Айгуль Грау
Небо цвета лазурита
Ей вспомнилась история про нищего, которую рассказывал лама Чова. Про то, как один очень бедный человек жил в ветхом доме, в фундаменте которого был зарыт сундук с золотом, но не знал об этом. Поэтому каждое утро выходил на улицу просить подаяние у прохожих. Его били и пинали. Ему давали лишь объедки, которым он радовался до беспамятства. И все было до тех пор, пока одни добрый прохожий не подсказал ему, что он буквально живет на золоте. Этот прохожий и есть наш учитель, наш гуру, говорил тогда лама Чова. Он указывает на природу нашего ума, вечный, неистощимый источник счастья.
– Вот, например, мой Учитель. – Он указал на маленького Тулку и Харша обомлела от неожиданности. – Да, это так. – Заметив ее удивление продолжал он. – Я ведь тоже тулку. Меня нашли, когда мне исполнилось четыре. Но мать отказалась меня отдавать. Монахи приходили несколько раз, но она обливала их помоями. Она говорила, что им нужен сын, наследник, а не бритый налысо нищий, которых и так полно повсюду. Потом китайцы захватили Тибет и мы, как и тысячи других таких же, бежали, кто в Индию вслед за Далай Ламой, кто в Непал. Я был совсем маленький тогда, меня несли на руках, по ночам пробираясь мимо китайских оккупантов, готовых стрелять на поражение. Поэтому, в виду столь страшных событий, о моих способностях быстро забыли. Когда я вырос, родители нашли мне невесту, девушку из нашей деревни беженцев и все шло по плану моей матери. Только мне ужасно не хотелось всего этого. Я сопротивлялся, переча родителям, но меня все же женили насильно. Она была хорошей девушкой. И стала бы хорошей женой для достойного человека, желающего жить по-мирски. Но я не мог побороть себя, поэтому, когда узнал о ее беременности, понял – если не уйду сейчас, но не уйду уже больше никогда. Тогда я всю ночь не мог уснуть и на утро просто встал и ушел из дома. Словно хотел в уборную выйти. Ничего с собой не брал. Больше я туда не возвращался.
– Как так, оказывается вы были женаты? – Спросила нагини, чуть прикрывая рот рукой от неожиданности.
– Да был, и ребенок у меня все-таки родился. Это сын. Он живет сейчас в городе. Родители помогли ей вырастить его, пока я скитался.
– Но как же так, как вы могли… – В голосе принцессы чувствовался укор.
– А как Будда мог? – Спросил он.
– Я не знаю… – Она подперла голову кулаком в задумчивости.
– Харша, Харша. Ты до сих пор мыслишь, как мирянка. Это очень частый вопрос от тех, кто плохо знает каким был Будда. Ведь истории у нас чем-то схожи, за исключением того, что масляный светильник не может сравнить себя с Солнцем. Он тоже бросил жену и ребенка и ушел странствовать, после того как случайно увидел страдания сансары: старость, болезнь и смерть. Его осуждали что он плохо поступил. Как так, можно подумать. Бросил жену и ребенка. Нарушил свой долг. Но всё стало яснее чуть позже. Когда Будда обрел просветление, то принес светоч мудрости в наш мир и множество существ получило от этого безмерную пользу. От его наставлений, которых бы просто не существовало, будь он просто царем, вырастившим по всем правилам своего ребенка. Став Буддой, он привел своего сына, жену, мать, двоюродных братьев и прочих родственников, а также множество людей и богов к состоянию архатства103. Выхода за пределы сансары. Обретения истинного счастья и свободы от страданий. Многие существа стали на путь бодхисаттв, многие обрели плод вступления в поток и око Дхармы. Разве было бы все это, не покинь он семью? Как можно сравнить мирское счастье двух существ – его жены и сына, с вечным счастьем миллионов. Как скажи мне, Харша?
Харша молчала, она все поняла.
