Юрий Сергеевич Аракчеев
Пирамида жива…
Вот тут я даже вздрогнул непроизвольно. Откуда знает автор письма? Он словно сейчас услышал мои мысли, мои переживания. «Заговор молчания». Но ведь об этом я как раз думал в последние дни! Письмо написано вон когда… 25-го октября прошлого года. А читаю я его в апреле этого, 1988-го. Но строчки так прозвучали, словно автор письма сейчас говорил со мной. И как раз о том, что наболело. Откуда же он мог знать это ТОГДА?
«…Ведь Вы сами прекрасно осведомлены, что наша критика – это критика в основном конъюнктурная, бесхребетная, трусливая, – продолжал я читать тем временем. – Она пока в ожидании – «как бы чего не вышло?» Боязливо оглядывается вокруг: где что говорят, кто говорит (это очень важно), что думают отцы и «законодатели моды» художественной литературы?»
Да, это было ОТКРОВЕНИЕ СВЫШЕ. В самую точку. И когда? Именно сейчас, в смутный период, в один из самых тяжелых дней. Почему я взял это письмо с собой и начал читать именно сейчас? Ведь такого смутного состояния духа, как сейчас, у меня, пожалуй, еще не было… Нет, это все-таки поразительно: автор пишет ведь не о реакции на «Пирамиду» – о ней рано было делать выводы тогда, в октябре. Он имеет в виду молчание прошлое в связи с выходом в сборнике «Высшей меры» – о чем написано в «Пирамиде». Но он, очевидно, предвидит, что то же самое будет происходить и с самой «Пирамидой»! И еще тогда, в октябре, он старается меня поддержать сегодня…
И я читал:
«…Однако, несмотря на это, 08.09.1987 г. все же «младший брат» «наицентральнейшей» газеты (напомню, что выражение это – «наицентральнейшая», – относящееся к газете «Правда» умышленно взято из моей повести – Ю.А.) – «Известия» осмелилась опубликовать критическую заметку В.Малухина – «ПИРАМИДА И ЭСТАФЕТА», которую мы прочли с великим удовлетворением.
Автору заметки надо отдать должное. Скупо, но емко, ярко, смело и содержательно представлена повесть с оценкой «ОТЛИЧНО», за что мы, советские зеки, искренне благодарим его и с большим нетерпением ждем, чтобы он заговорил полным своим голосом в периодической печати. Я бы на его месте добавил к названию слово «марафон», чтобы звучало так: «ПИРАМИДА, МАРАФОН И ЭСТАФЕТА». Или же «Повесть о мужественной повести…»
Заметили! – радостно думал я. Даже это заметили, маленькую рецензию-колонку! А автор письма, словно опять предвидя мои чувства, продолжал:
«Относитесь, пожалуйста, к моей назойливости, многословию и нескромности снисходительно. Это у меня от ДУШИ».
Да, вот так. Как же тут не поверить в Бога или пусть во что-то другое – ВЫСШЕЕ, что придет на помощь в трудную минуту, поддержит… Вот, пришло ведь. И именно тогда, когда это так необходимо.
Но вот что я читал дальше:
«Одновременно хочу «огорчить» Вашу молодую премилую жену. Развивая свою скептическую концепцию о том, что «просто никому ни до кого нет дела. И вообще никому нет дела до дела…» – здесь, однако, она сама впадает в грех ДОБРОВОЛЬНОГО ЗАБЛУЖДЕНИЯ.
Скоро два месяца, как мы заняты исключительно ЮРИЕМ СЕРГЕЕВИЧЕМ АРАКЧЕЕВЫМ. Несмотря на то, что у нас в зоне один единственный экземпляр журнала, однако точно как в повести у Никольской «ПЕРЕДАЙ ДАЛЬШЕ», мы из рук в руки, читая, передаем друг другу. Многие читают и ночью в «КОЗЛОДЕРКЕ» после возвращения с работы во вторую смену. Некоторые читатели даже «попались с поличным». Ночные прапора-контролеры застигли их в момент совершения «преступления», т.е. при читке после отбоя. Однако в ШИЗО (штрафной изолятор) их не водворили только из-за того, что читали не что иное, а именно «Пирамиду».
Большинство ЗЕКов успели даже законспектировать и переписать отдельные главы, выдержки, абзацы в виде главок из повести.
