Айгуль Грау
Небо цвета лазурита
– В общем-то мы подберем тебе новое кольцо в другое время. – Он как-то робко встретил ее быстрый взгляд. Неужели бедность так выбивает почву из-под ног…
– Мне и так все нравиться. – Марианна улыбнулась слабо, но так по-доброму, что, не выдержав он метнулся к ее нежным губам. Все было забыто и все прощено.
Белая смерть
Процессия двигалась через весь город, шумя, горланя, разбрасывая мусор, взрывая фейерверки. Повсюду люди в чалмах выкрикивали прославления в воздух, радостно, но все же в массе своей агрессивно. Он шел за ними в своем обычном облике. Алиса не захотела прийти на маскарад. Алиса заболела, осталась дома. Как жаль, но не важно, мы все равно ее плохо знали. Не так уж она нам тут и нужна.
Марианна изредка поворачивалась назад и ловила на себе его взгляд. «Этот мужчина все время смотрит на тебя» – шептала Радха опасливо. «Я знаю, знаю» – Марианна оставляла ответ при себе просто кивая головой. Этот мужчина смотрит на тебя. Следит за тобой. Охраняет. Все забыто и прощено. Она шла веселая, с расписанными узорами руками, в новом праздничном наряде, поворачиваясь, ища, встречая глазами, и снова повернувшись обратно удовлетворенно улыбаясь про себя.
Свет заливал улицы, люди толпились, лавочники работали допоздна, пытаясь урвать неминуемую прибыль, разномастная и разношерстная толпа окружала. Битком все набито. Кого не встретишь – улыбка на лице. В основном мужчины. Были и женщины, многие в сари, как и она, некоторые на европейский манер. Верующие, кто праздновал день своего гуру, все в чалмах. Другие, просто зеваки, приверженцы других религий, что тоже не мешало им горланить и трясти руками за чужого гуру. Для них все одно. Все боги одинаковы. К чему же спорить. Не о чем.
В толпе попадались нагие аскеты, в одной набедренной повязке и горшочком в руках, юркие дети, только смотри за карманами, взрослые в офисных рубашках, студенты, студентки с дешево размалеванными лицами и распущенными кудрями. Продавались цветочные гирлянды, тарелочки с бархатцами и свечи, неминуемо выбрасываемые лишь после встречи со взглядом божества, и это никак не спасало улицы от гор мусора. Все они двигались к главному храму, стекаясь повсюду с маленьких загаженных улиц, закоулков, полуразрушенных взрывами домов, многоэтажек, особняков. Селдрион все время ловил ее взглядом, чтобы не потерялась в толпе. Марианна старалась то и дело отстать от Радхи и брата чтобы побыть рядом с ним, но та все контролировала. «Не потеряйся!» – кричала, пробиваясь сквозь уличный шум и снова хватала за руку. «Лучше бы за своими детьми так следила» – думала Мариэ и снова ловила взгляд Селдриона безнадежно пожимая плечами.
Если бы не столько света вокруг, фонарей, свечей уносимых в руках незнакомцев, то можно было бы разглядеть почти полную луну, выглядывающую сквозь проемы между домами. Завтра полнолуние. Сам праздник завтра. Все должны будут собраться вместе, семьями. И хоть это не в их традиции, но кто откажется вкусно покушать. Особенно братишка. Уж вот какое пузо отрастил женившись. Поэтому для нас любой праздник – праздник.
Селдрион подобрался ближе, коснулся ее руки в толпе, обернулась с озорной улыбкой. Вся сверкает как тысячи солнц. На лбу и между бровями узорные точки искристой пастой поставленные. В ночи даже огромные искусственные серьги казались бриллиантами. Усыпана звездами. Мое небо. Мой космос. Красные ногти, браслеты до локтя, чужеземная красота. Ему больше нравилась та, в зефирном платье с жемчугами, танцующая с ним на балу перемирия. Чистая, скромная, прячущая взгляд, чтобы поймать который нужно пальцем поддеть подбородок. А сейчас другая, но все же его.
