Юрий Сергеевич Аракчеев
Пирамида жива…
Следователи, судьи
Но может быть действительно круговая порука? Может быть именно коллектив сотрудников больницы защищает не столько Массовера, сколько честь своего мундира? Что ж, посмотрим еще три документа, три письма. Может быть, они что-то нам прояснят.
Письмо 1. От заведующего судебно-психиатрическим отделением больницы Чекмарева Д.А. – Генеральному Прокурору СССР, Рекункову А.М.
«Уважаемый Александр Михайлович!
Обращаюсь к Вам как к депутату Верховного Совета СССР и Генеральному прокурору.
Следственная группа прокуратуры г. Москвы ведет дело № 50842. И вот уже полгода лихорадит сотрудников судебно-психиатрической экспертизы от бесконечных обысков в любое время суток, неоднократных вызовов на допросы «с пристрастием» и заявлениями «пока вы свидетель». Не буду описывать и оценивать действия следователей в отношении моих коллег, а изложу собственный опыт общения с ними.
24.Х.86 г. я был вызван телефонным звонком. Мне не объяснили ни по телефону, ни в ходе «свободной беседы» цели вызова, ни в качестве кого должен я отвечать на вопросы. Процедура допроса как следователем Сабининым, так и следователем Малюкиным более чем странная. Допросы ведутся явно тенденциозно: мои доводы, аргументы сразу отметаются как заведомо ложные, любые объяснения встречают попытку отрицательного их истолкования. Во всем подозревается умысел, стремление солгать, «выкрутиться». Давая пояснения по акту судебно-психиатрической экспертизы – почему написал так и не приведено примера, – я отвечаю, что это обычная форма изложения, мне говорят: «нас не интересует обычная форма, а только этот акт». Вот почва для искажения действительности, тем более, что мою профессиональную деятельность анализируют люди, не имеющие представления о ее специфике. В ходе очных ставок с другими свидетелями следователь Сабинин задавал им наводящие вопросы, вкладывая в суть вопроса содержание ожидаемого ответа. Мне не верят и говорят об этом в глаза. Но верят другому свидетелю, который якобы «желает помочь следствию» по каким-то определенным соображениям. Все до мелочей направлено на то, чтобы деморализовать допрашиваемого. Допросы ведутся по 5-6 часов без перерыва и более. В кабинете следователя Малюкина нет графина с водой, стакана. На просьбу дать воды с издевательской усмешкой он заявил: «Вода у нас в туалете».
В отношении меня допускались действия, которые иначе, как шантаж с прямым давлением, не назовешь: то мне предлагалось быть «консультантом по делу», чтобы я указал «неправильные» заключения экспертиз, то назвать кто и за кого «просил» – с тем, чтобы «не озлобить следствие» против себя. Следователь, представившийся «просто Костей», увел меня из кабинета для беседы «один на один» и доверительно заверил, что если я буду помогать следствию, то «останусь по делу только свидетелем»… Следователь Сабинин «между прочим» заметил: сможет ли теперь окончить институт мой сын. Следователь Сокол на допросе 24.Х, ведя его, бегал по кабинету и кричал, что «напрасно отменены тройки, необходимо вернуть 37 год». «Всех нужно хватать и шить вредительство». Угрожал арестом. Звонил по телефону и кричал в трубку: «Подогнать машины и действовать, как договорились, и обязательно захватить пару наручников». Заставил пересесть в угол, крича, что теперь это мое место, к которому я должен привыкнуть, что «теперь меня всему научат» и т.д. Поигрывая мускулами, кивая в мою сторону, говорил, что из-за «таких» он давно не был в спортзале, и у него «чешутся кулаки».
Теперь я понимаю, что значит «колоть» допрашиваемого и чего стоят «правдивые показания», добытые таким путем.
Обыск проведен в ночное время с 24.Х на 25.Х без всяких на то причин, о чем можно судить по дате вынесения постановления об обыске, от 20.Х.86 г. Изъяты телефоны, выписаны из книг фамилии на дарственных надписях, адреса и т.д. Как я понимаю, теперь будут устанавливаться «порочащие связи». А на каком основании? Такое вторжение в личную жизнь считаю незаконным.
