Степан Павлович Злобин
Остров Буян
8
Постоянные наезды ватажек в деревню, удалые рассказы о смелых выходках будоражили юную кровь Федюньки. От рассказов Иванки и его товарищей у него кружилась голова. Он мечтал быть героем и участником битвы.
«Хоть бы раз меня взяли, я бы им показал, каково я дите!» – размышлял огорченный Федюнька, оставленный Иванкой в деревне.
Он сидел насупленный и угрюмый, глядя в огонь светца. Аксюша в задумчивости сидела тут же, изредка прерывая молчание тяжким вздохом.
– Куды ни глянь – кругом панихида! – насмешливо сказал Гурка, входя со двора и взглянув на обоих. – Брось крушиться, Федюнька! Меня вот и тоже с собой не взяли, гляди – не скулю! – добавил он утешающе.
– Тебе что! Ты вон сколь дворян посек! – отозвался мальчишка.
– Топором-то?
– Ага.
– То не в счет. Плаха – не ратное поле!
– И в поле ты бился…
– Постой, поживи-ка на свете. И на твой век подраться достанется… Так-то, брат тезка!.. – заключил скоморох, широкими руками взъерошив курчавые волосы Федюньки.
Мальчишка капризно и недовольно мотнул головой, вырываясь.
– Пусти!.. Какой я те «тезка»!
– Такой и тезка! Тебя ведь Федором звать?
– Ну, Федькой…
– И меня тоже – Федькой…
Скучающий Федюнька оживленно придрался к словам скомороха, надеясь услышать какую-нибудь забавную шутку:
– А как же ты Гуркой стал?
– Так и стал: «Поп крестит Иваном, а люди зовут болваном!» Федюнькой меня батька с маткой махоньким звали, а как в скоморохи попал, стали Гуркой кликать.
– А бачка твой был скоморох? – с любопытством спросил Федюнька.
– Бачка был звонщиком в церкви.
– И мой тоже звонщик! – уже о оживлением подхватил Федюнька, в болтовне забывая свое огорчение.
– Ну вот! А ты говоришь – не тезка!.. – Гурка снова взъерошил волосы на голове Федюньки. – А как твоего бачку звали? – спросил он шутливо.
– Истомой…
Пальцы Гурки впились в мягкие кудри Федюньки.
– Постой… ты не балуй!.. – словно с какой-то угрозой сказал он. – Ты вправду скажи, как звали?!
– Чего ты?! – удивленно воскликнул Федюнька. – Я правду баю – Истомой.
– Постой, погоди… а матку как? – нетерпеливо, каким-то треснувшим голосом спросил скоморох. – Авдотьей?..
– Она потонула, – отозвался Федюнька.
– И брата Иванка искал на Москве – Первушку! – воскликнул Гурка.
– Какой он брат нам: изменщик, боярский холоп!.. – откликнулся в негодовании Федюнька.
– А еще у вас братья были? – необычным, дрожащим голосом добивался суровый, всегда спокойный Гурка.
Федька в испуге взглянул на него. Даже в сутемках избы глаза скомороха блеснули волнением. Его беспокойство передалось Федюньке. Мурашки пошли у него от затылка по всей спине и во рту пересохло, будто от страха.
– Был брат… Федюнька… – пролепетал он, с трудом выговаривая слова и глядя на Гурку вытаращенными вопрошающими глазами…
В этот миг за окном послышался топот скачущей лошади. Гурка и Федя, оба встрепенувшись, прислушались. Всадник спрыгнул с седла у крыльца, и вслед за тем дверь избы распахнулась. Задыхаясь, вбежал молодой удалец из ватаги, Власик Горюха.
– Ивана схватили! – воскликнул он, тяжело дыша. – Скорей, дядя Гурей! Стрельцов понаехало – сила!..
Гурка уже напяливал полушубок.
– Беги, живей всем запрягать! – решительно приказал он.
Вестник выбежал из избы.
Федюнька вскочил и схватился за шапку.
– Брось шапку, Федя, сиди, – властно сказал Гурка. – А ты чего встрепенулась, дева? Страшишься? Обыкнешь тут, не беда. На свете чего не бывает!..
– Не могу я тут… к матке хочу! – простонала Аксюша. – Боюсь я тут с вами!.. Пустили б меня домой…
– Ладно, ладно, как ворочусь – потолкуем… – прервал ее Гурка, засовывая за пазуху пистоль.
