Айгуль Грау
Небо цвета лазурита
Под водой
В дверь постучали. Джарадаштин аж подскочил от неожиданности, хватаясь за сердце. В круглую комнату, расписанную фресками, изображающими подводную растительность, с куполообразного потолка до пола украшенную жемчугом и перламутром, совсем другую, более легкую и невесомую чем темные залы родного для Харши дворца, величественно вползла, поблескивая золотом и бриллиантами его мать.
– Мне доложили, что ты здесь. – Низким мягким голосом проговорила она.
– Да, да. Сегодня только добрался.
Мать подыскивала глазами место, чтобы сесть, но все вокруг было завалено свитками.
– К тебе слуги что, вообще не заходят? Надо бы их прислать на уборку. – Она ласково улыбнулась.
– Не надо, а иначе мне придется сражаться с ними. – Джарадаштин насупившись сгребал свитки в кучу, освобождая место на полукруглом низком диване.
– Ты все тот же. Читаешь и читаешь. – Она подхватила один из свитков, без интереса пробежав по нему глазами.
– Теперь иногда ещё и пишу между делом. – Смущенно заметил он.
– Куда ты все время пропадаешь, отец беспокоится? Он хотел прийти к тебе, но я опередила.
– Ну, это долгая история. Не буду отнимать у тебя столько времени. – Он неловко потирал шею, уводя взгляд от ее украшенных сурьмой зеленых глаз.
– Как ты можешь отнимать мое время, родной? Давай, рассказывай, чем ты там в очередной раз увлекся.
– Знаешь, мама, я помогаю одной… – Он замялся, не зная, как охарактеризовать Харшу, женщина она уже или все-таки приличнее будет сказать девушка, но все-таки нашел выход из положения. – Я оказываю посильную помощь одной особе в благом деле. Она строит ступу.
– Она из наших? – Насторожилась мать.
– Да, да, конечно, она из наших, только из другого мира. Я не понял точно, откуда, да она и сама не может объяснить, но точно не с Джамбудвипы94. По моим догадкам они пришли с востока из Пурвавидехи. – Он махнул в сторону своей круглой кровати заваленной отсыревшей от времени древней макулатурой, рывшись в которой, он искал ответ на этот вопрос на протяжении нескольких дней при прошлом своем появлении во дворце. – Каким-то образом им удалось проникнуть через магический портал. Такие аномалии встречаются не часто, судя по написанному. Я подозреваю, что его мог сделать некто более могущественный, о ком мы не знаем.
– Это определенно настораживает, но ты говоришь – им? Сколько их попало в наш мир? – Она глядела выпытывающе.
– По моим подсчетам – четверо. Еще мужчина-полубог и женщина-человек. С ними еще якша был. Но он из наших краев. Только его я и видел. – Он закончил свое чистосердечное признание, поджав губы и наблюдая за недовольством на лице матери. Он ожидал такой реакции, но ненавидел врать. Уж лучше горькая правда, чем скользкая дорожка недосказанности.
Она сидела на диване с недовольным выражением лица. Это значило только одно.
– То есть их провел сюда этот якша? Я скажу отцу. Где они находятся?
– Это не в наших владениях. Довольно далеко отсюда.
– А если они заявятся сюда, что нам делать? Смотри, не показывай им эти края. Тем более якше. А что это за «особа» такая? Получается это ты с ней пропадаешь неделями? Между вами что-то есть? – Она перешла от нравоучительного тона к хитрой полуулыбке, наблюдая как он будет выкручиваться. На последней фразе он покраснел, что вызвало еще большую улыбку на ее лице – уж не могла сдержаться от умиления, следя за первыми движениями влюбленного сердца.
– Ну мам! – Обиделся Джарадаштин, понимая, что его поймали. – Я, между прочим, пишу книгу о великих представителях нашего народа. А она так идеально подходит для этой роли. Ты не представляешь, сколько нужно было преодолеть ей в нашем мире, чтобы добраться сюда, чтобы найти гуру Чова, ученицей которого она является. Она все время вынуждена принимать облик человека, ты же знаешь как это трудно. Быть все время не собой.
– Так зачем она ползает в мире людей? Пришла бы к нам. Мы же не чужие. Помогли бы.
