностей, когда стоишь у порога смерти? Да и всегда такая грубая была. Вроде бы хитрая, но не там, где надо. Бестактная. Заявилась тогда к Селдриону… Будто бы он для нее действительно был дойной коровой. С Аймшигом разговаривала приказным тоном. На Марианну из ревности даже смотреть избегала. Фислара высокомерно считала избалованным ребенком. Отца не уважала, братьев никогда не любила. Так стоит ли теперь удивляться, когда камни, разбросанные за всю жизнь, начинают ссыпаться отовсюду горной лавиной. Одно к одному. Болезнь неспроста. Можно ли успеть все исправить, если на это нет ни моральных ни физических сил?
Спустя четыре дня, Харша не выдержала.
– Все, я иду его искать. Просто места себе не нахожу. Я должна сделать это.
– Я пойду с тобой.
– Зачем? – Она оторопело взглянула в его кошачьи глаза.
– Как это зачем? – Почему-то опять смутился он. – Я хочу помочь тебе.
– Не надо Церин, не стоит. Сторожи ступу, а то Аймшиг опять ее разрушит. – Она шарила глазами по лагерю, собираясь в дорогу. Старательно упаковывала в парчу тексты, свои заметки и записочки, накарябанные мелким извилистым почерком, связку сушеного мяса, принесенного Церином. Он молча наблюдал за ее порывистыми, даже в момент волнения не перестающими быть плавными и текучими движениями, даже не находя в себе смелости, чтобы вставить хоть еще слово, чтобы сделать хоть еще попытку. Наконец, когда она все сложила, подала знак, что уходит, совершенно безо всяких пояснений и прелюдий, как-то совсем мельком взглянув на него, будто специально избегая прямого контакта. Он провожал ее до перевала. Когда уже пришла пора прощаться, он чувствовал, что шел и шел бы с ней дальше, по этой пыльной каменисто-серой дороге, этими ненастоящими ногами, лишь бы не оставаться там, на горе, в полном неизвестности одиночестве. Но она остановилась.
– Я не говорю – прощай, Церин. Я вернусь как можно скорее, чтобы не отягощать тебя долгим ожиданием. Знаю, не приятно, что я повесила на тебя свои проблемы с Аймшигом, но прошу дружеской помощи, и только сейчас, один раз. Постараюсь, чтобы такое больше не повторилось. – Она пыталась уловить искорки понимания в его глазах.
– Да, без проблем. Я буду там, сколько потребуется. – Он изо всех сил старался улыбаться.
– Хорошо, не буду долго прощаться, я пошла.
Он было шагнул к ней обняться на прощание, но она уже уходила. Он смотрел ей в след, чувствуя, как в груди волной накатывало опустошение. Но не успела она скрыться за поворотом, до куда Джарадаштин решил проводить ее глазами, как встретилась с группой людей, поднимавшихся навстречу. Невольная улыбка расползалась, расходясь от прищуренных глаз по загорелому лицу. Сразу же узнал шедшего первым. В тех самых, ярких, но уже сильно потертых от времени кроссовках, которые, кажется, были подарком от неизвестного растроганного наставлениями ламы китайца, в обрывках джинсов и серой накидке на голое тело, шел лама Чова. Церин как-то приносил ему еду по поручению отца, когда тот был в длительном затворе, бушевал ураган и помощники две недели не могли добраться до его изолированной в горах пещере. Уже тогда он был в этих кроссовках, хотя если вспомнить, то было это больше восьми лет назад. За ламой следовали и другие. Двух старших монахов он тоже узнал – геше Ла, а имя второго запамятовал. С ними двое молодых послушников. Их имен он не знал, но видел частенько. И еще один ребенок. Совсем маленький – лет шести. Ему приходилось почти бежать следом за взрослыми, ведь на один их шаг приходилось три его маленьких шажка. Они остановились, окружив принцессу, лама громко кричал, даже отсюда было слышно. «Опять ругает Харшу» – трогательно подумалось Церину. Было видно, что они возвращались.
Лама узнал Церина и еще издалека помахал ему рукой как близкому другу. Тот упал на землю, кончиком пальцев едва коснувшись его обуви. Харша глядела удивленно. Процессия тронулась дальше, вверх к недостроенной ступе, следуя старой тропе. Церин не отставал.
– Куда вы идете? – Спросил он полушепотом у Харши на языке нагов.
– Мое путешествие отменяется. Гуру Чова сказал следовать за ними. Срочно. Это все что я знаю. Но в любом случае прошу тебя сторожить ступу. Уж не знаю, сколько буду отсутствовать. – Она наконец повернулась к Церину, и коснувшись взглядом его зеленых глаз, остановилась. – Что с тобой? – Спросила шепотом. Он выглядел зажатым в тиски.
– Теперь я знаю – тебя не будет слишком долго. А если ты вернешься, то все уже не будет прежним.
– Что? Что не будет прежним? – Она сморщила лоб.
