Наконец, перехожу еще к одному делу, очень похожему по сути на дело Клименкина из «Высшей меры», но, как и история Кентова, еще более страшному. Хотя если там наверняка были трупы, то здесь пока ни одного…
Да суть-то ведь все же не в трупах как таковых, и верно заметил автор одного из писем, которое я цитировал в начале повести (часть II, письмо № 14), что люди гибнут и в катастрофах, и от неизлечимых болезней, но то – Божий промысел, а не подлые убийства людей людьми. И «Дело Массовера», как «Дело Кентова», как «Дело Клименкина» когда-то, как, увы, многие из дел, упомянутых в этой повести (а еще больше неупомянутых…), наглядно и «достойно» представляет систему нашего правосудия. И гражданскую нашу общую беспомощность перед ней. То есть оно хорошо показывает атмосферу, в которой мы все обитали даже во времена «перестройки и гласности»… И просто удивительно, как при всей внешней несхожести, оно по существу прямо-таки копирует «Дело Клименкина».
Здесь тоже началось с телефонного звонка.
Еще на самом подъеме волны откликов на «Пирамиду» он, звонок, сумел пробиться в то «окошко», когда мой телефон был включен. Мужской несколько раздраженный голос осведомился, я ли являюсь автором опубликованной в журнале повести и, кажется, даже без привычных уже для меня комплиментов, заявил, что приехал из Киева по делу «аналогичному», но, может быть, еще более для меня интересному. Подробностей разговора я сейчас не помню, но чем-то, очевидно, звонивший сумел меня не то, что сильно заинтересовать – в тот момент я уже имел столько «материала» на подобные темы, что дай Бог до конца жизни его как-то использовать! – но заставил хотя бы категорически не отказаться от встречи с ним. Но не сию минуту: с кем-то встречи уже были намечены.
– Хорошо, скажите, когда Вам позвонить? – приблизительно так, помнится сказал он, и в голосе было нечто такое, отчего я назвал день достаточно близкий. Тем более, что человек вскоре должен был уехать обратно, в Киев.
И, наконец, мы встретились.
Дело было действительно чрезвычайно интересным, если можно таким «бессердечным» словом назвать ситуацию, когда человека обвиняли во взятках, осудили за это на девять лет, но человек категорически отрицает все доводы следствия и суда, считает себя осужденным несправедливо, то же самое утверждает адвокат в своей весьма аргументированной жалобе и – что самое для меня впечатляющее – многие сослуживцы этого человека, посылающие в разные инстанции письма, в том числе и коллективные, и все – в защиту осужденного человека! Ко всему прочему, осужденный человек – психиатр и достаточно высокопрофессиональный и высокопоставленный. И еще ко всему прочему, он принадлежит к той самой национальности, которую всегда модно было в нашей стране – да и не только в нашей – считать виновницей всех бед и именно среди ее представителей искать «козлов отпущения» и многочисленных жертв, приносимых на алтарь «чистоты расы», «духовного возрождения», «борьбы за независимость от скрытых врагов» и так далее.
Расстановка сил была тут просто классической – тем более, что советская психиатрия уже давно подвергалась нападкам (и справедливым!) за рубежом, наших психиатров не принимали во всемирную Ассоциацию, а тут вдруг начали наводить порядок и в этой «пикантной» области: вот они, извратители отечественной психиатрической науки, ату их! Да еще и взяточники… Очистим наше общество от всякой дряни! Доблестные правоохранительные органы наконец-то напали на след… Осужденный был лишь одним из целой преступной группы, следствие над которой на всех парах продолжалось, несколько его сообщников по преступлениям и по профессии еще сидели под следствием, а этого уже упекли! Доблестно работает группа следователей «по особо важным делам», несмотря на то, что работа эта весьма трудна, враги постоянно запутывают следы, но – работа идет! И вот – уже первые результаты…
Любопытно тут еще было вот что. Наша психиатрия ведь обвинялась зарубежными коллегами не просто в коррупции. Коррупция у нас везде, этому удивляться нечего. Наши психиатры обвинялись – и заслуженно (достаточно вспомнить Инструкцию хотя бы от 10 октября 1961 года, а она не единственная!) в том, что они стали «подручными» определенных ведомств, которые изо всех сил пытались бороться с инакомыслием. Психиатрия стала служанкой политики, но по этому поводу и наши инстанции, и наша пресса пока что молчали.