Беря от меня подписку по ст. 184 УК, следователь Малюкин пояснил, что даже сообщение кому-либо о вызове в прокуратуру, а тем более о том, что там происходило, является нарушением указанной статьи. А как мне объяснить отсутствие на работе в течение двух дней? Выходит, этой статьей можно прикрыть любое незаконное действие следователя.
Я, как и мои коллеги, испытываю большое разочарование, чувство беспомощности и бессилия доказать свою непричастность ко всякого рода махинациям.
Обращаюсь к Вам с единственной надеждой на то, что объективное вмешательство в деятельность не совсем объективных и не в меру «ретивых» работников следствия, поможет все поставить на свои места, оздоровит атмосферу расследования и обеспечит нормальную работу экспертов. А главное – будут приняты меры для сохранения объективности при осуществлении социалистической законности и охраны прав человека.
4.ХI.86»
Ответ на это письмо был буквально такой:
«Сообщаю, что Ваше заявление, адресованное в Прокуратуру Союза ССР рассмотрено прокуратурой г. Москвы. Изложенные в нем факты ПРОВЕРЕНЫ /выделено мной – Ю.А./. Нарушений закона при проведении следственных действий с Вашим участием /допросов, очных ставок, обысков/ не установлено.
Начальник следственной части Прокуратуры г. Москвы,
советник юстиции В.П.Конин».
Ну, что скажете, господа присяжные заседатели? Разве это не СТЕНА? Как это факты «проверены»? Кем? Когда? Почему об этом ничего так и не узнал автор письма? И почему письмо Генеральному Прокурору СССР оказалось в Прокуратуре г. Москвы?
И ответ этот получен в конце Второго года перестройки.
Письмо 2. От Заместителя Главного врача больницы по экспертизе Акоповой И.Л. – в ЦК КПСС.
«С 25.ХII.86 г. в Брежневском районном народном суде г. Москвы слушается дело по обвинению Массовера Ю.Л. в получении и даче взяток. В самом начале заседания обвиняемый сказал о том, что следователи угрожали ему высшей мерой наказания, требовали дачи показаний «негативной деятельности» в отношении меня и главного врача больницы. При этом следователи заявляли, что если он, Массовер, даст такие показания, то этим избежит расстрела.
4.I.87 г. в судебном заседании в присутствии адвоката Семенова, прокурора Анищик, Массовер вновь подтвердил это же свое заявление. Кроме того, свидетели в суде дали показания, что на предварительном следствии их вынуждали давать обличающие показания против Массовера, угрожая им расправой, применяя недозволенные методы допроса. Неужели это методы ведения следствия, соответствующие ленинским принципам законности?
Я, член КПСС, доктор медицинских наук, в течение тридцати лет не имела ни одного административного и партийного взыскания. Мне казалось, что сегодня пришло время торжества ленинских принципов законности и справедливости, перестройки всех органов, в том числе и правоохранительных. И мне непонятно, как можно сегодня искусственно создавать дела и таким способом «добывать» доказательства» виновности людей.
Прошу вас разобраться в этом деле».
Письмо 3, вернее – отрывок из него. От брата обвиняемого Массовера – редактору газеты «Правда» и Генеральному Прокурору СССР.
«…Весь мир возмущался действиями французских следственных властей, когда стало известно, что они в апреле 1987 года подвергали интенсивным допросам советскую гражданку Людмилу Веригину-Вардье, пытаясь принудить ее к даче ложных показаний.
Вместе со всем возмущались, видимо и прокурор Анищик, и судья Поспеева. Но почему же не возмущались они действиями следственных органов, когда им стало известно, что не в далекой Франции, а в столице нашей Родины Москве, следователи вымогают дачу ложных показаний, применяют недозволенные методы следствия, интенсивные допросы, после которых они, как Карцева, подписывают все, что написал следователь, а другие попадают в психиатрическую больницу, как Булавенко?!