Прицепив сбоку саблю, он скинул шапку.
– Давай обнимемся, что ли… как знать!..
Он трижды поцеловался с Федюнькой, шагнул к Аксюше, но не нагнулся к ней, а лишь заглянул в ее испуганное лицо и выскочил вон…
В морозном лесу меж стволов гулко свистел отзвук от мчавшихся по дороге пяти саней. Впереди, далеко обогнав санный поезд, скакали верхами Гурка и Власик Горюха.
Власик рассказывал на скаку, как они перевязали стрельцов Ульянки, но запоздали предупредить Иванку о внезапном прибытии Невольки с полсотней, и как оказался Иванка, словно в мышеловке, в руках врага. Слова были отрывисты, сбивчивы, и Гурка не слушал их. Он горел лишь одним нетерпением – доскакать и скорее ввязаться в битву за жизнь любимого друга и брата… брата!
Хотя разговор с Федюнькой был прерван известием о несчастье, но Гурке все было ясно: он не мог потерять семью в тот самый миг, как нашел ее после долгих лет… Случись с Иванкой такая беда вчера или месяцем раньше, Гурка так же скакал бы на помощь… Он так же летел бы на выручку Кузе, если была бы вовремя подана весть, но сознание того, что в беду попал его родной брат, так чудесно найденный в людском море, жгло и гнало его все сильней… Никакая скорость коня не могла угодить ему. Он поминутно со свистом взмахивал плеткой, стараясь ускорить бег…
– …Людей бы у нас и хватило, да без ватамана не сладить… вразброд!.. – сквозь топот и свист встречного ветра выкрикивал Власик, гнавшийся вслед за Гуркой.
– Далеко еще? – нетерпеливо спросил Гурка.
На пригорке замаячил темным пятном помещичий дом.
– По той березине обушком надо вдарить, – сказал Власик, указав на белевший среди елок толстый высокий ствол в стороне от дороги.
– Пошто ее вдарить?
– Галочьи гнезда на ней: закрачут и весть дадут нашим.
Власик отъехал с дороги. Тотчас же в морозной тиши послышался галочий и вороний грай.
Гурка слышал позади себя хлест кнутов по лошадиным бокам и спинам, конское фырканье и визг санных полозьев.
Не доезжая двора, вся ватага спрянула на ходу с саней и побежала к воротам.
В темноте заскрипели доски забора под тяжестью перелезавших людей. Гурка ждал схватки, криков и выстрелов. Он кинулся в ворота, сжимая пистоль, но ворота были отворены… Перебежав двор, с толпою товарищей он вбежал на крыльцо. Дверь в сени стояла распахнутой… Сердце Гурки замерло…
– Огня! – крикнул он.
Сразу в трех местах в темноте забряцали кресала, посыпались искры… Через несколько мгновений почуялся запах пенькового дыма и вспыхнуло смоляное пламя. Оно осветило покинутое жилье…
– Братцы! В погоню!..
– Куды во тьме гнаться! – воскликнул Власик.
– А зажегчи дворянское гнездо, то и путь осветит! Пали дом! А мы, братцы, на кони!.. Скорей! – крикнул Гурка.
Он первым выбежал и вскочил в седло. Ватага вся завалилась на сани. Гаркнули ездовые и засвистали кнуты… Вдруг в ворота дворянского дома въехал целый обоз с криком и гамом.
– Стой! Кто?! – крикнул Гурка.
– Свои, дядя Гурей. Стрельцов половили. Начальников сразу двоих.
– А Иванка?!
– Нет ватамана с ними…
Сноп огня вырвался в этот миг из-под стены дворянского дома, освещая широкий двор, несколько саней и всадников.
– Избу пошто жегчи?! Как тебя величать-то, не ведаю, ватаманушко, пошто жегчи избу?! – крикнул один из пленников, лежавших в санях.
– Молчи, дьявол! – злобно остановил его второй пленник.
Гурка взглянул на них. Кричавшего «пошто жегчи избу» он не узнал, но угадал в нем хозяина. Зато второй был знаком – это был псковский изменник, пятидесятник Ульян Фадеев.
– Где Иванка? – грозно спросил его скоморох.
Ульянка со страхом взглянул в лицо земского палача, но тут же взял себя в руки.
– Припоздал, скоморох! – нагло сказал он.
– Убили?! – выкрикнул Гурка.
