Юрий Сергеевич Аракчеев
Пирамида жива…
«…Прочитав Вашу повесть искренне обрадовался. И основания для радости у меня очень и очень даже были. Все, что Вы описали в первой части «Пирамиды», мне довелось испытать на себе. Разница лишь в деталях. Но самое главное – от того и радость, – что к расстрелу меня не приговорили. А ведь могли – статья позволяла. Но мне попались очень гуманные судьи – даже вопрос об этом не стоял.
Как и в «Пирамиде», был следователь, который все может доказать. Помните поговорку: «Был бы человек, а дело, если нужно, найдется?» Следователь, который вел мое дело, говорил несколько иначе: «Был бы человек, а доказать вину – дело техники!». Был разговор следователя с матерью о цене – шесть тысяч, и я свободен. Назвав цену, следователь, видимо, исходил из платежеспособности моей матери, но не учел ее исключительную честность. Был первый суд, на котором председательствующий, посоветовавшись с прокурором и потерпевшей, принял решение о возвращении дела на доследствие… Потом был второй суд, на котором я чувствовал себя как бы зрителем. Потом мне объявили, что за просмотр спектакля с меня причитается… Одним словом – тринадцать лет лишения свободы. И дело такое же – оценочное.
Когда народный заседатель… Вы знаете, как называют народных заседателей? Кивало. От слова кивать (или кивает). Так вот, когда народный заседатель принес мне для ознакомления протокол судебного заседания, я, воспользовавшись тем, что мы были вдвоем, без свидетелей, спросил его – считает ли он мою вину доказанной. Он ответил, что судья считает доказанной, а он человек маленький и ничего не решает. Вот так.
Во время предварительного следствия один из тех, с кем мне пришлось общаться, сказал: «Ты попал в судебную машину, она тебя перемелет». Он, этот сотрудник, давно работает в следственных органах и знал, что говорил. Перемолола. Без доказательств. И не меня одного…»
Из письма В.И.Потапова, заключенного.
Архангельская обл.
Письмо № 120
Голоса
Да, я был уже автором нескольких книг, двух-трех десятков журнальных и газетных публикаций, выступал по первой программе радио не один раз (в связи со своими книгами о природе) и письма привык получать. Но никогда ничего подобного не было.
Зазвучали вдруг голоса – истинные, искренние голоса многих людей из разных уголков огромной страны. В искренности их я не сомневался. Многократно нашла подтверждение старая моя мысль о том, что когда человеку есть, что сказать и он не думает о том, как это сделать, а просто изливает душу, то получается художественно. Почти в каждом письме – своя музыка, музыка стиля, мысли, чувства. Это действительно голос. «Милые мои пишущие, читатели мои дорогие, – с горечью думал я. – Вы даже сами не представляете себе, что это и есть в высшей степени искусство, то есть самовыражение человека, речь души, вы не представляете себе, как я благодарен вам за это, но только некоторые из вас понимают, как теперь мне тяжело. Тут и ответственность, понимание ноши – надежд, которые вы на меня возлагаете, на мои хилые в общем-то плечи, – тут и сочувствие тем, кому тяжело, тут и четкое и все растущее ощущение невозможности оказать реальную помощь тем, кто в ней нуждался немедленно». Короче, я просто не знал, что делать. Некоторые из писем рвали душу и сердце. Увы, их тоже было слишком много. Некоторые безжалостно жгли.
«…Я ранее никогда не поверил бы, что у нас может твориться такое беззаконие. Наивен был со школьной скамьи, твердо уяснил, что правда это сила, а суд наш – это сама справедливость. Даже когда в колонии рассказывали о беззаконии и невиновности, мало кому верил, пока, как говорится, не испытал на собственной шкуре.
Находясь под следствием (во второй раз), я каждый день ждал освобождения, верил еще в справедливость, верил в суд. До этого я был судим, был виновен и поэтому с беззаконием не приходилось сталкиваться.
Но вот меня арестовали и предъявили обвинение по ст. 15, 117 ч.4. Мне 43 года, и я за свою жизнь не совершал подобного и противник любого насилия. Об этом я заявил следователю и сразу на арене появилась копия всех Ваших отрицательных героев (Бойченко, Милосердова, Викторы Петровичи).