Толпа становилась все гуще, плотнее к друг другу. Он напрягся. Не стоит туда ходить. Потянул ее за руку. Где-то впереди кричала Радха. Махала рукой, звала. Барабаны стучали, люди пели хором громко размашисто, кто-то толкнул его плечом. Становилось жарче от тел. Запнулся обо что-то. Какой-то кулек или пакет с мусором. Опустился разглядывая, отпустив ее руку. Толпа продолжала напирать. Толкали в спину. Пригляделся. Страшно было смотреть ближе – раздавят. Какая-то шерсть, коснулся рукой. Кровь осталась на пальцах. Собака. Раздавили бедняжку. А потом напирая, вновь и вновь наступали на уже холодное тельце. Еще смотрел на темное пятно, потирая его задумчиво. Еще один знак. Как же плохо… Раздавили не заметив. Шла со всеми, попала в людской водоворот. Надо уходить. Он поднял взгляд туда, где только что была Марианна, не обнаружив там никого. Расталкивая локтями, пробивался вперед. Люди злились, кричали. Кто-то пытался проораться через толпу. Он тоже начал. Крикнул ее по имени, но голос его потонул в массивах блуждающих звуков. «Мариэ! Мариэ! Где ты?» – звал на нильдари, и только соседи по толкучке оборачивались, посматривая испуганно на иностранца.
Где ты, Мариэ? Где ты… Кровь стучала в висках, надвигающийся ужас начал сжимать ребра, во рту пересохло. Где ты… Мариэ! А они все напирали, все пели, улюлюкали. Людская река несла свои потоки все дальше и дальше. Он метался от одного места к другому. Подбежал к какой-то лавчонке, стал на каменное возвышение рядом, но даже с высоты своего роста обладая потрясающим зрением не мог разглядеть ее. Выхватил телефон. Гудки, всё гудки. Никто не берет трубку. Вышел хозяин, недовольно уставился на чужеземца, поправшего ногами ценный стариннейший экспонат. Спрыгнул легко, побежал вдоль лавочек, опережая толпу. Где-то неподалеку русло реки сломалось. Люди качнулись из стороны в сторону. Послышались крики. Женщину задавили. Хоть бы не ее. Толпа снова двинулась восстановленная. Бедняжку с отдавленной рукой вытаскивали наружу. Нет не она. Какая-то толстушка с зеленом сари. Обливалась потом, рядом худосочный муж в светлой рубашке с тревожным, тревожащим взглядом. Селдрион бежал, протискиваясь дальше. Толпа уже достигла храма. Вся площадка была залита многовольтным светом желтых фонарей. Он смотрел с вершины лестницы на них, но там не было Марианны. Метнулся обратно. Протиснулся сквозь толпу, на другую сторону улицы, пробежал там, рыская до того момента, где потерял ее. Проглядывал сквозь черные головы, не находя ничего. Ах эта чертова собака. Отпустил ее руку и теперь навсегда. Вернулся снова. Там, где была еще недавно придавлена женщина в зеленом. Поискал глазами повсюду. На земле выделяясь лежало что-то. Он поднял с ощущением тревожной тоски понимая, что это потертая кепка стража. Затошнило. Автоматически отряхнул с нее пыль, пряча в карман. Стремясь обуздать свои чувства, снова достал телефон, набрал ее номер. Нет ответа. Нет ответа, только гудки. Он прошел, не отпуская руку от уха вниз по улице. Слева поворот на другую улицу. Впереди него молодой парнишка наклонился к земле – чуть было не споткнулся об него. Заглянул через плечо. На телефоне – его фотография. Будто звонит сам себе. «Дай-ка сюда мальчик мой телефон» – с этими слова выдернул цепко. Тот шептал что-то вроде я не вор, Селдрион бросил его недоумевающего. Теперь все дальше и дальше по этой улице. Гораздо меньше людей здесь. Быстро шел, почти бежал меряя землю огромными шагами. Каждая секунда может навредить. Теперь без сомнения все пазлы сложились в картину. Все предупреждения вещали об этом. Ее похитили. При заварушке потеряла защиту, и кто-то увидел ее. Утащили куда-то. Наверное, не один, раз смогли с ней справиться. Почему никто ничего не сделал. Неужели окружающие не заметили? Как девушку тащат куда-то. Наверное кричала. Выкинули телефон или сама потеряла по дороге. Явно не воровство было их целью. Почему он не заметил этого. Дошел куда-то, темно, никого нет. Откуда-то сверху донеслись крики. Вокруг помойка. Заброшенные дома, разрушенные как от взрывов. Повсюду нет окон. Мусора по колено. Наклонился к скрытым в сапоге ножнам. Все на месте. Внизу воняет сильнее. Опять крики. Ее крики. Узнал. Холодная ненависть выкристаллизовала его ум, дыхание стало ровным, он чувствовал, как дотоле спящее животное опять прогрызает свой кокон, стремясь вырваться наружу. Здесь он хозяин, а они жалкие рабы, чьи кишки заслуживают того, чтобы их как можно быстрее вырвать, смешивая запах их гниющей плоти с вонью объедков, по которым бегали крысы размером с кошку. Он повернул в зияющую пустоту дверного проема. Опять налево. Луна была высоко и своим светом благоволила ему. Сырость, затхлость, смех нескольких голосов, ее рыдания. Но он уже никуда не спешил. Так холодно, что даже смешно становилось. Думал, что обезумеет от гнева, но нет, все обратно.
