Айгуль Грау
Небо цвета лазурита
Да кто вы такие!
Через пару дней, проведенных в обезьяннике, бомж-молчун всем надоел. Все нары были заняты, а новые и новые нарушители все поступали, держать же прежних не было указаний сверху и его отпустили. Выйдя на свободу, он щурился на солнечный свет, впервые за эти дни в экстазе вдыхая свежий воздух. Долго бродил по улицам, не в силах отыскать свой дом. Город казался огромным, и он совершенно не помнил свой предыдущий маршрут, тем более что был привезен в отделение на машине в совершенно нетрезвом виде. Люди косились на него, кто со страхом, кто с отвращением. Денег не было, даже чтобы купить воды, не говоря уже о еде. Гордость не позволяла просить милостыню, и он просто молчаливо страдал. Отвращение мешало забрать из мусорки недопитую бутылку, и он устало брел, уже без сил, сам не зная куда, то и дело глотая слюну. В обезьяннике хотя бы кормили, хотя едой это не назовешь и он оставлял ее не притронувшись, но еще приносили кипяток в казенных жестяных кружках и можно было не умереть от жажды. Все лишения он переносил с гордостью офицера, попавшего в плен, и вспоминал давнишний разговор с Харшей, произошедший прямо перед тем, как она дала ему серьги, с такой ясностью, будто это происходило сейчас. Это было накануне того самого пира устроенного Сафалой. Он полулежал, тогда развалившись на низкой тахте с множеством подушек, в то время Харша сидела на скрученном кольцами хвосте напротив, держа в руке бокал вина. В полумраке мерцающей драгоценностями комнаты, ее острое лицо с черными глазами, внешние концы которых были немного выше внутренних, с тонкими губами, плоской переносицей и высоким лбом, казалось царственным, но не привлекательным. Сейчас он рассматривал ее длинные, свисающие прямо до плеч вдоль лебединой шеи, серьги, представляющие из себя шедевр работы ювелира поразительной красоты. Старался занять свой взгляд, иначе тот неминуемо опускался на ее небольшую, скрытую под тяжестью золота, грудь с темными сосками. Все нагини всегда «ходили» обнаженными, предпочитая в качестве одежды украшения. Ее браслеты слегка позвякивали, когда она подносила бокал к губам. Уже несколько минут они вели неторопливую беседу о превратностях судьбы, рожденных в королевских семьях.
– Я думаю, что это в своей мере проклятие. Вот взять, например, меня. – Он подцепил кусочек сыра и жуя продолжил. – Все думают – какое же счастье родиться богатым, с детства быть окруженным заботой, изобилием, уважением. Быть старшим сыном в семье, зная, что когда-нибудь к тебе перейдет царство. Все восторгаются тобой. Царевич сделал это, царевич сделал то. Ноги целуют, преклоняются. Но с другой стороны – это же просто ужас. Никакого покоя, никакой личной жизни. Шагу не ступишь без того, чтобы об этом потом не узнала вся страна. Да что страна, бывало выходило и за пределы. Однажды по молодости, у меня был роман с одной девушкой, она служила в стрелковых войсках. Прекрасная лучница, почти добралась до звания командира, хотя сейчас понимаю, что уже не могу припомнить ее лица. Мы прятались, изворачивались, посылая записки через доверенных слуг, и встречались исключительно при лунном свете. Но уже через неделю мой отец волшебным образом все-таки узнал обо всем, ее перевели в другой город, а меня ждала двухчасовая головомойка, на которой присутствовали все члены семьи. Меня заставили извиниться за недостойное поведение прямо там, при всех, и поклясться, что больше такого не повторится. После этого отец принялся искать мне жену, и находил таких, что я был готов провалиться сквозь землю, а иногда просто в ужасе бежать прочь. Он совсем не смотрел на то, какими они были. Видел только родовое имя. Все они хуже ночного кошмара.
– То же самое, – хрипло засмеялась Харша, – мне пару лет назад сватали одного богача, но я не согласилась. Он годился мне в отцы, но это никого не смущало.