Бойченко на допросах хоть не бил свою жертву, а эти пытали, били, заставляя подписать «признания».
Моя вера в справедливость рухнула. Фальсификация следователя, беззакония, творимые властью, круговая порука взяли верх над правдой, и меня осудили на 12 лет особого режима со ссылкой на 5 лет!
Я был оглоушен просто всем этим и долго приходил в себя. Но в справедливость все еще верил и стал писать, но ответы-отписки приходят, как близнецы.
Как говорится, беда не ходит одна. Когда я находился под следствием, моя супруга родила дочь. Сразу после родов врачи обнаружили у нее онкологическое заболевание мозжечка, т.е. рак. Сделали операцию, но она ожидаемых результатов не дала. Сейчас она инвалид 1 гр., на грани жизни и смерти. Дочери идет всего лишь третий год. Болезнь супруги и то, что я ничем не могу помочь семье, а из ответов-отписок понял, что справедливости нет и никому я не нужен со своей болью, и никому нет дела до того, что кучка фальсификаторов, чтобы не нести ответственность за безвинно просиженные мною 1 год и 5 месяцев в тюрьме, сделали свое черное дело, осудили.
Я впал в отчаяние, жить не хочется. И эта гадкая мысль, как назойливая муха, так и стала кружиться в голове.
Большое спасибо Вам, Ваша повесть вернула меня к жизни, вновь вернула мне силы, призывая к борьбе за справедливость. Если эта борьба за правду не только на бумаге, значит, разберутся. Но пока что я не встретил таких, как Каспаров, Беднорц. Журнал «Человек и закон» вообще не ответил, а Московские коллегии адвокатов отвечают, что все заняты. Мой адвокат по состоянию здоровья ушла на пенсию. Описал еще раз о своем деле и направил в «ЛГ». На имя зав. Отделом писем. Пять месяцев уже ходит моя жалоба, отправленная на имя Генерального прокурора Рекункова…
Находясь в 1984-85 гг. под следствием в СИЗО г.Новосибирска, я столкнулся с таким беззаконием (от следователя и администрации СИЗО), что нормальному человеку тяжело будет поверить в это. Много пишут о нарушении прав человека на Западе, смешно даже читать, когда сравниваешь то, что творится в наших застенках.
Находясь в СИЗО, я вел дневник, но его отобрали, пригрозив, что расправятся со мной, если я еще буду вести подобные записи.
Прочитав Вашу повесть, я решил восстановить по памяти то, что происходило со мной и со всеми, кто находился в 1984-85 годах в СИЗО:
Как били на допросе, заставляя подписывать «признания», как стращали застрелить, имитируя попытку к бегству, как применяли аферистические действия, как следователь старался закрепить меня за тюрьмой, прибегая к новой фабрикации дела, посадив с этой целью в камеру ко мне троих провокаторов. Один вынуждал меня на драку, а те двое должны были дать показания против меня. За что и как ежедневно избивали дубинками всех без исключения, как гоняли всех гусиным шагом по коридору, невзирая на стариков и больных. И много чего, о чем Вы, очевидно, еще не знаете. Через это прошли тысячи.
Времени на это письмо у меня всего лишь час, поэтому я не в состоянии описать даже о своем деле, человек ждет, так как официальные письма в журнал и газету не отправляют отсюда. Не знаю, дойдет ли мое письмо через журнал к Вам. Поэтому прошу Вас, напишите, куда мне выслать все то, о чем я напишу. Очень жду Ваш ответ. До свиданья. С уважением
Н.Замотайло.
Мой адрес: 663970, Красноярский край…
Замотайло Николаю Максимовичу»
Письмо № 6 (адрес – подробный…)
«…Уже второй год я добиваюсь рассмотрения и справедливого решения моей жалобы, но ничего не добился.
На десятки писем в Главрыбвод, ЦК Союза работников рыбной промышленности СССР, Прокуратуру РСФСР и СССР, в редакции «Советская Россия» и «Человек и закон» получаю одни отписки…
Ни в одном ответе нет даже того, что с жалобой моей ознакомились…
Как много и хорошо пишут в газетах и журналах о перестройке в правоохранительных органах, а на деле все по-прежнему. Неужели так всегда и будет: на поверхности (в средствах массовой информации) – одно, а в жизни – другое. Так было и раньше, а что же Нового?»