Да, конечно, на Западе политики тоже издавна интересовались психиатрией в своекорыстных целях – люди, они везде люди, – но там все же злоупотребления никогда не достигали таких масштабов. А потому тем более: честное признание своих прошлых грехов в период начавшейся перестройки могло бы дать нам немалый нравственный капитал. Но… Как и во многих других областях, мы так не любим – да и боимся – признать свои ошибки. Ведь признать это – значит, признать слишком многое, да еще и инструкции некоторые придется отменить с позором. А может… А может быть попробовать по-другому? Что если пару-тройку процессиков, ну, хотя бы, над взяточниками… Глядишь, и получится вроде как борьба за чистоту науки… А точнее – за чистоту Мундира Психиатрии, все тех же пресловутых «белых одежд»… Знакомые, как говорится, до боли методы. Но все еще идущие в ход.
Конечно, это нужно еще доказать. Но при первом же знакомстве с делом – при внимательном чтении приговора суда, кассационной жалобы адвоката, коллективных и личных писем в защиту осужденного, – картина начала проясняться. И картина, судя по всему, неприглядная.
Впрочем, выводы делать рано. Окончательные выводы вообще может сделать только суд.
Пока же можно привести только лишь документы.
Звонил и встречался со мной брат осужденного – человек, который, как и жена осужденного, как и многие его родственники, знакомые, сослуживцы, проявил недюжинное и, увы, не слишком распространенное в наше время упорство.
Итак, не претендуя на скрупулезное изучение всех томов «Дела Массовера», я приведу лишь некоторые, но – основные – документы, которые вскрывают, как мне кажется, «механику» удивительную. Конечно, разнообразные «детали» могут скрываться под обложками томов «Дела», но они не имеют решающего значения, ибо основополагающими документами все равно являются Обвинительное заключение – как обобщенный результат работы следствия – и Приговор – как окончательный, обобщенный результат работы суда. Я не буду приводить речи государственного обвинителя, ибо доводы ее совпадают с доводами Обвинительного заключения, а затем и Приговора. Но я приведу – в качестве альтернативы обвинению – речь адвоката и Последнее слово подсудимого. Обвинительный вердикт вынесен. Вынесен он не присяжными – как в доброе старое время, – а судом в составе председательствующей и двух народных заседателей. Хотя «за кадром», как я уже сказал, останется определенное количество свидетельских показаний, однако те, на основе которых вынесен обвинительный приговор, будут читателю ясны. Как и «вещественные доказательства», которыми обладал суд. Пусть каждый задумается и решит: достаточно ли было причин у суда, чтобы вынести вердикт обвинительный и назначить подсудимому то наказание, которое суд избрал.
Конечно, документы придется цитировать с сокращениями, но выводы будут сохранены, а сокращенные места я постараюсь пересказать.
А) ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
25 ноября 1986 г. из уголовного дела № 50482 о взяточничестве в отношении Заирова, Дудко и других, возбужденного 30 мая 1985 г., выделено в отдельное производство дело по обвинению Массовера Юрия Львовича по ст. 173 ч. II УК РСФСР.
Проведенным по делу расследованием установлено:
Массовер Ю.Л., работая председателем амбулаторной судебно-психиатрической экспертной комиссии № 6 при Московской клинической психиатрической больнице № I им. П.П.Кащенко в период 1980-1981 г. неоднократно, по предварительному сговору с группой лиц, получал взятки в крупном размере при следующих обстоятельствах.
В 1980 г. совместно с заведующим отделением Центральной Московской клинической психиатрической больницы № I /ЦМОКБ/ Рабиновичем Д.Э., старшим научным сотрудником НИИ психиатрии Заировым Г.К. и врачом-экспертом 2-й Московской гор. амбулаторной судебно-психиатрической экспертной комиссии Булавенко Н.Д. за взятку оказывал помощь Гольдману В.А. в освобождении от уголовной ответственности.
С этой целью Рабинович в январе-феврале 1980 г. получил через старшую медсестру 3-го отделения ЦМОКБ Афанасьеву Е.Ю. от матери Гольдмана 8000 рублей, из которых согласно имеющейся договоренности передал Массоверу Ю.Л. за содействие в постановке Гольдману В.А. при проведении судебно-психиатрической экспертизы фиктивного диагноза душевного заболевания и признание его невменяемым в отношении инкриминируемого деяния, предусмотренного ст. 156 ч. I УК РСФСР /Обман покупателей – Ю.А./: в апреле 1980 г. 5000 руб. в его квартире и в августе 1980 г. 1000 рублей дополнительно, там же и за те же действия, а всего 6000 рублей, из которых в конце апреля 1980 г. на территории больницы № I им. П.П.Кащенко, Массовер Ю.Л. передал 100 рублей врачу-эксперту Булавенко Н.Д. за содействие в принятии амбулаторной судебно-психиатрической комиссией № 2 решения с рекомендацией направить Гольдмана В.А. на стационарную судебно-психиатрическую экспертизу.
