Айгуль Грау
Небо цвета лазурита
Тем временем Марианна бледнела и гасла, и трепет жизни по капле уходил из нее. Врачи разводили руками, предполагая, что ей не подходит местный климат. И хотя Фислар еще с самого первого дня заводил разговор о том, чтобы уехать, она все время просила его потерпеть и остаться хотя бы на пару недель. Нет, говорила она, все нравится, прекрасная природа, прекрасные люди. Такая тишина! Время лечит. В другом месте будет хуже. Боюсь уезжать. Почему боишься? Но потому как ответ не удавалось получить каждый раз, Фислар понял, что дело здесь в Селдрионе. Так много вопросов и так мало ответов.
Конечно, он был полностью согласен с ней. В этой глуши, куда не пробивала его мобильная сеть, он с удовольствием замечал, как сходила на нет его паранойя. Та история, из-за которой ему еще приходилось прятать шрамы на левой руке, все больше отдалялась в прошлое, показывая себя самого в глупом свете. Из-за одержимости соцсетями, которая пришла побочным воздействием работы в моделинге, он плохо стал отдавать себе отчет в происходящем. Наблюдая в то время порывы волн общественной любви и ненависти, терял связь с реальностью. Постоянно хотелось оказаться на гребне великой волны всеобщего обожания, и несколько сотен тысяч его подписчиков ежедневно растили в нем это чувство. Желание угодить другим. Я буду делать все, чтобы понравиться вам, ведь так приятно читать эти строки, когда вы обожаете меня. И так же страшно видеть, как вы прилюдно распинаете очередную бедняжку, ляпнувшую глупость не подумав. Теперь, сидя здесь, среди неподвижных горных вершин, похожих на древних седых мудрецов, кажется смешно и нелепо бояться речей, ненавидящих тебя. Даже не речей. Просто букв. Даже не букв – просто пикселей на экране черного и белого цветов, из которых мы сами вырисовываем буквы, эмоции, интонации. Часто даже не те интонации, с которыми это писалось. Иногда он бродил сам по себе посматривая вокруг и размышляя каким камнем разбить свой телефон. Но не разбивал. Потому что именно в телефоне сейчас были все его деньги. А денег было достаточно. Марианна не знала, но он сделал головокружительную по быстроте карьеру в модельном бизнесе, закончив ее дорогостоящим контрактом на рекламу туалетной воды и автомобиля премиум класса. Стал самой известной восходящей звездой, снялся в скандальном клипе, разбил данную на пользование Феррари и просидел несколько суток под арестом за вождение в нетрезвом виде. Потом выход на музыкальную арену, который тоже стал многообещающим. Правда внезапно исчез с радаров, а интернет так быстро забывает своих героев…Хотя некоторые фанатки до сих пор пытались отыскать его, строя теории заговора. И все это теперь казалось каким-то искусственным, полным фальши.
А Марианна как попугай все твердила с того дня о том, какой же Аймшиг замечательный. Что он настолько скромный, что решил не пугать своим видом наших благодетелей и отказался прийти в гости, и то, что он всюду ей помогает и поддерживает. И как здорово, что он умеет летать по воздуху и даже один раз пронес ее, правда не высоко, но она все равно испугалась, хотя это было захватывающе. И как же с ним спокойно и умиротворенно она себя чувствует, как ни с кем другим. Что он все понимает и видит людей насквозь, а мы считали его злым. На самом же деле это его прозорливость. И как однажды она расстроилась от новостей в телефоне (хотя на самом деле это было сообщение, все-таки доставленное от того, кого старалась забыть изо всех сил), а он просто взял и запустил его в воду с размаху. И теперь нет источника проблем. Она стала пропадать, подолгу гуляя в окрестностях, несмотря на слабость, оставляя Фислара наедине с Лхаце, отчего тому не оставалась ничего иного, как обучать девушку английскому. Семья ее была не из простых крестьян и у нее уже было некоторое образование. Люди воспитанные, интеллигентные. Бабушка Лхаце была держателем линии71, хотя Фислар вряд ли до конца понял, что это значит. А дядя был тулку72. Кто такой тулку, Фислар тоже не осилил с первого раза. Лхаце поведала смешную историю о том, как ее дядя в возрасте одиннадцати лет повадился курить. Где он брал сигареты, никому не известно, но когда бабушка узнала, то так разбушевалась, что даже соседи собрались поглядеть что будет. Она заставила дядю поклясться под статуей Манджушри73, что он не будет больше курить. «Какой позор для нашей семьи, ведь ты же тулку!» – изображала ее повадки Лхаце, хохотала вместе с Фисларом. Дядя был готов провалиться хоть напрямую в ад, лишь бы только избежать разгневанной бабушки. Он стал монахом, кстати. Иногда приезжает в гости. Правда редко.