– Этого я не знаю. Как я понял – это ее сознательный выбор. Учиться у человека. Гуру Чова, как ты знаешь великий йогин. Возможно один из последних. Ведь люди все больше и больше деградируют. Несколько поколений – и они окончательно выродятся, полностью забыв о Дхарме. К тому же, так было предначертано. А может она просто не знала, что в этом мире тоже есть наги. – И он обнаружил, что впервые задумался об этом только после слов матери.
– Ты сказал, она строит ступу?
– Да, строит, а я помогаю сберечь ее от разрушения, охраняю, чтобы тот якша, с которым они вроде бы в ссоре, не ломал ее в очередной раз.
– Что якша имеет против ступы? – Опять напряглась мать. – Разве он не Дхармапала95?
– Полагаю, что нет.
– Хорошо, я поговорю с отцом, чтобы он послал разведчиков проследить за ним. Уж больно все это подозрительно.
– Я уже послал туда вместо себя двух охранников. Она ушла с ламой буквально несколько дней назад, поэтому мне там больше нечего делать.
– Ты же сказал, что помогаешь ей охранять? Значит ты там не для этого, раз вернулся?
Джарадаштин опять недовольно поморщился, когда она поймала его. Но мать больше не интересовалась выпытыванием правды, предоставив ему самому быть хозяином своей жизни.
– Хорошо, приходи ужинать. Ты заинтриговал меня, мне бы и самой теперь хотелось бы увидеть нагини с континента Пурвавидеха. Не часто такое бывает.
Когда она покинула комнату, Джарад или Церин, как было удобнее произносить Харше, несмотря на схожую для нее сложность звонкости имен, подполз к прозрачному отверстию в стене, служившему подобием окна. Толстый слой тугой пленки, пузыря, наподобие большой искривленной по горизонтали капли. Сквозь него проходили жидкие лучи подводных светил, тусклый отблеск которых рассеивался, едва пробиваясь сквозь толщу воды. Дворец, как весь город нагов, находился на самом дне, и даже ниже дна озера Манасаровар. Укрытый в воздушном пузыре с отражающей поверхностью, он оставался сокрыт от жадных людских глаз. Как и народ Сафалы, жители Манасаровара, чувствовали себя в большей безопасности под сушей.
Церин размышлял о том, как получилось, что оба мира пересеклись? Если это были отдельные континенты, меж которых протекает Великий океан, то возможно ли такое даже магическим образом? Может, все-таки, они с Джамбудвипы? Одного из слоев космического пирога. Так может выйти, что слои просто слиплись на время, и теперь можно беспрепятственно попадать друг другу в гости. Потеряет ли мать тогда интерес к Харше, если будет знать, что та не с другого континента? Он наклонился к окну. Внизу копошились слуги, выкладывая дорожки новыми камнями. Вздохнул как-то обреченно. Тоска одолевала его все последние дни, и он не находил в себе ни сил, ни энергии, чтобы продолжать писать. С грустью поднял часть пергаментов, и потасовав их как огромные игральные карты, вновь положил на место чувствуя не то груз, не то усталость только от одного этого действия. Опустошенность. Но несмотря на ощущение упадка, в этом присутствовал некий комфорт. Совершенная грусть окутывала его пушистой мягкостью. Он знал о причине, по крайней мере, хоть что-то знал конкретно. Окруженный хаотичным беспорядком, чувствовал себя здесь дома. Будто этот беспорядок часть его личности и если нарушить хоть что-то, то и он сам уже не будет прежним. Но ей не понравится. Она даже с камней пыль сдувает. Такая строгая, как и мать. Даже как-то боязно думать о ней в такой привольной форме. Будто открывается дверь… Так…это будет так. Он вдруг открывает ей дверь, и она вползает сюда, оглядывается по сторонам. Ищет. Она что-то ищет, как и его мать только что искала. Ах, да, точно, присаживайся сюда. Он мысленно скинул все свитки на пол демонстративным широким жестом. И лишь бы не покраснеть, потому что уже при мысли об этом нарочито показном жесте лицо загорелось. Ладно, не будем так. Надо будет убрать эти свитки аккуратнее. И вообще, если я буду заранее знать, что она придет, то уж смогу подготовить место. Но все же