Почему они возмущались не действиями следователей, а действиями свидетелей, открыто заявивших суду об этом, и угрожали им судебной расправой? Эти угрозы звучали в открытом судебном заседании, гласно, что же тогда происходило в период тайного следствия, при закрытых дверях, лицом к лицу со следователем?
Совершенно беспрецедентными были заявления прокурора Анищик в обвинительной речи о том, что в отношении работников больницы, а также руководства больницы, органы следствия разбираются и кое-кто из них сядет на скамью подсудимых.
…Еще раз прошу Генерального Прокурора СССР рассмотреть мою жалобу на противозаконные действия бригады следователей прокуратуры гор. Москвы, прокурора Анищик, судьи Поспеевой и журналиста центральной газеты…»
Не знаю, как вам, господа присяжные заседатели, но мне кажется, что все это как-то не похоже на защиту чести мундира со стороны защитников Массовера.
Письмо жены Массовера
на ХIХ партийную конференцию
«…Вот уже в течение двух лет я пытаюсь найти правду… Я понимаю, что для того, чтобы разобраться в происшедшем, необходимо серьезно, без предубеждения рассмотреть дело, но предварительное следствие и суд сделали это предвзято…
Свидетелей, которые отвергали участие Массовера в деле, останавливали в судебном заседании на полуслове. Если свидетели говорили о том, насколько безобразно вели себя следователи на допросах, используя шантаж, угрозы, оскорбления, вспоминая о «прекрасных сталинских временах», нарушениях всех принципов законности, то судья Поспеева пропускала все это мимо ушей или не давала высказываться до конца, а сама при этом оказывала грубое давление на свидетелей, угрожая уголовной ответственностью. В течение процесса постоянно присутствовали в зале суда два следователя для того, наверное, чтобы корректировать ход суда.
После многих публикаций в газетах на эту тему и после всего, что я увидела на суде, можно сделать только один вывод: что данные методы работы следователей и суда являются вполне законными негласно. Знают об этом все, но многих устраивают такие методы работы. Я сделала такой вывод и из анализа полученных ответов из разных инстанций. Мало того, в нашем деле прокуратура простерла свое влияние на печать, Министерство здравоохранения СССР и на партийные органы и использовала власти для укрепления своих позиций.
Так, в центральной газете появляется статья о правонарушениях в работе врачей-психиатров ряда больниц. В этой статье без какой-либо логической связи с излагаемыми фактами нарушений, нарисован журналистом извращенный портрет Массовера…
Приближалось кассационное рассмотрение дела в Мосгорсуде. И вот за неделю до этого в той же газете появляется еще одна публикация, которую нельзя рассматривать иначе, как прямое давление на Мосгорсуд, так как в ней не содержалось никакой новой информации об участии в деле Массовера, зато без конкретных фактов указывалось, что вина его доказана, и давалось обещание сообщить о понесенном им наказании…
В апреле состоялась коллегия Минздрава РСФСР в связи с публикациями в центральной газете. Публикации… были признаны правильными и своевременными, и никого не смутило, что Массовер, не имея никакого отношения к проведенным экспертизам, один из всех врачей-экспертов был привлечен к уголовной ответственности.
…Центральная газета опубликовала еще одну статью… В преамбуле этой статьи написано, что Массовер – один из организаторов преступлений. Каких? А также было сказано, что преступники получили по заслугам. Каких же преступников имел в виду журналист – все тот же журналист, автор первой публикации? Ведь только сейчас идет судебный процесс над теми, кого в статьях более года назад называли преступниками (уголовное дело № 50842).
В статье дана выдержка из очной ставки Массовера и Рабиновича, которая ни о чем не говорит, после чего указывалось, что Массовер вины не признает, а свидетельские показания, улики, документальные материалы полностью его изобличают.