Честно признаюсь, мне здорово повезло. Пятеро из зеков свои отоварки – каждая отоварка по цене магазина для осужденных составляет 9 руб. – поменяли на «Пирамиду». А по зековским ценам отоварка в 9 руб. стоит 15 руб.
Добродетели ЗЕКи эту повесть подарили мне. За это я им весьма и весьма благодарен. В честь этого события я НЕЛЕГАЛЬНО достал бразильского кофе, выпили по чашечке, вспомнив и ВАС, уважаемый Юрий Сергеевич.
А культорг ЗОНЫ произнес такой ТОСТ:
«Смелая повесть, продиктованная государственными интересами и принципиальными соображениями, обязательно кого-то подразнит. Выведет из равновесия, заденет за болезненные места, нарушит, по словам Горького, «удобную обстановку» в гнилой душе тех, против кого она направлена. Это полнейший стриптиз. Обличая, осмеивая, повесть пригвоздила к позорному столбу уродливые нравы и глумление над законностью. Юрий Аракчеев показал в своей повести, каким не должен быть оперативник, дознаватель, следователь, прокурор и судья…»
Дальше, как говорится, больше. Многие ЗЕКи нашей колонии написали домой своим родным и близким обязательно достать и прочесть «ПИРАМИДУ».
В городе Иркутске расположена Центральная больница № 1 для ЗЕКов. В Иркутской области всего 45 ЗОН, где содержатся более 100 тысяч заключенных. И вот ЗЕКи нашей колонии, которые госпитализируются в эту больницу, в первую очередь среди ЗЕКов других ЗОН пропагандируют документальный шедевр, имя которому «ПИРАМИДА».
Нет никакого сомнения, что миллионы ЗЕКов, их родные и близкие, уже знают об этой повести, а многим посчастливилось читать ее.
Так что, уважаемый наш писатель, пусть знает Ваша премилая супруга, что vox sequi supremus lex – голос ЗЕКов – высший закон.
Обращает на себя внимание еще одна деталь:
Сегодня мы много говорим о человечности, человеческом факторе. Как можно не читать эту повесть, когда в ней доказано, что кроме «ПРАВ ЧЕЛОВЕКА» существует право человека на сочувствие, на то, что он в самые трудные свои минуты будет знать, что он не одинок.
Вы безоговорочно правы, утверждая о том, что все мы «ходим под БОГОМ», все мы не застрахованы от ударов судьбы. И вот отсюда наша человечность в затрудненных обстоятельствах чужой беды – завтра может настать час нашей беды, и мы сами будем нуждаться в человечности».
Что ж тут скажешь… Комментарии, как говорится, излишни. Электричка подходила к конечной станции. Я убрал письмо в пакет и в свой потертый «дипломат». Убрал как реликвию, как нечто, напомнившее в очередной раз, что… Не знаю, впрочем, как объяснить.
Вспоминается один из моих удивительных снов. Старая квартира, комната в коммуналке… Старый, давно выброшенный трельяж, большое зеркало от которого висит, правда, у меня в квартире и сейчас. Все происходит в прошлом: я сижу в той обшарпанной комнате – студент, сирота, голодный, измученный не помню уж чем именно тогда… И вдруг вижу в зеркале, как сзади ко мне подходит молодая женщина и кладет руку мне на голову… Моя мать давно умерла – когда я был совсем маленьким – и я совсем не помню, как она выглядела, но сейчас, во сне, точно знаю, что это она. Рыдания сотрясают все мое существо, потому что в один миг, сразу, молниеносно вдруг ПОНИМАЮ, что да, она все ЗНАЕТ обо мне, жалеет, помнит, поддержит всегда в трудную минуту, и не надо бояться, ничего не надо бояться, все будет хорошо, вот же, вот – она ВСЕ ЗНАЕТ и ЛЮБИТ… Поразительно, что сон этот был у меня недавно, когда я стал совсем уже взрослым, СТАРШЕ матери, умершей в 31 год от болезни, и я проснулся в слезах и В ПОЛНОЙ УВЕРЕННОСТИ, что то был НЕ СОН.
Читая письмо ОТ ЗАКЛЮЧЕННОГО, я чувствовал нечто похожее, в глазах было мутно от слез, слава Богу, что в электричке мало народу… А ведь письмо написано давно, автор не мог знать, КОГДА я буду его читать и как будет дальше вести себя критика и вообще окружение – вся эта наша «литературная братия»… Почему он так много написал именно об этом и почему попалось оно мне для чтения именно сейчас?