хочется, чтобы она видела. Чтобы сама поняла и лицезрела то, как он презрительно относится к своему положению, к деньгам, вещам, роскоши. Это будет проявляться во всем. Его жестах, повадках, в том, как он замусорил свою царскую комнату, словно это свинарник. Демонстративно, так что это даже смешит мать, но все же является частью его натуры. Этот беспорядок говорил лишь о том, что он важен Церину не сам по себе, а как антипод всему тому, что окружало его с детства. Если бы его родители были неряхами, но он бы в ответ вылизывал каждый квадратный сантиметр. И вот она заходит, садится на это место. А он будет стоять здесь рядом, возле окна, уперев локоть в каменный выступ. Вот так, как сейчас стоит, небрежно глядя в сторону. Он подбоченился, представляя свою позу. А она должна все-таки заинтересоваться этими книгами, что лежат вокруг, свидетелями его образованности. Наверняка ей будет все в диковинку. Ведь так бережет те два текста, что дал ей лама Чова, каждый день читает и перечитывает, постоянно уточняя у меня значения новых тибетских слов, а потом положит руку на бумагу и смотрит куда-то вдаль. Все думает и думает. Может так по часу сидеть, неподвижно глядя в облака. Церин чувствовал, что это бережная забота о книгах, которая проявляется в ее жестах, происходит от того, что она видела их слишком мало. Ее происхождение неясно, но двигается она не как простушка, хотя не имеет золота. Примут ли ее родители без украшений? Вроде при дворе это нечто неприличное. И Церин хотел бы дальше продолжать эти мечтания не имеющие начала и конца, как в дверь постучали. Слуга приглашал к ужину.
***
– Не кажется ли тебе, что он отощал? – Обратился его отец к матери, и та только вздохнула, обреченно отложив в сторону двузубую вилку.
– Брат нашел себе возлюбленную? – Бесцеремонно вставила его старшая сестра, сидящая напротив.
– Никого я себе не находил. – Стиснул зубы Церин.
– Папа, скажи ему чтобы не врал, я все-таки обучалась чтению мыслей. – Деловито парировала она.
– Не ерничай милая. – Мать мягко дотронулась до ее руки.
Церин сидел, сгорая от стыда. Все за столом, включая мужа его сестры будто бы уже давно знали некую тайну, переглядываясь между собой со шпионским видом. Дождавшись, когда отец закончит есть, он как можно быстрее спешил скрыться из залы, но строгий голос остановил его.
– Пройдем со мной, Джарадаштин. – Отец поймал его взгляд. Сестра бесстыже хихикала.
***
Когда они зашли в просторную залу, где его отец всегда принимал посетителей, Джарадаштин уже мысленно перелистнул все возможные варианты провинностей, за которые его могли отчитывать. Потому как попадание сюда никогда не обещало для него ничего хорошего. Отец заговорил.
– Я знаю где ты пропадал последние несколько месяцев. И знаю, что ты делаешь и с кем проводишь время. Я совсем не против такого твоего общения, но помня о том, что ты по моему наставлению отправился искать себе невесту, раз отказывался от всех кандидатур, что мы тебе предлагали, я могу тебе сказать, что теперь я против.
Сердце Джарада упало с глухим отзвуком, будто запнувшись. Силы оставили тело и он словно осел.
– Я, конечно, не знаю, что сейчас с твоими планами на женитьбу и касаются ли они этой женщины, с которой ты бываешь, – продолжал отец, – но я тоже имею право устанавливать свои правила в моем дворце и на моих владениях. И я отказываю не потому, что эта женщина без роду и племени, а потому что она йогини. И ты всегда должен помнить о том, какое тяжкое преступление совершает тот, кто препятствует пути йогов. И что будет с тем, кто уводит их с алмазного пути на наш порочный мирской путь.
– Папа, но я же… – Начал было Церин оправдываясь.
– Не надо, прошу тебя. – Успокаивающе отвечал отец. – Просто знай, что мы желаем тебе только пользы. Да и себе мы желаем того же, поэтому, если ты все же совершишь ошибку и ослушаешься моего приказа, то знай, мы не примем вас в нашем царстве. Я не хочу, чтобы из-за тебя проклятие пало на весь наш род. Помни это. Я все сказал.