– Что значит, монахом?
– Ты что не знаешь? – Лхаце вскинула брови с таким же видом, точно Фислар, когда ему говорили, что не слышали слова Инстаграм.
После этого разговора Фислар страстно, хоть и тайно от самого себя захотел во что бы то ни стало увидеть дядю Лхаце.
***
И через некоторое время это случилось. Сбившись с ног в поисках проблемы Марианны, отец прежде большого семейства, в котором пока осталась лишь незамужняя Лхаце, братья которой уже давно разъехались в крупные непальские города по работе, пригласил своего брата в гости. Кунзук Вангпо Тулку Ринпоче74 – таково было его полное монашеское имя, прибыл в деревню ближе к вечеру в сопровождении двух помощников. Фислар смерил пришедших подозрительным взглядом, как смотрит домашний кот на непрошеных гостей. Досточтимый Кунзук был мал ростом, худосочен, с большой круглой головой на тоненькой неправильно изогнутой шее. Голова была, пожалуй, слишком уж круглая. Такая же круглая, как и все его лицо, все линии которого будто решили сойтись вместе в одной точке. Круглый маленький нос, круглые глаза, брови, маленькие аккуратные щечки и вечная, не сходящая с лица улыбочка, которая делала его похожим на сдувшегося постаревшего фарфорового ангела. Эта улыбка с самого начала принялась раздражать Фислара, но он терпеливо сидел в общей комнате с хозяевами и еще несколькими соседями, пришедшими послушать Ринпоче. Сначала была долгая, нудная и несколько шумная церемония, которая навевала на нильдара сон, затем пришедший начал что-то также нестерпимо долго, нудно, с остановками объяснять мирянам, которые слушали его, открыв рты. Все это осталось вне досягаемости Фислара, ведь говорилось полностью на тибетском. В конце слушатели пытались пропихнуть старому ангелу разноцветные шарфы, которые он брать отказывался, и только в обратку вешал эти шарфы на шею дарившим75. Когда же они начали совать монаху деньги, Фислар закатил глаза. И здесь та же петрушка. Деньги он не трогал, но его помощники, обмотав руки багряными накидками ловко поскидывали купюры со столика в сумку. Фислар чуть не расхохотался, увидев эти уловки. Все это выполнялось с лицами святош, какие бывали у служителей культа богини Алатруэ, частенько наблюдаемых Фисларом в священных рощах, пока тот еще соглашался ходить с матерью на эти нелепые церемонии.
Когда соседи разбрелись, сели за чай. Ринпоче выделили специальный стул, подложив на него дополнительные доски и подушки, что все равно не сделало его выше Фислара, сидящего поодаль, поэтому Фислара согнали (точнее вежливо попросили) пересесть на низкую шатающуюся табуретку. Когда порядок сидящих был установлен, хозяин шепотом спросил нильдара.
– Где же Марианна, уже темнеет?
– А я что, ее охранник? – Резко ответил тот, обиженный табуреткой.
Хозяин, смутившись замолк, с тревогой потирая руки.
– Садись брат, она должна скоро прийти, не беспокойся. – Все с той же улыбкой, но уже на английском, хотя и с сильным акцентом произнес Ринпоче.
– А вы что, пророк-предсказатель? – Сострил Фислар, бросая фразу, как перчатку перед дуэлью.
– Нет, просто на улице холодно становится. Замерзнет, придет. – Легко засмеялся в ответ Ринпоче, не обратив внимания на колкость.
