Юрий Сергеевич Аракчеев
Пирамида жива…
Старая гвардия
«…Я живу и работаю в г. Нальчике КБАССР. Сейчас отдыхаю в г. Кисловодске, где в библиотеке санатория прочитал документальную повесть «Пирамида». Прочитал на одном дыхании.
Теперь в самый раз представиться: я, Безгодько Федор Никитович, 1925 г. рождения, русский, член Кабардино-Балкарского обкома КПСС, прошел боевой путь от Северного Кавказа и до Берлина, майор в отставке. С 1944 года вел фронтовой дневник, а после войны делал много записей для памяти. Наверное, поэтому стал газетчиком (стаж 20 лет), а затем 17 лет работал в аппарате обкома КПСС.
Как старый солдат (8 лет службы), коммунист-фронтовик я делал все для того, чтобы в жизни было больше хорошего и меньше плохого. Сдав дела, уйдя на заслуженный, я честно смотрю в глаза рядовым коммунистам. С моим участием не была изуродована ни одна человеческая судьба.
Ваша повесть – суровый приговор беззаконию, всевластию. В годы так называемого застоя семена разложения попали не только в правоохранительные органы Туркмении. Щелоков, Чурбанов и иже с ними не только венчали пирамиду, они же вложили могучие глыбы в ее основание.
Приведу только два факта, вытканных почти с натуры. Человека добрейшей души Николая Петровича Сытника (зав. адмотделом ОК КПСС) назначили прокурором нашей автономной республики. Через некоторое время спрашиваю: и как работается в новой ипостаси? Уважаемый Н.П., убедившись, что нас никто не подслушивает, доверительно сказал: если б знал народ, какие злоупотребления творят от его имени, он бы нас…
И вдруг происходит удивительная метаморфоза. Н.П. начал трансформироваться в этакого чиновника с потухшим взором и обледеневшим сердцем. Окружающая среда (разложившийся аппарат) и указующий перст первого секретаря ОК КПСС заморозили горячую кровь прокурора и все его добрые замыслы. Он склонился перед произволом и согбенным ушел затем на пенсию.
И еще факт. Из г. Краснодара решением ЦК КПСС к нам направили министром внутренних дел полковника т.Фатальникова В.В. Посмотрел на наши порядки новый министр свежим взглядом и пришел в ужас: старые кадры милиции, особенно ОБХСС и ГАИ, жили со сказочной роскошью. И сие изобилие не с неба падало, а приходило в виде взяток. Грабителям было доверено охранять соцсобственность. И министр со всей яростью взялся за чистку. Прошелся по нижним этажам, средним. Его поддержал союзный министр ВД, которому импонировали истинно борцовские качества подчиненного. Фатальникову присваивают генеральское звание. И тогда он поднимает меч на некоторых своих замов и начальников отделов, погрязших в коррупции. Однако меч опустился на голову самого министра. Встревоженный первый секретарь ОК КПСС обращается к секретарю ЦК т.Романову, и судьба министра, только что одевшего погоны генерала, оказалась загубленной на самом взлете. Униженный и оскорбленный Виктор Васильевич сдал дела и тихо вернулся в родной Краснодар…
…Меня могут спросить: а автор этих строк, он что был тихим наблюдателем и только коллекционировал злоупотребления начальства? Старый солдат оставался бойцом. Он письменно обращался с Записками в КПК при ЦК КПСС, непосредственно в ЦК КПСС, входил с Записками в бюро обкома КПСС…
В нашей партии много истинно принципиальных, мужественных коммунистов, которые не склоняли голову перед произволом. Они шли на все, добровольно укорачивали себе жизнь, но не сдавались. Такими были мои предшественники – председатели парткомиссии В.К.Погребняк (ныне покойный), В.И.Крюков (сейчас возглавляет потребсоюз). Мои ныне здравствующие товарищи по парткомиссии А.Х.Кантемиров, А.А.Косареда, И.С.Залиханов – кабардинец, русская, балкарец – продолжают сейчас эту нелегкую эстафету. Бывают у них минуты, когда и солнцу, и свету не рад, и жить совсем не хочется, но все-таки превозмогают эти мгновения, не покидают боевого поста.
Вы это испытали, товарищ Юрий, окрасив иные страницы не мрачноватой безысходностью, а болью, криком, призывом: люди, да остановитесь же вы наконец, хватит пятиться назад! Но так уж мы сработаны: чем нам труднее, тем мы настойчивее и решительнее. У Вашего поколения еще будет шанс, а у моего – нет. Перестройка нам нужна сейчас, сегодня. И на этом трудном пути – всяческих Вам успехов! Совершая восхождение к высотам мастерства и гражданского мужества, не забывайте, пожалуйста, и о тех, кто и вчера, и сегодня готов подставить свое плечо, готов разделить с Вами и труд, и ответственность за дело, ставшее для нас общим.