В 1981 г. совместно с Рабиновичем оказал содействие за взятку в принятии амбулаторной судебно-психиатрической экспертной комиссией № I решения с рекомендацией о направлении Фоменко А.В., привлекавшегося к уголовной ответственности за хищение и сбыт наркотических веществ и содержащегося в учреждении ИЗ-48/I, на стационарную судебно-психиатрическую экспертизу во ВНИИ общей и судебной психиатрии им. Сербского. Для этого в ноябре 1981 г. Фоменко В.В. передал Рабиновичу 2000 рублей, из которых последний 1500 рублей передал Массоверу Ю.Л., в его квартире, а 500 рублей оставил себе.
Действия Массовера Ю.Л. следствием квалифицированы по ст. 173 ч.2 УК РСФСР /Получение взятки должностным лицом, неоднократно – наказание: лишение свободы на срок от восьми до пятнадцати лет, а при особо отягчающих обстоятельствах – смертная казнь – Ю.А./.
Допрошенный по существу предъявленного обвинения Массовер Ю.Л. виновным себя не признал и показал: «Я не получал взяток от Рабиновича П.Э. и не передавал каких-либо денежных сумм в виде взятки Булавенко Н.Д. при проведении судебно-психиатрической экспертизы Гольдману, Фоменко. При этом заявляю, что даже разговоров в отношении этих лиц ни с Рабиновичем, ни с Булавенко у меня не было… Так как в проведении судебно-психиатрических экспертиз Гольдману и Фоменко я, как видно из медицинской документации, никакого участия не принимал, то в отношении предъявленных мне актов я естественно ничего сказать не могу».
Анализ показаний Массовера за весь период расследования уголовного дела показал их противоречивый характер, свидетельствующий о стремлении ввести следственные органы в заблуждение и уклониться от ответственности за содеянное…»
Далее в Обвинительном заключении приводятся высказывания обвиняемого, действительно содержащие незначительные противоречия, весьма мало относящиеся к главному – получению взяток и ничего не проясняющие. Вот, однако, важное место:
«Давая показания в отношении изъятой 28 мая 1986 г. при обыске в его квартире копии акта № 770 амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы Гольдману, пояснил: «Акт оказался в моем пользовании случайно, при каких конкретно обстоятельствах, пояснить не могу, не помню… Мне трудно что-либо сказать по поводу различных редакций актов судебно-психиатрической экспертизы в отношении Гольдмана, имеющихся в материалах уг. дела и изъятого в моей квартире в ходе обыска…»
«Несмотря на то, что Массовер виновным себя не признал и отрицал получение взяток, вина его в совершении указанных выше преступлений нашла свое полное и объективное /подчеркнуто мной – Ю.А./ подтверждение в следующих материалах уголовного дела…»
Далее идет анализ свидетельских показаний, из которых следует, что обвинение в получении взяток основано только на показании Рабиновича, а дача взятки в 100 рублей – только на показании Булавенко.
Акт же о признании Гольдмана невменяемым подписан тремя лицами, среди которых нет обвиняемого, и два из которых заявляют о полной непричастности к этому акту обвиняемого.
Что касается эпизода с Фоменко /вторая взятка – 1500 рублей/, то:
«Свидетели Алферов, Живина, Мартынова показали, что Массовер по вопросам судебно-психиатрических экспертиз, в том числе и в отношении Фоменко, никогда не обращался».
И это – все, если не считать, что в записной книжке обвиняемого обнаружены домашние и рабочие телефоны свидетелей-сослуживцев.
А далее – вывод:
«Следствие отмечает большую общественную опасность совершенных Массовером Ю.Л. преступлений, подрывающих нормальное функционирование судебно-следственного аппарата, крупный размер получаемых взяток, предварительный сговор на совершение преступлений с другими лицами, неискреннее поведение на предварительном следствии и явно отрицательный его моральный облик, не нашедший отражение в характеристике, представленной из психиатрической больницы № I им. Кащенко, но полностью подтвержденный материалами уголовного дела.»