Говорили о незначительных вещах. Но все на английском. Иногда отец Лхаце срывался на тибетский, но Кунзук отвечал ему, будто стараясь именно для Фислара, чтобы тот тоже понимал. Устав от их скучных разговоров, Фислар начал раздражаться. Улыбка высохшего ангела казалась ему все более и более натянутой и поддельной, а сам он ханжеским лжецом. Пытаясь вывести его на чистую воду, дождавшись паузы, он спросил.
– Лхаце говорила мне, что вы решили стать монахом. Каково это? Почему решили?
– Стать монахом было самым лучшим поступком в моей ситуации.
– Что за ситуация?
– Я родился человеком и в этом теле самое лучшее – стать монахом.
– Это потому что работать не надо? – Язвительность фразы заставила всех сидящих обратить взгляды в его сторону. Лхаце пинала ногой под столом. Фислар демонстративно повернулся к ней. – А что? Любому дураку понятно, почему некоторые выбирают эту дорогу. Сидишь на шее у общества, ничего полезного не делаешь.
Глаза монахов, пришедших с Ринпоче, округлились. Один не выдержал.
– Как это ничего не делаешь?
– А что вы делаете? Ну, расскажи-ка мне.
– У монахов много обязательных дел. Например, обряды проводить, медитировать… – Он спешил, поэтому постоянно запинался.
– То есть дела такие – звенеть в колокольчик и сидеть закрыв глаза. Вот это работа. Да… – Фислар откинулся назад телом, ожидая почувствовать спинку стула, забыв, что сидит на табурете, от чего нелепо покосился, но быстро поправился, будто так и надо.
– Вам будет сложно понять, ведь вы – западный человек. – Стараясь быть более вежливым парировал монах.
– И как «западный человек» я имею образование, так что надеюсь разобраться с этим. Я же совсем не дурак. – Фислар положил руку на грудь. – Попробуйте, рискните объяснить мне вашу чудную логику.
– Фислар! – Побагровевший от стыда и плохо скрываемого гнева хозяин повысил голос.
– Не беспокойся, – поднял ладонь Ринпоче, – мы обязательно объясним, раз вы желаете слушать. Мы любим всё объяснять. Это нетрудно для нас. – И обхватив обеими руками кружку чая, Ринпоче замолчал, будто собираясь с мыслями. – Для начала…
Но ему не дали начать. Входная дверь заскрипела и сквозь проем медленно пролезла Марианна. Все обратили взгляды к двери и лишь Ринпоче продолжил медленно, спокойно потягивать чаек. Марианна долго боролась со шнурками ботинок, теряя равновесие, цепляя хозяйские куртки и падая, так что мать одним взглядом послала Лхаце проверить самочувствие гостьи, но девушка застыла в проеме, не решаясь подойти. Марианна уже расправилась с ботинками и «летящей» походкой вплывала в комнаты. Лицо красными пятнами, глаза осоловелые, длинные волосы растрепаны и скомканы. Фислар повернулся, тут же осознав, как сильно она пьяна. Лхаце метнулась за стулом и посадила гостью как можно дальше от монашеского угла. На ней не было кепки стража и монахи, вместе с хозяином, потупили взоры. Все – кроме Фислара и Ринпоче. Он улыбнулся своей неизменной улыбкой гостье, а она, глупо помахав рукой присутствующим, чуть было не села мимо стула.
Хозяйка избегала смотреть на Марианну желая только одного – исчезнуть прочь из этого места лишь бы не быть свидетелем позора семьи. Фислар подтянул Марианну вместе со стулом вплотную к себе и наклонившись к ее уху, шептал на нильдари:
– Что, подруга, где так накидалась?
– А разве это заметно? – Она развязно захихикала. – Ну выпила чуть-чуть и что? – И тут же добавила набычась, глядя глаза в глаза тулку. – И что?