Прошел два пролета, не шелохнув даже крохотной бумажки, способной создать шум. От звуков ее криков, сглотнул прерывисто. Спиной вдоль стены – прижался к пустому проему одной из пустующих квартир, откуда лился свет. Холодный свет фонарей смартфонов, который они включили, чтобы лучше разглядеть ее. Быстро глянул в комнату. Так быстро, что мозг не успел соединить увиденное в страшную правду. Сердце опять забилось неимоверно, гнев охватил. Она лежала посреди этой грязи, уже голая, с завязанным ртом, один из них, был спиной к двери, удерживая ее руки за головой, двое других схватив брыкающиеся ноги, разводили их в стороны. Четвертый и самый главный стоял перед ней на коленях со спущенными штанами, острием ножа проводя по нежной коже живота, оставляя на нем тонкие небольшие порезы. Запугивали.
Селдрион не мог больше ждать. Марианна не успела даже заметить, как сухо хрустнула свернутая шея того, кто держал ее руки, быстро принялась стаскивать кляп. Минус один. Они подняли взгляды наверх. Белая смерть собственной персоной была перед ними. Когда он отпустил обмякшее тело, рухнувшее на землю с глухим стуком, вскочили на ноги. Пока главарь путался в своих штанах, Марианна выдернула ноги и проскользнула между ними за спину Селдриона, шаря впотьмах руками в поисках разорванного сари.
Ближний крепыш бросился на нильдара с ножом. Проигрыш был очевиден. Никогда не стоит сражаться на ножах с тем, чьи руки длиннее твоих. Мгновенным порезом, выбив по венам он заставил противника выронить нож, крича от боли. Правой ногой танцующим жестом придавливая острие, швырнул его в далекие кучи мусора у стены. Схватив за пышную шевелюру, со зверской улыбкой на лице размозжил его череп глазницей об угол бетонного подоконника. Минус два.
Марианна закричала от испуга. Парни поняли – дело плохо. Телефон, подпертый ими о мусор на подоконнике, упал фонариком вниз, оставляя всех в темноте. Только луна проникала сквозь пустые рты окон, из века в век наблюдая грехи человеческие пустым равнодушным взглядом. Двое других кинулись к выходу. Главаря Селдрион одним жестом впечатал в стену, заставив потерять сознание на мгновение. Другой мощный, татуированный, мог бы описаться от страха, если бы не умер так скоро, наколотый брюхом на ржавые осколки арматуры, торчащие в раскуроченном дверном проеме. Сколько же изнасилований тебе прошли даром. Безнаказанный доселе. Сколько плачущих, кричащих так и не смогли найти справедливости в этой стране. А стоило ли оно такой смерти? И некогда теперь тебе будет подумать над этим. Минус три.
Селдрион шел твердым фашистским шагом вперед к своей последней дышащей жертве. Только холод, расчет. Никаких эмоций. Моя власть, мое право, моя борьба. Холод луны вторил его шагам. Она стояла, жавшись к стене, уже одетая, окутанная в оранжевые еще только недавно казавшиеся праздничными блестки наряда. В правой руке – разорванное ножом белье. Те милые кружева, которые так любил. Все нарушено и попрано. Грязной ногой, плевком в душу. Он наступил сапогом на распростертую ладонь безжизненного тела. Каблуком прямо в мякоть руки. Елозя по ней, выдавливая кровь наружу, привел в сознание последнего. Тот было ринулся к ножу, которого теперь было не отыскать. Рука пошарила в темноте, он застонал от боли и бессилия, поднял взгляд вверх. Селдрион стоял на его ладони не давая подняться. Голова кружилась от удара. Беловласый прицокнул доставая свой телефон. Белый свет ослепил его, обнажив перед миром его страдания. Кровь струйкой стекала из разбитой губы. Ссадины на лице. Жалкое зрелище.