– Но дальше – хуже. Я не скажу, что жалуюсь, ведь у власти свои преимущества, от которых трудно отказаться. Даже невозможно. Но тебе этого не понять. Ты же вроде шестая в очереди на престол?
– Да, мне повезло. – Харша улыбалась. – Зато никто не обращает внимания на мои причуды.
– Так вот, эта публичность, она как зеркало… будто все время смотришься в него. Повсюду лишь твое искаженное изображение. И не видишь правды. Вокруг все лгут, чтобы услужить, понравиться. Огромный груз. Посмотрел бы я на тех дураков, что любят за выпивкой, порассуждать о том, что бы делали на моем месте. Построить планы на мою жизнь без меня. Иногда верное решение просто невозможно просчитать и приходится заранее брать на себя ответственность за все, что может случиться по твоей вине. А случиться все может что угодно. Небольшая оплошность может привести в итоге к народному восстанию, войне или голоду. Ты уже не ответственен только за свою жизнь, ты отвечаешь за жизнь каждого клопа в царстве. Поэтому иногда хорошо иметь низкую чувствительность к общественному мнению, которое всегда недовольно любым пустяком, уметь договариваться с совестью. Поэтому весь материальный комфорт, который получаешь за это, меркнет на фоне непрерывного давления со стороны. Министры хотят одного, торговцы другого, священники третьего, а народ четвертого, противоречащего трем предыдущим. Это ужасно сложно. Но что же я жалуюсь, хотя не хотел этого. – Он отпил из бокала. – А хотел сказать о том, что иногда хочется стать неприметным нищим на обочине, никем и ничем. Чтобы кроме своей шкуры не отвечать абсолютно ни за что. И это и есть свобода. Идешь куда хочешь, делаешь что душа желает и не обязан ни перед кем отчитываться. Скажешь, что это глупо? – Он поднял брови разглядывая озадаченную принцессу.
– Нет. Не думаю. Что-то в этом есть. Но сможешь ли ты? – Она глянула на него строго, будто проверяя его силы.
– Не знаю, я бы хотел попробовать, только одно мешает. Меня всегда и везде будут узнавать. Это лицо такое же проклятье, как и титул. Я даже по своему дому не могу передвигаться, чтобы не видеть, как служанки глазеют на меня. Вам нагам, везет, что умеете меняться. – Он замолчал, застыв в размышлениях, слегка покачивая правой рукой вино в бокале. – Иногда на меня такое находит, даже не знаю… Есть у нас такая старая сказка, где царь и нищий поменялись местами. И царь, став нищим, бесконечно страдал. Я думаю, что со мной такого бы не было. Будь у меня шанс, то я без страха открыл для себя новые границы бытия. Пожить той жизнью, что была недоступна десятки сотен лет. Ведь я будто живу в коконе, сотканном из комфорта. Но всегда, при таких мыслях, внутри копошится сомнение, что реальность не оправдает моих романтизированных ожиданий. Что она намного жестче, чем я могу представить… Но все же интересно выйти за границы…
«Что ж, – думал он, сейчас умирая от жажды на пыльных улицах, – все-таки перешел границу. И здесь нет того, чего я искал».