– Так и я. Возможно мой сын вырос без меня, и я даже не смог привести его на путь. Но вот мои ученики. Я стараюсь помогать им и может из этого хоть что-то выйдет. И даже если бы я совсем не имел учеников, то какая в том разница? Ушедший от мира не имеет желаний. Он не убивает существ для своего пропитания, он приносит мир и спокойствие туда, куда приходит. Из-за его обетов существа рядом с ним всегда чувствуют себя в безопасности, ведь понимают, что он не причинит им вреда. Рядом с ушедшим от мира, мужья не опасаются за своих жен. Рядом с ним люди не боятся за свое имущество. Он никому не лжет, и люди знают это. Их вера в добродетель возрастает, лишь при одном появлении ушедшего от мира. Ведь он – само проявление добродетели во плоти. Он не произносит грубых слов, не стремиться стяжать славу. Он равно относится к тем кто хвалит его и тем кто ругает. Потому суждения его не предвзяты. Его поведение безукоризненно. Его любовь и сострадание всеобъемлющи. Поэтому он приносит пользу лишь своим молчаливым присутствием в мире. Ушедшие от мира накапливают заслуги для всех, держат чашу весов, добавляя свои добродетели в море грехов человеческих. До тех пор, пока есть в мире такие существа, он не сгинет в огне и не потонет в воде. Но с каждым годом их все меньше и меньше. В конце концов мир разрушится и многие из живущих больше никогда не родятся людьми. Это так печально, но, к сожалению, это правда.
Харша слушала внимательно. Ринчен и Габэ сидели бок о бок, с блеском в глазах глядя на своего ламу, ребенок был задумчив и ковырял палочкой в земле.
– А что, если он сгинет. Что тогда? – Спросила она. – И вы и этот малыш – ваш Учитель, рождаетесь тут уже много раз, чтобы спасать всех. Что будет, если здесь никого не останется?
– Есть и другие миры. Это неважно. Если мир прекратит существование, это не значит, что существа исчезнут. Так же продолжат рождаться.
– А вот, например, наш мир. Тот мир откуда я пришла. Ведь там совсем нет таких как вы. Что делать тем существам? – Она запиналась от волнения.
– Значит, они не создали карму для того, чтобы у них появились подобные нам.
– А что если… – Она задумалась. – А как создать эту карму? Вот я, например, я же из того мира. А ведь я так хотела, чтобы вы посетили его. Но вы ответили мне, что уже возраст не позволяет проделать такие путешествия. К тому же портал откроется только через одиннадцать лет… Я и сама не доживу до той поры. – Она тоскливо усмехнулась. – Но раз вы умеете такое проворачивать, раз ваши способности так велики… Может тогда вы родитесь в нашем мире. И поведете за собой нагов, богов и прочих существ, так же как вы помогаете здесь. Ведь я видела, все мы видели, что нет предела вашим возможностям. Сострадание ваше не имеет границ. Так может ответите на мою просьбу согласием? В прошлый раз я просила вас помочь Марианне и поднесла все свои украшения. А теперь у меня совершенно ничего не осталось, но я могу поднести вам всю свою практику, всё своё стремление, чтобы вы исполнили мою просьбу. – Она приняла прежний облик змеи, склонившись перед ним с руками, сложенными у сердца. – Прошу вас, придите в мир богини Алатруэ, чтобы вести существ прочь от страданий.
Ринчен и Габэ смотрели на нее с выражением ужаса на лице. Лама Чова долго взирал ей прямо в глаза, морщинки вокруг его глаз поползли в стороны и, сощурившись, он улыбнулся по-доброму.
– Прекрасно! Прекрасно. Сегодня ты совершила лучшее подношение своему гуру. Ведь чего стоят богатства всех миров по сравнению с практикой Дхармы. Но ты слишком переоцениваешь мои возможности. Я не такой хороший практик, как ты думаешь. Мне кажется, что я навеки останусь учеником, даже несмотря на то, что мой бывший учитель уже обрел новое тело. Я не стану обещать тебе того, чего не смогу выполнить. Но если твое пожелание искренно и этим ты создала благую карму, посеяла семена, то после смерти я смогу быть притянут силой твоего мира и буду рожден в нем. Кто знает, кто знает.