Искренне Ваш…»
г. Нальчик. Письмо № 203.
И только маленький комментарий к последним письмам.
Первый зам (да и журналист, оппонент в газетном «диалоге», считающий себя в какой-то мере «властителем дум» читателей своей газеты) увидели в повести «кровавое дело Клименкина» и – в первую очередь – обвинение властям, то есть озлобленность мою. (Я уже не говорю о П.К.Гнездилове) А эти люди, авторы писем, поняли, что главное – положительные герои и пусть частичная, но – победа справедливости, вселяющая надежду, призывающая действовать, бороться и верить в положительный результат борьбы. Разница! В первом случае – бесконечная эстафета зла, око за око, зуб за зуб, во втором, и единственно приемлемом для меня – борьба за человеческое в человеке, сила добра. В первом случае: «Кто не с нами, тот против нас!» Во втором: «Кто не против нас, тот с нами!» Разница… В первом случае действительно не нужны «интеллигентские рассуждения» в «личной линии», во втором они – главное. И это поняли не только интеллигентные и «простые» люди, но даже… рецидивисты.
Поэт-рецидивист
Письмо было очень толстым. Вернее, даже два письма, одно за другим, в обыкновенных конвертах, но толстых. Написано от руки, шариковой ручкой, но достаточно разборчиво. Сначала текст, потом – стихи, точнее – «образцы стихов, посланных с жалобами». Потом «образец жалобы». В общей сложности – страниц 20-25, в переводе на машинописный текст в два интервала. Это не самое большое послание – были бандероли по килограмму, были «жизнеописания» в нескольких томах, доставленные авторами на дом, были «общие» тетради, исписанные мелким почерком от корки до корки, – и все же это письмо, вернее – два, получивших номера 182 и 186, – считаются у меня одними из лучших. Уверен, что и это – семя для весомого, захватывающего романа-хроники, детективного романа, фильма и т.д. Потому что за ними судьба. Личность человека, не сумевшего (а может быть не хотевшего) реализовать свои способности, свой талант на свободе, не нашедшего себе места в обществе, которое, впрочем, не очень-то в нем нуждалось, а главное – не смогло помочь ему в истинной его беде.
На эти письма, как, впрочем, и на большинство из тех, которые уже процитировал, я ответил коротко, но мой ответ по прошествии времени вернулся ко мне с надписью на конверте: «на этапе». Это означало, что автора письма, как он и предполагал, повезли… Куда? Этого я пока не знаю. ничего не знаю, увы, о судьбе этого конкретного человека. Однако письма, по-моему, говорят о нем очень много, а для писательской, да и для читательской, впрочем, фантазии поле обширнейшее…
Первая мысль была по прочтении: басни и некоторые из стихотворений надо опубликовать. Немедленно! Но как? Где? Ведь – рецидивист все же… Для меня-то это не имеет значения, даже, скорее, наоборот: интригует! Но для редакций… Тут мог бы сработать мой авторитет… Если бы он был. Но его все еще не было. Пресса молчала по-прежнему. Атмосфера казалась мне какой-то странной… Впрочем, об этом еще речь впереди. Но я ждал. Помня, что при первой же возможности…
Возможности не предоставлялось. Разве только теперь – в продолжении «Пирамиды». Отчасти хотя бы…
Итак, письмо с самого начала.
«Простите, если буду несколько непоследователен.
Я заключенный. Нахожусь в ИТУ особого режима. Месяц тому назад, находясь в больнице, я впервые услышал от сокамерников отзывы о Вашей книге «Пирамида». За две последующих недели мне пересказывали ее три раза. Вернувшись назад в зону, мне удалось достать номера журнала с Вашей повестью и вслух прочитать всей камере. Впечатление сильнейшее. Не от событий, которые там описаны. Невиновных, осужденных нашей Фемидой, я за 13 лет, проведенных в ИТК, видел множество, подлецов и просто безразличных от «властьимущих» еще больше. Вы нарисовали развернутую картину состояния (морально-нравственного) советских правоохранительных органов, приоткрыли завесу для непосвященных. Этим в конечном итоге Вы помогаете именно честным людям, именно справедливости.