По мере приближения вечера, отвращение, питаемое к оставленным людьми недопитым напитками, таяло как лед в бумажных стаканчиках содовой, под палящим солнцем. Он сидел в парке, тайком подглядывая за парочкой влюбленных, курлыкающих на скамейке перед ним. После того, как они ушли, выкинув недопитый стакан газировки в ближайшую мусорку, он, стараясь стать незамеченным, ловким движением поднял его и брезгливо выкинув трубочку, открыл крышку и с наслаждением выпил черный, сладкий, ледяной, шипящий напиток. На дне оставалось много льда, и он терпеливо дождался, когда тот растает, чтобы допить воду. После проделанного, гордость, мучившая его своей неприступностью последние дни, ослабила хватку, и он начал подглядывать за поведением таких же бездомных бродяг, к вечеру вылезавших из своих укрытий. Ночевать предстояло на улице, благо было лето. Опасаясь быть замеченным стражами порядка, он свернул в сторону маячившей вдалеке лесополосы. Уже в сумерках дошел до нее, изнывающий от жажды и голода, с радостью в сердце наблюдая уходящую в даль сизую гладь реки. Сойдя с трассы, нашел себе укромное место, где никто не смог бы приметить его. Искупавшись в реке, лег спать прямо на земле. Несмотря на гадкий привкус речной воды и голод, просверливающий дыру в желудке, на душе было спокойно. Через пару часов, когда, наконец, стемнело, и звуки проезжающих по трассе машин возникали реже и реже, он лежал на спине, глядя на черный небосвод. Из-за света фонарей не было видно звезд. «Что за треклятая дыра, – думал про себя, – везде грязь, река отравлена, дышать нечем, все ходят со злыми лицами. А где-то там, она одна в компании этих мерзавцев. И может даже не вспоминает обо мне». Но сердце приятно щемило в груди, когда думал о ней. Марианна с глазами испуганной лани. Такая кроткая, но иногда дерзкая, как бы намеренно, слишком наиграно, что становилось ненатурально. Эта скромность, стеснительность Марианны с последних пор начала привлекать больше, чем ее красота, к которой он уже привык. Ее глаза – два живых зверька, то мечутся быстро в волнении, то прячутся от стыда, то ощетиниваются, обороняясь. Не может дать отпор, хотя пытается, но слишком уж воспитана. Хотя нет, больше робка, чем воспитана. А как надувает пухлые маленькие губы, обижаясь. За любым движением бровей готов бы следить вечно. Волосы поправляет рукой, машинально сбивая в кучу, не зная, не представляя, что этим жестом можно было бы покорить тысячу сердец, если бы хоть кто-то видел ее. Поклониться земным поклоном надо было стражу за такой подарок, что скрывает ее от лишних глаз. Да не поняли сразу, запоздалые благодарности. И как она там одна? От Фислара никакого толка. Он не защитит от вампира. Даже его слабых мест не знает. Ах, если бы он смог вспомнить адрес…, то уж на коленях бы стоял и просил, чтобы помогли, довели или денег дали. Да, на коленях. Лишь бы вернуться… Ох уж эти проклятые русские названия улиц, такие длинные, трудно произносимые.
В воздухе пахло сыростью, густыми зарослями и хрустящей травой. Комары оставили его в покое, как только скрылось солнце, хотя до сих пор бывало жужжали над ухом. «Хоть бы все было хорошо. Я приду к тебе, только доживи» – молил Селдрион постепенно проваливаясь в сон похожий на обморок.
Перед рассветом, Марианне снился сон. Она была в своей старой квартире, но не такой, какой помнила раньше. Запыленная, погруженная во тьму, с задернутыми плотными шторами, сквозь которые еле проходил дневной свет. Она была там одна. В дверь постучали. На пороге стоял Селдрион, правда она не совсем видела его лицо, только смутный образ, будто навеянный воспоминаниями. Он вошел молча, как-то слишком уверенно, как к себе домой. Ей показалось, что он отсутствовал целые месяцы или даже годы и вот теперь решил вернуться. Они беседовали ни о чем, она старалась вести разговор как обычно, по-дружески сохраняя дистанцию. Но это была словно видимость, для отсутствующих в комнате зрителей. Как всегда, когда она поступала так для кого-то, чтобы ее не осудили другие. Вся ее жизнь строилась на том, чтобы быть хорошей девочкой, поступать правильно, чтобы мама с папой гордились, а учителя хвалили. Это была отыгранная годами стратегия, которая сейчас давала трещину, ведь он все время нарушал эти границы. Он подходил слишком близко, так, что