Ринчен запаниковал. Он тоже упал на колени перед йогином и взмолился дрожащим голосом.
– Но как же мы, учитель? Что же делать нам? Не уходите, прошу вас. Оставайтесь здесь чтобы вести нас до окончания сансары. Я хотел бы никогда не расставаться с вами. Что мы сможем делать без вас? Будем как осиротевшие дети. Не бросайте нас. Прошу вас. Пусть все мои заслуги пойдут на то, чтобы мы никогда не расставались. – Он наклонил голову. Лама Чова положил свою руку на его макушку.
– Хорошо, Ринчен. Пусть и твое желание сбудется. Да будет так.
Габэ и маленький тулку повторили слова товарища. И лама ответил им так же. Пусть ваши желания сбудутся. Да будет так.
***
Они разложили свой небольшой лагерь на границе леса. Харша сидела спиной к густой чаще, молодые монахи расположились слева от нее вокруг кострища. Лама Чова был погружен в размышления или медитировал сидя в пол оборота, сквозь полусомкнутые веки взирая на безлюдную пустошь, раскинувшуюся вокруг лесного островка, укрывшего их от предстоящей ночи. Небо за его спиной окрасилось алым и желтым, облака величественными сизыми толпами проплывали мимо уходящего солнца, то закрывая его, то снова обнажая, ловя своими резными краями золотистые лучи, торжественно зажигаясь, заставляя путников завороженно ловить взглядом их замысловатые зыбкие очертания.
Ринчен и Габэ принесли к костру кучу хвороста и теперь Харша иногда подкидывала его в огонь, наблюдая за колышущимся танцем языков пламени.
– Не бросай так часто. Сейчас я проведу ритуал, потом подкинешь. – Старик начал разворачивать засаленные парчовые тряпочки хранившие его церемониальные предметы.
– Что за ритуал?
– Нужно устранить все препятствия на нашем пути. Так что это займет время. Необходимо, чтобы вы все тоже читали и старались визуализировать, не отлынивая и не теряя концентрации.
Молодые люди расселись на подстилки и долгое время пели, повторяя за ламой, читали и визуализировали множество божеств, способных очистить препятствия к практике. Когда они закончили, Харша чувствовала подъем сил и почти забыла о болезни. К тому времени уже стемнело. Она подкинула дров в костер и светлые блики покрыли лица присутствующих. Все молчали, не глядя по сторонам, словно оставались пребывать в том мире, где прекрасная женщина с телом зеленого цвета испускает мириады лучей очищая пространство104. Ночь была душной и влажной. Когда они спустились с гор, климат стал заметно жарче. Появились москиты и мошки. Дневные птицы передали свою эстафету и после небольшой передышки, как по команде единого дирижера, вступили птицы ночные, издавая звуки мистические и жутковатые. Лес словно ожил, наполнившись неисчислимыми шорохами, взвизгиванием, клекотом и свистом. Словно туда запустили отряд злобных ведьм, желающих запугать любого до смерти. Но это были всего лишь зверушки. Теперь было их время.
Внезапно гуру заговорил. Словно поймал поток, вливавшийся в него светом и плавно вытекающий речью, оформленный в слова. Ринчен не сразу догадался что именно он читает.