Хозяйка автоматически подсунула под нос Марианне какую-то еду. Ей так хотелось отвлечь всех обратно к былому разговору, который уже казался совершенно безобидным на фоне катастрофической ситуации настоящего. Но это оказалось почти невозможным. Украдкой, скрывая от самих себя, мужчины неотрывно следили за ее движениями, а она сидела подбоченившись, как бы свысока глядя на всех присутствующих, раскрасневшаяся, наглая и от этого еще более влекущая чем обычно. Без капли стеснения прямо рукой подцепила кусок мяса из хозяйской тарелки. Тут уже и у Фислара отвалилась челюсть. Глядя на то, как она пожирает мясо, которое и в жизни-то не пробовала, он понимал, что все они смотрят лишь на ее жующие губы, облизывающие стекающий жир. Дьявольская красота. Доев, она принялась смачно облизывать пальцы, так что даже женщины попали под гипноз. После этого в полной тишине, повисшей над столом, заерзала на стуле, заламывая руки как при горячке. Голова мотнулась на плохо управляемой шее, и она подперла ее рукой. Потом ей стало дико жарко, и она принялась разбрасывать повсюду свои длинные волосы, положив часть на плечи Фислара, толкнув его несколько раз локтем и чуть не перевернув тарелки. Помахав ладошкой на лицо, она принялась стягивать свитер. Отвлекшись почти насильно от рассматривания ее движений, Фислар повернулся, встретившись со строгим печальным взглядом досточтимого Кунзука. Тот медленно прикрыл веки, будто говоря, что все понимает. Фислар почувствовал, что пора действовать. Встал и заботливо обхватив девушку за плечи, принялся уговаривать ее пойти лечь спать. Но она сопротивлялась. Заплетающимся от алкоголя языком она вдруг закричала, грозя пальцем в небо:
– А я знаю! Знаю всё про вас!
– Знаешь, знаешь, пошли, чудила. – Приговаривал Фислар пытаясь оторвать ее от стула, понимая, что не может этого сделать. Она будто вросла корнями в пол.
– Кто тут из вас беспредельничает, а?! – Марианна ткнула пальцем на ошалевших монахов.
– Ну-ка молчать в моем доме! Приберись, а то выглядишь как проститутка. Позор! – Отрывисто прикрикнул хозяин, стукнув по столу кулаком.
– Ах, ты! – Она медленно поднималась, превращаясь в дикую фурию, и хозяин тоже поднимался, полыхая багрово-красным лицом. – МААААЛЧААААТЬ!!! – Завизжала она диким нечеловеческим воем, поднялся ветер, раскачавший лампочку, взрывной волной прошедший по всему дому, вторя сумасшедшей, грозно шелестя занавесками. Фислар отступил в сторону, когда она схватила стакан, стоящий на столе, и сжала его рукой, смотря неотрывно в глаза мужчине. Стакан лопнул, рассыпав осколки по столу, а рука ее осталась невредимой. Женщины ахнули в страхе, а хозяин, будто кто-то подрезал ему коленные сухожилия, стал медленно сгибаться и сел на место. Удовлетворившись этим, она повернулась к монахам.
– Говорите-ка, кто из вас, негодяев, тут безобразничает! – Но те испуганно молчали как рыбы, не понимая, что она имеет в виду. Сцена была действительно жуткой. – Я вас последний раз спрашиваю, кто посмел прийти сюда, в мои владения и начать проводить свои гадкие, жалкие, отвратительнейшие ритуалы. Говорите, а то сейчас откушу ваши мерзкие головы! – Свирепо рычала она сквозь растрепанные волосы.
Фислар в полнейшем недоумении искал глазами любого из сидящих в комнате, кто смог бы остановить ее. Вокруг стояла звенящая тишина, подобная вакууму, сквозь который он различал лишь своё бешеное сердцебиение.
Наконец заговорил тулку:
– Это был я. – Произнес он спокойно и отчетливо.
– Ах ты подлец! – Скрежетала зубами неузнаваемая Марианна.
Отшвырнув ногой кособокую табуретку Фислара, преграждающую путь, она двинулась прямо на Ринпоче, сверля его исподлобья ненавидящим взглядом.