она уже начинала чувствовать тепло его тела, и легкое дуновение дыхания на своей коже. Он то и дело поправлял ее волосы, брал за руку, приобнимал и это выглядело так естественно, как жесты давнишних друзей. Небрежные, ничего не значащие. В них не было даже капли флирта. Со стороны выглядело идеально, ровно так, как ей всегда нравилось, только было одно исключение. Внутри нее горело сжигающее пожирающее неспокойное пламя. Они оба знали, что каждое прикосновение не просто так. Во сне поняла, будто он чувствует, как закипает ее кровь при каждом его движении и намеренно ведет ее дальше по этому лабиринту метаний между тем, кем она хочет казаться и тем, что на душе. Он заставлял ее, вытягивал из зоны комфорта, где она только страдает, запертая в душной клетке, силой своей воли притягивая ее внутренний взор к правде, которую она сама от себя прятала, покрываясь выдуманной ложью. И правда была в том, что его бесконечная любовь, которую она ощущала во сне вместе с каждым его прикосновением, была взаимной. Столько тепла было в этом мираже, столько трепетного счастья, что ей хотелось, чтобы он больше никогда не покидал ее. В какой-то момент действие перешло в сплошные ощущения от прикосновений. Позже она поняла, что это был первый тактильный сон в ее жизни, когда, проснувшись все еще ощущала на коже тепло его рук. Она водила его по комнатам, показывая свои цветы и картины, диваны и кухню, все ненужные неважные мелочи повседневности, но они оба знали, что это лишь фасад. Окутанная пеленой нежности, трогательной любви с его стороны, какую никогда не испытывала, она проникалась теми же чувствами, ловила каждый его взгляд, и в конце концов, даже решилась дотронуться, ломая тем самым все свои стереотипы. Он говорил ей посреди тех бессмысленных фраз, которыми она пыталась наполнить пустоту завешанных шторами комнат, что пришел за ней, но не торопит ее и не принуждает принимать решения. Все происходило в загадочной полутьме, сумраке, где его лицо было лишь едва различимо. На его настойчивые фразы она повторяла вновь и вновь что не может с ним пойти, на что он снова и снова отвечал, что будет ждать ее вечно и не свернет с пути. Наконец, она уже обрела решимость сдаться своей любви, которую прятала от всех и себя самой с того самого вечера возле беседки, которую маскировала под отвращение и даже ненависть к нему. Одно время ей так успешно удавалось закрывать на это глаза и даже верить в истинность своих выдумок. Все воздвигнутые стены рухнули вместе с нестерпимым желанием поцелуя. Но стоило ей подумать об этом, как сон стал рушиться и она проснулась.
Теперь не было никаких сомнений. Ей стало безразлично как он выглядит сейчас. Вместе с признанием поражения она будто вспомнила, что любила его давным-давно, задолго до их первой встречи, когда он вышел из дворца навстречу потерявшейся, грязной и уставшей незнакомке из другого мира. В тот день ее поразила красота всех существ, которых она видела, которых еще долгое время звала эльфами, девушек и юношей, что были старше ее прабабушек, выстроившихся в два ряда по обеим сторонам дороги, в то время как Владыка с двумя сопровождающими подошел приветствовать ее. Изумительная свежесть мира Богини Алатруэ вечно пребывающего в покое, в чистоте, как будто недавно отмытой дождем. Вкус воды и пищи там был настолько приятным, что первое время она не могла напиться и утолить голод. Пространство, будто напитанное нектаром, все, включая людей, живущих там, своей вечно молодой жизнью, не знающей болезней, природу, которая дышала любовью, встречая путников, где птицы пели мелодичней и звонче, и даже ветер шелестел по-другому. Он вышел тогда навстречу, в венце из сверкающих бриллиантов и сапфиров, и удивленно смерил ее взглядом с головы до ног, в котором читались подозрение и равнодушие. Обошел вокруг медленно, пока все стояли, опустив взгляды, и лишь Марианна, не зная обычаев уставилась на него не сводя глаз, а затем улыбнулся сначала неприметно, но встретившись с ее пораженным взглядом заметил, что и она удивлена не меньше его, и оттого улыбнулся широко, обнажив ряд белоснежных зубов. Долгие месяцы после, эта улыбка не давала Марианне покоя. А в воздухе тогда разносился пьянящий сладкий запах ночной фиалки.
Этим утром она поняла, что готова на все, лишь бы вернуть его.