– Так-так-так… – Размышлял вслух на английском смертельный незнакомец. Они должны были думать, что такая девушка не будет без охраны. Как же похоть одурманивает. – Что же с тобой сделать?
Девушка стояла, забившись в угол. Справа, слева и прямо перед нею распростершись лежали три трупа. Дрожала. В последней попытке ринулся подняться, пытаясь схватить его за ногу, заставить потерять равновесие, но незнакомец будто бы чуял, предсказывал события, отскочил в сторону и с размаху впечатал ему сапогом в живот. Главарь плаксиво вскрикнул, упав на пыльный бетонный пол.
– Что же с тобой делать-то, мразь? – Обходя по кругу щурился беловласый слепя фонариком. – Что с ним сделать? – Он обратился к девушке. Та молчала, дрожала. Он засмеялся, так весело и легко, от чего еще жутче. Как будто ничего серьезного не происходило. Будто над повседневной шуткой. – Я знаю. Помоги мне дорогая. Ну что же ты дрожишь? Держи телефон. Свети мне, а то ничего не видно. А если ничего не видно, то просто теряется весь смысл, не так ли? – Он опять повернулся к девушке, та шептала что-то невнятное, но телефон держала, светила ему неверной рукой. – Что скажешь, а тварь? – Он легонько поддел пинком главаря.
– Простите мистер. – Он поднялся на четвереньки поворачиваясь к нему лицом. Жмурился. Кишки крутило животным страхом. Смерть стояла прямо перед ним. Ее холодное дыхание передавалось вместе со светом. Беспощадное. Захлебнулся от резкой боли. Беловласый опять ударил его сапогом снизу по челюсти, заставив зубы клацнуть друг об друга. Челюсть отделилась. Жила своей жизнью. Он заскулил, повалившись на бок, свернувшись калачиком, пытаясь укрыть сломанные части тела внутри скорлупы позвоночника. Мягкий живот. Ценные органы. Все звери так прячут свою боль от врагов. Инстинкт сработал. Пощады…
– Пожалуйста, мистер, простите сэр… – Повторял он снова и снова, пряча голову от ударов, которых не последовало. – Простите меня сэр, я так больше не буду. Смилуйтесь пожалуйста. Пощадите.
Белый остался холоден и не тронут. Девушка же поддалась и заскулила.
– Оставь его, Селдрион. Пожалуйста не убивай его.
– Ха! – Он повернулся задорно, – Конечно же нет. Раздевайся, мразь!
Он встряхнул побитого за шкирку, как тряпичную куклу, подняв его на ноги.
– Когда я заходил на ваше мероприятие, ты уже был готов, почти раздет. Так что, давай, давай. Раздевайся скорее. – Поторапливал беловласый.
– Сэр, простите сэр. Не убивайте сэр, у меня мать одна. Пожалуйста, сэр. Я единственный сын. Не кому будет ее кормить. Она умрет без меня, сэр.
Девушка плакала, от этого бандит еще больше раззадоривал себя, то и дело всхлипывая.
– Простите, сэр, я не знал, что это ваша жена сэр. Я вас так понимаю. Я сам бы на вашем месте… Но простите, я не знаю, что на меня нашло… Я больше никогда, никогда, клянусь вам. – Скрючившись он зарыдал бессильно.
– Ты что, оглох что ли? – Удивленно заметил белый. – Я же сказал, раздевайся. Ты не понимаешь по-английски? Может поймешь по-другому? – И размашисто ударил его по челюсти. – Ох, чего только не придумаешь, чтобы не умирать, не так ли? И про мать, и про отца. И да, да я вообще сирота и жизнь моя собачья. Простите, простите. Простите, сэр. – Передразнивал Селдрион.
Марианна схватилась за локоть, но он оттолкнул ее равнодушно. Парень начал раздеваться. Селдрион следил немигающим взглядом.