– Простираюсь перед тем, кто не имеет ни начала, ни середины, ни конца; кто пробудился, а пробудившись, указывает вечный путь бесстрашия, чтобы те, кто не осуществил осуществили. Преклоняюсь перед Солнцем святой Дхармы, излучающим свет мудрости, устраняющим привязанность, неприязнь и катаракту неведения… – Он внимательно вглядывался в лица слушающих, но они сидели, не глядя на него, обратившись в сам слух, не отвлекаясь виденьем форм. Маленький тулку устал и медленно моргал засыпая. – Склоняюсь перед теми, кто видит, что природа ума – ясный свет, а омрачения бессущностны, кто, истинно постигнув изначальный покой – предел отсутствия двоякой самости всех существ – обладает неомрачённым умом, зрящим, что все существа подобны совершенным Буддам… Сущность подобна драгоценности, пространству и чистой воде: по природе своей никогда не омрачается. Если бы у существ не было бы семени Будды, они не удручались бы от страдания, не желали бы ухода от страданий, не заботились о нем и не стремились бы к нему105. – Он уже не смотрел на них, читая по памяти, вдохновенно, как, бывало, Марианна нараспев читала свои избранные стихи, повторяя в уме миллион раз одни и те же строки, любовно запоминая каждое слово, придавая каждой фразе весомость и значимость, вдумываясь, ожидая за каждой буквой найти бесконечно глубокий смысл, приводя в уме примеры, сравнивая свою жизнь с написанным. Он глубоко любил все тексты, что лежали теперь в его комнате нагроможденные стопками, так что чашку поставить было некуда. Все эти тексты уже давно стали частью ламы Чова. Он более не нуждался в бумаге, нося глубоко в сердце каждую строчку.
Пока он читал, Харша внимательно слушавшая его речь, постепенно улетала куда-то. Словно сначала слышишь лишь звуки, потом приходит смысл, а после – переживание. Так и она. Сначала слышала лишь слова и думала про себя опять одну и ту же мысль о том, какой же ее учитель умный и ученый, хотя выглядит как бродяга. Потом она поймала себя на том, что опять снова и снова крутит по кругу эту мысль, словно желала получить за нее подарок, выиграть приз в конкурсе. Словно сама эта бесконечная жвачка мысленных восхвалений способна была привести ее к достижению состояния Будды. Ей стало видно, как на ладони, имей она такие мысли, она может до скончания времен крутить их по кругу, но абсолютно никак не приблизится к пониманию. Поэтому попыталась обратить фокус внимания в смысл его слов. Тут она словно шла где-то близко. Как по самому краю обрыва, нащупывая нечто важное. Она уже бывала на этом обрыве. Она уже сидела на нем свесив ножки когда-то. Когда это было… Силилась вспомнить. Точно во сне ей пришли вдруг на ум обледенелые ручьи, дорога, полурастаявшие снега на полях у поселка. Это было после собаки. Она сидела тогда на краю. Это был тот самый край. А гуру все говорил и говорил. Она уже не видела, как Габэ, заботливо положил мальчика на подстилку из своей куртки и тот все пытался не уснуть, чтобы получить передачу. Одну из тысяч полученных передач учений.
Вот еще чуть-чуть и она подойдет к обрыву. Он говорил и говорил, а она пока стояла и ждала чего-то. Осознание было на пороге. Оно остановилось с кулаком, занесенным над дверью, чтоб постучать, но не стучало. Ей стало страшно. Нечто грозное надвигалось со всех сторон. Она уже не могла смотреть по сторонам, не оглядывалась на Ринчена и Габэ, не пыталась поймать истину за хвост. Множество небесных труб звучно, настойчиво призвали Истину и та, как черная туча, как песчаная буря надвигалась из-за горизонта обещая обратить в пух и прах все жалкие мыслишки и планы на будущее, бесконечную мысленную жвачку, жажду любви, жажду жизни. Нечто огромное как сам небосвод, двигалось вперед огромными легкими вдувая воздух в рог победы. Харше стало жутко. Если эта темнота настигнет ее, то ее уже не будет. Ощущение смерти, животный страх перед неизвестным шевелился в животе, и она не могла справиться с дрожью, пробившей все тело, как молния поразившая прямо в макушку, оставившая красный фрактальный след на коже спины и плеч. Вокруг звенел колокольчик, словно одинокий ослик брел по дороге, унося на повозке ее мертвое тело. Это ей уже больше не пригодиться, сожгите в костре, развейте по ветру, в конце концов сбросьте коршунам и грифам на съедение. Всепоглощающая природа сиюминутности существования охватила ее. Она умерла. Теперь окончательно. Пережила смерть при жизни. Казалось теперь все кончено.