***
Михаил Александрович торопливо барабанил пальцами по рулю. Вечерело. Находившийся справа лесопарк окутывали сумерки. Сидящая рядом Елена Николаевна уткнулась в телефон, забивая стресс бесконечной прокруткой ленты в Инстаграме. Он повернулся к ней, разглядывая украдкой ее не по возрасту размалеванное лицо и недоумевал, в какое время та милая девушка, которую он полюбил, превратилась в салонную стерву с наращёнными ресницами и прооперированным тонким носом.
– О, ведут, нашли, нашли, наконец. – Вдруг торжественно объявил он, поглядывая вправо поверх головы супруги. Та обернулась.
Из леса выходили двое крепких короткостриженых парней, ведя под руки обтрепанного старика бомжеватого вида.
– Это он? – Елена Николаевна брезгливо фыркнула в сторону мужа. – Смотри, все сиденья тебе загадит, скажи Славику, чтобы подстелил что-то. Или ты в багажнике его повезешь? – Она заигрывающе улыбнулась, сверкая коварной улыбкой.
– Нет, сзади повезу. – Коротко ответил он.
По мере того, как компания подходила ближе к машине, Михаилу Александровичу удалось различить в неясных сумерках, разбитые лица обоих, кровь, размазанную по лицу его бравых ребят и неясная тревога змеей зашевелилась в груди. До него не доходило, как старый бомж мог так разукрасить экс-чемпиона по боксу, пока же он думал о том, как трудно будет терпеть запах крови в машине. Обычно при таких ситуациях он делал вид, что хочет поболтать, перекурить и пару минут стоял возле машины с ребятами, если позволяло время, и когда забирался внутрь, недавний запах сигарет отбивал желание крови. Но только если позволяло время. Сейчас же другой случай. Скорее всего курить придется в машине, не переносивший этого и вечно кричащий на Лену за подобное, сам занял ее место. Хотя ум его уже не был занят разукрашенными лицами ребят, которым удалось победить старика, лишь вколов ему дозу успокоительного, от знакомого врача из клиники душевнобольных. Он не мог дождаться, когда снова увидит ЕЁ. Сердце радостно замирало в предчувствии встречи, с тех пор как Аймшиг позвонил с просьбой. Конечно, он предпочел остаться с ней один на один, как тогда, но старая сука устроила скандал после прошлого раза и пришлось взять ее с собой. Ребята толкали мужика, чтобы он шел быстрей, но тот упорно сопротивлялся. Им пришлось тащить его силой, тревожась лишь о том, чтобы никто не заметил. Славик удивлялся необыкновенной тяжести пойманного, и теперь скрепленного наручниками боевого деда. Они почти несли его, и Андрюха прикинул, что на вид в нем было не больше шестидесяти килограмм, а по ощущениям как будто все сто.
– Шевелись урод! – Сквозь зубы бормотал он, со злобой припоминая, как уже второй раз им пришлось выслеживать и охотиться за ним как за зверем. Но в этот раз они подготовились серьезней.
Тем временем Михаил Александрович поспешно выбежал из машины, открывая им заднюю дверь. Накинул на сиденья плед, и когда гостя загрузили, дал по газам. Елена Николаевна уже достала из сумочки духи, собираясь во что бы то ни стало отбить вонь, которая, по ее мнению, будет сопровождать их всю поездку, но пшыкнув пару раз, обнаружила, что бомж не так вонюч, как выглядит. Бутылочка Шанель скрылась обратно в сумочке, а нарисованные брови Елены Николаевны так и застыли на лбу.
– Что вам от меня надо? – С сильным акцентом произнес старик. – Куда вы меня везете?
Два бугая сидели с каменными лицами по обе стороны от него, держа руки у пистолетов в кобуре, готовые сразу же действовать, если опять окажет сопротивление, но он не пытался. Вялая слабость разливалась по всему телу, а веки постепенно смыкались. Он боролся изо всех сил.
– Как сказать… – начал медленно Михаил Александрович, – у нас есть задание. – Тут он почти радостно воскликнул. – Ждут тебя дома, внучка твоя. А как тебе не стыдно, так обращаться с моими ребятами. Не такой ты старый каким кажешься. Они у меня не просто какие-то гопники с подворотни, а мастера спорта, спецназовцы. А ты их так уделал. Зачем так, а? Дедуля, ты может шаолиньский монах какой? – Сам засмеялся своей шутке, а парни заулыбались, как по команде. Елена Николаевна, хмыкнув пренебрежительно уткнулась в телефон.