Далее приводятся выдержки из действительно весьма положительных характеристик по месту работы и по месту жительства.
И – окончательный текст собственно обвинения – в получении взяток в общей сумме 7500 рублей.
Из заключительной Справки узнаем, что обвиняемый заключен под стражу 28 мая, а обвинение в окончательной редакции предъявлено ему 25 ноября того же, 1986 года.
Вещественные доказательства: история болезни Гольдмана В.А., записная книжка Массовера Ю.Л., где записан телефон Рабиновича, и телефонный справочник Рабиновича П.Э. с телефоном Массовера, а также копия акта № 770…
Так же – с сокращениями – привожу речь адвоката А. Семенова на суде по делу Массовера.
«Я до сих пор нахожусь под гнетущим впечатлением от этого судебного процесса.
И не потому, что судебное разбирательство велось предвзято и тенденциозно, с явным обвинительным уклоном. К этому я привык. Необъективность и предвзятость – это болезнь, болезнь тяжелая, затянувшаяся, формировалась она десятилетиями, и избавиться от этого недуга нашего правосудия сразу невозможно.
Меня угнетает другое, а именно то, что расследование дела велось после XXVII съезда Партии, а судебное разбирательство – после принятия Политбюро решения, опубликованного 2.X.86 г. и после принятия ЦК КПСС исторического Постановления о социалистической законности в нашей стране. 4.XII.86 г. принято важнейшее Постановление Пленума Верховного Суда СССР, в котором содержится буквально тревожный призыв к судьям, ко всем правоохранительным органам покончить с беззакониями при отправлении правосудия…
Я не увидел в данном судебном разбирательстве должного подхода к делу Массовера. Подсудимый сразу был поставлен в условия, при которых он должен был доказывать свою невиновность. Ни одного бесспорного доказательства не представлено.
Итак, в чем обвиняется Массовер?
1. Он, совместно с Рабиновичем, Заировым и Булавенко за взятку оказывал помощь Гольдману в освобождении от уголовной ответственности. С этой целью Рабинович через старшую медсестру Афанасьеву получил от матери Гольдмана 8000 рублей, из которых передал Массоверу за содействие в постановке Гольдману фиктивного диагноза душевного заболевания и признание его невменяемым в отношении инкриминируемого ему деяния, предусмотренного ст. 156 ч.I УК РСФСР – в апреле 1980 г. – 5000 рублей и в августе – 1000 рублей. А всего – 6000 рублей, из которых 100 рублей передал врачу-эксперту Булавенко…
2. Второй эпизод обвинения. В 1981 г. Массовер совместно с тем же Рабиновичем оказал содействие за взятку в принятии… экспертной комиссией… решения о направлении Фоменко… во ВНИИ им. Сербского. Для этого Фоменко передали Рабиновичу 2000 рублей, из которых Рабинович 1500 рублей передал Массоверу, а 500 рублей взял себе.
Таково обвинение…
Хочу сразу обратить внимание суда на грубое нарушение органами следствия требований ст. 205 УПК РСФСР о содержании обвинительного заключения. Оно выразилось в том, что обвиняемому предъявлено обвинение в общей форме, без указания конкретных способов свершения им преступления.
Описательная часть обвинительного заключения изложена таким образом, что из него нельзя сделать вывод, какие же действия совершал Массовер, «оказывая содействие» в постановке Гольдману фиктивного диагноза, в чем выразилась «помощь» Массовера в освобождении Гольдмана от уголовной ответственности. Действия Рабиновича, Заирова, Булавенко и Массовера не отграничены, они обобщены до такой степени, что Массовер был лишен возможности осуществлять защиту от общих, декларативных обвинений в «содействии и в оказании помощи» Гольдману в освобождении от уголовной ответственности…
Показания Рабиновича не заслуживают доверия. «Скромный и бескорыстный» Рабинович легко разбросал 8 тысяч: сначала 5 тысяч он отдал, якобы, Массоверу, 1000 рублей Заирову, 100 рублей себе и 1000 взяла Афанасьева. Потом он от Заирова деньги забрал и «добавил» еще 1000 Массоверу. Показания Рабиновича в суде отверг и не подтвердил свидетель Заиров. Он пояснил Суду, что Рабинович денег ему не передавал и он, Заиров, денег Рабиновичу не возвращал.
Афанасьева на следствии и в судебном заседании показала, что она 1000 рублей не получала, что Рабинович ее оговаривает.