– Я уничтожу тебя. – Прошептала она прежде, чем все произошло. Спустя несколько часов, вспоминая в одиночестве последовательность событий этого эпизода, Фислар постоянно путался в своих мыслях. Сначала показалось, что, когда она подошла ближе к монаху, протягивая свои руки со скрюченными пальцами, будто хватавшими в воздухе его горло, тот резко поднялся и с сильным придыханием низко зычно произнес: «ПХЭТ!»76 основанием ладони правой руки ударяя по центру лба обезумевшей. Но уже спустя секунду, когда она валилась на пол, хватаясь руками за пространство, тулку сидел на том же самом месте, в ровно такой же позе, будто бы и не делал никаких стремительных выпадов, способных даже у мускулистого человека сбить ритм дыхания. И на его лице не было тени волнения. Только выражение глубочайшего удовлетворения.
Хозяйка первая вскочила, когда Марианна упала. Нервно сжимая передник, она разглядывала девушку, корчащуюся в судорожных муках на плиточном полу. Марианна лежала терзаясь, скручивалась и извиваясь как червь, держась за живот, то подтягивая, то резко распрямляя обтянутые джинсами ноги. Резко перевернулась, встав на четвереньки, она шумно изрыгнула из себя мутно-зеленую жижу со спиртовым удушающим послевкусием. Фислар мог поклясться, что увидел лежащие в этом месиве четыре блистающих камня, похожих на изумруды, спустя несколько мгновений потемневшие и начавшие таять до тех пор, пока не обратились в расплывчатые комочки глины. Тут же все резко вздрогнули от громкого стука неистово хлопнувшей форточки, ударившей об оконную раму так сильно, что стекло треснуло. Досточтимый Кунзук встал, а за ним и остальные, словно как по команде к действию. Пока он медленно подходил к обездвиженной девушке, каждый быстро нашел себе занятие. Один из его спутников достал из сумки пластиковую бутылку без этикетки и уже наливал жидкость в кружку, другой доставал тексты, раскладывая их по низким столикам, которыми монахи пользовались этим вечером. Хозяин что-то вытягивал из шкафа, а хозяйка побежала на улицу за водой. Лхаце торопливо сворачивала вечернюю трапезу, скидывая всю еду из тарелок в большой чан, будто собираясь ее срочно выбросить. Фислар стоял, растеряно наблюдая, как Ринпоче присел на корточки рядом с девушкой, заботливо убирая с лица спутанные, мокрые от пота волосы. Когда матушка вытерла лицо и шею несчастной влажной тряпкой, а монах прыснул на нее водой из неопознанной бутылки, тулку кивнул Фислару.
– Надо отнести ее в комнату.
И Фислар уже совершенно свободно поднял легкое обмякшее тело, вспоминая, что вот-вот и десять минут назад он не мог даже на сантиметр сдвинуть ее со стула.
Когда больную уложили на кровать, она очнулась и холодными пальцами зацепила ладонь стоящего рядом Ринпоче.
– Не уходите, пожалуйста. Прошу вас. Не оставляйте меня одну.
И он присел на кровать, утешающе глядя на изможденное лицо и произнес:
– Конечно же я не уйду. Мы будем охранять тебя. – И аккуратно убирая волосы со лба, заботливо поглаживая ее по макушке, добавил. – Спи спокойно, они не придут.
– Что с ней? – Спросил Фислар шепотом, когда она прикрыла уставшие веки. И Ринпоче повернулся с укором глядя на него.
– Она под властью демона. Ты должен был знать об этом.