И Церин, видя каких трудов стоило отцу произнести эту фразу для единственного наследника и любимого сына, почувствовал, что именно этот день станет поворотным в его жизни, которая навсегда отвернется от комфорта царских комнат к тяжкой борьбе на самостоятельность.
Пустота входит в пустоту
Стоило Харше включить фонарик, чтобы почитать, в дверь без стука вошел гуру Чова. Молча взяв её за руку, повел к дверям.
– Куда мы идем, учитель? – Немного испуганно спрашивала принцесса.
– У меня назначена встреча. И ты идешь со мной. – Кратко отвечал тот.
Недолго они следовали по заковыристым улочкам, пока лама не остановился возле ничем не примечательной двери.
– Это что – пивнушка? – Подозрительно щурилась Харша, когда они зашли в полутемное помещеньице с низким нависающим потолком, огромными потемневшими от времени деревянными балками и маленькими оконцами.
Появление йогина вызвало оживление среди местных выпивох. Каждый хотел получить благословения, и лама Чова радушно хлопал по их лбам ладошкой и улыбался. Некоторые подсовывали засаленные купюры в складки серой шерстяной накидки. Когда каждый получил то, что хотел, люди расселись по местам с удовлетворенным видом, будто только что сделали крупное, зависящее единственно от них дело и, выражая всем своим видом полную расслабленность насчет будущего, продолжили распивать крепкое. Вклад в следующие жизни сделан.
Учитель с ученицей расположились в темном углу, заказав соленый молочный чай и лепешки.
– Кого мы ждем? – Осмелилась спросить Харша.
– Они уже в пути. – Гуру смотрел куда-то в сторону. – Ничего не хочешь мне сказать?
– Что сказать? – Испугалась Харша.
– От тебя разит как от ишака. – Он резко повернулся, будто подозревая ее в очередном безнравственном поведении, вцепившись глазами, но быстро смягчился, по-отечески похлопав ее по руке. – У тебя осталось мало времени, чем ты занимаешься, практикуешь, как я говорил?
– Не всегда получается… – Ей не хотелось скрывать правду.
– А что не получается, расскажи?
Он был так добр, обращался таким мягким тоном, с необъяснимым блеском в глазах, что у нее опять появилось желание вдоволь поплакать в жилетку, только если бы не мгновенное воспоминание о той фразе, что как-то сказал ей Ринчен: «Завидую тебе, ты удачлива». «Почему же удачлива» – спросила в ответ. «Гуру тебя все время ругает». «Конечно, я же ничего не умею. Что же в этом хорошего?» «Это значит, что ты более способная чем мы все вместе взятые. Меня он только хвалит. Думаешь ему нравится тебя ругать? Конечно нет, он очень мягкий человек». Поэтому в данных обстоятельствах его тон говорил лишь о том, что она начала сдавать свои позиции, поэтому бесхитростно рассказала о тех мыслях, что посещали ее с момента их расставания с Церином. И подытожила:
– Я, конечно, не говорю, что влюблена в него. Это было бы уж слишком. Но когда думаю о нем, то в груди появляется тянущее чувство, будто нечто хочет притянуть его к себе. Этому сложно противиться. И это отвлекает от медитации.
Пока она говорила, то смотрела куда-то в пол, в сторону, разглядывала ножки деревянных монолитных стульев, проводила пальцем по изрубленной поверхности липкого стола, поэтому, когда обернулась, заметила, как йогин с удовольствием уплетает лепешки и даже совсем ее не слушает, то нахмурилась. Видя ее осуждающий взгляд, он оторвался от макания теплой мякоти в чай и подвинул тарелку к ней.
– Угощайся. – И кивнул взглядом на круглые жаренные кусочки хлеба.
Харша демонстративно вскинула тонкие брови. Буквально за долю секунды снова погрузилась туда, откуда так долго выбираться – в тягучее болото обиды. Мало того, что он вообще не слушал ее, хотя с таким показным интересом расспрашивал, так еще и предлагал ту еду, про неспособность переваривать которую она неоднократно упоминала. Принцесса уставилась на него с видом недовольной школьной учительницы, ученик которой вновь забыл все, что было так старательно вбиваемо в его пустую голову, вертелся на уроке и отвлекал одноклассников.