Настоящий преступник свое найдет (ведь он эгоист и лентяй). Очень важно, чтобы народ узнал наконец, что творится внутри системы МВД-прокуратура-ИТУ. Я хочу написать Вам о себе, может быть моя история как-то поможет Вам в Вашем труде.
Вот моя краткая биография:
Родился я в г. Магадане 30 сентября 1956 г. в семье геологов.
Отец был постоянно страстно увлечен своей работой, кроме того много путешествовал, фотографировал, собирал марки. По характеру он – добрый, сильный, работящий. Мать – русская, но родилась в Латвии. В конце 60-х годов она вместе с сослуживцами обратилась к начальству по поводу того, что жена начальника управления занимается приписками. Почти всех их за это ошельмовали, перевели на другую работу. После этого общественный интерес она потеряла. Братьев и сестер у меня не было. Склонность к совершению преступлений, в том числе и мерзких, появилась во мне, насколько я помню, очень рано – в 5 лет или даже раньше. Первым, что я помню, был снежок, положенный в коляску. За этим последовали кражи игрушек из детского сада, спичек и мелочи из магазинов, подделки чеков и многое-многое другое. Родители прорабатывали меня, ругали, иногда отец даже бил, но бесполезно. Ни от трусости и подлости, ни от тяги к воровству я не мог освободиться. Сначала это было связано с комплексом неполноценности: я был слабее одногодков, меня часто унижали и били, и я мечтал выделиться любой ценой. Учился я хорошо, но удовлетворения от этого было мало. Хотелось чего-то более острого и возвышенного. И я начал воровать. Дальнейшее – как и должно было быть. В 10-м классе арест, суд. 2 года ВТК. После освобождения – работа, учеба, экзамены и поступление в ТИАСУР, общественная работа и вновь кражи, арест, суд. 3,6 года ИТК строгого режима. Освободился условно по болезни в 1978-ом году, вновь более 100 краж почти на 200 тысяч рублей, опять арест, суд и 5 лет строгого. Каждый срок меня очень много возили по всесоюзным пересылкам, я много встречался с разными людьми, видел, запоминал, записывал шифром и отправлял на свободу с тем, чтобы когда-нибудь воспользоваться этим. Последний раз я был на воле 1 год и 3 месяца. Крал еще больше, чем в 1978-ом, но долго не садился, так как тесно связан был с «мафией» Андреева (начальника ОУР УВД, осужденного в 1985-ом году в связи с делом «фирмы «Парабеллум»). Взяли меня соседи – сотрудники Кировского РОВД г.Риги с пистолетом, ножом и краденным золотом, когда я «загулял» на выходе из ресторана. Замять дело не удалось, и я получил за один вскрытый эпизод 9 лет особого режима. А дальше события стали развиваться диаметрально наоборот описываемым Вами в «Пирамиде». Находясь в зоне, я подал явку с повинной о том, что совершил на свободе более 100 краж и грабежей в десятке городов. Образец жалобы, каких я послал по этому поводу уже множество, прилагаю. С целью привлечь внимание к своему делу я начал посылать в официальные инстанции жалобы со стихами, образцы которых тоже прилагаю. За это против меня возбуждено дело по ст. 190(2) УК РСФСР как на распространителя клеветы. Я отослал стихи и в Мюнхен на «Радио Свободу». Я не прошу ни о чем, хочу лишь, чтобы Вы знали: и так у нас бывает.
С уважением Бычков Владимир Юрьевич.
уч. ВВ 201-2/3 пос. Б.Ослянка.
Письмо № 186
Далее в первом конверте шла басня «Заяц-рецидивист» и стихотворение «Логово». Басня великолепная, но очень длинная, думаю, здесь не место печатать ее всю. А вот стихотворение, думаю, можно.
ЛОГОВО
В убежище сутяг, под кровлей пустозвонной
Когортою деляг вершится правосудье.
На каждой из бумаг законны все законы.
Но проданы они продажной кликой судей.
Пришедшие сюда из буффов и мистерий
Фигляры в домино здесь царствуют сейчас
Советского суда двойная бухгалтерия
Ясна уже давно для каждого из нас.
Лупцует на скаку судейскую упряжку
Умелая рука прогнивших кучеров.
Здесь судят по звонку, здесь судят по бумажке
Из главного УГРО, иль из районных ОВД.
Доказывать смешно, а объективность фактов
Для судей уж давно – сплошная ерунда.
Живьем погребено в туман судейских актов
Разумное зерно Третейского суда.
И будет приговор. Железно! Кровь из носа!
Не пойманный – не вор, но это не беда.