Но вот в дали ума забрезжил рассвет. Кто-то шел к ней. Все небо оросилось радужными звуками его голоса произносящего слова из древних текстов. Таких древних как сама вечность. Словно эти слова всегда и везде существовали, проявляя себя сквозь века. Она уже не понимала смысла, не разбирала слов, прислушиваясь только к звукам голоса, в вибрациях которого содержалась изначальная глубина. Этот голос говорил и говорил ей что-то, и казалось, он повторяет и повторяет одно и то же, одно и то же, что знали все мы, что слышали все мы где-то за гранью, в промежутке. Словно всплыла память о том, что происходит после смерти106, когда все небо, земля и пространство вокруг тебя наполнено миллионами миллиардов божеств прыгающих, танцующих, скачущих вокруг тебя в безумной пляске. Все они, лишь проявления твоего ума от размеров с огромную гору, голова скрывается в облаках, а ноги уходят под землю, до размеров с маковое зернышко, но ты видишь их всех одновременно. Слышишь эту какофонию звуков, что они издают. Яростные и жуткие, добрые, блаженные, все крайности, что можно себе вообразить от верхних небес до ужасов ада. Это они говорили тебе все это, но ты лишь в ужасе бежишь от них к новому рождению в сансаре. Это и есть наш ум. Бескрайний и глубокий как океан. Не из тех океанов, что бывают на земле. Ведь земные лишь жалкое подобие того, что не имеет дна, не имеет формы, звука. Она падала в эту бездну. Под ногами простиралось нечто. Это объемное ощущение глубины не выразишь словами, его можно лишь пережить, а пережив засмеяться или испугаться. И вот она все время думала, что будет дрожать от страха, но неожиданно засмеялась. Бездна больше не пугала. Бескрайнее чувство объема под собой. Мы словно маленькие всполохи на поверхности. Вся наша жизнь лишь жалкое разбрызгивание волн, мельтешение. Не так-то просто увидеть бескрайнюю глубину, что скрыта в нас самих. Как может пугать свое лицо? Оно и есть ты, которого никогда не существовало, ни сегодня, ни вчера. И никогда не будет существовать. Ты – это бездонный океан с миллионами маленьких волн, каждая из которых надевает на себя маску, принимает на время маленькое лицо. И океан никогда не считает себя волной. Харша словно повисла в этом познании величия. Теперь она не падала вниз, как с обрыва, а парила как пушинка в невесомости, колыхаясь на просторах непознаваемого. Волны смертоносности приходили и отступали. Она не привязывалась к ним и не отторгала. Все просто проявлялось перед ней, сиюминутно сворачиваясь. Это было переживание глубочайшего покоя, в котором больше не осталось понимания «я» и «мое». Не осталось страхов, цепляния за жизнь. Все иллюзии о мирском счастье развеялись мудростью. Когда ты понимаешь, что эта Харша лишь всполох на просторах огромного океана, крохотная волнышка, ничего не значащая сама по себе, то это знание успокаивает. Парение в просторе блаженства. Если бы сейчас у нее были бы те воспоминания, что приходили раньше, то она вспомнила, что представляла состояние Будды, как большое количество сомы. Но это же было просто смешно. Глубина не сравнимая ни с чем. Неописуемое. Как может волна охватить океан? Как может Харша понять, что чувствует Будда? Только если сольется с океаном, отпустив все концепции, тогда поймет, но это уже не будет такое понимание, которого ожидает Харша личность, какое ждет Ринчен и Габэ. Это будет совершенно другое.