– Я такое не ем. – По слогам отчеканила она.
– Нет, теперь уже ешь, не бойся бери, бери. – С непоколебимой уверенностью он подталкивал к ней тарелку. Она уставилась в его глаза, окруженные тысячами морщинок, будто проверяя. Нет, он не шутил.
– Хорошо, если мне станет плохо, тогда… – Но она не закончила фразу опасаясь кармических последствий. Следя за тем, как она щепетильно отламывает кусочек лепешки размером с ноготь и пытается его есть, лама Чова захохотал. На его безумный смех обернулись несколько посетителей. Закончил смеяться так же резко, как и начал, хлопнув себя по колену, будто вспомнил что-то.
– А кстати, где тот толстяк?
– Какой толстяк? – Не поняла принцесса.
– С которым ты приходила ко мне в первый раз. Еще по-нашему был одет.
– Аааа… – Протянула она, понимая, что он вспомнил Аймшига. – Ну он… он сейчас…В общем я не знаю, чем он занимается.
– А почему? – Не унимался лама.
– Я не знаю… – Опять соврала Харша, надеясь, что гуру не догадается о связи между произошедшим с Марианной и Аймшигом, которого видел лишь единожды. К тому же, он подозрительно быстро сбежал от начинавшей разговор темы. – Мы сейчас не общаемся. – Коротко отвечала она.
– А что не так? – Он сверлил ее глазами.
– Мы немного поругались.
– Поругались и теперь не общаетесь. – Задумчиво проговорил гуру. В это время дверь открылась и звон колокольчика приветствовал новых посетителей. Это были четверо мужчин, одетых по-городскому, в джинсах и плотных куртках. В их руки как бы сами собой напрашивались мотоциклетные шлемы, оставленные вероятно в комнате, где они собрались переночевать. Но лама Чова даже не обратил на них внимания. – Поругались и не общаетесь. А, вероятно, раньше дружили?
– Раньше, да. По крайней мере, так мне казалось. – Харша задумчиво подперла подбородок кулаком. – Но все меняется. Вы ведь сами меня все время учите, что все непостоянно. Значит эта ситуация будет мне уроком непостоянства. – Она нервно хихикнула.
– Почему именно эта? – Гуру опять вперился в нее взглядом. Харша испугалась.
– Что вы имеете в виду?
– То и имею. Мы как сансарные существа не умеем контролировать свои мысли и чувства. Сегодняшний друг обернется врагом, а враг станет другом. Все что ты любишь и ценишь сегодня, возможно завтра уже не оставит следа в твоем сердце. Привязанность сменяет гнев, а гнев сменяет привязанность. Это лишь метания ума. Как помехи на радио – уж точно не стоит твоего внимания. То, как ты говоришь, что тянет к одному, будто ветром сносит, не говорит о любви, об истинной любви. Ведь и некто другой в прошлом, тоже был так же дорог, но время идет, и ты уже не вспоминаешь о нем. Люди и места сменяют друг друга, как сменяют друг друга день и ночь, зима и лето. Хватит гоняться за приятными картинками убегая прочь от неприятных. В них нет никакой правды, никакой истины. Будь посередине, всегда помни о своей цели и тогда чувствам не удастся обдурить тебя. Это твоя задача – отыскать правду среди лжи. Ну уж если ты и любишь кого-то, то это никак не помешает твоей практике. Истинная любовь всеобъемлюща, она высока как небо, широка как простор океана. В ней нет места беспокойству и мелочности. Она приносит с собой только покой и счастье. Просто помни это.
Харша задумалась. Его слова в тот момент прорезали реальность ножом истины, которой невозможно было сопротивляться. Словно он видел и чувствовал, что именно нужно сказать ей сегодня, чтобы поучение произвело максимальный эффект, было поистине впитано сердцем.