Довольно одного паршивого доноса,
Чтоб судьи упекли на долгие года.
Но взыщется вдвойне за слезы и обиды
Народом с удалых судейских молодцов.
И пусть наедине безглазая Фемида
Оплачет наконец грехи своих жрецов!»
Далее текст:
«Еще несколько стихотворений я посылаю Вам во втором письме, которое отправлю с первым. Пока что мой адрес (на конверте – вымышлен, так как письмо идет нелегально):… Но вот-вот меня должны отправить, вероятно, в СИЗО Перми».
На этом первое письмо кончалось.
Но было и второе (Письмо № 182).
В конверте лежал «Образец жалобы», где заключенный Бычков В.Ю. просил «пресечь преступления, совершаемые старшим следователем СО УВД Рижского горисполкома при поддержке и с ведома начальства…»
А преступления эти, по уверению автора жалобы, заключались в том, что следователь «приступила к запугиванию и запутыванию свидетелей», якобы видевших автора «в момент свершения преступлений» с тем, чтобы те «показали, что видели они якобы» не его, Бычкова В.Ю. Свидетели же, о допросе которых он многократно ходатайствовал в письменной и устной форме, свидетели, знавшие о его поездках, их времени, видевшие у него очень большое количество краденых вещей, так и не были допрошены. Хотя подследственным было неоднократно заявлено, что им «с августа 1983-го по ноябрь 1984-го года было совершено более 100 краж личного имущества граждан, государственных краж и грабежей в городах Риге, Вильнюсе, Таллине, Вентспилсе, Лиепае, Елгаве, Олайне, Саласпилсе, Сигулде и других на общую сумму не менее 150 000 рублей».
То есть происходило как будто бы нечто противоестественное: преступник сознавался в кражах и грабежах, указывал на свидетелей, которые могли бы это подтвердить, а следователь изо всех сил пыталась его реабилитировать, шла на «запугивание и запутывание свидетелей» или вообще отказывалась от их показаний!
А дальше в жалобе было вот что:
«4.07.86 г. следователь прекратила дело по сорока с лишним уже открытым эпизодам за недоказанностью, а по двум вновь совершенным мной кражам – за малозначительностью и отсутствием общественной опасности (это у особо опасного рецидивиста-то, антисоветчика и злостного нарушителя режима в ИТУ!)
Следователь путем шантажа добилась моей подписи под протоколом о прекращении дела: обязалась не передавать судебным исполнителям сведения об имеющемся у меня имуществе на сумму более 30 тысяч рублей, чтобы приговор в части конфискации имущества не был приведен в исполнение, если я соглашусь с ней и откажусь от совершенного…»
Действия следователя казались в высшей степени странными, но вот чем кончалась жалоба Бычкова В.Ю.:
«Все это было совершено следователем с целью сокрытия ранее совершенных ею и ее соучастниками преступлений: подкупа и шантажа ныне осужденных Леи Ю.К., Аксененко В., Инциса К.В. и Лученко И. С целью признания ими в совершении преступлений, на деле совершенных мной.
Прошу Вас, не передавая мою жалобу в следственные и надзорные инстанции Лат.ССР, связанные круговой порукой, назначить для проведения следствия по моему делу следователя из г.Москвы.»
Вот такая жалоба, на которую, по словам автора письма, не последовало никакой реакции. Как и на все другие.
При всем уважении к искренности Бычкова В.Ю. и его отличным стихам, «образец жалобы» выглядел все же сомнительным – очевидно, так же воспринимали ее и те, кто получал. Но ведь может такое быть! И уж во всяком случае проверить факты было необходимо.
А еще в конверте были стихи.
МОНОЛОГ МЕРЗАВЦА
Годами сослуживцы взятки брали,
Гуляя, как удельные князья,
А мы об этом знали и молчали.
У нас в то время цель была своя.
Опровергая безобразье это,
Бывало, аж до утренней зари
Давали мы ответные банкеты
На миллионы кровные свои.
Забот по горло, каждый час нам дорог.
Халатности потомки не простят.
Вон, у Ванюши ранчо тыщ на сорок,
У Льва бунгало тыщ на шестьдесят.
И мой вигвамчик, кажется, не хуже
Умеет нужных общество ценить.
По всем расчетам обществу я нужен,
Меня пока что трудно отменить.
Самозабвенно служим мы Отчизне,
Устойчивому счастью Львов и Вань.
Зарплаты кочегара за две жизни
Вполне хватает нам на «Политань».
Ни дефицита, ни дороговизны.
Имеем все мы, не на что пенять.