Рябков. г.Вологда.
Письмо № 328
«…Я читаю Вашу повесть «Пирамида». Сколько в ней правды! Я немного коллега Ваша. Вы – писатель, я – корреспондент газеты «Слава шахтера». Но моя газетная судьба нелегко складывается…
В Таджикистане мне создавали «ситуацию выживания». Интриги, провокации, подлости, клевета. Больше русские, типа героев Ваших – Милосердовой или «сестры Ищенко» /«нам здесь жить»/…
…А в быту хуже, чем в Вашей коммуналке. Меня поселили в общежитие швейной фабрики. Но заведующая, как домовладелец, спрятала журнальное письмо редактора и не прописывает меня уже 4 месяца… Меня обзывают ненормальной, грозят выбросить вещи. Ее «свидетелям», таким же грубым женщинам, я не по вкусу тем, что не пью, по воспитанию выше… Ей нужно было уметь при прописке «дать»… Много тут, в общежитии, грязного, подлого. Я как сотрудник газеты невыгодна. Но выселять не за что. И клеветой грозит, делает гадости. У меня нет защиты. Неужели восторжествует подлость?
Если бы вы приехали! Абсолютно не с кем поделиться, поговорить. Работаю с людьми, интервью беру. И в то же время…»
Юделева-Королева, г.Гуково, Ростовской обл. Письмо № 150.
«Открытое письмо автору повести «Пирамида»
Здравствуйте, уважаемый Юрий Сергеевич!
…Мне скоро будет 32 года. И разрешите представиться: Оляницкий Виктор Борисович. Пока лишь два письма написал я: одно – Александру Бовину, другое – Вам. Все остальные письма-жалобы осели и, наверное, изрядно пропылились в папках разных надзорных инстанций. Я хотел о многом Вам рассказать, но после прочтения второй части «Пирамиды» понял: Вы все знаете!
…Ваша «Пирамида» наполнила меня двумя взаимоисключающими чувствами: апатией и светлым пятнышком оптимизма… Именно сейчас Правда поможет сохранить национальное богатство народа – его достоинство, гордость, талант!
Но почему Апатия? Вы знаете то состояние усталости, апатии, когда все силы иссякли, когда не ощущаешь больше физической боли, а вокруг тебя пустота, бездушность, редкие вопли загнанных невинных, вопли ленивые, нечеловеческие, без азарта, с чувством безысходности. А тебя вновь и вновь пинают, уже лежачего, уже избитого. Пинают, прикрываясь законом, заботой о благе государства. Добивают бойченки, джапаровы, милосердовы – злые силы. Стена, китайская огромная стена из злых сил в Вашей повести и… в жизни. И Ваш голос, настойчивый, добрый, но одинокий, без силы власти, без силы казнить или миловать, которая есть у них: у Бойченко, Ахатова, Милосердовой! Затем их безнаказанность. Ведь их ошибки всегда звучат однозначно: добросовестное заблуждение! Закон в отношении лиц, пользующихся законом и призванных блюсти его пуще собственного благополучия, не срабатывает. Зло остается злом. Да еще мстит за потревоженное спокойствие и во всю Ивановскую разглагольствует о государственном интересе, о моральных принципах, о высшей истине… Поверьте, это уже не больно, это еще страшнее… Круговая порука, замкнутый круг. Круг, из которого выйти практически невозможно… И идеальные Каспаровы теряют рассудок, трусливые Семеновы кончают жизнь в тугой петле… А где же добро? А Добро всем миром пытается спасти истину, судьбы людей – голыми словами, голыми руками против вооруженных властью сил зла… Кому нужна эта «борьба»?
Кстати, в повести Вы ставите проблему, но решение ее не проглядывается. Может быть, изменение законодательства, освежение моральной чистоты общества принесет свои плоды?…
Я могу смело причислить себя к жертвам правовой бюрократической машины… И был у меня свой Бойченко (Шерепенко П.Н.), свой Джапаров (Федченко А.С.). И все это не в далекой Туркмении, а в столице Украины.