Сам Рабинович длительное время в ходе следствия категорически отрицал какую-либо преступную связь с Массовером и лишь после «душевной» беседы со следователем он был «надломлен» и «чистосердечно» раскаявшись, признал, что передал Массоверу 6 тысяч рублей. Но органы следствия так и не установили, за что же Массовер получил львиную долю взятки? За какие конкретные действия он получил такую крупную сумму денег? Что он конкретно сделал для оказания помощи Гольдману в освобождении от уголовной ответственности? Далее перечислялись другие доказательства по делу, которые, однако, никакого отношения к Массоверу не имеют и его вину в получении взятки от Рабиновича не доказывают… Единственное доказательство – это все те же противоречивые и неубедительные показания Рабиновича. Органы следствия доверяют Рабиновичу, так как он, якобы, показал, что был в квартире Массовера и помнит некоторые детали, в частности бамбуковые шторы на дверях комнат, «с пейзажем».
Однако Массовер в стадии следствия и в суде показал, что он не исключает, что Рабинович был 1-2 раза в его квартире, но это относится к более раннему периоду – к 1978-1979 гг. Рабинович утверждает, что он в квартире Массовера был действительно только два раза и именно в эти посещения передал ему взятки. До этого в квартире Массовера не был. Но эти показания Рабиновича опровергаются следующим: Рабинович пояснил, что при посещении квартиры Массовера в апреле 1980 г., когда он, якобы, передал ему 5000 рублей, в квартире он видел мать Массовера. Эти показания Рабиновича не соответствуют действительности и в суде опровергнуты. По ходатайству защиты суд истребовал гражданское жилищное дело Массовера об изменении договора найма жилого помещения и разделе лицевого счета. Это дело было рассмотрено судом, и суд установил, что с января 1980 г. мать Массовера в квартире не жила, что явилось основанием для удовлетворения ее иска. Представитель государственного обвинения, видя, что Рабинович дал ложные показания о посещении квартиры Массовера в апреле 1980 г., заявил, что 2-3 месяца не играют роли. Мать могла приехать за вещами и ее мог видеть Рабинович в апреле 1980 г. Но мать Массовера находилась в таком состоянии, что она после выезда с квартиры Массовера самостоятельно не могла приезжать в квартиру, она не способна двигаться и ездить за вещами.
Таким образом, в апреле 1980 г. Рабинович в квартире Массовера не был и взятку ему не передавал…
Рабинович органами следствия привлечен к уголовной ответственности за ряд других эпизодов взяточничества, и ему крайне важно уменьшить объем его обвинений. Какой ценой это достигается? В первую очередь переложением двух крупных взяток на Массовера. Этим достигается две цели: а) «чистосердечность», что очень важно для органов следствия. Им необходимы показания против Массовера. Рабинович от них не уйдет, а вот без показаний его в отношении Массовера обойтись нельзя, иначе окажется, что он необоснованно арестован и за это придется нести ответственность. Своими показаниями Рабинович добивается снисхождения и смягчения его вины. Он идет как раскаявшийся… б) Он снижает сумму взяток в своем обвинении.
Таким образом, для Рабиновича не безразличен оговор Массовера. Он от этого выигрывает, он заинтересован в оговоре Массовера…
Дело разваливается, надо было что-то делать, искать доказательства. Где их добывать? И вот в деле оказывается акт № 770 амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы Гольдмана, проведенный с участием врача-эксперта Булавенко. По версии следствия акт был обнаружен 28 мая при обыске в квартире Массовера. Однако при внимательном ознакомлении с протоколом этого обыска видно, что во время обыска акт № 770 не изымался, в протоколе он не значится. Органы следствия и представитель государственного обвинения пытаются представить дело таким образом, что обыск в квартире Массовера произведен без нарушений закона и что при обыске присутствовала жена Массовера, т.е. свидетель Макеева и понятые. Но ведь ясно же, что акт № 770 во время обыска обнаружен не был, а в обвинительном заключении черным по белому указывается, что «при проведении обыска в квартире Массовера обнаружена и изъята копия акта… экспертизы Гольдмана…»
Прошу прощения у читателей за столь подробное освещение этого дела. Но без учета этих подробностей не будет ясной картина действий следователей, которые во что бы то ни стало добиваются своей цели – осуждения обвиняемого. Именно в этих подробностях – самая суть.