– Все. Я чувствую это. – И взгляд его был растерян и отстранен.
– Харша, поторапливайся! – С явным неудовольствием гуру Чова кричал издалека. Они уже успели порядочно отстать. И Харша двинулась дальше, отвернувшись от Церина, но тут же остановилась, чувствуя, как он сжимает ее руку, такими же холодными как у нее пальцами. Повернулась в пол оборота, вопросительно глядя в ответ, он одними губами прошептал, не произнося звуков:
– Я не хочу тебя терять. – Но рука ее выскользнула на волю, как сдуваемый осенним ветром пожелтевший лист дерева. Она двинулась за группой и больше не поворачивалась.
***
Они шли целый день, остановившись прямо перед закатом. Ринчен отдал Харше палатку, которую дальше поручалось нести самой, а также тяжелое плотное одеяло, из-за чего его рюкзак сразу же сильно уменьшился, а её – увеличился раза в три. После чая с цампой на костре, что еле удалось развести из-за сильного ветра, они расположились в трех палатках. Гуру Чова не пожелал укрыться от стихии, оставшись сидеть на горном выступе. Харша подошла к Ринчену.
– А он не замерзнет? – Она оглядывалась на пустынный горный ландшафт утопающий в безбрежном океане темнеющего неба.
– Нет. – улыбался Ринчен. – Он владеет техникой внутреннего огня. Как без этого он смог бы прожить столько лет в пещерах? Ты что, думала, там есть чем топить? – Он засмеялся.
Харше не спалось, она, то и дело прислушиваясь к звукам с улицы, свернувшись кольцами на всю палатку. Но снаружи была тишина. Сонливость то и дело накатывала на нее, заставляя вновь и вновь переживать предыдущий день. Его рука, хватающая ее руку. Шепчущие губы. Странная у неё была реакция. Желание отстраниться. Маленький мальчик подбирает камушки у дороги. А где-то скитается Селдрион… Без надежды и денег. Непереносимое чувство одиночества. Ветер, завывающий снаружи. Она будто воочию видела свои мысли. Как йогин в серой накидке сидит на камне, гроза проливается на деревню внизу, а вокруг колючий пряный кустарник. Запах цампы. Монотонные напевы. Богиня с печатью запредельного на лице. Послезавтра. Жемчужины рассыпались на кровати. Аймшиг с кубком забирается на перила. Шагает в пропасть. Солдат растапливает камин. Прутья решетки. Там высоко птицы летят куда-то. Церин тоже птица. Он умеет летать. Дрема смешивалась с мыслями, рассуждениями, трансформируясь в нечто несуразное. Наконец, она уснула.
На следующий день все повторилось. А потом еще и еще. День за днем. Она не знала, куда они шли, да и не спрашивала, положившись на волю учителя. Благо, дни были спокойными, солнечными. Они переходили с перевала на перевал и дошли бы до цели гораздо быстрее, если бы не горы. Здесь лишь кажется, что место так близко, что ты можешь дойти до него за пол дня, ведь вот оно, рукой подать. Можно увидеть его, стоит лишь присмотреться. Но нет. Истина всегда в том, что придется идти не один день. А в их случае, она даже не видела места назначения. Даже не спрашивала куда они держат путь. Днем все вели себя как обычно. Харша и гуру Чова молчали, пожилые геше беспрестанно крутили барабанчик правой рукой и перебирали четки левой. Ринчен и его друг Габэ изредка перекидывались парой фраз, а ребенок, хоть он родился Тулку и был спокоен и смышлен не по годам, то и дело останавливался, удивляясь то какому-то камешку, то травинке, то заметив необычные скопления камней, бежал к ним сломя голову, почти расталкивая смеющихся монахов, то отставал от группы задумавшись на одном месте. Гуру Чова шел первым, Харша замыкала процессию. Они ели, как ей казалось, лишь заваренную чаем цампу, откалывая ложкой куски сливочного масла из пластиковой засаленной банки с давно истлевшей этикеткой арахисовой пасты. Иногда ребенок жаловался на то, что ему не хватает конфет. Но в этом молчаливом сопровождении и ему было неловко канючить, поэтому нытье быстро прекращалось. Запасы Харши быстро заканчивались, цампу она есть не могла, и начав было нервничать о грядущем голоде, решилась спросить.
– Учитель, а сколько нам еще идти?
– Куда? – Спросил он в ответ, с прищуром глядя в ее черные глаза.
– Не знаю… До ближайшей деревни, наверное. Мои запасы кончаются.
– Тебе надо пытаться есть цампу. По-другому долго здесь не протянешь.
– Я пробовала, но чувствую себя после нее плохо.
– Тогда постарайся не привязываться к чувству голода. Попробуй сделать как я говорил. Ты вообще должна думать об этом каждый день. Помнишь? О том, что вещи не обладают самобытием. Размышлять. Когда почувствуешь голод, то, где именно он находится? Попробуй найти это место. Где ты обычно чувствуешь голод?