Честно говоря, в борьбе с бездушной китайской «стенкой» надзорных инстанций теряю надежду, веру в справедливость. А ведь дело мое не оценочное. Точные, документальные факты бьют прямо «в десятку». Явные ошибки, требующие немедленной отмены приговора… И хочется кричать, звать: «Люди добрые, что же это делается?!» Где же вы, умные, честные профессионалы – Сорокины, Бариновы, журналисты «ЛГ»? Где же вы? Может быть, такие люди бывают лишь в книге? Юрий Сергеевич, дайте хоть одному из них обладающих властью казнить и миловать, прочитать мое письмо. Я оттого и зачал его открытым.
Рядом со мной не было таких людей, как в Вашей повести. И если б смертный приговор был вынесен, не писать бы мне этого письма. А ведь каждый из нас имеет «шанс» оказаться в роли такого вот «преступника». А дома – дочь приглушенным голосом спрашивает: «Где папа?» Она уже 2,5 года не видела отца.
А наказание мое – 14 лет лишения свободы.
…Знаете, отчего пятнышки оптимизма? Я поверил Вам, что все-таки где-то есть такие замечательные люди – Сорокин, Баринов, – которых беспокоит судьба отдельного человека, которые профессионально исполняют свой долг… Вы не можете говорить неправду!
Знаю, что Ваши возможности ограничены. Но ведь я не прошу помиловать, снизойти, я прошу установить законность. Для каждого юриста это должно быть не только обязанностью, но и делом. Но, помилуйте, скажете Вы, причем здесь я!… Я испытываю чувство стыда, бестактно вмешиваясь в ваш покой, такой нужный для житейских и творческих дел. Но в то же время Вы – писатель и судя по повести, – настоящий, человечный. Мне кажется, что дело писателя спасать человеческие души, как и призвание врача спасать человеческие жизни…
Чем Вы можете мне помочь? Трудно ответить: Ваш ответ – и то поддержка, но если бы Вы смогли обратить внимание некоторых лиц из Прокуратуры СССР на факты, аргументы моего дела, и если б дело направили на расследование, тогда я смог бы назвать Вас своим спасителем.
По аналогии с «простыней» Вашей повести я готовлю свою «простыню», в которой объективно отражается линия обвинения и линия защиты. При сопоставлении этих двух линий любому непредвзятому исследователю станет ясно: вины осужденного в смысле уголовной наказуемости нет. В административном плане – штраф, выговор, лишение премии – есть, но не более того… В деле есть неопровержимые доказательства, что хищения нет.
В Вашей повести по крайней мере есть жертва, и следствие усиленно «ищет» убийцу. В моем же деле нет даже «жертвы», то есть самого факта хищения…
С уважением и надеждой…»
К «Открытому письму» приложено сопроводительное письмо брата заключенного В.Б.Оляницкого:
«Очень Вас прошу помочь в нашем деле моего родного единственного брата… То, что он пишет, все правда… Он невиновен. …Буду Вам очень благодарен за помощь. Вы спасете мою жизнь и жизнь брата…»
Черновицкая обл. г.Сокиряны.
Письмо №112.
Крики о помощи
Что делать? Даже просто ответить хотя бы на некоторые из таких писем – задача не из простых. Что ответить? Попытаться «вдохнуть бодрость» душеспасительным советом? Хоть так, конечно – иной раз и слово поддержки поможет, но…
Это ли им нужно? Многим нужна конкретная, реальная помощь. Юридическая. Журналистская. Писательская. Прекрасно понимая, что человек, сидящий в тюрьме или лагере, частенько может считать себя невиновным (многие ли из нас в жизненных передрягах верно оценивают степень своей, а не чьей-то вины?), я в то же время совершенно недвусмысленно ощущал: многие правы. Я читал эти чернильные каракули на тетрадных листочках – то старательно выведенным мелким бисером /чтобы побольше уместилось в малом конверте, переданном на свободу с надежным человеком…/, то нервно летящими, размашистыми, угловатыми линиями, то аккуратным, почти печатным текстом /чтобы было прочитано, и чтобы не ломал глаза адресат, читая/ – и помимо чисто событийного, фактического, что ли, смысла, ощущал некую дополнительную информацию, исходящую от почерка, от манеры письма, от самих листков бумаги /многие вызывали ассоциации с письмами военного времени, весточками с фронта, да и с теми, случайными – о них мы знаем из материалов последнего времени, – которые доходили из мрачных, бездонных глубин Архипелага ГУЛАГ/… Нет, не думаю, что я попадался на удочку. В журнале сказали: «Не