Дары
Харша сидела на постели больной, осторожно поглаживая холодными пальцами высунувшуюся из-под одеяла ладошку Марианны. На улице стояла глубокая ночь, и полная почти синеватая луна высоко висела над головой, проникая бледными лучами сквозь занавески. Из далекого коридора доносились отблески одинокого светильника, оставленного включенным для одного из монахов непрерывно бубнящего под нос молитвы. Его товарищ в это время спал рядом на полу. Теперь они должны были не прекращая, посменно читать ритуал, отгоняющий злых духов, дабы не дать Аймшигу, которого распирала мощь крови подпитанной амритой, возможность забрать Мариэ. Ринпоче с Фисларом тоже не спали, сидя в дальнем углу полупустой комнаты девушки, где они уже очень долго, тихим вкрадчивым шепотом что-то обсуждали. Их диалог, начатый за вечерним чаем, продолжился лишь только после того, как Фислар хоть чуть-чуть успокоился. До этого он бегал по улицам, пугая соседей, что есть мочи выкрикивая имя вампира. Но, как и следовало ожидать, Аймшиг не пришел на дуэль. Вообще Фислару надо бы радоваться, ибо в последние недели свирепствующий якша с лицом Чингисхана обрел реальную силу, и теперь даже Селдриону очень сложно, и даже почти невозможно было бы справиться с такой мощью. Вампир уже подчинил себе всех местных духов, собирая энергию теперь и с них, а также стяжая в виде добровольно-принудительных даров себе любимому золото и всяческие ювелирные мелочи. Он даже облюбовал несколько пещер под жительство, в одну из которых даже относил околдованную Марианну, забывшую обо всем на свете. Но чем чаще он пил ее кровь, тем больше понимал, что вскоре от нее останется лишь бесполезная оболочка, с которой уже ничего не поимеешь. Тогда ему пришло в голову забрать амриту себе. Так странно, что раньше не догадывался до этого. Тогда можно стать самым могущественным духом на планете, постепенно порабощая все новые и новые земли. Никто уже не смог бы противостоять ему. Обретя силу, ему казался смешным тот нелепый мнимый трепет, который он испытывал к ней вначале. Поэтому, когда Фислар орал как бешеный его имя в пустоту ночи, он, в компании новых друзей, отдыхал в своей богато украшенной пещере. В полнолуние он чувствовал себя особенно сильным.
Наоравшись до хрипоты, облаянный и едва не покусанный собаками, Фислар, гневно барабанил в дверь, где жила Харша. Хозяева вышли из соседнего дома, опасливо жмурясь в темноту, подсвечивая себе путь. И вот уже принцесса бежала, стараясь не терять из виду развевающийся пуховик нильдара. Когда вошла запыхавшись, Ринпоче встретил её всё той же приятной улыбкой полной доброжелательности и теплоты. И пока сидела, стараясь не расплакаться от взгляда на запавшие глазницы некогда пышущей здоровьем девушки, Ринпоче принес себе стул из кухни и сел рядом с Фисларом. «Можно узнать? – поинтересовался он деликатно, – откуда вы все к нам попали?» И Фислар ответил как обычно, почти не обратив внимания, приняв тот вопрос за копию множества подобных, что уже приходилось слышать раньше. «Издалека» – бросил он коротко. И только когда Ринпоче задал второй вопрос, он удивленно обернулся, окинув взглядом округлое лицо постаревшего ангела.
– То, что «издалека», я вижу, – и Ринпоче тихонько захихикал, – Но как?
И Фислар лукаво подмигнув ответил, наклонившись ближе, поняв ход его мыслей и прошептал заговорщически так, будто теперь это был их совместный секрет.
– Через магический портал.
И досточтимый сразу поверил, удивившись как ребенок, хотя ему уже шел, по-видимому, шестой десяток, чуть хлопнул себя по коленке и прошептал: «Ну надо же как бывает».