Она дышала медленно и ровно. Так неслышно, что казалось совсем перестала дышать. Нежные отзвуки множества колокольчиков. Дыхание ветра. Не имеющая тела постепенно возвращалась обратно в мир людей. Переживание вечности и глубины постепенно растворялось, покачиваясь из стороны в сторону, как на морских волнах. Гуру уже давно закончил передачу. Ринчен и Габэ покинули свои места, оставив их двоих недвижимых возле догорающих углей. Ночь близилась к завершению. Харша не заметила, как просидела, не двигаясь все это время в своем истинном обличие, когда она забыла контролировать свой ум, удерживая в воображении иллюзорное женское тело в черной кружевной юбке и узком жакете. Когда растворилась в бесконечности?
Лама Чова повернул голову, словно услышав кого-то. Сквозь марево ночи из темноты к костру шагнула молодая тибетка. Ее волосы были убраны в пучок. Поверх национального платья накинута шаль. Руки и ноги в браслетах, каких обычно не одевают тибетки. Как сквозь сон Харша наблюдала за ней. Она принесла дров. Молча подкинув их к углям, она села почти вплотную к ламе Чова. Он смотрел на нее как-то странно, краем глаза косясь. Тибетка сидела как призрак. Мир Харши обрел наконец свою плотность, и она поймала себя, как пялится во все глаза на женщину, пытаясь не упустить ни одного ее движения, не в силах распознать сон это или нет. Тибетка будто поняла ее помыслы, взглянув на нее долго, тягуче, кивнув медленно с таинственной улыбкой на маленьких пухлых губах. Гуру Чова не обращал на Харшу внимания. Он в пол оборота шептал незнакомке:
– Не может быть. Мы так старались. Неужели ничего нельзя сделать?
Последовала долгая пауза, но речи девушки Харша не слышала и губы ее не двигались. Старик словно говорил сам с собой.
– Я хотел даровать ей Великую печать107, но что же теперь будет? Я могу не успеть. – И снова долгая пауза. Харша ради приличия смотрела в костер, а сквозь него на сложенные в полулотосе ноги незнакомки. Она не хотела упустить момент, когда та уйдет, чтобы проследить. Зачарованная не замечала ничего вокруг.
– Хорошо, как скажешь, матушка. («Матушка?» – воскликнул внутренний голос нагини), я дам ей все что смогу, все что знаю, а там жизнь в ее руках. Пусть свершится все что должно. Ведь даже сам великий Маудгальяна108 не смог перехитрить судьбу. Но ты, – тут он повернулся к девушке, встав на колени, – утешь страдания Тибета, прошу тебя, – и он упал лицом в землю, чуть касаясь ее ног кончиками пальцев. – Утешь страдания всех существ. Если бы я мог хоть что-то сделать. Если бы я мог… Какое огромное море страданий… Почему я не могу попасть в ад вместо них… Почему… – Он отнял лицо от земли и по глубоким морщинам его текли слезы.
Девушка в ответ улыбнулась то ли печально, то ли радостно. Харша уже где-то видела такую улыбку. Силилась вспомнить. Незнакомка положила руку мягкой ладошкой на косматую голову старика, утешая. Он снова пал ниц, а она с любовью гладила его по голове. Нагини пыталась не сводить с нее глаз. Чудилось, что вот-вот и должно произойти нечто важное, чего нельзя пропустить. Предчувствие свербело в сердце. Небо на горизонте начинало светлеть. Приближался восход. Ночь словно обозлилась на прощанье и резко похолодало. Старик и девушка не двигались. Это длилось так долго, что Харша решила, что видит лишь трюк, магическую иллюзию. Она зевнула и потерла глаза. Йогин сидел со спиной прямой как палка, в позе для медитации перед костром. Взгляд его полуприкрытых глаз был обращен перед собой и в никуда. Харша снова потерла глаза. Девушка исчезла, испарилась в ночном сновидении. Гуру Чова открыл глаза шире и недовольно произнес:
– Иди уже спи. Чего сидишь здесь всю ночь? Хорошо бы медитировала, а то просто дремлешь и бездельничаешь как обычно.
Харша молча поднялась и поползла к своей палатке. Уже засыпая, она вспомнила этот взгляд. Этот взгляд был у золотой статуи богини в Дхарамсале.