За барной стойкой стало шумно. Пришедшие просили выпивки и снеков. Их гид торговался с владельцем забегаловки на покупку бензина, разлитого в пластиковые бутылки. Пришедшие были иностранцами. Один был лет пятидесяти с хвостиком, с темными, изредка поседевшими волосами и светлыми глазами. Даже во время путешествия его лицо с глубокими носогубными складками было гладко выбрито. Взгляд его был жестким и требовательным, а под глазами виднелись припухлости говорящие о регулярном и обильном злоупотреблении алкоголем. Второй был моложе, лет тридцати пяти на вид, и вел себя так, будто первый был его боссом, с которым судьба случайно сдружила его. Он не был так дотошен в бритье и потому его светлая щетина за время путешествия давно превратила его в бородатого моряка. Будучи блондином, он имел квадратное, словно отточенное на станке лицо, с тонкими губами и довольно приятной улыбкой. Хотя сегодня он редко находил повод для веселья. Третьим, был стриженный будто по линейке молодой индус, с ярким шейным платком, выбивавшимся из-под кожаной куртки. Он был чрезвычайно активен и разговорчив, возможно, потому как служил путешественникам гидом и старался честно отработать свой заработок, точно так же, как и четвертый из них, тибетец, бывший в обратную строну слишком молчаливым и замкнутым, помогающий им лишь в общении с местными. Европейцы и индус говорили между собой на английском, тогда как между собой те двое иногда переходили на незнакомый язык, показавшийся Харше довольно грубым.
Возня за барной стойкой и шумное раздвигание стульев мешали принцессе думать. Вот гости уже накатили по одной, оттого повеселев, принялись разговаривать громче. Харша пыталась остановить мгновение подлинного понимания пришедшего после наставления гуру, но оно ускользало как гибкий угорь, а гости все время отвлекали, перетягивая на себя внимание, и через несколько минут она поняла, что только и делает, что глазеет на них, пытаясь выяснить кто же они и откуда приехали. Тут старший, сидевший к ней в пол оборота, заметив ее пристальный взгляд, обернулся и подмигнул одним глазом. Она выпучилась на него, не веря такому откровенному жесту, на что он поднял рюмку с тибетской самогонкой, кивнул ей и выпил, все так же не отрывая глаз. Она цокнула внутри себя: «Мужчины, везде одинаковые» и принялась трепать ламу Чова, который сидел спиной к пришедшим, упрашивая его поскорее уйти отсюда.
– Но ты же не доела свою лепешку. – Простодушно ответил йогин. – Ты верно не веришь в мою силу. Ведь я же сказал тебе, что ты можешь теперь есть хлеб и вообще все, что едят люди. Без этого в горах тебе не прожить. Кто ж тебе мясо будет постоянно приносить? Хотя тебе и так недолго осталось. – И он захихикал, чем снова напомнил ей вредного школьника.
– Пожалуйся, давайте уйдем отсюда, вот тот здоровяк уже выпил и начинает пялится на меня. К тому же я не голодна, доем позже. Мы можем забрать все с собой. – Поспешно твердила Харша, пытаясь убедить гуру. Но тот уперся как бык.
– Ну уж нет, заплачено, так заплачено. Ничего мы не будем забирать. Знаю тебя, потом выкинешь под забор и делов. Привыкла к своей роскоши, где можно еду выкидывать. У нас так не поступают. Ешь давай. – Отвечал он напористо.
Харша принялась медленно жевать. Вкус хлеба напоминал ей водоросли. Жесткие и безвкусные. Мужчина за соседним столиком не выдержал. Взяв бутылку и рюмку, он двинулся к ним. Сев без приглашения на соседний стул и беспардонно разместив на их столе свой алкоголь, он протянул руку Харше.
– Рихард, очень приятно. А как вас зовут? – Обратился он на английском с акцентом.
Харша натянула улыбку, сделав вид что не знает языка, не подавая руки в ответ. Лама Чова будто впервые понял, что кроме них здесь есть еще кто-то и с любопытством, совсем без раздражения, которое сейчас испарялось из каждой поры его ученицы, разглядывал гостя. Рихард находился в той стадии пьяной веселости, отличающейся заметной активностью и разговорчивостью, поэтому не дождавшись рукопожатия, просто налил себе рюмочку. Первая стадия. Поэтому он не замечал в раскосых глазах Харши-Пакахонтес никакой агрессии. Она процедила сквозь зубы.