***
А Харша неотрывно вглядывалась в лицо той, которую уже спасала почти год назад. Да, действительно, если не считать разницы в скорости времени, это было примерно в начале весны. Когда они возвращались с празднества в царстве нагов, все так же текли потоки ледяных ручьев, что покрывались ледяной коркой после заката и вновь таяли в полдень. Лошади ломали подковами их хрупкие стеклышки, а она тогда еще не принимала вид двуногих, ползя рядом с лошадью Марианны, за которой ей поручил проследить Селдрион. И Марианна эта выглядела тогда совсем иначе. Но это неважно. Она много раз думала, кому же пришло в голову отравить эту никому не нужную девчонку из мира людей. Ладно у неё были свои планы на покорение нового мира. Но кому могло понадобиться травить ничего из себя не представляющую незнакомку? Тайный орден? Заговорщики против власти? Террористы? Как бы то ни было, они были так искусны, что даже тайной полиции, подвластной Советнику, а также известной своими изощренными методами выведения подопытных на чистую воду, не удалось найти ни одной зацепки. Селдрион в то время предпочитал не думать о неудачах своего правления, очарованный действиями амриты на тело этой несчастной, что лежала теперь выпитая почти досуха, чья матовая смуглая кожа приобрела теперь зеленоватый оттенок. Казалось, что с тех времен прошла целая жизнь. Харша опять глубоко вздохнула. Столько лишений, что ждало её в этот год не встречалось и за всю жизнь, насчитывавшую чуть более восьмидесяти лет мира Алатруэ. Хотя по здешним меркам, она выглядела плюс-минус на тридцать семь. Если только в облике человека. Вряд ли, имей она питоновый хвост, кто-то здесь решился бы оценивать возраст ее лица. Просто глазели бы в ужасе. А Селдриону по человеческим меркам на вид не больше тридцати. Фислар вообще выглядит иногда как восемнадцатилетний подросток, хотя приближался ко второму столетию. Аймшиг… Ха, она еще думала, тогда сидя в изножье трона отца, что этот замкнутый, нелюдимый якша лишь туповатый беженец третьего мира, из которого можно веревки вить. Не тут-то было. Столько лет провел в услужении, и никто не догадывался, что бывший раб на самом деле таил в себе грандиозные планы.
Тут Марианна зашевелились, сморщивши брови во сне, прерывисто быстро дышала, как от дурного сна. Харша погладила ее руку.
– Мариэ, Мариэ, проснись, все хорошо, это просто сон. Что с тобой? – тихо шептала на нильдари.
Та резко открыла глаза, выскакивая как из кошмара, длившегося по меньшей мере последние недели.
– Харша? – выпалила она словно в горячке, – Ты здесь.
– Да, я здесь, с тобой. Все в порядке. Мы с тобой.
– Так хорошо, что ты здесь. Я так боюсь, Харша. Я так боюсь, – она крепко сжала в ладонях костлявую лапку нагини.
– Не бойся, не бойся. Мы здесь.
– Нет, ты не понимаешь. Боже, Харша, ты вообще не понимаешь. Он убьет меня. Прикончит. Теперь он не сможет остановиться. Как же он стал силен… Ты не знаешь. Ты просто ничего не знаешь, – ее глаза беспокойно бегали по лицу принцессы, не в силах остановиться. – Он собирает союзников. Подчиняет слабых, ломает средних, уговаривает сильных. Он не остановиться. Я здесь в ловушке. И это все из-за проклятой амриты. Все из-за нее, – она принялась всхлипывать. – Ты просто не понимаешь, не понимаешь.
– Хорошо, успокойся, – Харша старалась придать голосу устойчивости, – Мы поможем тебе сбежать, уехать отсюда подальше, туда, где он тебя не найдет.
– Он найдет, Харша, еще как найдет, – Марианна еще сильней сжала руку, быстро кивая головой. – Я боюсь. Ты бы знала, какого это. Быть не личностью, а всего лишь предметом. Для всех них. Теперь уж точно жить мне недолго. Та кепка стража осталась в его пещере, когда они колдовали. С ним теперь куча свиты. Они делали обряд… чаша с кровью… заставили выпить. Так противно! Как же мерзко ощущать себя такой грязной, будто надо мной надругались. И даже кинься в ледяную реку, что течет по соседству, это не помогло бы смыть этот позор. Я не могу припомнить ничего более противного. А со мной случались всякие вещи. Ты не представляешь. Ты даже не знаешь, на что ты меня облекла, решив тогда спасти. – Марианна тряслась в сильном волнении. Харша смотрела на нее глазами полными беспомощной жалости. Фислар с Кунзуком тоже прекратили разговор. – Эта гадость, что лежит во мне… Этого не должно было быть. Я же не богиня, обладающая