обольщайся! Эти зеки, естественно, только и думают о том, чтобы выбраться на свободу, потому-то и осаждают тебя: авось, выгорит, авось, поможет…» Доля правды в таких словах, может быть, и была, но до чего же все-таки въелась в души людей предвзятость! – думал я. Зэк – значит, точно, виновен, так что ли? И это при том, что все теперь знают о нашей процентомании, лживой отчетности, стремлении всегда защитить честь мундира, поскорее отрапортовать о «раскрытии дела». А доморощенная, пылко любимая нами секретность во всем, что касается «негативных явлений» нашей жизни и особенно нашего строя? А бесконтрольность? «Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». А если эта власть, к тому же покрыта туманом секретности и полностью бесконтрольна? Неужели не заставила прозреть «скептиков» информация, которая полилась сейчас со страниц газет и журналов? И как же странно было, что слова эти услышал я где? – в том самом прогрессивнейшем нашем журнале, напечатавшем мою «Пирамиду»…
Ведь что такое государственная и, в частности, юридическая система, то есть свод законов и правил, ее составляющих? Это то, без чего не может жить общество, состоящее из многих, многих людей. Но создана она ведь не ради себя самой. А ради того, чтобы люди могли жить нормально все вместе, чтобы один не угнетал, не использовал другого в своих чисто личных, эгоистических целях. Чтобы гармонично, разумно развивалась экономика, промышленность, культура общества. Чтобы по возможности всем было хорошо. Чтобы каждый в принципе мог заниматься любимым делом, общаться с другими, любить и быть любимым. Любое место, любое звено в государственной пирамиде святы, ибо от действий людей, их занимающих, зависит благополучие многих. И чем выше место, тем выше ответственность. Тем более в юридической и судебной системе, следящей за исполнением законов. А что мы видим? Сплошь да рядом именно те, кто занимает высокие посты, роли своей толком не исполняют, а то и считают вполне нормальным для себя использовать руководящее место свое в чисто личных целях. Вот же кто настоящие преступники, самые опасные причем, ибо во-первых скрытые, во-вторых вооруженные рычагами, которыми обеспечивает их пирамида власти. Обычный уголовный преступник, пусть даже рецидивист, унизит, ограбит, убьет одного, двух, ну, допустим, даже десяток-другой человек. Высокопоставленный, облеченный государственной властью преступник, губит сотни, тысячи, миллионы людей. Ясно же, что именно такие преступники должны нести наказание самое суровое, неотвратимое. А что мы видим в действительности? Все ровно наоборот.
Конечно, обычная уголовная преступность у нас высока. Настоящих преступников, сидящих в тюрьмах и лагерях, очевидно, немало. Их место – там. Ну, а попавшие по ошибке? Ну, а те, которые стали жертвами «выполнения плана» по «раскрываемости»? А те, кто оказался там в результате преступления власть имущих, лживых законников, которые наголо жируют, пользуясь своим положением? А сами порядки в «зонах», в тюрьмах, в судах? Случайно ли, что и зэки, и «свободные» граждане в один голос пишут об узнаваемости, типичности отрицательных героев «Высшей меры» и «Пирамиды»?
«…По моим прикидкам в Союзе осужденных на различные режимы на сегодняшний день около пяти миллионов человек. Это минимум. Из них 50 % осуждены за конкретное дело, но срок наказания завышен. 10 % осуждены вообще не за дело. 10-15 % осуждены на заниженные срока, то есть купили. Остальные сидят правильно» – выдержка из письма заключенного, бывшего капитана Советской Армии С.Ю.Руденко (Письмо № 66).
Так это или не так, мы знать не могли ни тогда, ни теперь – ЭТА статистика у нас если и публикуется, то проверить ее вряд ли можно, хотя подобные расчеты и цифры содержатся во многих письмах. Да ведь после Гулаговского нашего прошлого не было решительных изменений ни в юридической системе, ни в пенитенциарной /тюремной/. Совершенно очевидно, что лагеря и не могли стать принципиально другими – пусть и не расстреливают сейчас миллионами в застенках КГБ и не топят баржи с заключенными просто так, не высаживают сотни обреченных людей на диких необжитых берегах далеких сибирских рек. Пусть даже и сообщается о закрытии некоторых зон… Принципиальных изменений нет, в этом убеждены все авторы писем.