– Здесь. – Харша немного не понимала его, но дотронулась рукой до живота.
– А где именно? Это желудок или кишечник или может язык? Может это твой язык сам по себе хочет есть?
– Скорее всего это желудок. – Отвечала нагини.
– А если это желудок, то какая его часть – верх, низ, может центр?
– Не знаю… я не знаю. Сложно сказать. Весь целиком, наверное.
– А когда ты хочешь есть, то, наверное, думаешь о еде?
– Несомненно.
– То есть представляешь, что ты будешь есть.
– Да, чаще всего так. Хотя иногда мне просто хочется, чтобы прекратилась боль голода.
– Но в тех случаях, когда ты представляешь еду, то, где она находится?
Монахи оставили свои дела и слушали их разговор.
– Она в моем воображении, я полагаю.
– Так может это твое воображение хочет есть? Ведь это оно подкидывает тебе идеи.
– Верно. Сначала вы сказали о желудке, но теперь я понимаю, что скорее всего это вторично.
– То есть воображение хочет есть, а не ты. Или желудок хочет есть, а не ты. Почему ты тогда говоришь, что голодна? Где ты, что хочет есть? Найди мне её.
– Что вы имеете в виду? – Харша смешалась. Ринчен улыбался со странным ехидством.
– Я говорю, найди мне того, кто хочет есть. Вот когда у тебя закончится еда, тебе будет удобнее сконцентрироваться на поисках. Когда желание будет приходить – отследи откуда оно приходит и куда уходит. Кто производит это желание. Где этот: «кто»? Как он выглядит, имеет ли он имя Харша, где он находится, какого он цвета и формы. Что он такое? Что есть ты? И что есть голод, который ты называешь своим?
И Харша честно пыталась найти ответ на его вопрос весь следующий день, но периодически накатываемое чувство голода, не только не помогало, как предположил лама Чова, а наоборот мешало концентрации. Вместе с ним всегда приходили его верные спутники – раздражение и усталость. Поэтому нагини, измотанная долгой однообразной дорогой и голодом, покорно брела за командой, и даже маленький Тулку устал и больше не развлекался киданием камешков в горные расщелины. Наконец, он уселся прямо на камни и начал жаловаться.
– Лама, вы говорите – найди мне того, кто хочет кушать. Я вот не могу найти его. Куда бы я не смотрел – его там нет. Вверх, вниз, снаружи, внутри. Нигде нет. И нет у него ни цвета, ни формы, ни имени, ни запаха, но все же он хочет конфету. Можно мне конфету? – Лама Чова остановился и подошел, радостно похлопав мальчика по лысой голове, каким-то теплым отеческим жестом.
– Потерпи еще денек. Уже почти пришли.
***
Вечерело. Они только что отошли от реки, где Харша впервые за эти дни смогла вдоволь напиться и умыть лицо и руки (она все же стеснялась принимать свой облик в компании этих людей, хоть и знала, что они все её уже видели), как сзади послышался стук лошадиных копыт. Приближался всадник на низенькой увешанной разноцветными кисточками украшений, лошадке. Поравнявшись с ними, он ловко соскочил с лошади и крикнул, от души поклонившись:
– Здравствуйте, почтенные! Позвольте пригласить вас к нашему огоньку. Мы местные скотоводы, живем в этих горах всю свою жизнь. Просим вас отведать нашего угощения и даровать нам свои драгоценные наставления по Дхарме.
– Хорошо, мы пойдем с вами. – Кивнул лама Чова.
Дом кочевников был больше похож на юрту, сшитую из шкур животных. Посередине круглого шатра стояла печь-буржуйка и на ней в кастрюле уже что-то булькало. Молодая женщина в традиционном наряде стыдливо улыбалась, трое чумазых как маленькие чертята ребятишек копошились вокруг, а самый маленький – четвертый прятался за маминой юбкой, испуганно глядя на гостей огромными глазами. На низкой тахте сидели двое стариков, держа в руках по молитвенному барабанчику с длинной ручкой, один конец которой упирался в землю, дабы не держать барабан на весу. Повсюду висели тханки, стояла разномастная посуда, термосы, лежали лоскутные одеяла и вещи. Было грязно, но самобытно. Видно было, что в шатер пытались привнести кое-какую красоту из подручных материалов. Это было обычное тибетское жилище, застрявшее в пучине прошлых столетий, нисколько не изменившись. Более бедное, чем Харша встречала раньше, но теплое и уютное. Монахов и Харшу рассадили по местам, расстелив циновки на полу и подставляя вместо столов все имеющиеся под рукой предметы. Бабушка не вставала – болели ноги. Дед подсел к общему столу, не смея пошутить про припрятанную в загашниках на случай внезапных гостей бутылку. В низенькие плошки монахам налили суп с плавающими внутри увесистыми кусками мяса и жира. Женщина разложила на столе лепешки. Харша сглотнула с аппетитом.