– Давайте уйдем отсюда…
– Нет, что ты! Я европейцев раз в год вижу и то не каждый год. Сейчас мы поспрашиваем у него откуда он и зачем приехал.
– Мы же пришли сюда ждать ваших знакомых, вы что забыли? Они уже не придут. Все уже разошлись. Пойдемте скорее. Если у нас будут неприятности… – И Харша опять оборвала себя на полуслове боясь нарушить обет, не договорив, что иначе будет винить во всем ламу Чова. – Ладно, вы тогда оставайтесь, а я пойду.
– А ну, куда собралась! – И йогин быстро поднявшись стукнул ее ладонью по лбу.
Рихард оторопел от такого жеста, а потом рассмеялся и повернувшись к своему столику позвал гида-переводчика. Пока тот шел, мужчина протянул руку косматому отшельнику для знакомства. Лама Чова не растерялся, сильно стиснув руку гостя, так, что тот охнул от неожиданности и снова захохотал довольный. Затем спросил через переводчика.
– Почему вы сделали это?
– Ой, да это моя глупая дочка. Ну совершенно дикая. Я ей говорю – да когда ты уже замуж выйдешь, ведь я-то совсем старый, когда умру, кто за тобой следить да ухаживать будет?
– Да дочка-то у вас уже совсем взрослая. – Он смерил оторопевшую от услышанного Харшу взглядом. – Это ей в пору за вами ухаживать.
– Ты прав, – отозвался лама, – да только как хочу ее засватать, она все одно твердит – боюсь и все тут. Как скажи, с такой справиться?
– Мужчин боится? И меня боится? – Рихард заинтересовался.
– Это ты ее сам спроси. – Лама быстро перевел ответственность.
Рихард открыл было рот, но к столу уже подошли остальные спутники. Он повернулся:
– Кстати, знакомитесь, это Томас – мой зять, – он махнул рукой с сторону светловолосого бородача, – Камал – наш непальский проводник и Пхубу – наш тибетский переводчик. Мы с Томасом путешествуем на байках по здешним горам. Сам я – бывалый путешественник. Объехал на двухколесном коне почти пол мира, для Томаса же это первое путешествие в жизни. Я говорю ему – хватит сидеть дома. Тем более, когда в стране локдаун. Что это за жизнь – работа-дом, дом-работа. А сейчас вообще даже на работу не сходишь. Сидит с женой в одной квартире сутками. Нечего-то к юбке привязываться. Мужик должен быть мужиком. А то Клара тебя быстро под себя подомнет. Ох уж эта проклятая эмансипация и толерантность, которой болеет наша страна. Это ведь как рак. Понимаете, как рак разъедающий здоровый организм. Знаете, что такое рак? Это болезнь такая. – Рихард уже порядочно набрался, то и дело подливая себе, и его стало заносить. Вторая стадия. Томас сидел потупившись, вперив взгляд в свой стакан с полудопитой брагой, Камал довольный кивал головой из стороны в сторону, будто подписываясь под каждым сказанным словом, а у Пхубу был такой же страдальческий взгляд как у Харши, когда она слушала эту тираду. Он сразу понял, кто сидит перед ними и теперь ему было очень стыдно, за Рихарда, за себя и за свою работу, которой он так гордился вплоть до этого момента. Когда рассказчик остановился, и настало время переводчика, Камал юркнул как мышь к прежнему столику, подобрав спрятанные бутылки с бензином, заботливо переставив их себе под ноги.
– А вы откуда? – С детской заинтересованностью спросил гуру.
– Гамбург, Германия. – Как и следовало ожидать, немного спесиво отвечал Рихард. – У меня там фирма по логистике. – Лама Чова слушал очень внимательно, но по одному его виду было ясно, что он не разобрал ничего из сказанного.
– Фирма, фирма… – Эхом повторил единственное понятное слово. – А ты женат?