Продолжение письма Кургиняна
Продолжал я читать письмо этой ночью, дочитывал и на следующий день. Автор не сфальшивил ни разу. И он ничего не просил. Он – как, очевидно, и другие зеки, единомышленники его, – считал, что все, что мог и должен был, я уже сделал, написав и сумев опубликовать «Пирамиду». Самым детальным образом, по частям, он разобрал повесть, но этим не ограничился. Он очень много дельного и ценного для меня написал о юридической нашей системе. Привел много примеров о том, какое беззаконие творится сейчас, в разгар так называемой «перестройки». О себе не писал практически ничего – только в одном месте проскользнуло, что он кандидат юридических наук. За что он пострадал, почему «репрессирован» и на столь длительный срок, даже по какой статье, осталось неясным. Приложением к его ТРАКТАТУ – иначе его и не назовешь, я считаю, что его просто необходимо опубликовать целиком – было коллективное письмо в «Литературную газету» за подписью 37 заключенных «спецзоны», вернее – копия посланного письма, старательно переписанная для меня от руки. Письмо адресовано «сотрудникам» «ЛГ», а его суть: просьба быть более смелыми, принципиальными, публиковать, а не отвергать правдивые материалы, в связи с чем, очевидно, необходимо сменить главного редактора, занимающего этот пост в течение весьма и весьма долгих лет.
Весь трактат Кургиняна занял бы, как я уже говорил, около ста машинописных страниц – приблизительно четыре авторских листа. Вряд ли уместно приводить его целиком в контексте моей «повести о «повести о повести». И все же некоторые части его процитировать просто необходимо.
Вот, например, как он расценил поведение моего «друга-газетчика», так странно отозвавшегося когда-то на рукопись «Высшей меры». Этому целиком посвящена небольшая главка «трактата».
«Дорогой наш писатель Юрий Сергеевич! Осмеливаюсь акцентировать, что Ваш «приятель-ДРУГ», который отозвался о повести отрицательно, он просто проявил психологический комплекс солипсизма – откровенно пренебрежительное отношение к общественному мнению читателей. Видите ли, ОН уверен, что именно ОН и et genus omne являются избранными личностями в «ПУБЛИЦИСТИКЕ И ОЧЕРКЕ» и «не Ваше это дело», как высокомерно заявил магистр.
Утверждения прямо-таки безаппеляционные, а аргументации никакой. Нет тени сомнения, что Ваш «ДРУГ» принадлежит к корпорации «Л.Г. и К», которые монополию судебных очерков сосредоточили в собственных руках и страшатся появления новой «ЗВЕЗДЫ». Я могу безошибочно угадать даже его личность. Однако это не столь важно. Я хочу говорить о более серьезных побудительных причинах.
Во-первых, как я думаю, нынче другие времена. Они требуют человековедения, психологического глубокого анализа явления, социальных обобщений, а не очерковой наблюдательности, не коллекционирования отдельных «жареных» фактов или фактиков.
Именно это и имел в виду ныне покойный ЗАЛМАН РУМЕР, предложив Вам «заняться интереснейшим делом, которое он приберег специально для тебя».
А почему не другому, а именно ВАМ? Ведь очеркистов и публицистов целая плеяда? Получается, что мудрейший Румер хорошо знал, кому какую тему можно поручать и их бойцовские качества, выносливость, их талант…
Какое счастье, что Вы не отказались! Несомненно, Вы помните легенду о Геракле? Ему совсем не хотелось копаться, как МЕКРЕКЕР в навозе, очищая стойла конюшен царя Авгия. ГЕРАКЛ считал подвигом только свист стрел и звон мечей. Но мудрая богиня Афина шепнула ему, что всякое дело есть подвиг – если оно полезно и его трудно сделать…
Мы наглядно убедились, что Вы, именно Вы, а не товарищи публицисты и очеркисты на судебные темы рискнули приподнять тяжелейший ржавый занавес БЕЗЗАКОНИЯ, царившего в карательных органах государства и показать целый «букет» нравственно деградированных, профнегодных невежд – должностных лиц этих органов, инфантильное отношение к законности, правде, справедливости, а также патологическую тягу к произволу и вседозволенности.