– Что? Внучка? Дома? – Только повторил Селдрион, не разобрав в быстрой речи и половины сказанного.
– Да, да, внучка. Ищет тебя, с ног сбилась. Говорит, и морги обзвонила и обезьянники. А ты тут оказывается – в двадцати километрах от дома прохолаживаешься. В лесу он жить решил. И кто бы знал? А? Если бы не моя помощь, никогда бы ты не нашелся. Да что с тобой? Как можно сбегать от родных, не понимаю…
– Спасибо. – Угрюмо пробормотал Селдрион. – Если бы вы сразу сказали. – И продолжил говорить на нильдари. Потом повернулся к мастерам спорта поочередно извинился перед ними, поймав в ответ лишь гримасу презрительного отвращения.
– Не русский что ли? – Подала голос Елена Николаевна.
– Да, вроде как из Латвии приехал к ней. Вот странная девушка – отец из Индии, дедушка из Латвии. Какая многонациональная родня. Я всегда был уверен, что лишь смешение кровей рождает таких красавиц. Ну знаешь, мулатки там… все такое, – он застыл на полуслове настороженно глядя на жену, понимая, что проболтался. Недовольно цокнув языком, она сильно ударила его по бедру ребром телефона.
– Мерзавец.
Селдрион ощутил тщательно скрываемую неловкость сидящих рядом с ним. Их босса унижает жена, прямо у всех на глазах. Он засмеялся, сначала тихо, потом громче и громче, захлебываясь от искренней радости. Ее поступок стал катализатором прорвавшейся плотины напряжения. Как бы то ни было, он едет домой. В этой темной железной повозке, пусть избитый, пусть уставший и опьяненный лекарством, но возвращается. Он согнулся от смеха, но сидящий справа боец остановил безумца четким ударом под ребро. Селдрион закашлялся, но не расстроился, а продолжил вытирать выступившие от смеха слезы. Вскоре они подъехали к дому, и теперь бывший Владыка нильдаров, готов был упасть в ноги его спасителям, и целовать подошвы их кроссовок в радостном трепете предвосхищая встречу с Мариэ, и извинения перед Аймшигом. Такое сопровождение должно дорого стоить. Но когда они поднялись наверх, освободив его руки от наручников, дверь открылась и его кубарем смела, чуть не уронив на пол, обезумевшая от счастья Марианна. А потом смущенно отступила, опустив глаза к полу, как будто поняла, что позволила себе лишнего. Они застыли в дверях, и Селдрион пытался поймать ее вечно ускользающий взгляд своим мутным, одурманенным взором, и устав от этого просто обнял ее, крепко и уверенно. Напряженное по началу тело ее обмякло, и она скользнула руками по его спине.
– Можно мы войдем наконец. – Грубо растоптала всю интимность момента Елена Николаевна своими раскрашенными как у лягушки губами.
– Да, да, конечно. – Марианна отступила влево, давая им пройти. Михаил Александрович, приказал ребятам умыться от крови и ждать его на улице.
Черноглазая хозяйка проводила их в ванную, показала полотенца, и притворив дверь, ждала, когда они умоются, в смятении не зная, что делать дальше. Тем временем Аймшиг пригласил гостей войти в зал, и даже Харша вышла из своей комнаты. Селдрион же остался стоять недалеко от Марианны в коридоре, молчаливо перекидываясь с ней взглядами, совсем позабыв о своем жалком внешнем виде и мучительных днях, проведенных в камере.
– Ты это видел? – Прошептал Андрюха, включив воду, чтобы не было слышно их разговора.
– Да… – отвечал Славик, намыливая руки.
– Я первый раз такую вижу.
– Я тоже.
– Взять бы ее номер…
– Не получится, она для шефа.