А подавляющему большинству писем я верил. И стиль, и способ изложения, да и сам почерк убеждали в искренности их авторов. Между прочим, не все считали себя невиновными, не все просили помощи для себя лично. Но о несправедливости, несовершенстве судебной нашей системы, о насилии и произволе в лагерях, о постоянном унижении человеческого достоинства писали все, как один. И очень похоже.
Главное же, что трогало по-настоящему, – доверие. Люди писали о весьма серьезных, опасных для них вещах и честно сообщали мне свой адрес. Все. Единственное письмо было анонимным – № 79, то, которое я кусками привел в первой части: от женщины, пишущей об использовании у нас психиатрии в репрессивных целях. Но и там искренность автора не вызывала сомнений…
Нужно, необходимо было помочь. Но чем? Как? Повторю, что только одно лишь чтение писем и ответы хотя бы на некоторые из них занимало уйму времени, не говоря уже о том, сколько это стоило нервов. Да, я пытался сделать хоть что-то, но, увы… Думаю, что и целая комиссия не справилась бы с такой нагрузкой, учитывая количество писем и степень сложности помощи тем, кто прошел уже все круги, все инстанции нашей хорошо отлаженной «зоны защиты» Системы от тех, кто стал ее естественной жертвой. Все больше и больше я понимал… Вернее, нет. Все глубже и глубже я осознавал то, что понимал и раньше: пирамидальная «кюстиновская» система достигла теперь весьма высокого уровня совершенства. Самозащита ее прекрасно отлажена, и хитрость заключается в том, что почти нет слабых звеньев, нет просветов в колючей проволоке: попавший в зону теряет всякую возможность сопротивления, пути назад нет, он может двигаться только лишь в одну сторону – вниз. В глубину. В бездну. Хотя… Хотя все равно вспоминались Каспаров, Беднорц, Румер, другие герои-победители «Высшей меры», как и сам Клименкин, не подписавший прошение о помиловании.
«…Обращаюсь к вам с настоящим письмом в отчаянии и последней надежде, после стольких уже бесплодных обращений в самые различные инстанции и правоохранительные учреждения разных уровней.
Дело в том, что я осужден по грубо сфабрикованному делу к длительному сроку лишения свободы.
Причиной фабрикации дела явилось стремление местных правоохранительных органов дать прекрасную картину раскрываемости преступлений, был конец года и надо было во что бы то ни стало «закрыть» как можно больше нераскрытых краж…
Дело в конечном счете построили на в буквальном смысле выбитых у меня в ходе дознания частичном признании своей вины в результате продолжавшегося три дня зверского избиения…
Обращаясь к вам, я хорошо отдаю себе отчет в том, что подобного рода делами, жалобами и письмами сейчас, когда число ищущих правду и справедливость людей, поверивших в них, резко возросло, буквально забиты все центральные газеты, прокурорские и судебные органы…»
г.Якутск. Сизых Н.Н. Письмо № 262.
«…Пока каждый занимался исключительно собой и никому не было дела до дела – злые, подлые людишки сгруппировались и теперь легко и просто загоняют неугодных им людей в тюрьмы, расстреливают, убивают веру в справедливость… Наши нынешние суды страшней атомной войны, они калечат людей, убивают веру в справедливость, в то, что закон один для всех. Вот отсюда начинаешь смыслить, а где же Родина-мать. Мать настоящая всегда защищает своих детей, а потому когда требуется, дети встают на защиту Родины-Матери. В свое время я ходил по последним метрам нашей родной земли и готов был в любой момент встать на защиту Родины, потому что был уверен, что Родина видит каждого, а теперь эту веру во мне убили бюрократы. Меня никто не смог защитить от произвола. Где мое право на защиту, гарантированное конституцией? Где вышестоящие инстанции? Да они все в руках ахатовых, милосердовых и им подобных подлецов… Да, сейчас ветер перемен, вот и Ваша повесть вышла, и вообще пресса заработала правдиво, остро, стала высвечивать почти, да потому что ветер перемен еще не ворвался в должной степени в «места не столь отдаленные». Это не исправительные лагеря, это рассадники зла и всего прочего…»
Ставропольский край. Лаушкин А.М.
Письмо № 252.