Во-вторых, по меткому выражению мудрых, есть первопричина «РАКА ДУШИ». Это черная зависть. Каин убил Авеля. Брат убил брата из зависти. Это, конечно, экстремальный случай, но именно в нем заложена первопричина черной зависти, которая, по определению психологов и философов – самая омерзительная из всех низменных побуждений, инстинктов и страстей, под знаменем которой победоносно шествует ревность, ненависть, интриги и предательства.
Volens nolens – приходится печально констатировать, что в ДУШЕ Вашего «приятеля-ДРУГА» проснулась именно черная зависть после читки Вашей повести. Иначе нельзя объяснить его «РАЗДРАЖЕНИЕ» и «НЕРВОЗНОСТЬ».
Я убежден в справедливости слов мудрого француза ЛАРОШФУКО, который утверждал: «Если Вы хотите приобрести врагов, давайте Вашим друзьям почувствовать Ваше превосходство над ними, но если Вы хотите иметь ДРУЗЕЙ, предоставляйте Вашим друзьям возможность ощущать превосходство над Вами».
А американский кумир деловых кругов ДЕЙЛ КАРНЕГИ добавляет, почему это верно. Потому, что когда Ваши друзья превосходят Вас, это создает у них впечатление своей значительности. Но когда мы превосходим их, мы вызываем у них чувство собственной неполноценности, а это приводит к ЗАВИСТИ и РЕВНОСТИ.
У армян есть примерно такая пословица: «Наибольшая радость – это злорадство, которое мы испытываем при виде несчастья тех, кому мы завидуем», или, иначе: «Наибольшую радость нам доставляют беды других».
Так что правда на Вашей стороне, дорогой наш Юрий Сергеевич! После «ПИРАМИДЫ» многие журналисты, пишущие на юридические темы, во имя справедливости больше не должны писать судебные очерки и документальные рассказы так, как они их писали раньше… У Вас другой уровень.
По этому поводу есть очень поучительный пример. Талантливый английский пианист Кристиан Блэкшоу много раз участвовал в наших музыкальных конкурсах, отлично играет СКРЯБИНА. Когда он был в музее СКРЯБИНА и ему предложили сесть за скрябинский рояль, он отступил просто в ужасе: «Это святотатство!» – воскликнул он. Как это он сядет за этот рояль!
А я со своей стороны призываю Вашего «приятеля-друга» после выхода «ПИРАМИДЫ» в свет уважать благородное чувство дистанции между Вами и им… Ваш «приятель-друг» ab hoedis scindere oves – не мог отделить овец от козлищ. Мы, советские ЗЕКи, советуем не смешивать хорошего с дурным!»
На этом кончается главка, посвященная моему «приятелю-другу». Что сказать? Опять автор письма оказался пророком. Увы, я вовсе не пытался поставить себя «над» кем-то, дать кому-то почувствовать собственную неполноценность. Я просто думал о деле и старался выполнить его как можно лучше. Когда писал, мне и в голову не приходили мысли о всяческих «лукавых играх». Причем тут личные амбиции? Даже после выхода «Высшей меры» и мертвого молчания прессы, а также унылого обсуждения сборника в гостиной Дома литераторов, я не воспринимал происходящего именно так. Равнодушие – да. Но ущемленность… Мелко же, господа! Однако теперь, в связи с вновь приобретенным опытом, трудно было не согласиться с Санасаром Мамиконовичем Кургиняном, заключенным «спецколонии» в городе Иркутске и его, очевидно, многими единомышленниками. Грустно. А что поделаешь? Теперь что же остается мне – писать хуже, чем могу, для того, чтобы взлелеять чувство «значительности» уважаемых моих коллег? Абсурд. Да ведь вот еще что любопытно здесь: я вовсе не ощущал своей особой значительности и ей-богу же без особого восторга воспринимал комплименты за мое «мастерство» от того же Кургиняна. Что честно писал – это да. Что старался прежде всего не лгать – верно. Но ведь есть публицисты посильнее меня. И вообще причем тут это? Никогда не мучило меня желание возвыситься над кем-то. Над самим собой – да! Стать лучше, совершеннее, уметь что-то – и получать наслаждение именно от этого – от дела, от того, что получается у меня – это верно. А если кто-то умеет что-то делать лучше меня, так значит нужно учиться! Ведь и мне будет лучше от этого, и ему – приятно передавать свои знания, свое умение другому! – а главное – делу, то есть всем! Нет, я могу, конечно, понять чувство собственной неполноценности, ущемленности от того, что не получается – сам испытывал и продолжаю испытывать это постоянно. Но чтобы из-за этого самоуничижаться… Разве давая «приятелю-другу» читать «Высшую меру», я показывал ему свое «превосходство»? Смешно. Я совета просил у него. А пытаясь всеми силами опубликовать и «Высшую меру», и «Пирамиду» потом, я разве пытался «возвыситься» над кем-то? Ведь и говоря здесь, в этой «повести о «повести о повести», о якобы наступившем своем «звездном часе», разве лелеял я мечту о славе? О гласности – да, о праве голоса своем – конечно, о получении для себя трибуны – верно. О том, чтобы опубликовать, наконец, и другие свои вещи, пока так и не опубликованные и тем самым поделиться с другими своим опытом, напечатать, наконец, слайды на нормальной бумаге и исправном оборудовании – с любовью к тем, кто будет их потом смотреть, а не с равнодушием и даже ненавистью… Да, странное восприятие. Но я, увы, все больше чувствовал, что многоуважаемый автор письма прав.