…Мало того, в статье опять подвергается осуждению моральный облик Массовера. Сколько же можно? Складывается впечатление, что это основная причина для вынесения приговора. И опять автор статьи никак не может смириться с мнением коллектива, который не сдает своих позиций. Газета, не стесняясь, говорит о том, что раз коллектив занял такую позицию, то Массовер и коллектив достойны друг друга. Журналист обливает грязью коллектив экспертизы, ставит под сомнение работу всех врачей экспертов. И главной причиной всего является то, что коллектив не может принять справедливым приговор Массоверу… Иначе, как копанием в грязном белье этого не назовешь. Как же не стыдно редактору газеты и журналисту публиковать такие статьи? Ведь все сплетни поданы со слов следователей.
…Приходилось читать много статей на судебные темы, но ни одному человеку пресса с подачи прокуратуры не уделяла такого внимания – девять публикаций в различных газетах за 9 месяцев.
Это можно рассматривать однозначно – кампания с целью укрепления позиций следствия, давления на судебные и административные органы и общественное мнение.
…В этот период мною были написаны жалобы в различные инстанции. На все жалобы были получены формальные ответы из прокуратуры, которые сводились к тому, что вина Массовера подтверждается материалами дела и данными личности.
В настоящее время много материалов посвящено жертвам сталинских репрессий. Отголоски этого периода в действии правоохранительных органов мы ощущаем и сейчас. В прессе описано немало случаев злоупотреблений следственных органов, и это в период, когда были уже приняты Постановления Пленума Верховного Суда СССР в апреле и ноябре 1986 г. «О совершенствовании деятельности судов и правоохранительных органов».
Надеемся, что партийная конференция примет решения, исключающие неправомерные действия правоохранительных органов и осуществит практическую, а не формальную проверку жалоб граждан, что позволит исключить возможность подобных процессов и восстановить честные имена людей».
Увы, благоприятного ответа на это письмо получено не было. Но произошло событие, которое могло бы поставить точку на «деле Массовера», став, правда, началом другого дела.
Как мы помним, главной и по сути единственной «уликой» против Массовера были показания Рабиновича на предварительном следствии. Но тогда процесс над Рабиновичем и другими работниками больницы, арестованными раньше, чем Массовер, еще только предстоял. Дело Массовера было выделено из дела № 50842 в отдельное производство. Массовер отбыл в места лишения свободы, и начался процесс по делу № 50842. И участники этого дела и, в частности Рабинович, стали давать показания в суде…
Показания Рабиновича
1) На открытом судебном заседании 5 апреля 1988 года.
«…Позвольте мне в открытом судебном заседании без давления и принуждения рассказать о методике получения «чистосердечных» признаний. Постоянно на каждом допросе, а их было более 45 – угрозы, «ваша статья расстрельная», «мы вас расстреляем».
Следователь Константин Сергеевич («Костя»?… – Ю.А.) рисует на бумаге кружочки с инициалами проходящих по делу людей и перечеркивает мой кружочек крест-накрест. На мой вопрос «Что это значит?» – отвечает: «Расстрел».
Малюкин стучит кулаком по столу и кричит: «Вы – акула, давайте показания, иначе пойдете в карцер».
Следователь Синюк однозначно заявляет: «У нас говорят все и все. У нас очень много способов развязать человеку язык. Упаси вас бог пойти по этой дороге».
А что это за способы, я за более 2-х лет пребывания в тюрьме осведомлен прекрасно. Язык не поворачивается говорить об этом…
Предложение следствия об обещанном мне изменении меры пресечения могут подтвердить мои сокамерники, которым я, придя с допроса, сказал, что ухожу под подписку /май-июнь 1986 г./.
Малюкин спросил: «Кого из врачей-экспертов вы знаете?» Я ответил: «Знаю только Массовера Ю.Л.». Малюкин сказал: «Вот он-то нам и нужен». Я сейчас точно не могу вспомнить, может это было несколько по-другому. Малюкин меня спросил: «Массовера знаете? У нас много материалов против него». Вероятнее всего, так это и было.
Выясняя все о Массовере, Малюкин /как мне стало известно позже/ обманул меня, сказав, что у того уже есть более десятка эпизодов, и все, что я ему расскажу, не ухудшит положение Массовера, а мне он тогда сможет изменить меру пресечения.