– Да пошел он…
– Давай шевелись. – И Андрюха тоже начал умываться, склонившись над раковиной. Потом вытерся, тщательно пытаясь разгладить волосы, прилизывая их по направлению к затылку.
– Че хорохоришься? – Засмеялся Славик.
– Ниче. Ее ноги да мне бы на плечи.
– Губу-то закатай, – Славик смотрел через зеркало с острой решительностью давая понять кто здесь главный.
– Ах ты гнида! – Злобно прошипел Андрей, за что был схвачен за грудки и железной хваткой притянут к стене.
– Заткнись, а то хуже будет. – Пробурчал сквозь зубы его напарник.
В дверь постучали, оба обернулись на звук, Славик отпустил руки, Андрей показушно отряхнул футболку, будто запачкавшись от его прикосновений. Марианна стояла в нерешительности предлагая им выпить сока или воды, дабы извиниться за нанесенные увечья. В другой раз ни один из них не посчитал это страшнее царапины, но теперь был повод побыть с девушкой на кухне. Плотоядно следя за каждым ее движением, они ждали, когда она снова наклонится, чтобы поставить пакет сока обратно в холодильник. Селдрион, как назло, стоял в проходе, с флегматичным показным равнодушием следя за ними. Он недоумевал тупости Марианны, которая решила продлить пребывание этих мерзавцев в их доме, своими ненужными проявлениями гостеприимства. А та в свою очередь стояла, сгорая от стыда, сопровождаемая взглядами двух головорезов, но была готова обменять целый вечер стоя здесь и краснея, чем делать то, что нужно будет делать. Тем временем гость устал ждать и сам пришел на кухню застав там своих ребят, цедящих сок по глоточку, проглотивших языки при виде неземной красотки.
– Ну-ка, пшли отсюда! Бездельники! – Он крикнул раскрасневшись. Селдрион прислонился спиной к стене узкого коридора, давая им пройти. – И ты, дядя, иди отдохни, проспись. – Он обращался к Селдриону, похлопывая девушку по спине. – Пошли поговорим, дорогая.
Селдрион напрягся. Что-то недоброе таилось во взгляде этого лощеного мужчины, и жест этот, такой открытый, как будто уже был знаком с Марианной. А поймав ее взгляд на мгновенье, сразу понял, что только страх связывает ее с незнакомцем на черном внедорожнике. Но Марианна спрятала этот страх поглубже, стараясь казаться спокойной, уверила:
– Правда, ты устал, наверное, иди помойся, переоденься и потом посидим поболтаем. Мне нужно пойти поговорить. Это важно. – Она сделала упор на последних словах.
– О чем вы собираетесь разговаривать? – Спросил он на нильдари.
– Сил, правда, я не могу тебе сказать, такой уговор. Поверь мне, ничего страшного не случится.
– Я не верю тебе. Что ты скрываешь? – Шептал он.
– Да говорите по-русски в конце концов! – Вспыхнул Михаил Александрович. – Пошли уже. – С угрозой он посмотрел на девушку, подтолкнув ее в спину.
Она молча, понуря голову, прошла мимо Селдриона, и мужчина в дорогом костюме прошел за ней. Из гостиной выглядывала кудрявая голова Елены Николаевны.
– Я уже не могу дождаться. – Сказала она противным звонким голосом с нервным смешком.