Богатырским рывком Гурка бросил пятидесятника оземь…
– Ватаман! Вели потушить избу!.. – причитал помещик, ухитрившись связанными руками вцепиться в полу Гуркиного тулупа.
– Уйди ты, дерьмо дворянско! – воскликнул Гурка, ткнув его сапогом в бок.
Гурка узнал второго изменника – Невольку.
– Где Иван? – спросил он.
– Где был, там нет! – ответил Неволька.
– А, сучья кровь, так-то?! Робята, обоих в огонь, пусть горят живьем! – приказал своим Гурка. – Да с ними и дворянина!..
– Ватаман, вели избу тушить!.. Там Иванка! – выкрикнул в страхе и отчаянии дворянин. – Там в подполье Иванка!..
Гурка остолбенел… Тушить избу было поздно: сухие бревна трещали в жарком огне, дом горел, как костер, освещая окрестность… Наступая вдоль стен, пламя уже лизало дощатые сенцы…
Гурка схватил дворянина за ворот и вмиг обрезал с него веревку.
– Веди в подвал!
Дворянин рванулся к крыльцу, но отшатнулся, закрыв лицо рукавом от жара, и отступил. Гурка ударил его пинком в поясницу.
– Веди, дьявол!
Волоча помещика за шиворот, Гурка сам шагнул в горящие сени и скрылся в дыму. Четверо смелых ребят кинулись вслед за ним в пламя.
Дым слепил и душил Гурку. Кожа лица трескалась от близости пламени.
– Тут, тут вот, пусти меня, тут!.. – стонал дворянин, кашляя и давясь дымом.
Овчинные тулупы спасали их от огня.
Дворянин потянул за кольцо творило подвала и, спасаясь от жара, первый скакнул в яму. Гурко спрыгнул за ним и вдохнул воздух. По сравнению с домом здесь было прохладно, и дым не успел набиться.
– Иванка, ты тут?! – крикнул Гурка.
Молчание.
– Иван!
– Тут он, тут… Кляпом глотку забили… – забормотал дворянин. – Вот он, голубчик! – воскликнул он, словно не Гурка, а он спасал брата.
Огонь начал уже освещать подвал. Дым спустился в подполье, но Гурка успел разглядеть в углу тело, корчившееся в бесплодных усилиях разорвать путы.
– Иванка! Братко! – крикнул Гурка. Он подхватил его на руки.
– Дядя Гурей, жив он? – послышалось сверху.
– Жив! – откликнулся Гурка.
– Скорее! От огня пропадаем…
Гурка поднял брата, как ребенка, над головой. Дружеские руки подхватили Иванку…
Гурка оперся руками о край подвала.
– Меня-то, меня подсади!.. – закричал отчаянно дворянин, вцепившись снизу в его тулуп.
– Э-э, дерьмо!.. Лезь, проклятый! – воскликнул Гурка, отступив от края, и выбросил его, как щенка, наверх. Быстрым броском он вскинул за дворянином свое тело, вдохнул раскаленный воздух, и в глазах его потемнело… Он вытянул вперед руки…
– Сюды! Сюды! – услыхал он крики.
Гурка приоткрыл глаза, успел увидеть окно и, качнувшись, шагнул к нему. Чья-то рука подхватила его.
Он услыхал грохот обвала и тотчас почувствовал на лице целительное прикосновение снега…
Иванка сидел с ним рядом, поодаль от пылающих развалин дворянского дома, и прикладывал снег ему к голове и лицу…
Гурка вобрал в грудь морозного свежего воздуха и сел на снегу, обведя глазами картину пожара, толпу людей, лошадей…
– Спасибо… выручил… Гурей… – тяжело ворочая языкам и затекшей от кляпа челюстью, выговорил Иванка.
Гурка поднялся на ноги.
– Слава богу, ты жив остался, – сказал он, любовно взглянув на Иванку. – Братишка ты мой! – Он обнял брата. – Мне Федька все рассказал.
– Чего он тебе рассказал? – переспросил, не поняв, Иванка.
– Дурак, ведь ты брат мне родной! Брат! Махонький мой!.. Иванка. Ведь мы одного отца-матки!..
Гурка снова сжал его в крепких объятиях.