– Трусы тоже снимай. Вот и замечательно. – Дьявольская усмешка сочилась из плотно сомкнутых губ. – Да, определенно смотреть не на что. Жалкое существо. Знал бы ты на кого позарился сегодня. Эта девушка – богиня. А ты что с ней делал? С богиней-то? Так вы здесь их почитаете, да? Проси у нее прощенья. Немедленно.
Парень дрожал, съежившись от страха.
– Простите, простите меня. Я не знал, простите меня за все. – Он упал на колени. Слюни, сопли и кровь смешались в один мерзкий поток на его подбородке. Рука Марианны дрожала, сжимая телефон. Он упал на колени и полз к ней, полз рыдая. Она не выдержала и нажала на кнопку. Темнота вновь охватила комнату. Глаза еще не привыкли с лунному свету.
– Я думаю, что она тебя простила. Только я – нет. – Селдрион быстро подошел к нему со спины, схватив за волосы, откинул голову назад и одним легким движением перерезал глотку, прямо как тогда, в давнишний день. Магические состязания. Тренировки не зря прошли. Минус четыре.
Марианне казалось, что она в любое время дня и ночи может вспомнить тот задыхающийся хлюпающий звук. Захлебывающийся собственной кровью.
Красное и зеленое
Клубы пара поднимались над зеленоватой водой, сквозь которую он разглядывал свой пупок. Оттолкнулся от бортиков ванной, сел, спрятав голову в колени. На левом запястье уже виднелось несколько порезов. Думал, что, кромсая тело можно излечить душу, но нет. Не получилось. Как он дошел до такого? Фислар часто задавал себе этот вопрос в последнее время. Вздохнул, опять упал спиной на противно-зеленую спинку ванной, так что вода пошла частыми плотными волнами, то и дело накатывая на колени, выстраивая волосы на ногах ровными рядами. Вокруг царила безвкусица, но сама хозяйка апартаментов, что он арендовал на ближайшую неделю, совершенно не смыслящая в дизайне интерьеров, была довольно милой женщиной, хотя немного растрепанной. Из плотной копны крашеных черных волос так неаккуратно виднелись седые корни, да и ходила она в засаленном переднике, туго обтягивающем толстое, как у личинки, тело. За время, проведенное в модельном бизнесе, глаз Фислара наловчился обнаруживать любые недостатки во внешности людей. И теперь было сложно разучиться этому.
Он обвел взглядом претендующую на роскошь ванную в красно-зеленых тонах, как из фильма ужасов. Сверху за спиной, располагалось окно, из которого можно было наблюдать внутренний дворик, стилизованный под мексиканский культ смерти58. Это нравилось туристам и приносило доход. Под раскидистыми каштанами на ветках висели загорающиеся по вечерам гирлянды лампочек, освещающих скелеты, разодетые в разноцветную одежду. За углом стояла смерть с косой в полный рост, которую до ужаса пугались возвращающиеся поздно ночью забывчивые пьяные американцы, постоянные завсегдатаи небольшого гостевого домика на окраине города Мерида в Мексике. Когда он еще бродил по городу, присматривая подходящее место, только увидев хозяйку и этот дворик, понял – что это именно то, что он искал. Здесь сама смерть благоволит подобному. Его только беспокоило – не отпугнет ли его поступок туристов. Слишком уж понравилась хозяйка. Теплая, живая, как солнце разгоняющая своей энергией хандру, ругающаяся с соседкой по-испански, прямо через улицу, аж прохожие оборачивались. Она готовила с утра завтрак и собирала всех постояльцев, будто они были одной семьей, за огромным деревянным столом на шестнадцать человек. Все подходили к столу в разное время, но она неугомонно без устали бегала туда-сюда, принося овсянку, блинчики и яичницу с беконом – европейский завтрак для уставших от безжалостного перца туристов. Полная, низенькая, с увядающим лицом и золотыми браслетами на рыхлых как бы раздутых изнутри руках. Быстро смотрела на него черными бойкими глазами, хлопала по руке – приглашая к столу. Фислару всегда это щемило сердце. Вот такой, наверное, должна быть мать. Чуть дотягиваясь до него, заставляя склониться, трепала его за щеки и смеялась, как будто знала уже очень давно. И каждый раз, видя ее, он жалел почему не родился у нее, почему он не Педро или Хосе, почему не может завалиться толпой со своими братьями в этот дивный, пропитанный солнцем, дом. Но это было не так. Его родная мать – холодная, как гранитная могильная плита, не моргнула глазом и не повела бровью, когда он, разругавшись с отцом, пришел к ней рассказать, что уходит. Уходит навсегда. «Так тому и быть» – отвечала, даже не повернувшись, не взглянув ему вслед. Слезы опять потекли сами собой, Фислар сидел, то и дело смывая их, пригоршнями зачерпывая воду. В последнее время он только и плакал. Стоило ему остаться наедине с собой, и он садился на кровать или пол, а слезы сами текли и текли по окаменевшему лицу. Боли уже будто и не было. Опустошенное равнодушие к миру, ко всему в жизни. Только эта солнечная женщина хотя бы изредка, хотя бы по утрам за завтраком, выводила его из мрачных глубин.