силами от рождения и способная себя защитить. Это все равно, что наделить неограниченной властью котенка. Они съедят его заживо, а из шкурки сделают управляемое чучело. Вот что со мной происходит. Почему я ушла от Селдриона. Как думаешь, почему сбежала? Он ведь самоцвет, который сложно найти, как ты говорила. Да потому что он спятил. От того, что я рядом. Как спятил сейчас Аймшиг, как сходят с ума другие, кто видит меня без амулета. Он расправился с четырьмя бандитами, пытавшимися меня изнасиловать. Расправился прямо на моих глазах, так что кровь последнего, кому он вскрыл глотку прямо предо мной, брызнула на лицо и одежду. Как долго я не могла отмыться от этого запаха…Это было так ужасно, что я бежала, забыв об опасности к любым хоть сколько-то знакомым мне людям, даже Аймшигу. Тогда мне казалось, что любой в мире лучше Селдриона. Но как же я ошибалась. И теперь он просто меня прикончит. Он выпьет амриту, и вы получите полноценного монстра. Вряд ли мир после этого останется прежним. Я не знаю, что делать, я просто не знаю. Я даже убить себя не могу. Проклятое бессмертие…
В комнате повисла пауза и Фислар, так же как Харша, слушавший монолог на полувздохе, осознал, что это была его провинность. Это он не уследил за ней. Был так беспечен. Не зря Селдрион еще тогда после портала буквально называл его щенком, не способным противостоять Аймшигу. Хоть вампир не вызывал его симпатий, все же не был так противен, как Селдрион. Вместе с ним они шутили за спиной Владыки, он даже чувствовал себя как-то по-товарищески рядом с якшей. Как же это было обманчиво! Только теперь до него дошло, что нет и не было никогда ничего общего у существ из разным миров. Никакой дружбы. А он просто гнал, от зависти или детской обиды на своего соотечественника, земляка, на своего короля. И все для чего? Просто хотелось быть не таким как все. Максималистский подростковый бунт против традиций предков. Непроходимый идиот – почти диагноз. Он внезапно оторвался от своих мыслей, вспомнив нечто оранжевое, что они приметили недавно в кустах, гуляя с Лхаце вдоль реки. Тогда он почему-то решил, что видел детский мячик. И только теперь дошло, что это был оранжевый бок еще не успевшего сгнить грейпфрута, который выкинул циничный Аймшиг сразу же после их разговора.
Тут Харша навострилась вся, как охотничья собака заметившая дичь.
– Когда мы разъехались, Селдрион был девушкой-блондинкой, ведь так? – Марианна закивала. – А когда он убивал тех людей, как он выглядел?
– Он был собой. – Медленно отвечала Марианна.
– Так значит, он смог снять серьги, – торжественно произнесла нагини. Марианна не понимала, как можно так радоваться тому, что произошла так давно, ведь ей и в голову не приходило, что они могли думать, что он сих пор ходит в серьгах.
– Да, он смог. Но это было довольно давно. Мы прожили чуть больше месяца в его подлинном обличие. Правда ему приходилось иногда снова надевать серьги. Когда покупали билеты, например и нужен был паспорт. Ах, боже мой, – она вдруг мечтательно отвлеклась, уносясь за воспоминаниями, – он совершенно не мог распоряжаться деньгами. Все время приходилось следить, чтобы он не потратил все наши сбережения. – Она задумалась, улыбаясь сама себе, погруженная в прошлое, откуда ее вырвала бесцеремонная Харша.
– То есть серьги починились «сами»? В какое время это было?
– Так… – силилась вспомнить Марианна, пока нагини то и дело поворачивалась назад с расползающейся по лицу улыбкой, чтобы взглянуть на удивленные лица Фислара и Ринпоче, который не понимал ни единого слова. – Мы только уехали от отца с бабушкой, сняли номер…Это было примерно в начале ноября я думаю…
Харша выдохнула, прищурившись переспросила еще раз.
– Ты уверена?
– Я не уверена точно. Только примерно. Помню, что проснулась, а он лежит рядом в своем облике и говорит, что смог снять серьги. Это было в середине ночи, возможно в начале ноября, но дату я не запомнила. А что такое? Почему спрашиваешь?
Харша встала в сильном волнении, прошлась туда-сюда провожаемая взглядами присутствующих. Она выглядела так, будто узнала, что выиграла в лотерею. Словно сама не верила своей удаче.
– Да, точно, тогда. Ах, какая же я малодушная. А самое худшее – маловерная. – И она стукнула себя легонько по лбу. Торжественная улыбка играла не ее лице, заражая присутствующих. Ринпоче спросил первым.