– Федюнька! – воскликнул Иванка, сжимая в ответных объятиях скомороха…
9
Напуганная смертью Лукашки и Кузи, чувствуя на себе вину за обе смерти, только теперь поняла Аксюша, на что решилась, куда попала… Гурка, плясун, удалой весельчак и смелый мятежник, ради кого она мчалась сюда сломя голову, покинув мать, отказавшись от жениха, Гурка ее не любил. Он не шептал ей слов, о которых мечталось… Он был горяч, но не ласков…
Оставшись одна, девушка дала волю слезам… Не понимая причины ее слез, Федюнька попробовал утешать ее, но она отмахнулась от него, как от мухи…
«Ревет и беду накликает!» – со злостью подумал Федюнька.
Он выскользнул из избы, оставив одну Аксюшу, и выбежал на соседний двор к Максиму Рогозе. Максим в это время спал, но его отец, дед Рогоза, сидел у огня.
Федюнька поведал ему обо всем, что случилось.
– Сколь соколу ни летать в облаках, а на землю сести! – сказал дед Рогоза. – Навоевал Иван, ему и пропасть не в досаду. Удал был малый!..
Дед Мартемьян сказал «был», и только теперь понял Федюнька, что поспешный отъезд Гурки с ватагой вовсе не означает, что им удастся выручить брата. Тоска охватила его.
– А може, деда… а може, Гурка поспеет?..
– Чего не бывает… Бывает, медведь летает! – сказал старик. – Ты богу молись, чтобы Гурка назад воротился. Тебя господь от сиротства пасет: один брат пропал, вишь, – другой нашелся!..
Федюнька задумался. Они сидели молча, слушая треск лучины на очаге, когда с дороги в морозном воздухе донесся топот коней.
– Едут! – крикнул Федюнька и выскочил из избы.
Всадники приближались: уже слышались юс голоса. И вдруг, уже подбежав им навстречу, Федюнька увидел, что это были стрельцы.
– Стрельцы наскочили, – крикнул он, опрометью вбежавши назад к Максиму…
Трое стрельцов тотчас вошли в избу, где одна в слезах горевала в растерянности всеми оставленная Аксюша.
Она встрепенулась и подняла заплаканное лицо.
– Кто там наехал, Федюнька? – спросила она.
– Слуги царские, слышь, хозяйка! – ответил один из стрельцов.
Аксюша похолодела. Она не знала, где Гурка. Может быть, их всех перевешали, а теперь и ее схватят здесь как шишовку, любовницу ватамана, и станут пытать да мучить и тоже повесят…
– Федюнька!.. – окликнула Аксюша в растерянности и страхе.
Стрелец в темноте ударил огнивом…
Раздувая огонь в очаге, Аксюша присматривалась ко внезапным гостям.
– Хозяин-то где, молодуха?
– Во Псков капусту повез, – неожиданно выдумала она и сама услыхала, что голос ее дрожит…
– Ой ли! Во Псков, а не к Иванке в ватагу? – спросил стрелец.
Но Аксюша уже успела освоиться с тем, что она одна в избе с троими стрельцами.
– Мы тихо живем, на что нам Иванка!.. – возразила она. – У нас, бог миловал, одни добрые люди!
– Хорошо, молода, а то быть бы тебе вдовой, – сказал стрелец. – Иванку завтра повесят, а там и иных переловят.
– Повесят?!
– Поймают – куды же девать! И повесят, – спокойно сказал стрелец. – Ну, сказывай, где вино?
– В сенцах вино, – ответил, входя, Федюнька.
– Какое вино! Нет вина! – с неожиданной злостью воскликнула Аксюша. Она подумала, что, не найдя у нее вина, стрельцы оставят ее и уйдут в другую избу.
– А такое вино! – упрямо ответил Федюнька.
– Не скупись, молода, – сказал старший стрелец, – нам по чарочке только. Тащи-ка, малый!
К досаде Аксюши, Федя внес в избу жбан.
– К нам его привозить далеко. Приедет мужик и побьет за то, что дала, – притворно сказала Аксюша.
– Когда побьет, а ты нам пожалься! – пошутил стрелец. – Угощай, хозяйка!
Стрельцы вышли, прошлись по дворам и возвратились к пригожей хозяйке. Аксюша по-бабьи хлопотала у стола, нарезая хлеб, нашла в избе луку, сала, а сама все время боялась, что за ней наблюдают и она может чем-нибудь себя выдать… Старший из стрельцов просил ее хоть пригубить вина, но она отказалась и села в угол…
– Вы бы еще где-нибудь заночевали. Не один двор в деревне! Совестно мне вас на ночь оставить, не то, что ли, я уйду, – сказала Аксюша.