– Ха-ха-ха! – Немец схватился за живот от смеха и отсмеявшись повернулся к хозяину попросив еще две рюмки. – Попридержи коней, дед. А ты шустрый черт, я погляжу! Ну-ка выпей со мной, прежде чем такие вопросы задавать. – Хозяин принес рюмки, пару бутылок и налил Харше и ламе.
Видя, как ее священный учитель повеселел при виде выпивки, принцесса окончательно расстроилась. Буквально несколько часов назад она бродила по безлюдным окрестностям и готова была покрыть свою голову пылью по которой он ходил. Она чувствовала его мудрость, его перст, руководящий ее судьбой. Она вверилась ему полностью, и готова была сделать всё, чего он пожелает. Она чистила хлев и таскала на своих плечах мешки с цементом, медитировала и заучивала тексты, не спала ночами, представляя его как Будду на своей макушке, что излучает сотни тысяч лучей во все стороны света96. А теперь… Неужели ее готовность следовать всем его советам была столь поверхностной? Неужто только на словах она бы сбросилась со скалы, отдала бы свое тело тигру, пошла бы за ним по раскаленной лаве…Те бесплотные мечтания были лишь игрой фантазии? Что если он сосватает ее какому-то немцу и скажет – теперь ты должна жить с ним, даже несмотря на то, что ты даже не человек. И что он задумал? Разве не он сам ещё пол часа назад уверял отказаться от мирской жизни и следовать высшим путем. Разве не он говорил ей, что времени осталось так мало…
Прикинув все это, она решила – будь что будет. Жить ей осталось все равно меньше года. Стоит ли забивать себе голову долгосрочными планами. Она расслабилась и наконец в первый раз искренне улыбнулась сама себе. Увидев это, Рихард не договорив фразу заметил:
– Старик, врешь ты все. Не боится она меня.
– Это замечательно! Просто великолепно! – Всплеснул руками экспрессивный дед. – Впервые она не боится. – Он хлопал Харшу по плечу. – Я же говорил тебе – нечего мужиков бояться, а то придется тебе стать старухой-девственницей! – Он захохотал, осоловелый Рихард подхватил его смех, услышав перевод. – Это сама судьба привела тебя в наши края. Не зря я сегодня захотел выпить чаю в этом ресторанчике. Не зря.
– Я разведен, кстати. – Немец сально подмигнул принцессе. Тут она почувствовала, как чья-то рука тронула ее локоть. Она повернулась. Томас наклонился к ней и прошептал, прикрыв сбоку рот ладонью.
– Простите его, мы сегодня попали в такую заварушку, вот его и понесло.
– Какую заварушку? – Спросила Харша, забыв, что притворялась, что не знает английский.
– Я чуть не улетел со склона. Было реально страшно. Слишком сильно газанул и тут… В общем, сердце в пятки ушло. Они меня втроем вытаскивали вместе с мотоциклом. Мне кажется, он испугался за меня так же сильно, как я сам. Так-то он хороший человек, пока не выпьет. Просто стресс, все дела…
– Томас! – Прикрикнул Рихард шутливо. – Ты что у меня невесту отбиваешь? У тебя уже есть моя дочь, чего тебе еще надо? – И Томас поспешно выпрямился на своем стуле. Харша подняла рюмку и чуть пригубила. Губы обожгла прозрачная жидкость. Давно не пила, а лама Чова выпил уже три таких. – Так вот слушайте все, кто отвлекался. – Рихард обращался преимущественно к Харше. Язык его уже слушался плохо. – Мы тут решили с этим дедом, кто больше выпьет, тот загадывает желание. Если побеждаю я, то я выбираю его дочку. Возможно, заберу её с собой в Гамбург. Там посмотрим. – Он поднял в воздух руку с рюмкой, призывая всех ко вниманию. Камал при этих словах молодецки присвистнул, а Томас хлопнул себя по лбу с откровенным разочарованием. – Да, тут не пахнет правами женщин, но мы и не в Германии! – Он отчаянно и с каким-то надрывом расхохотался. Похоже, это было его болезненной темой. – А если выигрывает этот дед, хотя вряд ли, учитывая мой алкогольный опыт и его субтильность, то… – Камал опять присвистнул, словно болельщик на стадионе, – то…, – Замялся Рихард. – Что ты хочешь дедуля, за свой возможный выигрыш?