И в этой связи нельзя не процитировать на эту тему хотя бы еще немного – всего лишь кусок из следующей главки «трактата» С.М.Кургиняна.
«…Разве можно без содрогания от гнева читать об издательских мытарствах повести? Разве можно без возмущения обозревать пассажи рецензента и редактора? Видите ли, у них «создалось впечатление, что автор, представляя сборник, вовсе не рассчитывал на его прочтение другими людьми, ТАК ПИШУТ ТОЛЬКО ДЛЯ СЕБЯ».
Я искренне, с болью в сердце сочувствую Вам, уважаемый наш писатель. Вы прошли через горнило страданий, обрели в этих мытарствах иммунитет терпеть и целенаправленно продвигаться вперед. Мышление Ваших редакторов и рецензентов отличается не столько оригинальностью и рациональностью, сколько фанатичностью, свойственной средневековым инквизиторам, выступавшим против «инакомыслящих», «безбожников» и «неверных». Я представляю, как укоряют Вас (и сегодня) за якобы широкие обобщения. Считают Вашу повесть очернительством. И как раз за то смелое, неординарное, за горькую правду, что «ПИРАМИДА» высоко оценена читателями. Вы качали не «лодку», а могущественный «корабль» правоохранительных органов.
Здесь излишне, даже как-то неуместно задавать цицероновский вопрос «Qui bono» – «Кому на пользу?» Ибо все ясно, как на ладони. Но, тем не менее, это навеяло на меня мрачные выводы. Их действия я рассматриваю как рецидив прошлого. Вот такая «сталинско-хрущевско-брежневская» боязнь.
Эти воинствующие бюрократы озабочены одним: как бы чего лично с ними не вышло, свои силы, энергию и способности они тратят на убережение собственных кресел.
И, может быть, самое страшное и самое типичное в бюрократизме – его так сказать презумпционно-подозрительную враждебность к одаренному писателю, мужественному гражданину своего Отечества.
Глядя на них, хочется волком выть от беспомощности, от их безграничной наглости. Несмотря на то, что они читали, а возможно и изучали Чехова, однако почему-то не прислушиваются к мудрому совету великого писателя «…выдавливать из себя РАБА».
Малоуважаемые Ваши редакторы и рецензенты – это люди-приспособленцы, которые проявляют себя уродством и враньем, трусостью, в силу чего хотят превратить писателя в угодливого, бесхребетного перестраховщика, одним словом, такого, какими являются сами. Их заключения свидетельствуют об опасном рутинном мышлении. Видимо, реакционерам-ЦЕНЗОРАМ по самой своей сути выгоднее быть преобразователями и охранителями – в зависимости от того, какая линия поведения сулит им в данный момент наибольшую выгоду. Техника безответственности и покоя. По понятиям Ваших оппонентов, Вы, гражданин, «несогласно мыслящий оригинал».
Что же скрывать? На протяжении десятка лет мы жили в условиях не слишком благоприятных – в страхе общей подозрительности и террора. Нас не воспитывали в ДУХЕ уважения к себе, уважения к ближнему.