– Ничего, хозяйка, мы царские люди. Чего тебе нас не принять! – подбодряли стрельцы.
Стрельцы разморились теплом избы и вином. Один из них лег на скамью и заснул, второй вышел кормить коней, третий, самый молодой, оставшись наедине, вдруг повернулся к Аксюше.
– Окольничий с ног сбился, ищучи!
Она вздрогнула, но оправилась.
– Какой окольничий? Чего ищучи?
Стрелец покосился на спящего товарища.
– Знаю тебя, – тихо сказал он. – Таких-то красоток много ли в городе!
– Чего ты, чего?! Невдогад мне!.. – неестественно выкрикнула Аксюша.
– Не кричи, дура! – спокойно сказал стрелец. – Тебе бы скорее уехать. Не нынче-завтра наедут сюда стрельцы да всех словят! Беги домой, к матке!..
Спящий стрелец шевельнулся. Товарищ его умолк. Старший вошел со двора.
– Стужа! – сказал он. – Погреться! – Он налил себе кружку вина и выпил.
– Эх, и мне, что ли, еще! – поддержал молодой и налил себе кружку.
Аксюша сказала, что ляжет спать у соседки, и вышла. Федюнька свернулся на печке. Оба стрельца посидели еще, уговорились, чтоб выехать рано утром. Из их разговоров Федюнька понял, что они лазутчики и что их возвращения ждут.
Наконец оба уснули.
Тогда Федя скользнул с печи, собрал все три стрелецкие пищали и саблю и спрятал на печку. Тихо, чтобы не разбудить стрельцов, он снял с гвоздя вожжи, принес из сеней вторые, разрезал, связал одного за другим двоих стрельцов и принялся за третьего… Тот внезапно открыл глаза и глядел несколько мгновений, выпучив их и не моргая. Федюнька застыл. Стрелец повернулся и захрапел крепче прежнего. Переведя дух, Федюнька взялся за обрезок вожжей.
Когда стрельцы были связаны, он отошел, поглядел на них, сложа руки на груди, усмехнулся, достал с печи саблю, прицепил ее к кушаку, постоял, опершись на нее, полюбовался на дело своих рук и достал пищаль.
Старший стрелец потянулся во сне и, почувствовав путы, проснулся. Он увидел Федюньку с пищалью.
– Измена! – крикнул он во всю глотку.
От крика проснулись двое других стрельцов и начали рваться. Федя поднял тяжелую пищаль на прицел.
– Не орать! Я вас полонил, – сказал он голосом, дрожавшим от радости и волнения.
Стрельцы под дулом пищали умолкли и поглядели на Федю. Воинственный вид его их рассмешил.
– Пошто же ты нас полонил? – спросил старший стрелец.
– С воеводскими лазутчиками чего же делать! – важно ответил Федюнька. – Утре вешать вас буду, как вы Кузьму…
В этот миг по дороге промчались всадники.
– Наши приехали, малый. Теперь ты пропал! – сказал старший стрелец.
– Молчи! – остановил Федюнька. – Станут стучать в ворота, и молчите все, а не то пальну… – Он вздохнул. – А может, наши… – с надеждой сказал он, прислушиваясь. Он услыхал на дворе голоса обоих братьев… Значит, Иванка цел!..
– Ва-аши! – не выдержал он подразнить стрельца и крикнул во двор, стараясь, чтобы голос его казался грубым и взрослым: – Иван! Федор! Не бойтесь, идите сюда – я стрельцов полонил!..
Иван и Гурка вошли в избу обгорелые, внеся запах дыма.
– Здоровы, стрельцы! – сказал Гурка. – Как же вы такому парнишке дались?
– Напоил, шишонок, да пьяных связал, – признался старший.
– Молодец, Федор! – хлопнув брата по плечу, сказал Гурка.
– Ульянки Фадеева, что ли, полсотни? – спросил он стрельцов.
– Его, – подтвердил старший.
– Висит ваш Ульянка на том суку, где вы вешали Кузю, – сказал Иванка.
– Да с ним и Неволька-изменщик, – добавил Гурка.
– Помилуй! Да кто сказал, что мы вешали Кузьку? – взмолился старший стрелец. – Кузька сын Прохора, я его с эких лет знаю!..
– Нас не было там… – вмешался второй стрелец.