Он почти перестал есть. Только завтрак, да и тот казался пресным как опилки. Возможно, он уже перестал чувствовать вкусы. Возможно, и запахи, и любые другие эмоции. Лежал целыми днями и спал, а по ночам нападала бессонница и он залипал в бесконечные сериалы, помогающие хоть на время забыть о прошлом.
А в прошлом было так много… Слишком много того, о чем никогда не хотелось бы вспоминать. А начиналось все так просто… такой легкой казалась жизнь. Беспечной. Он успел сняться для нескольких каталогов одежды, когда его заметили выше. После было несколько постановочных фотосессий в экспериментальном стиле. Он любил эксперименты, но не до такой же степени… Но не будем об этом. На той фотосессии было все еще нормально. Ему вообще нравилась эта жизнь, тусовки, новые люди, кокаин по утрам в гримерке с моделями, по вечерам – пиво, по ночам – экстази. Он мало спал, много танцевал с девушками в клубах, всегда с новыми. Это стало его жизненным кредо, почти привычкой. Но с теми, с работы – ни, ни. Суп отдельно, мухи отдельно. А они смотрели так влюбленно, прижимались, ходили в одних трусах повсюду. Хотя на работе это было нормально. Переодеваешься где попало. Это приходилось делать часто. Вот и случилось, что его заметили. Точнее, «обратили внимание». В то время он был так наивен, что и в голову не могло прийти такое. Кит, так кается звали продюсера из Англии, который «случайно» оказался тогда на месте съемок. Девчонки пошутили тогда, что Фислар должен стать знаменитым, ведь у него такая внешность и голос. Бывало, он пел им разные песенки подражая поп-идолам. Тогда Кит устроил прослушивание. Обещал карьеру, миллионы, начал раскрутку. Все происходило так быстро, что Фислару казалось, будто его затягивает огромный невидимый водоворот. Но уносит не вверх, а вниз. Только теперь он знал – все водовороты ведут вниз.
Это была яхта, вечер. Кит и раньше был довольно обходителен, а теперь вообще решил напился с Фисларом, вроде как празднуя что-то. Они проводили время вместе так давно, что Фислар уже начал считать его своим другом. У друга было много денег. У друга была яхта и несколько крутых машин. У друга был дом с панорамным окном и хороший виски в мини-баре. У друга были очки в толстой черной оправе и на футболке все время глупые рисунки, вроде мультяшных радужных единорогов. Но с пиджаком и джинсами смотрелось удачно. У друга было навязчивое желание обниматься, по-дружески хлопать по колену. В тот вечер, на яхте, Кит, которого он считал своим другом, настолько чувственно признался в любви, что сподвигнул пьяного Фислара перейти грань в экспериментах со своим телом.
Протрезвев, Фислар понял, что произошло совсем не то, чего он ожидал от прежнего себя. «Я же не такой!» – крутилось в его голове и стыдно было смотреть в глаза персоналу яхты, ведь они всё знали. Точнее узнали, хотя может только сейчас ему открылась правда, что все всё знали и раньше, только он как дурак носил розовые очки не понимая, почему Кит разминал ему шею после долгих репетиций, пил коктейль, покусывая трубочку, пристально глядя в глаза поверх очков и как вихрь носился вокруг него решая проблемы.