…«Это утверждение не соответствует действительности… Следует указать и на то, что 28 мая 1986 г. перед обыском в квартире Массовер был доставлен к подъезду своего дома, но для участия в обыске не взят. У него были изъяты ключи от квартиры, а сам он отправлен в прокуратуру района… Нам говорят, что по закону не обязательно присутствие подозреваемого при обыске. Да, это так, если его присутствие невозможно. Но тогда зачем же изымать ключи перед обыском и держать их до вечера в своем распоряжении?…
Итак, наиболее вероятной версией появления акта № 770 является Булавенко, у него взят этот акт, нигде ни у кого он больше быть не мог… Массовер же к акту № 770 отношения не имел, никакой заинтересованности к нему не проявлял, иначе вовремя уничтожил бы его.
…Массовер показал в суде, что Булавенко отличается психической неустойчивостью и проявляет патологическое чувство страха и трусости. Допрошенная по инициативе суда в качестве свидетеля Карцева совершенно независимо от Массовера показала в судебном заседании о Булавенко: «Это трус, личность скользкая, угодник. Он боится всего, угождает и выслуживается перед всеми, особенно, если от кого зависит его благополучие».
Работники следствия, зная характер Булавенко, понимали, что он способен на все, только бы его не трогали. А ему это обещали. Не случайно в его руках оказалась всего сотня рублей. Ведь за эту сотню можно не судить, это малозначительная сумма, и дело будет прекращено, а тут еще добровольное раскаяние, да еще копия акта № 770, и что особенно ценно – он же оказывает помощь «в борьбе с негативными явлениями».
Угодник и патологический трус, как показали Массовер и Карцева, – такой свидетель способен на любой оговор ради своего спокойствия. И он это спокойствие и благополучие получил. Ведь он, согласно его показаниям, взяточник. Но он же и остается председателем экспертной судебно-психиатрической комиссии сейчас. Вот какое доверие заслужил Булавенко своими ложными показаниями в отношении Массовера. Оказывается, он заслуживает быть экспертом и даже возглавлять комиссию экспертов! А что было бы с ним, если бы он не подтвердил версии следствия о Массовере, о ста рублях и акте № 770? Опасность таких свидетелей, как Булавенко, состоит в том, что их показания признаются органами следствия и будут признаны судом, как последовательные и правдивые. Не случайно при окончании следствия ходатайство обвиняемого и защиты о приобщении к делу истории болезни Булавенко, составленной в больнице им. Ганнушкина, было отклонено, как недостаточно аргументированное…
Заканчивая анализ доказательств по этому эпизоду обвинения Массовера, я спрашиваю: за что же Массовер получил 6000 рублей? Неужели за вымышленный разговор с Булавенко? Но даже если бы такой разговор и состоялся, то какое отношение имело заключение амбулаторной судебно-психиатрической комиссии для облегчения положения Гольдмана?
Что касается заключения стационарной экспертизы, то ни органами следствия, ни в суде какой-либо связи Массовера с производством этой экспертизы не установлено: ни один из членов комиссии не дал показаний, порочащих Массовера.
…Что же касается эпизода с Фоменко, то допрошенные в стадии следствия и в суде председатель комиссии Алферов, члены экспертной комиссии Живина и Мартынова показали, что Массовер ни к кому из них ни с какими просьбами по экспертизе Фоменко не обращался…
Защита ставит вопрос: «Чем же подтверждается обвинение Массовера по эпизоду с Фоменко?»
…Не преждевременно ли дело Массовера направлено в суд?
Представьте себе на одно мгновение, что Рабинович опомнится, что у него произойдет обратный «душевный надлом», и он глубоко раскается в том, что оговорил Массовера. Какие тогда доказательства останутся в деле, и чем суд будет основывать выводы о виновности Массовера? Неужели все теми же пресловутыми доводами, что органы следствия не ошибаются, а раскаяние Рабиновича направлено на смягчение вины Массовера?
Я прошу суд внимательно оценить обстоятельства дела и не идти слепо на поводу легковесных доказательств, представленных следствием.
…Материалы предварительного следствия и судебного разбирательства убедительно подтверждают отсутствие доказательств вины Массовера в получении взяток. Обвинение Массовера в суде опровергнуто. Нельзя вынести обвинительный приговор на основании показаний Рабиновича и совершенно несостоятельных объяснений Булавенко.
Во избежание судебной ошибки, я прошу суд вынести в отношении Массовера ОПРАВДАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР. Иной приговор будет означать произвол в правосудии».