Я уверен, что Вы, наверно, стали мишенью самой яростной атаки. Во сто крат прав известный писатель, когда он указывает на КОРЕНЬ ЗЛА. Он пишет: «Можно сколько угодно отсекать Кощееву голову порока, но она будет отрастать вновь и вновь, если не добраться до глубоко запрятанного кончика иглы, обломив который можно поразить и самого Кощея, то есть порок».
Со своей стороны добавлю, что имя этого КОЩЕЯ и ПОРОКА – отсутствие гласности и низменные человеческие инстинкты на почве страха…
Прочитав повесть, я пришел к однозначному выводу, что перед нами автор, который не ищет спокойной жизни. Он – настоящий патриот, у которого мировоззренческая зрелость, идейная убежденность, высокая нравственность, гражданская активность. И он НЕ очернитель нашей действительности, как это хотят «препарировать» Вам Ваши недоброжелатели и критиканы. Если что и может «пошатнуть» нравственные основы нашего строя, так это нежелание услышать правду, стремление всячески смягчить беспрецедентный факт, а то и вовсе его не замечать, отвернуться.
Наоборот, нравственное влияние таких вещей, как «Высшая мера», было несомненно велико и могло в ряде случаев подтолкнуть колеблющееся человеческое сознание к определенным благородным поступкам, которые оздоровили бы духовный климат общества, навели бы порядок в правоохранительных органах…
Опубликованием Вашей повести сегодня фиговые листки сброшены, не только туркменские варламы, но и главные, рядовые редакторы, рецензенты, газетчики, цензоры, а также многие уродливые явления обнажены во всей красе.
Вы проявили сочувствие к судьбам и страданиям других. Как говорят американцы, слетела крышка с пузатого чайника со скандальной заваркой…
…Вы страстно и бескомпромиссно показали нам страшную общественную ЯЗВУ, язву социальной несправедливости, искоренение которой является делом государства и всех честных людей. Вы поступили именно так, как поступил талантливый писатель из ЮАР Андре Брик, который свой замечательный роман «БЕЛЫЙ СУХОЙ СЕЗОН» заканчивает словами: «Это мой ДОЛГ – говорить правду о том, что каждодневно происходит здесь на моих глазах. Говорить, чтобы ни один человек не мог сказать: «Я ОБ ЭТОМ НЕ ЗНАЛ»
Я думаю, что сейчас у Вас имеется гражданское, моральное и юридическое право подобным газетчикам сказать: «Хватит распоясываться. Займитесь ДЕЛАМИ. Сдерживать бурное течение времени, эскалацию правды и гласности уже НЕ возможно…»
Итак, на этом я временно прекращаю цитировать письмо Кургиняна. То, что процитировано, – лишь – повторяю! – малая часть его. Обязательно вернусь к нему, когда речь пойдет о юридической нашей системе. Пока же я хотел рассказать, как вовремя оно попало ко мне, какую сердечную и неожиданную моральную поддержку оказало.
Сейчас, перечитывая и перепечатывая его, думаю: одного такого документа хватит любому писателю, чтобы почувствовать небесполезность своей работы. А ведь при всей своей исключительности, письмо С.М.Кургиняна было в этом смысле далеко не единственным (при последующей чисто случайной нумерации оно получило порядковый номер 209). И все же прошел еще не один месяц прежде, чем я начал по-настоящему приходить в себя.
Нельзя было, увы, не согласиться с Кургиняном в его объяснениях «заговора молчания». И мощная поддержка читателей – письмами и звонками – была несомненной. Мое самолюбие, моя писательская и просто человеческая совесть могли быть удовлетворены. Угнетало, как уже не раз сказано, другое.
Понятно даже то, что было когда-то с «Высшей мерой». Но теперь-то! Никак не ожидал я, что такое же будет с «Пирамидой» теперь.
То есть я, конечно, вполне понимал «правых», «сталинистов», «приспособленцев», «коньюктурщиков» и всех прочих маленьких и слабых людей. Но «левые»! Но юристы-единомышленники! Но «диссиденты»! Но прогрессивные критики и литературоведы, в конце концов!… Но – редакция «моего» журнала…
Увы, не утешило меня письмо Кургиняна, хотя и тронуло до глубины души, отчего я немедленно написал благодарственный ответ с извинениями за столь длительное молчание.