И Фислару начало постоянно казаться, что все его осуждают. Будто кто-то снял на видео ту сцену в фешенебельной каюте и выложил ее во все соцсети, и теперь все только и ходят, вокруг показывая пальцем, шепчась за спиной. Люди в метро, аэропортах, персонал отелей, модели, певицы и вся та дрянь, которая плавает в топах всех заголовков и имеет миллионы подписчиков, говорят только о нем. Хоть он и прекратил общение с англичанином, ссылаясь на усталость попросил отпуск, тот все понял. Сначала Кит угрожал, потом просил прощения, а теперь плакался в каждом сообщении, прося вернуться. Но Фислар не возвращался. От жуткой паранойи он пересек Атлантику, бежал сломя голову, рыдал на коврах, ночью падая с кровати, трясся в углу своей комнаты, боясь выключить свет, ведь тени, вырастающие от комодов и тумбочек могли уволочь его в невидимое царство, спрятанное в пыли под шкафом. Он похудел, истощился и одинаково боялся как своего прошлого, так и будущего. Постоянно прокручивая чужие ленты, он силился отыскать намек, отсылку к тому видео, которое, как он был уверен, обязательно снял Кит и запостил абсолютно на всех порносайтах. Но Кит не делал этого. И все его слова проходили мимо ушей Фислара.
Затем перевозбуждение от паранойи отпустило, и на его место пришла госпожа депрессия. После тревожности, когда он не мог ни спать, ни есть, депрессия казалась отдохновением. Тогда ее цепкие корни еще не проросли сквозь его ум, он даже видел в этом некую трезвость. Правильную оценку мира так скажем. И по этой оценке выяснялось, что вся правда в том, что он – полное ничтожество. Его никто и никогда не любил и не полюбит, вся жизнь была лишь самообманом, а будущем ждет только лишь смерть, прихода которой он так жаждал. Можно было не сомневаться, что как только черная густота самобичевания накрыла его, тут же нашлись для нее все доказательства. Он никогда не был нужен своей семье, всегда чувствовал себя чужим. Для создания надгробия в честь его погибшего кузена, отец потратил больше денег, чем за всю жизнь на Фислара. Он был разочарованием, отбросом, позором рода. Хотел стать бродячим бардом, но только сказал матери, та донесла отцу, который хорошенько выпорол ребенка. С тех пор, он и не думал о том, что ему действительно нравиться. Делал то, что говорили родители. А отец желал для сына военной карьеры и продолжения рода. И хотя он честно пытался, ничего из того не вышло. Тайком ходил на уроки лютни. Когда отец узнал, то не сломал ему пальцы лишь из-за того, что Фислар занимался стрельбой из лука. Но лютню разбил. Нашел ее, хотя тот тщательно прятал. Тогда и решил уйти. Бросил им прямо в их надменные лбы, такие же как у Селдриона, которого ненавидел скорее всего по этой же причине: «Вы мне хуже врагов, не хочу вас больше никогда видеть». С тех пор подрабатывал разнорабочим, живя почти в впроголодь. Отец перекрыл ему доступ к любой нормальной работе. Все, кто знал его семью, боялись нанимать Фислара. Все, кроме дворецкого Владыки Селдриона и еще пары смельчаков до него. И он брался за самую тяжелую, тупую, грязную работу, мечтая однажды накопить денег и уехать за океан, в свободные страны людей, чтобы может быть там найти свое счастье. Хотя денег катастрофически не хватало. Но тут появилась Марианна, принесшая теплый ветер перемен. И казалось, что самыми счастливыми временами в его жизни были звездные ночи в лабиринтах деревьев, где они рассуждали о вечном, о том, о чем он всегда мечтал говорить, но было не с кем. Но и она не осталась с ним и даже не дала ему шанса. Он не хотел портить их дружбу пошлым хватанием за руки и навязчивыми объятиями. Хотел, чтобы все было так чисто. Видать женщины не любят романтиков. Их привлекает толстый бумажник и панорамные окна. Здесь в шоу бизнесе, он только это и видел. Какие противные все, вытошнить бы их из своей памяти. И съеденный кусок лез обратно, а Фислар бежал обнимать унитаз. Потом просто спал забывшись. Сил не было встать, подняться навстречу новому безликому, черно-белому дню.