Я оговорил человека, обвинив его в том, чего он никогда не совершал.
Почему я согласился? Как врач я понимал, что у меня нет другого выхода: или прободная язва, или свобода по подписке. Кроме того я совершенно искренне верил, что оговаривая Массовера в преступлении, которого он не совершал, я не ухудшаю его положение при наличии у него тех 10 эпизодов, о которых мне солгал Малюкин. И я пошел на все предложенные мне следствием варианты».
2) 6-го апреля 1988 г.
«…Таким образом, обвинительная версия по данному эпизоду построена только на моем «чистосердечном» признании, данным мною исключительно по мотивам самосохранения. Установление истины я оставил для открытого судебного разбирательства. Сейчас я могу абсолютно откровенно сказать, что кроме разговора о деньгах с Фоменко, никаких действий, а тем более получения денег с моей стороны не было.
И в заключение я могу сказать только одно: и опять меня обманули. Следствие и не собиралось, как я понял, изменять мне меру пресечения.
После суда над Массовером Синюк вызвал меня и поблагодарил за прекрасное выступление в суде: «Вы выступили как прокурор, и следствие этого не забудет».
Вопросы к Рабиновичу.
Судья: Правильно ли мы вас поняли, что свои показания в изложенной их части, которые вы частично признали на предварительном следствии, вы отрицаете, поскольку они были даны в результате незаконного воздействия следственных работников?
Ответ: Да.
Судья: Какие ваши показания с частичным признанием вины записывались на видеозапись?
Ответ: Показания с Гольдманом дважды записывались, по эпизоду с Фоменко – один раз. Все, что связано с Массовером – было записано…
Судья: Как вы относитесь к показаниям, данным на видеозаписи?
Ответ: Они все не соответствуют действительности. Все показания были отрепетированы после того, как я вступил в сговор с предварительным следствием. Первая видеозапись в СИЗО 48/2, которую проводил следователь Синюк, заключалась в моих ответах на его вопросы. Текст был отпечатан на машинке. Следователь Синюк сидел спиной к видеокамере и прикрепил текст себе на грудь, чтобы я не сбился. На недопустимость этого ему сделал замечание оператор.
Судья: На каком расстоянии вы сидели, как было написано? Вы читали?
Ответ: Не помню, я хорошо отрепетировал. Вторая запись была сделана в следственном изоляторе КГБ. Это была очная ставка с Массовером. Часа три репетировалась. Репетитором был Синюк. Принесли чай, бутерброды, шоколад.
Судья: В отсутствии Массовера репетировалась?
Ответ: Да. По дороге в следственный изолятор дважды делались остановки. Проводилась видеозапись в машине и у магазина «Молодость», где якобы я передал деньги. Показания репетировались заранее. Репетиции шли перед каждой записью.
Судья: Почему вы не возражали?
Ответ: Я против ничего не возражал, т.к. надеялся на изменение меры пресечения.
Судья: Понимали ли вы, что это грозит последствиями для Массовера? И почему вы оговорили его?
Ответ: Я считал его не должностным лицом, и считал, что при десяти эпизодах два эпизода не изменят положения.
……
Адвокат: Как возникли показания о матери Массовера?
Ответ: Когда со следователем Синюком обсуждалось мое посещение квартиры Массовера, я сказал, что дверь открыла какая-то женщина. Следователь сказал, что это не подходит. Надо сказать, что открыла дверь мать Массовера.
3) 8 апреля 1988 г.
……
Адвокат
Красовицкий: О вашей язве и парадонтозе было известно следствию?
Рабинович: Я уже говорил о милой шутке, которую позволил себе следователь Синюк, когда в ответ на мои жалобы, что нечем жевать, хлеб кислый и черствый, решить вопрос о моих лекарствах, Синюк со смехом сказал: «А вчера в прокуратуре Ваша жена угощала нас пирогами».
Красовицкий: На этом фоне Вы рассказывали о человеке, которого на ваших глазах били мешками с песком. Вы бы такое выдержали?