Казалось, что для такой маленькой квартиры слишком много людей. Спертый воздух, давящие стены, низкий потолок, привычно тусклый коридор со старыми обоями в блеклый цветочек и ненавистный вонючий шкаф, источающий запах старья, несмотря на все попытки Марианны ароматизировать его. Пройдя следом за Михаилом Александровичем, Селдрион остановился у входа в зал заметив стянутые напряжением знакомые лица. Харша сидела на краешке стула, такая прямая, худая, глаза задернуты пеленой слез. Она смотрела на Селдриона с молящей просьбой, такой, какую на миг заметил у Мариэ на кухне. Мрачный Аймшиг, будто ушел в тень, почернел весь и только огоньки едва сверкали из-под опущенных век, и даже белки глаз казались теперь черными. Фислар тоже был здесь, сидел в кресле, весь бледный, дрожал от нервов. Селдрион остановил взгляд на нем. Сколько дней Фислар копил желчь, чтобы вылить ее на врага, сколько раз он обвинял его во всем, что происходило в доме в последние дни, но сейчас, видя уставшего растрепанного старика, который еще недавно был тем, кого он ненавидел больше всех на свете, он понял, что ненависть исчезла и на ее место пришла банальная жалость. Владыка ни в чем не виноват. Лишь в том, что ушел, не сказав ни слова, хотя и в этом поступке Фислар уже начинал подозревать себя. Да, провокатор. Чьи злые шутки всегда ведут только к несчастьям. И как же она ошибалась, называя его – Элихио. Вся злоба на мнимого обидчика растаяла в воздухе, в мгновение ока растворилась, исчезла будто не было ее вовсе, и он едва смог одними губами прошептать беззвучно:
– Ты хоть знаешь, что здесь происходит?
Прорвавшись сквозь пелену наркоза, Селдрион метнулся к комнате, куда только что вошли трое, дернул ручку, но дверь была заперта.
– Фислар! – Взревел он на всю квартиру словно лев. Но к тому времени, как прибежал Фислар, он уже сорвал хлипкий шпингалет и застал вампира, отодвинувшего черные пышные волосы жертвы, склонившегося над бархатной шеей. И его супругу, держащую нож, занесенный над правой рукой девушки, чтобы напиться волшебной крови смешанной с амритой. Марианна находилась в полудреме, сонная тяжесть слепляла веки, и она перестала соображать, что происходит. Одним ударом Селдрион выбил нож из рук Елены Николаевны, и наотмашь ударил Михаила Александровича. Голова у того отскочила к стенке, послышался звонкий визг, Марианна безвольно завалилась набок, на то место откуда вскочила Елена Николаевна. Вампирша хотела было сбежать, забыв своего мужа в беде, но Фислар преградил ей дверь, а потом схватив ее за волосы, повернул, зажав рот левой рукой, с поднесенным к горлу ножом в правой. Харша и Аймшиг остались сидеть так, будто их и не было в соседней комнате. Принцесса беззвучно плакала.
– Я ничего не мог сделать, это ее воля. Она так хотела. Сама решила. – Вновь и вновь, как заведенный, повторял Аймшиг уставившись в одну точку.
А Селдрион тем временем в слепой ярости стащил тело за грудки и бил его, бил, пока тот не упал на пол, методично снося ему нос, разбивая в ошметки брови и губы. Харша не выдержала, вскочила, побежала в комнату. Упала перед ним на колени, хватая за руки, но лишь сама получила локтем в грудь и ахнула. Елена Николаевна билась в истерике сдерживаемая Фисларом, Харша все пыталась оттащить Владыку обхватив со спины, хватала за руки, Аймшиг же сидел неподвижно в кресле гостиной и молился лишь о том, чтобы Селдрион забил насмерть упыря.
Никто не заметил, как Михаил Александрович потянулся за шокером. И хотя он знал, что и ему придется пережить силу разряда вместе с избивающим, все же щелкнул синей молнией в бедро Селдриона. Оба забились в судорогах, драка прекратилась и Селдрион упал рядом с вампиром, лицом в пол.
Елена Николаевна в ужасе наблюдала сцену. Она не могла решить куда же глядеть, на залитого кровью супруга или туда, где только что был старик, а теперь лежал некто другой. Пораженный зрелищем, Фислар отпустил хватку, Харша застыла, прижав согнутые руки с крепко сжатыми кулаками к груди, как будто защищаясь от чего-то, а Марианна, едва отошедшая от гипноза, тайком щипала себя за запястье. В дверях остановился Аймшиг. Кожа его была черно-синяя, сам будто увеличился в размере и два клыка выдавались из гневно сомкнутых губ. Елена Николаевна, вырвавшись из рук блондина, сидела в углу, переводя взгляд с одного на другого. Панический страх охватил ее тело сильной неконтролируемой дрожью. Она была готова выпрыгнуть в окно, лишь бы больше никогда не видеть тех, кто был в комнате.