– Ладно, – прервал их Гурка. – Ты, Федя, их карауль, а мы с Иваном пойдем на часок к Максиму…
Они вышли в соседний двор.
– Что ж, робята, пятидесятников воевода не даст по деревьям вешать, – в раздумье сказал Максим, узнав обо всем происшедшем. – Теперь нагонят стрельцов по уезду – житья не станет… Видно, пора забаву кончать да идти на Дон. А там слушать в оба с Руси вестей: как где начнется в новых местах, так и всюду вновь подымать… Зови-ка сюда стрельцов, – обратился Максим к Иванке.
Стрельцов привели.
Иванка взглянул на них поближе и узнал молодого стрельца Павлика Тетерю.
– Я тебя видел во Пскове недели нет! – удивился Иванка.
– И я тебя видел с угольной рожей, да, вишь, не выдал! – ответил стрелец. – Послали еще нас, новую сотню, тебя ловить, да, сказывают, еще сотни две посылать хотят. До того, мол, уж дерзок! Извести все ватажки вышел указ…
– Вы нас пустите с миром, – просто сказал старший стрелец. – Мы вам зла не хотим.
Иванка спросил Максима, как с ними быть.
– На что тебе их? Пусти. Не дворяне. Время придет, и встанут с народом опять, – отозвался Максим.
Стрельцы поклонились ему.
– А что, робята, пойдете ли с нами к весне? – спросил Иванка.
– К весне не встанут стрельцы, – ответил старший. – Летом надо нам было еще держаться, а весной не поднять. Теперь долго силы копить.
– Да и вы бы смирились, – сказал Павлик Тетеря, – не ныне, так завтра найдут. Что за корысть, коль повесят?
– Один за всю землю не встанешь, – поддержал его старый стрелец. – Ну, будешь разбойничать, ну, дворян погубишь десяток, а толку что?! Без города, без стрельцов воевать на дворян не ходи: они дружны и ратное дело знают…
– А коль мы отобьем из съезжей избы Гаврилу с Михайлой, Томилу, Козу да иных, да учиним на дворян ополченье, как Минин-Пожарский на ляхов, да сызнова город подымем? – сказал Иванка и выжидающе поглядел на стрельцов.
– Не вздынешь, – твердо ответил старик. – Крестьяне жить привыкли погост от погоста семь верст… Ты их не собьешь в ополченье. Они – как грибы по кустам…
– А Минин?.. – запальчиво возразил Иванка.
Старый стрелец усмехнулся.
– Минин дело совсем не то, малый, – со снисхождением сказал он. – Когда враг из чужой земли лезет, тогда все встают. Уж куды – бояре, и то иные корысть свою забывают. На том и держится Русь, без того ей не быть… Ино дело, когда меж себя, – тут не единство, а рознь… Не было бы розни, и спору не быть… Эх ты, Ми-нин! – со вздохом закончил стрелец. – Не усидел на спине, на хвосте не удержишься!..
– Да и слух есть, робята, – сказал Павлик Тетеря, – сказывают – царь указал, чтобы заводчикам мятежа не бывать во Пскове, и их в Москву повезут…
– В Москву?! – подскочив, воскликнул Иванка. – Когда повезут?!
– Кто знает, когда… – ответил стрелец.
Гурка вышел, пока Максим и Иванка говорили со стрельцами.
– Федюнь, где Аксюша? – шепнул он, возвратясь.
– На печке, чай, спит, – сказал Федя.
– Да нет ее там.
Гурка кинулся по деревеньке ее искать. Во дворах ее не нашлось, даже не заходила. Он вышел с фонарем в конюшню. Стойло, где был жеребец Аксюши, теперь опустело…
– Уехала! Эх, девка, девка, спугнул я тебя, как голубку! – воскликнул Гурка. – Теперь бы нам и зажить!..
Братья, семья, все, чего ему не хватало в бродяжной, бездомной жизни, явилось само. Ему вдруг захотелось тепла и покоя… Жениться, уйти куда-нибудь на Дон, что ли, в далекие земли, зажить домом, не воевать, не драться, не подставлять головы…
– Уехала, – в раздумье и досаде повторил Гурка, сокрушенно качнув головой.
Он постоял в конюшне у опустелого стойла и молча вошел в избу.
– Нашел? – спросил Федюнька, уже возвратившийся от Максима.
– Не нашел. Домой ускакала, к матке…
– И умница, слава богу. Куды ей тут с нами! – одобрил поп Яков…