Рабинович: Я, конечно, такое не выдержал бы. Изменение меры пресечения мне в это время бросили как приманку. И я пошел на это и оговорил Массовера.
Финита…
На одном из судебных заседаний, где давал свои сенсационные показания Рабинович, присутствовали мы с женой. Своими глазами видели, своими ушами слышали, как человек официально признавался в том, что оговорил мало знакомого человека под давлением следствия и пытаясь тем самым облегчить свою собственную судьбу. Свою собственную судьбу он не облегчил и теперь своим признанием мстил следствию… О, Фемида! И не разверзлись небеса, даже гром не грянул. Даже не высказала особых эмоций судья – средних лет, довольно миловидная женщина. Признанием больше, признанием меньше – какая разница! И не рвали на себе волосы, как выяснилось потом, представители следствия, и спокойненько продолжал «отбывать в местах лишения свободы» свой срок Массовер, и никто не собирался возбуждать уголовного дела против следователей.
Что происходит с людьми? Как можно жить без закона? Можно ли приказать своему мозгу (и сердцу) здесь возмущаться или радоваться, переживать, согласно искренним чувствам, а здесь – ни-ни, считать черное белым, серым, красным – таким, какую установку вынесет служебный, функциональный инстинкт? Как можно доверять своему собственному языку после того, как не раз и не два приказывал ему лгать, и он лгал, как ни в чем ни бывало, с таким же пылом, как потом извергал как будто бы правду? Где же критерии? О каком компасе можно после этого говорить? И о каком пути, о какой вершине? Жизнь лгуна по профессии лишается смысла и превращается в простое поддержание жизни тела…
И не вскочили в негодовании полтора десятка людей, присутствовавших в зале суда – очевидно, сослуживцы и родственники обвиняемых и, как выяснилось потом, осужденного Массовера.
А ведь был уже Нюрнбергский процесс, где в качестве обвинителей участвовали наши ученые и прокуроры и, в частности, прокурор Руденко, который стал потом – и в сталинское, и в брежневское время – Генеральным Прокурором СССР. «Самый строгий преступный приказ не освобождает от ответственности исполнителя» – это главный принцип Нюрнберга. Где же теперь этот принцип? И ведь перестройка объявлена. К моменту выступления Рабиновича на суде исполнилось уже три года с ее начала.
А чуть позже выяснится, что руководитель следственной бригады по делу Массовера не то, что совсем не наказан, а – получил повышение… Усекаете, господа присяжные заседатели? Вот он, рассчет, вот зачем организовывался злой спектакль. Масонский заговор, говорите? Евреи поработить нас хотят? Так ведь все – и следователи, и прокурор, и судья, и журналист, автор статей в центральной газете, В.Андриянов, – все действующие лица спектакля – русские, ну, может быть, некоторые с Украины. Ау, сионисты!
Так почему же, почему же, спрашивается, МЫ ТАК ПЛОХО ЖИВЕМ?
А ведь «Дело Массовера» по всем статьям обштопало «Дело Клименкина». Во-первых, состоялось оно не в период так называемого застоя, а – в разгар перестройки. Во-вторых, слушалось оно не в далекой Туркмении, а в самой что ни на есть столице всей страны, следовательно – пример для других. В-третьих, и, может быть, это и есть самое главное – оно уводило общественную мысль от проблем серьезнейших: действительного злоупотребления психиатрией в политических целях, то есть в целях самосохранения тоталитарного государства – остроконечной общественной Пирамиды, где монополия на все – на власть, на суд, на правду – сводило эту «пикантную» проблему к проблеме примитивного взяточничества, к перетряхиванию грязного белья людей из «национального меньшинства». И оно – в который уж раз! – позволило цинично ухмыляться тем, кто, увы, не без основания, считает, что им позволено все.
Конечно, я понимал, что в Генеральной Прокуратуре СССР прекрасно знают о «Деле Массовера». И все же отдал кое-какие документы о нем во время второго визита после выхода моей статьи в еженедельной газете.