Именно тогда он начал задумываться о конце. Как будто все лучи жизни вошли в конус, соединившись вместе в один большой луч, который указывал на табличку «Смерть». Только она могла стать правильным, быстрым завершением его мучений. Это смерть. Точно. Как глупо и бездарно он жил, что даже не жалко. Надоело мучиться, валяться на кровати с тяжелой головой и слабостью в теле. Телефон иногда присылал сообщения типа: «Прости меня. Мы должны быть вместе. Ты не понимаешь. Я никогда и никого так не любил». Извращенец. Похотливый пройдоха в модных очках и бородкой. Но желания мстить не было. Не хотел его бить и мордой возить по асфальту. Пусть он просто меня оставит в покое. Почему нельзя меня просто оставить в покое!
– ААААА! – Фислар орал во все горло, так что горничная недовольно стучала в дверь.
И теперь он думал о смерти, даже лезвие себе купил для этого. Ведь долго размышлял – как это сделать. Спрыгнуть с крыши – можно просто остаться инвалидом, под машину – водитель будет виноват и его посадят, напиться таблеток – а вдруг откачают. Поэтому избрал способ, самый безболезненный, отдающий поэзией и романтическим максимализмом. Спустить кровь в горячей воде. Аймшиг был бы рад. Вдруг вспомнил про вампира. Забавный был, шутки шутил. Всегда смеялись вместе над беловлаской. Фислар скривился в болезненной улыбке. Но нет, теперь никакая веселая мысль не отвлечет его, не на этот раз. Вода уже начала остывать. «Прости меня, донья-Эсперанса, но твоя ванная сегодня из зеленого окрасится в красный. Но тебе же нравиться это сочетание, поэтому ничего страшного». Фислар опять хмыкнул про себя, с кривой усмешкой потянувшись за лезвием бритвы.
Руки неприятно жгло, но, когда погрузил их в теплую воду, боль прекратилась. Снаружи кто-то запел, подыгрывая себе на гитаре. Туристы. Как прекрасно умирать под прекрасную музыку! О, испанские мотивы. Такая жгучая, разжигающая страсть в сердцах людей, музыка подходила только для танго с розой в зубах. Вот они безумцы, сами прыгают в водоворот, который утянет их на дно. Теперь Фислар знал, что если долго смотреть в бездну, то бездна будет смотреть на тебя. И если постоянно ходить по обрыву, то в конце концов упадешь.
Красная краска постепенно наполняла воду, окрашивая ее алыми клубьями дыма. Фислар откинулся и ждал. Кровь вытекала катастрофически медленно и это начинало раздражать. Он уже начал замерзать в этой проклятой ванной. Решил ускорить процесс. Пройтись во вене вдоль руки, а не поперек, как это делают слабаки. Ведь хотя бы умереть хотелось не как слабак. Он прицелился, пытаясь различить синюю полоску вены, и вдруг вздрогнул. Телефон засветился и брякнул, приняв сообщение. «Чтоб тебя!» – Фислар выругался про себя, повернувшись к комоду рядом с раковиной, на которой лежал телефон. Слишком далеко. Это надо вставать, идти. Но скорей всего это опять Кит. Мириться хочет. И любиться. Фислар поежился от отвращения. Нет. Это надо заканчивать. Определенно надо заканчивать. Сжав скулы, он преисполнился настолько сильной решимости, которой у него не было все то время, пока сидел, рыдая сутками напролет, обняв колени, сквозь гору скомканных салфеток грустно глядя, как за окном вечереет, представляя свое безжизненное тело. Но сейчас не вечерело. Было около одиннадцати утра. Поэтому он выбрал именно этот час. В это время позавтракав, все обычно расходились по экскурсиям и дом оставался полупустым. Но, как назло, именно сегодня какому-то идиоту захотелось спеть серенаду. И вот не вечером, а именно с утра. Какая непростительная глупость. Фислар принялся за вену. Лезвие шло туго и неприятно. Он кривился. Кровь с первого пореза стекала по руке и капала с локтя. За окном послышался шорох. Кто-то ползал по подоконнику. «Видимо голуби». Эти птицы обгадили здесь все вокруг. Но шорох продолжался. Фислар задрал голову. Сквозь окно на него глядел белый голубоглазый кот. Кот царапал по стеклу и противно мявчал.