Уж сколько лет живем при коммунизме,
А чернь не хочет этого понять.
Все явственнее пальцы к горлу тянет
Завистливого племени рука.
Меня она, конечно, не достанет –
Я член республиканского ЦК.
Но критика, скажу, большая сила.
Вот нынче состоялся партактив:
Меня слегка начальство пожурило
За неприятье новых директив.
Мол, зря ты, драгоценный, держишь стойку,
Напрасно извиваешься ужом.
Заканчивай скорее перестройку
Своей квартиры вместе с гаражом.
И я спешу. Я «Чайку» в воскресенье
На модный променял кабриолет.
Я тороплюсь. И это ускоренье –
Программа на ближайших десять лет.»
Что тут скажешь? Комментарии излишни. А ведь таких стихотворений шестнадцать! Наверняка есть и еще, просто не поместились в конвертах: не писать же от руки и не посылать же мне все «собрание сочинений»! Кто он, этот неизвестный заключенный поэт в возрасте тридцати одного года? Стихи отличные и по мысли, и по исполнению, как и вообще стиль письма, но как совместить это с гигантским количеством краж, «пистолетом, ножом и краденым золотом»? «Склонность к совершению преступлений, в том числе и мерзких» – с одной стороны и – точное видение, острый ум, искренность, доверие мне, незнакомому человеку – с другой. Трезвость в восприятии нашей действительности и – безоглядная смелость при этом, явно же чреватая для него всяческими последствиями…
В России издавна было так:
Всему голова – полицейский кулак.
Свобода, честь, справедливость, закон –
Предмет спекуляций, простой трезвон.
Свобода! – и пхнут тебя рылом в грязь.
Закон! – и носком в переносицу хрясь.
Порядок! Гармония! Красота! –
И клочьями шкура слезает с хребта.
А вот еще:
ОТСТОИМ!
Полвека жили, как могли.
Полвека жрали пшенку.
И наконец приобрели
За золото пушчонку.
Теперь, товарищи, дадим
Железную присягу:
От чужеземцев отстоим
Общагу и тюрягу.
Газета правду говорит:
Буржуев зависть гложет,
Давно уж зуб у них горит
На лапти и рогожу.
Нам предстоит геройский шаг.
Смелее! Выше знамя!
Спасем общественный армяк
Со вшами и клопами.
И, наконец, последнее:
Нетерпеливым органам дознанья
Потребен автор лагерных стихов.
Им никакого дела нет до знанья,
Их гонит зуд пудовых кулаков.
Им страшно лень пошевелить мозгами,
Чтобы стихи достойно оценить.
Куда важней забить его ногами
Иль при «попытке к бегству» застрелить.
Их бесит правда – гадам не по нраву,
Чтобы стихи узнал простой народ.
Им нужно, чтобы правда (Боже правый!)
Не покидала лагерных ворот.
Уродам невдомек, что это сложно –
Годами произвольничать и лгать,
И просто совершенно невозможно
Мильёнам зэков глотки затыкать.
Так пусть прохвосты разные узнают,
Что правду невозможно отменить,
Что правду не убить – она живая.
И нечисти грехов не искупить!
Письмо кончалось так:
«Писать можно еще много, но из уже написанного Вы можете увидеть, что волнует миллионные массы заключенных в СССР.
Когда это письмо попадет к Вам, меня, вероятно, уже увезут на следствие по делу о «клеветнических измышлениях, направленных против государственного строя СССР».
С глубоким уважением
Бычков В.Ю.
27 октября 1987 г.
П.С. Еще раз напоминаю: адрес на конверте не соответствует действительности, так как письмо идет нелегально».
Но – напоминаю я в свою очередь – истинный адрес в тексте письма был! И я опять воспринял это как акт доверия.
И еще раз хочу напомнить: все, все в этой повести документально, ни одно письмо, ни одно слово в приводимых текстах не вымышлено, разве что многие письма, увы, останутся «за кадром», а те, что цитирую, приходится сокращать. Искренность, исповедальность, сердечность писем, безусловное и безоглядное доверие мне со стороны их авторов сначала глубоко трогали, а потом – скажу, забегая вперед, – на несколько месяцев погрузили в состояние стресса: что я могу сделать для них? Чем ответить на искренность и доверие? Чем помочь?…
А письма все шли и шли. За новой партией я зашел в журнал:
– У вас еще есть место, куда складывать? – пошутила секретарь редакции. – Вы знаете, ведь ни на одну публикацию в журнале не приходило столько писем, сколько на Вашу…
